ельств в  любой момент
можно  подвергнуть  очередному критическому  анализу,  и  поэтому  возникает
бесконечный регресс. С точки зрения "здравого смысла" и теории вероятностей,
такие задачи  кажутся абсурдными  и  не заслуживающими внимания, но система,
претендующая на определенность, должна выдерживать любой критический анализ.
Поскольку  на  это требуется  бесконечно  много  времени,  то  основы  любой
математически-логической системы  все больше считаются формальными правилами
игры,  а  не  вечными  "законами мышления", какими их  считали  философы  от
Аристотеля до Канта.
     Это  справедливо  и для  систем чистого разума.  Объединяя чистый разум
(ЧР) с чувственными данными (ЧД), мы сталкиваемся с проблемой несовершенства
органов  чувств, о  которой  я  говорил выше.  Еще одна проблема  связана  с
наличием  множества  систем  чистого  разума.  Например,  в математике  есть
евклидова  геометрия,  геометрия   Гаусса-Римана,  геометрия   Лобачевского,
геометрия  Фуллера, n-мерное  пространство  Гильберта  и т. д. Только анализ
дополнительных чувственных данных, полученных в ходе эксперимента, с высокой
степенью  вероятности,  но  не определенности,  позволит  нам решить,  какую
систему  чистого  разума  стоит  объединить  с чувственными  данными,  чтобы
извлечь максимальную  пользу. Любую систему ЧР  -- ЧД, которую  человечество
использовало в прошлом, можно заменять, если: 1) в нее не укладываются новые
ЧД; или  2) другая система ЧР открывает новую "перспективу", которая кажется
более полезной с практической точки зрения.
     В "Науке и здравом  смысле" Кожибский цитирует  Эйнштейна: "Пока законы
математики остаются определенными, они не имеют ничего общего с реальностью;
как только  у них появляется нечто  общее с реальностью,  они перестают быть
определенными".
     Руководствуясь  "здравым смыслом"  в повседневной жизни, мы  помним  об
этом агностическом  предостережении,  "готовясь  к непредвиденному",  "держа
ушки  на  макушке",  "раскрывая  пошире  глаза"  и  т.  д.  Мы   формулируем
окончательное  мнение  только  тогда, когда  обстоятельства  заставляют  нас
быстро принимать решения, или когда затронуты наши предубеждения, -- как это
бывает  в политической или религиозной борьбе.  Но  если жизнь не заставляет
принимать  решения быстро,  определенность  в  наши мнения  способны  внести
только предубеждения.
     Ниже  приводится   диаграмма,   составленная   профессором   психологии
Бонтрагером  (университет  Пенсильвании),  и  используются общие,  принципы,
сформулированные  в   антологии  Блейка  "Восприятие",  изданной   Техасским
университетом в 1952 году.


     Стадия    I    отражает   энергетическое   событие   в   эйнштейновском
пространственно-временном континууме.  Это  может  быть субатомный  процесс,
скачущая по полю лошадь,  кинофильм, проецируемый на экран, атомный реактор,
который  называется  "Солнцем"  или  любое  другое   событие,   возможное  в
пространстве-времени. Эту стадию часто называют этической, или невербальной,
реальностью.
     Первая стрелка показывает ту часть энергии (заметьте -- часть, а не всю
энергию) исходного энергетического события, которая  регистрируется каким-то
органом восприятия, принадлежащим мне или любому другому живому существу.
     Стадия  II  показывает  активность  органа восприятия после поступления
этой порции энергии. Заметьте, что всю  энергию этот орган не поглощает даже
в  самых  крайних  случаях.  Даже  если  вас  ударят кузнечным  молотом,  вы
поглотите не всю, а только часть его энергии.
     На  этой стадии, даже если  это конечная стадия  восприятия энергии, мы
по-прежнему  имеем  дело  с частью энергии, а  не  со  всей  энергией; иначе
говоря, мы имеем дело с абстракцией, неопределенностью, неполнотой.
     Вторая стрелка показывает часть события, которое происходит после того,
как  часть  энергии   пространственно-временного  события  достигает  органа
восприятия и стимулирует его. В этой  стрелке зашифровано огромное множество
сигналов, направляемых во множество частей нашего организма.
     Стадией  III  представлена  реакция  организма,  как правило,  довольно
сложная. Если эта порция энергии  передает сигнал: "Вашу мать изнасиловали и
убили  террористы",  --  в  обработке  данного сигнала, как  минимум,  будет
участвовать желудок, слезные железы,  сердце, а также  нервная и эндокринная
системы.
     Попытайтесь представить некоторые вероятные  реакции организма (включая
выделение желчи и адреналина) христианина-фундаменталиста, которому  хватило
духу  прочитать первые  несколько  страниц данного  опуса;  или  феминистки,
получившей сигнал, что "еще ни одна женщина не смогла написать по-настоящему
гениальную симфонию"; или  марксиста,  слушающего речь  Маргарет Тэтчер; или
карлика, читающего сборник очень-очень смешных (для людей нормального роста)
анекдотов  про карликов;  или  ученого-еврея,  который  пытается  объективно
оценить труды ревизионистов,  утверждающих,  что  фашисты никогда не сжигали
евреев в газовых камерах.
     Очевидно,  наряду  с  вычитанием  (или  потерями  --  имеется   в  виду
восприятие лишь части, а не всей внешней энергии) восприятие подразумевает и
наложение уже существующих эмоций, которое Фрейд называл "проекцией".
     Следующая стрелка говорит о том, что этот обработанный (после вычитания
и  наложения) и  получивший  конкретную окраску сигнал передается в головной
мозг.  Но мозг каждого  человека, за  исключением,  возможно, новорожденных,
оперирует  собственным   набором   программ,   или  системой   классификации
поступающих сигналов.
     На  стадии  IV  появляется  так  называемый  "объект",  или  "результат
восприятия".  Это мысленная "картинка" или  "идея",  которая возникает после
того, как мозг обработал первичную энергию с наложениями и вычитаниями.
     Стрелки, направленные в обе стороны, характеризуют самый "гонкий"  этап
неврологического программирования,  на котором осуществляется обратная связь
между поступившей энергией (после вычитания и наложения) и языковой системой
(включая  символические,  абстрактные  языки   вроде  математики),  привычно
используемой мозгом.
     Конечный результат восприятия  у людей всегда  выражается  в вербальной
или  символической форме, и  поэтому кодируется в уже существующую структуру
тех языков, или систем, которым обучен мозг. Данный процесс --  не  линейная
реакция,  а  синергическая трансакция, поэтому конечный  продукт  восприятия
представляет собой нейросемантическую конструкцию, метафору.
     К  началу   XIX   века  люди  постепенно  начали  понимать,   насколько
метафоричен язык, который Эмерсон называл  "языком  допотопных иносказаний".
Например,  самое  абстрактное  слово  в  повседневном  употреблении,  глагол
"быть",  происходит от индонезийского  слова, которое означает "затеряться в
лесу".  На  мой  взгляд,  с  помощью  такой  абстракции первобытный  человек
описывал свое  одиночество; выйдя из леса и объединившись с  другими людьми,
он  переставал  абстрактно  "быть",  а  начинал  социально  существовать  по
правилам игры.  "Человек (мужского рода!)" -- это обобщенное  понятие, о чем
не   устают  кричать   феминистки,   которые  активно   борются  с  языковой
дискриминацией  по  половым  признакам. Смешной анекдот на сексуальную  тему
непременно  "грязен",  так как  аскеты и пуритане прочно внедрили в наш язык
свои  программы.  (Кстати,  саксонские слова,  обозначающие  функции  нашего
организма, считаются  "грязнее" таких же норманнских слов из-за пуританских,
экономических и расовых предрассудков).
     Даже простое называние стало гипнотической метафорой, поскольку называя
что-либо, мы  предполагаем,  что  мир  в  действительности  тождествен нашим
представлениям о нем.
     Подумайте,  сколько  трагедий  и  страданий  было  вызвано  обобщениями
"еврейство" и "чернокожие".  Вспомните: выражение  "длина стержня"  казалось
совершенно  точным  и "объективным",  пока Эйнштейн  не  доказал, что  любой
стержень может  иметь  разные длины (l1,  l2, и  т. д.  ) в  зависимости  от
скорости  его  движения  и  относительной  скорости  безумного  наблюдателя,
который пытается эту длину измерить.
     А  что делать  с  глаголом  "является"  (например,  в  высказывании  "А
является В") в логике Аристотеля? Эта логика очень полезна в математике, так
как понятия и объекты,  которыми она  оперирует,  существуют абстрактно,  то
есть  по  определению.  Но  что  происходит,  когда  мы  применяем   принцип
идентификации к нематематическим  событиям,  которые  воспринимаем  органами
чувств?  Задумайтесь  над  смыслом  таких  высказываний,  как  "Это  великое
произведение искусства",  "Это сущий  бред", "Это коммунизм", "Это  расизм",
"Это  фашизм".   С  точки   зрения  нейрологии,   эти   высказывания  должны
формулироваться иначе: "Мне  кажется,  это  великое произведение искусства",
"На мой  взгляд, это  сущий  бред", "Похоже, это коммунизм",  "С  моей точки
зрения, это явно сексизм", "Я считаю это фашизмом".
     Когда  зануда-педант  вроде  меня  указывает  на  необходимость   таких
оговорок, ему  отвечают, что именно это и имеют  в  виду, а  аристотелевским
отождествлением  пользуются ради краткости  изложения.  Но при  внимательном
наблюдении выясняется, что язык обладает гипнотическим действием, и тот, кто
называет  любое  невербальное  событие "священным",  воспринимает  его  так,
словно  оно  на  самом  деле  "является"  священным,  а  тот,  кто  называет
невербальное событие  "чушью", ведет себя так,  словно это событие на  самом
деле "является" чушью.
     Большую часть книги "Физика как метафора" Роджер Джонс посвятил попытке
объяснить читателю поэтичность кажущегося столь информативным высказывания:
     Длина этого стола -- три метра.
     Если вам не до конца понятен или просто не нравится пример д-ра Джонса,
вспомним известную  "комнату абсурда", созданную  д-ром Элбертом Эймсом. Эта
комната подробно описана в упомянутой выше книге Блейка "Восприятие" и часто
демонстрируется    в    научно-популярных   фильмах.    "Комната    абсурда"
спроектирована  так, что  наш  мозг,  используя  типичный набор  программ  и
метафор, считает ее обычной.  На самом деле, она далеко не обычна: ее стены,
потолок  и  пол сложены под  разными  углами, нетипичными для архитектурного
сооружения; но эти углы подобраны так, что обычный человек зрительно считает
эту комнату "обычной". (Судя по экспериментам, такая иллюзия  не возникает у
детей до 5 лет. )
     Так вот, когда два  человека  одинакового роста и комплекции заходят  в
"комнату  абсурда"  и  направляются  к противоположным  стенам,  наблюдатель
сталкивается с интересным  и поучительным явлением, которое, на  мой взгляд,
родственно  "паранормальным"  явлениям  и  явлениям  НЛО.  Мозг  наблюдателя
"видит", что один человек  "чудесным образом" вырастает в великана, а другой
"сжимается" до размеров лилипута. Вероятно, мозг, считающий комнату обычной,
упорно цепляется за эту программу, даже если ему приходится ошибочно считать
новые события сверхъестественными.
     Более  тонкие  и  тревожные  вопросы   возникают,  когда   мы  начинаем
анализировать языковую структуру системы метафор.
     Декарт,  пытавшийся  (или  делавший  вид,  что пытается) поставить  под
сомнение  абсолютно  все,  не  сумел  справиться  с высказыванием  "Я думаю,
следовательно,  я  существую",  поскольку жил  задолго  до XIX  века  с  его
лингвистическими открытиями. Ницше, получивший образование филолога до того,
как стать философом, угрозой  для общества или безумцем, говорил, что Декарт
не  смог поставить  под сомнение это  высказывание  потому, что знал  только
языки  индоевропейской  группы.  (По  традициям  этой  группы  языков  перед
глаголом обязательно должно  стоять существительное, то есть действие должно
быть связано с неким якобы обособленным и конкретно материальным Деятелем).
     Наличие  лингвистических  структурных   факторов  не  только  позволяет
понять,  почему  даже гений  не сможет дословно  перевести  стихотворение  с
родного языка на другой, но и может объяснить некоторые великие конфликты  в
истории  философии.  Профессор  Хью  Келлер  предложил интересную  гипотезу:
Декарт, размышляя на  французском  языке  (который в те далекие времена имел
гораздо больше общего с латынью, чем сейчас) о большом красном яблоке как об
"ипе ротте grosse et rouge", пришел к выводу,  что  ум  движется от общего к
частному,   а    Локк,    думая    на   английском    языке   о    том    же
пространственно-временном событии  как о  "a big  red apple", решил,  что ум
движется от частного к общему.
     Смысл китайского выражения, дословный перевод которого на  русский язык
звучит как "нефрит/солнце+луна", доходит до нас только в том случае, если мы
знаем,  что  "солнце+луна"   значит,   кроме  всего  прочего,  "яркость".  В
результате  мы  получаем  "яркий нефрит"  или "блестящий  нефрит".  Тогда  в
выражении  "ученый/солнце+луна"  мы  сразу  же  узнаем  метафору  "блестящий
ученый".  Тем не  менее,  выражение  "сердце+печень/солнце+луна"  становится
камнем  преткновения  и  источником головной  боли  для  любого переводчика,
который впервые сталкивается с Конфуцием.
     Даже китаец, читая этот абзац  по-русски или по-английски, может заново
открыть  для себя поэтичность родного языка, если  задумается, почему термин
Конфуция  так  трудно перенести  из  одной  культуры в  другую. Точно так же
русский  может  проникнуться поэтичностью  родного  языка,  если  попытается
перевести  на какой-нибудь другой язык словосочетания  "милостиво повелевать
соизволил", "кисть дает" или "урежьте марш".
     А слово "материя",  этот идол  материалистов-фундаменталистов? Это тоже
метафора,  допотопное  иносказание,  связанное со словами "метр", "мерять" и
"мера"  (и,  как  ни  странно, "мать").  Какой-то  таинственный  "закройщик"
некогда  придумал  это  метафорическое  существительное  для  объекта  своих
измерений. Точно  так же из восприятий, которые  Ницше называл "этот  лист",
"тот лист" и "следующий лист", а семантики называют лист1 лист2, лист3 и  т.
д.,  было  создано существительное,  или  иносказание, о  "листе"  вообще  и
конкретном "листе".
     Говорят, даже Платон верил, что "лист" на самом деле где-то существует.
Вот так и материалисты верят (или  делают  вид,  что верят),  что  "материя"
где-то  существует. Но  никто никогда  не ощущал ни  эту  иносказательную  и
абстрактную "материю", ни так называемый "лист". Человеческий опыт ограничен
и складывается из измерения1, измерения2, и  т. д.;  листа1 листа2, листа3 и
т. д. Таким образом, существительные -- это традиции кодировки, метафоры.
     Если  "материя"  --   это   метафора,  как  быть  с  "пространством"  и
"временем", в которых можно совершать движение или находиться неподвижно?
     Несложно увидеть,  что  это также  метафоры, которые современная физика
после   Эйнштейна   заменила    более   удобной   и   элегантной   метафорой
"пространство-время"; и  эта новая  метафора, которой  я  оперирую  в данной
главе,  понятна даже тем, кто больше привык к старым,  обособленным друг  от
друга существительным "пространство" и "время".
     Традиции кодировки, или системы  метафор, которые делают нас  людьми, в
антропологии  называются  "культурой".  В  науке  такие  системы  называются
моделями;  иногда несколько моделей соединяются в  одну сверхмодель, которая
называется парадигмой.  Класс, в  котором  содержатся  все  классы  метафор,
называется эмической  реальностью (этот  термин  ввел в  обиход д-р  Гарольд
Гарфинкель,  построивший  на  основе  подсистем  антропологии  и  социальной
психологии   метасистему   этнометодологии),  экзистенциальной   реальностью
(термин экзистенциалистов)  или туннелем реальности (термин д-ра Тимоти Лири
-- психолога, философа и разработчика программного обеспечения).
     Эти понятия могут совпадать и различаться,  что можно проиллюстрировать
на вполне реальных или гипотетических примерах.
     Бакминстер  Фуллер  пишет,  что  в центре  управления полетами  НАСА  в
Хьюстоне  часто можно услышать, как инженеры спрашивают космонавтов: "Ну как
там  у  вас,  наверху?"  -- хотя в  это время космонавты в  действительности
находятся  под  Хьюстоном.  Конечно,  в рабочее время  инженеры  из Хьюстона
оперируют посткоперниковской моделью мира, но в их эмической реальности (или
туннеле реальности)  сохраняются  докоперниковские  метафоры, постулирующие,
что Земля плоская и находится в центре солнечной системы. По мнению Фуллера,
возможно, сгущающего краски, в один прекрасный день такое нейросемантическое
расхождение модели и метафоры станет источником серьезных проблем.
     С   1928   года   Фуллер  всегда  употреблял   слово  "вселенная"   без
определенного артикля.  Когда его спрашивали  о причине, он объяснял, что по
современным научным моделям вселенная - это процесс, а определенный  артикль
придает ей средневековую предметность и статичность.
     К примеру, профессор Икс "является" марксистом,  то есть вешает на себя
ярлык  "марксиста".  Вместе  с  этим  ярлыком он принимает и детерминистскую
модель поведения. В то же время он часто  испытывает раздражение в отношении
немарксистов и антимарксистов. Его модель предполагает проявление терпимости
к идеологическим  противникам,  но  его туннель реальности  все еще содержит
нейросемантические  реакции,  характерные  для  более  ранней  теологической
модели "свободы воли".
     По одной из социологических моделей, обычное для любого крупного города
явление  можно  описать  следующим  образом:   группа  людей  договаривается
собраться в определенный день и  час, чтобы пошуметь.  Другая  группа  людей
собирается там  же,  чтобы послушать этот  шум.  Встреча происходит  точно в
назначенное  время,  шум  длится больше  часа,  и  поведение  участников  не
оставляет ни малейших сомнений в том, что  этот ритуал доставляет им большое
удовольствие.
     По   другой   социологической  модели,   обожаемой   феноменологами   и
этнометодологами, чтобы понять смысл того, что происходит, мы  должны знать,
что этот шум называется Девятой симфонией Бетховена, Только тогда мы  сможем
понять,  что  в  эмической,  или  экзистенциальной,  реальности  этих  людей
произошло нечто осмысленное, красивое, величественное и жизнеутверждающее.
     К примеру, японский профессор Икс живет в одной и той же гравитационной
модели,  что  и шведский профессор  Игрек, так как оба они  физики; но когда
речь заходит о человеческих отношениях в семье и  с друзьями,  профессор Икс
живет в японском туннеле реальности, а профессор Игрек -- в шведском туннеле
реальности.  Поэтому когда они  разговаривают  друг с  другом  не  о физике,
профессор Икс  может  показаться  скованным и формальным  профессору  Игрек,
который,  в  свою  очередь,  может  показаться некультурным  и  даже  грубым
профессору Икс.
     Стэнли Лорел швырнул торт в лицо Оливеру  Харди. В модели, или  туннеле
реальности, физика  (в этом случае они перекрывают друг  друга), это событие
описывается  законом  Ньютона  F=ma   (сила   равна   произведению  массы  и
ускорения), В  антропологическом туннеле реальности  это выглядит  шуткой на
"празднике  дураков". Во  фрейдистском  туннеле реальности это символическое
восстание сына против отца, а в марксистском туннеле -- бунт рабочего против
капиталиста.
     Итак, ни  один "туннель  реальности"  не  подходит  для  описания всего
спектра  человеческого опыта,  хотя для некоторых  целей  некоторые  туннели
реальности подходят лучше других.
     Я  несколько  раз говорил о "фундаментализме" и  "идолопоклонничестве";
пора дать  им определения. Идолопоклонничеством я называю этап семантической
невинности, на котором метафорическая природа моделей и  туннелей реальности
забыта,  вытеснена или еще  неизвестна;  этап невинности  или невежества, на
котором   происходит  слияни