общества членами состояли граф И. М. Тун (председатель), Ганка, Иордан, Палацкий, Ригер, Миковец, (Mиковец, Фердинанд Братислав (1826-1862) - чешский археолог, драматург и общественный деятель. Получил немецкое воспитание и только на 16-м году жизни начал под влиянием растущего чешского национализма учиться по-чешски. С 1842 переселился в Прагу и занялся литературой, причем сначала писал по-немецки, а с 1846 и по-чешски. Принял участие в событиях 1848 г.; в качестве офицера участвовал в боях сербов с венграми в Бандте. Вернувшись в 1851 на родину, он в целях борьбы с баховской реакцией, не пощадившей и чешских предателей революции, основал журнал "Люмир", вокруг которого группировалась чешская писательская молодежь. Собрал много материала по истории Чехии и в 1858-61 выпустил свою главную работу "Древности и памятники чешской земли" (по-чешски и немецки).
 т. е. заведомо правые националисты, известные по своей роли на славянском съезде. Впрочем, когда задевались интересы националистов, общество пыталось обороняться. Так комитет протестовал против поведения властей во время июньских волнений и обратился в австрийский сейм с жалобою на насилия военщины. Намекая на то, что волнения вызваны были провокациею властей, общество заявило: "До сих пор исследовали одну сторону дела: не было ли заговора против законного порядка? Теперь следует взять другую сторону: не было ли заговора против свободы?" Это не помешало обществу солидаризироваться с выступлениями южных славян против революционных венгров по наущению тех же властей и австрийской камарильи. 11 сентября 1848 года "Славянская Липа" выпустила воззвание к чешскому народу с приглашением оказывать движению южных славян материальную помощь и моральную поддержку. И даже во время наступления бана Елачича, этого наемного кондотьера австрийского абсолютизма, на революционную Вену, движения, возбуждавшего некоторые опасения даже среди умеренных либералов своим явным реакционным характером, "Славянская Липа" под действием националистического дурмана и под растлевающим влиянием таких политических вождей, как Палацкие, Ригеры и т. п., приветствовала армию абсолютизма, желая ей победы над революционной демократией.
   Когда бан Елачич, объявленный революционною Веною бунтовщиком и изменником, был камарильею назначен главнокомандующим венгерскими войсками, "Славянская Липа" приняла сторону реакции и писала: "Наконец атмосфера начинает проясняться. Правительство наше, до сих пор не решавшееся, к какой стороне примкнуть, втайне строившее нам (т. е. славянам. - Ю. С.) разные козни, силою обстоятельств вынужденное принять определенное направление, стало во главе славянского движения". Когда во время наступления Елачича и Виндишгреца на Вену в октябре 1848 года общество "Славянской Липы" совещалось о том, какую занять в данном случае позицию, большинство отвергло предложение К. Гавличка,  вице-президента общества и ярого немцееда, о нейтралитете и высказалось за правительство против революции. Ригер выразил настроение этого большинства в следующих словах, в которых он старался выставить камарилью сторонницею равноправия наций, а венских революционеров-его противниками: "Мы убеждены в том, что это - бой народный из-за равноправности всех народностей, и потому бой этот должен быть доведен до конца. Та сторона, которая вызвала на бой, должна быть сломлена; в противном случае мы очутимся в том же загоне, в каком были до этого. Войско должно победить, чтобы обезоружить не студенческие легионы, а толпы бунтовщиков, состоящие из рабочих, которых должно выгнать из Вены. Наше спасение связано с выгодами династии, и потому мы не станем протестовать против того, что она употребляет войско для достижения своих целей... Наконец мы видим склонность династии к дарованию свободы; по крайней мере без этого она не в состоянии удержать власть".
    Когда Вена была осаждена, а императорский двор переехал в богемский городок Ольмюц (Оломоуц), чешская буржуазия торжествовала, думая, что пришел ее час. "Славянская Липа" призывала ту счастливую минуту, когда "королевская Прага дождется той славы и радости, чтобы действительно иметь в лоне своем короля и конечно с целым рыцарством". Дальше выражалась надежда, что не двор онемечит Прагу, а скорее она ославянит его, "так как наконец славянство добилось признания своих прав, хотя бы это было вследствие того только, что по недостаточной неразвитости славян на них лучше можно опереться". Дальше с удовлетворением предсказывается, что славянские войска покорят "дикого мадьяра", в Вене мещанство и пролетариат перебьют друг друга, а студенты будут разоружены, Пешт будет обращен в пепел, - и все это в интересах славянской свободы: "Мы желаем успеха войску против Венгрии, желаем нравственного покорения Вены, потому что тогда только возможно свободное славянство". Такова была тогда позиция Палацких, Ригеров и подобных, в которой не знаешь чего больше - глупости или растления.
   22 октября 1848 года бан Елачич писал из своего лагеря "Славному обществу Славянской Липы в золотой Праге" следующее: "Моя победа в Пеште была бы неполна, и положение врагов наших в Вене было бы еще-прочнее, если бы я не подступил с войском к самой Вене, чтобы смирить врага славянства в столице Австрии. Поэтому не могу выразить мою радость, когда я узнал, что братья-чехи по одинаковому с нами побуждению, что доказывает отозвание чешских депутатов из венского сейма, развернули свои победоносные знамена перед Веной, подавая мне и войску моему братскую руку с геройскою решимостью победить или пасть со славой. Идя против Вены, я воодушевлен одною мыслью, что иду против врага славянства, и утешаюсь надеждою, что вы мои действия не только оцените, но и поддержите".
   В ответ на эту лицемерную выходку наемного кондотьера австрийской реакции "Славянская Липа" выразила ему свое полное доверие и симпатию, благодарила его за то, что он соблаговолил объяснить ей цель своих действий, и соглашалась с мыслью, что "если бы не было Австрии, то славяне должны были бы создать ее". Но она не сочла нужным указать на то, что герои-чехи, развернувшие свои знамена перед Веной, были просто запросто мобилизованные солдаты, дравшиеся по приказу начальства и -толь же охотно усмирявшие бунтовщиков в Вене, как и в Праге.
   Когда после октябрьских событий в Вене и роспуска австрийского сейма создалась удушливая политическая атмосфера, комитет "Славянской Липы" созвал 26 октября народное собрание, в котором решено было подать австрийскому императору петицию с требованием выдачи оружия, пушек и снарядов. При этом высказывались такие соображения, что вооружение это необходимо чехам для того, чтобы не сделаться добычею военного деспотизма в случае удачи похода его на Вену (ясно, что эту мысль выражали не те элементы "Славянской Липы", которые приветствовали поход Елачича на Вену). Открыты были даже сборы денег на оружие. На 28 декабря созван был в Праге съезд всех отделов "Славянской Липы", который постановил объединить все общества и созывать ежегодные съезды. С октября начала выходить газета "Славянская Липа" под редакцией) доктора Подлипского 
    (Подлипский, Иосиф (1816-1867)-чешский общественный деятель, врач по профессии. Учился в Праге, рано примкнул к патриотическому движению и сблизился с Колларом. В Вене организовывал кружки среди интеллигенции и состоял под полицейским надзором. В 1845 вернулся в Прагу. Был членом славянского съезда в 1848, а с октября по декабрь был вместе с Ваврою редактором "Известий Славянской Липы". В 1861 г. был избран депутатом в чешский сейм.)
и В. Вавры, а с начала 1849 года она приняла название "Известий Славянской Липы" и стала выходить под редакцией В. Вавры и К. Сабины. Газета приняла радикальное направление, несимпатичное заправилам общества, и К. Гавличек резко выступил против нее в "Национальных Известиях" ("Narodni Noviny"). Проникая в демократические круги, общество постепенно левело, радикальное крыло его начало даже сотрудничать с "Немецких союзом" в Праге, но наступившая реакция не дозволила развиться этой тенденции, и скоро положила конец "Славянской Липе". Управляющим делами "Славянской Липы" был демократически настроенный Вильгельм Гауч, впоследствии прикосновенный к бакунинскому заговору.
   Это именно общество и задумал завоевать Бакунин, рассчитывая сделать его одним из рычагов замышленной революции.
   
   174  Здесь Бакунину явно изменила память, ибо не можем же мы предположить, чтобы он стал скрывать от Николая I то, что не побоялся сказать на допросах за границей. С Сабиною Бакунин познакомился еще на славянском съезде в Праге в 1848 г., после того с ним переписывался, послал ему свое "Воззвание к славянам", которое Сабина перепечатал почти полностью в редактируемой им газете, и пр. Вот что он показал 3 августа 1849 г. в Саксонии: "Я познакомился с Сабиною только мимоходом на прошлогоднем конгрессе в Праге; я как-то обменялся несколькими письмами с Сабиной, но ознакомился с ним более по его газете "Славянская Липа", чем из устного обмена мнений. Однако Сабина знает меня по моей общеизвестной деятельности в пользу славянского дела и даже напечатал часть моего появившегося в Кэтене воззвания к славянам в своей газете... В январе этого года я послал почтой из Лейпцига (на самом деле через Г. Страку - Ю. С.) обращение к "Славянской Липе" в Праге, которое содержало защиту моей кэтенской брошюры от открытого нападения на нее со стороны пражца Палацкого в издаваемой [К.] Гавличком газете "Народни Новины". Однако я ни ответа от Сабины не получил, ни вообще не узнал ничего о судьбе этого обращения, которое я сначала хотел напечатать, но затем оставил эту мысль. Я никогда не получал газеты Сабины. Сабина, которого я знал из его писаний за человека свободомыслящего, внушал мне доверие, и на этом основании я и послал ему упомянутое выше обращение, а также написал Сабине то рекомендательное письмо, которое Реккель просил для Праги". И дальше: "Кроме упомянутого выше, предназначавшегося для общества "Славянская Липа" обращения, я не приходил ни в какое соприкосновение с этим обществом и кроме Сабины не знаком ни с кем из членов "Славянской Липы"" ("Прол. Рев.", цит. м., стр. 173 - 174; "Материалы для биографии М. А. Бакунина", т. II, стр. 114). Согласно показанию в Австрии, где Бакунин уже не мог отрицать посреднической роли Г. Стража, он от последнего по его возвращении в Лейпциге узнал, что Сабина принял возражение Бакунина, но при этом заметил, что при данной ситуации напечатать его невозможно. 
      Гавличек, Карл (1821-1856)-чешский публицист и политический деятель консервативного направления. Учился в пражской семинарии;
уехал в Москву, где был несколько лет гувернером в доме С. Шевырева. В 1845 г. вернулся в Прагу под сильным влиянием славянофильства и писал о России в славянофильском духе, но руссофилом не был. В 1846 г. редактировал "Пражские Новины" и выходившую при них "Пчелу". Принял деятельное участие в событиях 1848-1849 гг., был членом чешского национального комитета, участвовал в "Сворности" (чешская национальная гвардия в Праге), был членом славянского съезда, австрийского сейма в Вене и Кремзире, вице-президентом "Славянской Липы". Был одним из виднейших представителей чешского национально-консервативного движения, вступившего в сделку с австрийской монархией против немецкой демократии (партия Палацкого). Вскоре после мартовской революции начал издавать "Народные Новины", получившие огромное влияние на консервативные круги чешского общества. Увидев, что вся политика его партии привела лишь к восстановлению старого режима и обману чешских националистов, перешел в оппозицию, правда очень робкую. За критику октябрьской конституции был предан суду, но оправдан присяжными. За нападки на реакцию подвергался преследованиям, газета его закрывалась, а в январе 1850 г. была окончательно запрещена, после чего он начал издавать журнал "Слова"". В марте 1851 г. ему был запрещен въезд в Прагу; через некоторое время журнал его также был закрыт, а сам он сослан в Тироль, после чего вскоре умер.
   Его не следует смешивать с Францем Гавличком, демократом. 
   
   175 В показаниях перед австрийской комиссией Бакунин говорит по этому поводу: "Что между ними существовало какое-то соперничество,... я заметил из нескольких обстоятельств, в частности из того, что когда я все же добивался приезда Сабины ко мне в Дрезден (обмолвка вместо "Лейпциг".-Ю. С.). Арнольд, насколько я припоминаю, тому воспротивился" (Чейхан, прим. 157).
   
   176 Как показывал впоследствии Бакунин на допросах в Австрии, он вызывал Сабину и Арнольда в Лейпциг для того, чтобы показать немецким демократам, что не все чехи настроены консервативно и лакейски, и что среди них есть радикальные элементы, свободные от национальной ограниченности и готовые выступать солидарно с немецкою демократией), а с другой стороны показать Сабине и Арнольду, что не все немцы готовы пожрать славян, что немецкие демократы готовы признать национальные права славянства и вместе с славянами бороться против контр-революции, словом с целью ускорить соглашение чешской и немецкой демократий для общей борьбы с наступлением реакции. Надо полагать, что вызывал он их не только для этого, а что он хотел с их помощью связаться с радикальными чешскими элементами для подготовки демократического переворота в Босемии.
   
   177 Здесь Бакунин несколько путает даты. Венгры очутились в явном восстании против императора еще осенью 1848 года: 11 сентября Кошут был избран диктатором, 27-го генерал Ламберг был убит на улицах Пешта, а 3 октября 1848 г. Венгрия была объявлена на военном положении, и главнокомандующим венгерских войск, а также наместником императора был назначен Елачич. Это был формальный разрыв, который был вскоре завершен лишением Габсбургов венгерской короны по постановлению венгерского сейма. Что же касается германских демократов, то они замыслили вооруженное восстание гораздо позже, а именно после того как ряд немецких монархов отказался признать имперскую конституцию, выработанную Франкфуртским парламентом. Это случилось только в апреле 1849 года, а восстания вспыхнули в мае, в том числе и дрезденское, в котором Бакунину пришлось принять личное участие.
   
   178  Здесь лишний раз сказывается "крестьянский социализм" Бакунина, которому движения революционного крестьянства были понятнее, ближе и симпатичнее, чем движения городской демократии и особенно рабочего класса.
   
   179 Перед тем как перейти к обсуждению изложенного Бакуниным плана, необходимо отметить, что мы не знаем, насколько точно он излагает этот план в "Исповеди". В других местах он не выражен, и, как ниже говорит сам Бакунин, "никому не был известен или известен только весьма малыми, самыми невинными отрывками; существовал же только в его повинной голове". Приходится предположить, что он изложен в "Исповеди" точно.
   Объясняя на допросе в Австрии, как он пришел к своему плану богемской революции, Бакунин говорил, что при составлении "Воззвания к славянам" в Кэтене он рассуждал теоретически, не помышляя еще о практическом осуществлении высказанных там мыслей. Только после переезда из Кэтена в Лейпциг у него возникла мысль о возможности вызвать восстание в Богемии, и эта мысль постепенно стала облекаться в конкретные формы. На Богемию он обратил внимание потому, что из всех славянских стран она казалась ему тогда единственною кроме Галиции славянскою страною, в которой благодаря ее политическому положению можно было-расчитывать на активное выступление.
   Нужно признать, что сравнительно с другими демократическо-революционными планами того времени он является действительно решительным и радикальным. В этом отношении он уступает только плану, развитому в "Манифесте Коммунистической партии", который идет еще дальше его, поскольку, не ограничиваясь радикально-демократическими мероприятиями,. намечает и ряд мер, залегающих основы коммунистического строя, как отмена права наследования (которую по иронии судьбы Бакунин в 60-х и 70-х годах стал выдвигать против коммунистов), централизация кредита и транспорта в руках государства (против чего Бакунин тогда впрочем не  стал бы возражать и что вполне, согласимо с его планом), соединение земледелия с промышленностью, индустриализация страны, введение плана в сельское хозяйство, создание промышленных армий для земледелия, что предполагает коллективное крупное сельское хозяйство, и пр. В других, чисто демократических, как политических, так и социальных, мероприятиях обе программы в общем совпадают, причем в смысле резкости формулировок бакунинская ничуть не уступает другой. Сюда относится конфискация всех помещичьих имений, раздел, части этой земли между неимущими крестьянами, дабы привязать их к революции, и обращение другой части в источник финансовых средств для государства по образцу Великой французской революции конца XVIII века (ср. пункт 1 коммунистической программы: "экспроприация земельной собственности и обращение земельной ренты на покрытие государственных расходов"); изгнание всех дворян, чиновников и духовенства (такого пункта нет в коммунистической программе, где в пункте 4 говорится только о конфискации имущества всех эмигрантов; и бунтовщиков) ; отмена всех долгов, не превышающих 2 000 гульденов,- мера, сильнее способная заинтересовать задолженных мелких буржуа города и деревни, чем пролетариев, которым никто таких сумм не доверяет (эта-мера в коммунистической программе прямо не выражена, хотя ее можно предполагать включенною в пункт 5, трактующий о централизации кредита в руках государства посредством монопольного национального банка); наконец сожжение всех административных, судебных, нотариальных, государственных и частных бумаг и документов, владенных грамат и т. п. - мера, излюбленная бунтующими крестьянами и входящая составною частью в крестьянские революции (естественно, что в коммунистическом манифесте, предполагающем заложение основ социалистического строя, такая мера не предлагается за ненадобностью). Бакунин был уверен, что таким путем старый порядок будет навеки уничтожен, но он не замечал, что крестьянская демократия не гарантирует от восстановления крупной собственности и классового угнетения.
   Из последних строк кстати ясно, что Бакунин придавал задуманной им революции интернациональный, точнее среднеевропейский, а затем и общеевропейский характер, Он полагал (и быть может не без основания), что пример захвата и раздела помещичьих земель, уничтожение прав собственнести и повинностей, отмена задолженности мелких владельцев и -т. п. увлекут за собою крестьян, повсюду и придадут городскому революционному движению могучего сотрудника и пособника в лице взбунтовавшейся деревни.
   
   180 Итак, несмотря на отдельные анархистские декларации (в письмах к Гервегу), Бакунин, как только дело дошло до выставления более или менее конкретного и практического революционного плана, рекомендует в интересах обеспечения революционных завоеваний и отражения контр-революции не анархию, а революционную диктатуру. Совершенно очевидно, что при выработке социальной стороны своего плана он имел в виду пример якобинской революции 1793-1794 гг. Естественно, что он заимствовал из нее не только содержание некоторых своих экономических мероприятий (в частности и мысль о сожжении всех владенных грамат как средстве провести непроходимую грань между старым и новым строем подсказана ему тогдашними действиями французских крестьян), но и форму политического устройства, ту временную политическую форму, которая дает революции возможность сосредоточить свою энергию и обезоружить своих врагов, а именно революционную диктатуру. При этом он правильно, что делает честь его революционному инстинкту, предполагает полностью разрушить старый государственный аппарат и создать свой новый, приспособленный к целям и задачам революции. И он доходит даже до мысли об использовании специалистов, применения их навыков и знаний в интересах нового режима впредь до выработки нового аппарата из представителей пришедших к власти трудящихся масс. Для обороны революции он намечает сформирование взамен старой разбитой армии новой армии, н