,
                Вдруг постигая, как непрочно
                На свете всякое величье.
                Мне очень жаль, что в ту минуту
                Меня не оказалось рядом.
                Швырнул бы я в лицо буржую
                Слова, пропитанные ядом:
                "Глупцы, вы верите лишь в доллар,
                Забыв про равенство и братство,
                Но прах перед прибоем жизни
                Все буржуазное богатство.
                Вам не помогут бультерьеры,
                Меха, особняки, "линкольны",
                И вы проказами маньяка
                Напрасно так уж недовольны.
                Маньяков дерзкие наскоки -
                По сути, только первый опыт.
                Столиц растленных мостовые
                Уж сотрясает мерный топот.
                Все снова сбудется согласно
                Марксистской социальной карме.
                Маньяки - это лишь разведка
                Железных пролетарских армий".

                          XXX
            Я вам шепчу: вы греза, ангел, фея.
            Не верьте мне. Я, как обычно, лгу.
            Почти со злобой вас я вожделею,
            Пойти на преступление могу.
            Пленительный цветок стихотворенья
            В моей душе ошибкою расцвел -
            Где смрадные рождает испаренья
            Моих страстей клокочущий котел.
            В моей душе сплетаются лианы,
            А на лианах гроздьями висят
            И блеют похотливо павианы,
            Расчесывая воспаленный зад.
            О ваша плоть - оттенка апельсина,
            Как утренняя роза - нежный рот!
            Ворочаясь, души моей трясина
            Отрыгивает сероводород.
            И брачные чудовищные игры
            Заводят гады над гнилой водой,
            А в зарослях, как сны, проходят тигры
            Со слипшейся от крови бородой.
            И атмосфера смерти и соитий
            В душе моей удушливо-густа.
            Молю, мой друг: скорей со мной порвите,
            Ведь цель моя темна и нечиста.
            Мой друг, молю: моим речам не верьте,
            Иль вас навек коварно опьянит
            Тяжелый запах похоти и смерти,
            Живущий в душах нежных волокит.





Пеленягрэ, Виктор Иванович.
Родился в 1959 году в Молдавии.

Окончил СГПТУ ј68 г. Москвы
по специальности каменщик-монтажник,
Калужский педагогический институт и
Литературный институт им. М. Горького
Участник всех орденских сборников.
Член Союза российских писателей.
Архикардинал ОКМ.


...Единственный же урок, который должен извлечь из его поэзии читатель,
возвращает нас к моральному кодексу римского императора Сарданапала: пока жив,
наслаждайся, ешь, пей, занимайся любовью, все равно умрем, а там - пустота.
(Изабель Моро)

Silentium

Высоких слов не говори - не надо.
Ты каждой фразой мне терзаешь слух.
Уж лучше спать под шелест листопада,
Бранить слугу, давить осенних мух.
Достойней пить, чем слушать эти речи,
Все тоньше пламя гаснущей свечи.
Ступай к другим. Укутай пледом плечи.
Довольно. Я не слышу. Не кричи!...

Триолет
В. С.

Как упоительны в России вечера!...
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Ах, лето красное! Забавы и прогулки,
Как упоительны в России вечера.
И вальсы Шуберта, и хруст французской булки,
Любовь, шампанское, закаты, переулки,
Как упоительны в России вечера!...

Sic Vita (Такова жизнь)

Большая часть человечества ставит на Штольца,
Это вписал я в один из домашних альбомов;
Заполночь куришь, пуская колечки и кольца,
В зеркале видишь, как плачет последний Обломов.
Что мне прогулки, закаты? Куда все умчалось?
В сумерках тают сады, опустевшие скверы,
Но с отвращением предчувствуя близкую старость,
Всю эту ночь просижу за бутылкой мадеры.
Мне наплевать на подачки, на всплески гордыни,
Преуспевать не хочу я, тебя не ревную.
Слышишь ли глас вопиющего в этой пустыне,
Помнишь ли, ангел мой, нашу любовь неземную?
Сирины смолкли.... Все глуше вакхальны напевы,
Где вы, друзья? Интригуют, скучают, бранятся.
Страсть и беспечность грызут, словно старые девы,
Что с ними делать? Не знаю. Авось пригодятся!
В бедной каморке моей, как в холодной темнице,
Спятил Захар, сам с собою ведет разговоры,
Ольга! Ты слышишь? О, как мне хотелось излиться,
Но у подъезда меня стерегут кредиторы.
Зрелость проходит. На юность махнул я рукою,
Сердце мое одиночество больше не точит,
Только о чем я? О чем говорить мне с тобою?
Я ведь последний из тех <..........>

Накануне

До какого бесчувствия ты напилась,
Даже я изменился в лице о такого.
"Князь, мне дурно! Вы слышите: дурно мне, князь!"
Повторяла сквозь зубы ты снова и снова.
Я неверной походкой прочерчивал путь
От рояля к дивану, целуясь с паркетом;
Ты все время пыталась корсаж расстегнуть,
И мой верный слуга помогал тебе в этом.
Но когда на мгновенье замедлил я шаг,
Расточая предметам гостиной проклятья,
Ты слугу отстранила: "Как душно мне, Жак!"
Что за Жак, черт возьми, ей расстегивал платья?
Дальше был Ильдефонс, Церетели, поручик Киже,
Государь император (как в очерке сжатом!)
Сколько тайн мне открыла моя протеже!...
Я слугу отстранил, и уставился взглядом
На измятую шаль, на алмазную брошь,
На открытую грудь, на бесстыжие позы....
Значит верность твоя - несусветная ложь?
Я на смуглую кисть намотал твои косы.
Говоришь, государь император, змея,
Ты заплатишь с лихвой за свои разговоры.
....В эту ночь я тебя застрелил из ружья,
А чуть позже затеял пальбу из Авроры!

Ужин в Санлисе

Я тебя за собой поманил,
А когда мы остались в гостиной,
На холодный паркет повалил
И услышал твой смех беспричинный.
Ускользая, как будто змея,
Ты в персидскую шаль замоталась,
И отпрянула: я - не твоя!
И подумал я: экая жалость!...
Но в глазах прочитал я упрек,
Зазвенели браслеты и кольца;
Все одежды с тебя я совлек
С неподвижным лицом комсомольца.
Я задул на камине свечу,
Ты в комок ожидания сжалась,
И воскликнула: я не хочу!
И подумал я: экая жалость!
И поднял я тяжелую плеть
И вбивал я с улыбкой любезной,-
В эту ночь ты должна умереть,
Так посмейся, мой ангел прелестный!
Ты нагой Саломее сродни
Со слезами бросалась на стены,
И услышал: распни же, распни
Эту плоть за былые измены!
Я словами тебя распинал,
Даже слуги на крики сбежались;
А когда я тебе все сказал,
Наши губы во тьме повстречались.
Ты со мной устремилась в полет,
Высоко поднимая колени,
Так мы встретили поздний восход
На греховной житейской арене.
Так неслись мы на всех парусах
В пируэте изысканной позы,
И любуясь собой в зеркалах,
Навевала ты сладкие грезы.
Был мне голос - и нежен и глух,
Я тебя не расслышал, и все же
-До свиданья, любезный мой друг!
-Как угодно. Простимся. О боже,
Я тебя до ворот проводил,
А когда ты со мной расставалась,
Все твердила: ведь ты не любил!
И добавила: экая жалость!...



 ЖЕНЩИНА У ЗЕРКАЛА

Ах, кружевница, ах шалунья, ах,
В прозрачных ослепительных чулках!
Пускай меня рассудок не оставит,
Когда она на цыпочках впотьмах
У зеркала мгновенно их поправит...
.......................................................
Так ты все видел? Ах, негодник... Ах!











В.Фомин


* * *

Зачем даровано бездельнику - творить?
Дано, шутя, - о главном говорить...
Ему б еще усидчивости малость,
Ему б терпение не помешало б,
Чтоб записать хоть чуть, чтоб не забыть
То, что ему даровано, - творить,
Что так свободно, вольно изливалось,
Чтоб красотою целый мир пленить,
Собой наполнить, - и заставить - жить!..
Зачем -скажи -природы, что ли, шалость?-
Зачем даровано бездельнику творить?

* * *

Затейливо и прихотливо
блуждает мысль моя игриво
по закоулкам тайных дум...

Она что бабочка порхает,
соцветия осеменяет,
и оплодотворяет ум.

Подстегнуты воображеньем
в извилинах и там и тут,
всеобщим мира отраженьем
уже созвучия ползут.

Но не успеет стих готовый
запечатлеть моя рука,
вдали маячит образ новый,
опять же требуя стиха.

И, в предвкушеньи гонорара,
сижу, пью чай, и не спеша
слежу, как плавится от жара
моя бессмертная душа.


* * *

Был день так ярок и морозен...
Гремя контейнером пустым,
Парнишка на мусоровозе
В потоке мчался, пьяный в дым.

Себя он чувствовал героем,
Лавируя среди машин,
Как грозный крейсер в синем море,
Как гонщик <Формулы-1>.

Но как бы он не ехал бойко,
И как бы он вперед не лез
На громыхающей своей железной дуре,
Машина у него, увы, - помойка,
Его обгонит резвый <мерседес>,
И скроется в струях светлей лазури.


* * *

В прекрасном добром настроеньи
Я тихо ехал по Тверской.
Но мимолетное виденье
Явилось вдруг передо мной.

Твой взгляд задумчивый и нежный
Среди мелькающих авто
Будил поток страстей безбрежный
И звал творить черт знает что.

И ты, руля движеньем робким,
Воспламенила в сердце жар,
Взорвался я, и выбил пробки,
Как гром небесный, как удар,

И я орал тебе: - Собака!-
Машину оглядев свою,
- Да что ты, блин, не видишь знака!?
Ты что, слепая, мать твою??

Но красота твоя святая
Смягчила весь мой лютый пыл.
И я, гаишника встречая,
Уже практически остыл.

Он был внимательный и строгий:
"- Претензий нет?" "- Да наплевать!..."
Нет, нет, нельзя, святые Боги,
Красивых баб за руль пускать.


                              СОНЕТ

В здоровом теле и дух здоровый
Холоднокровно, безучастно,
на жизнь расчетливо смотрю,
и не завидую напрасно
тем, кто кричит: "-Люблю, люблю!"

Не разделяю их поступков,
и потому всегда здоров..
Все страсти - от больных желудков!
Все чувства - от плохих зубов!

Пускай несчастный меланхолик,
страдая от душевных колик,
стихи выплескивает в мир!


Я же в ларек иду за пивом,
иль деловито, молчаливо
смакую утренний кефир.


* * *
Шумел камыш, деревья гнулись...
Народная песня

Когда, веселый и смешной,
                  я вышел из авто,
Стояла ты передо мной
			в распахнутом пальто.
Твои красивые глаза
			сверкали, как неон.
Кругом визжали тормоза,
			и терпко пах гудрон...
Душа запела, воспарив,
			под струн любовных звук,
И этот праздничный мотив
			ты услыхала вдруг...
К тебе я робко подошел,
			и разговор возник...
"- А сколько?..." "- Сто...- Ну хорошо..."
			- твой голос, как родник,
Как ручеек среди равнин,
			когда лежит роса...
" - Дороговато, сотку грин..."
			" - Дак это - два часа!.."
За руки взялись мы, и в лес
			отправились вдвоем,
И меркантильный интерес
			во взгляде был твоем...
А темный парк кругом шумел,
			и ветер гнул камыш,
И город за спиною пел
			нам песню мокрых крыш.

АРЛЕКИН


Я арлекин в смешной одежде
Меня велел казнить король.
Смеялись надо мною прежде,
Теперь мне причиняют боль.

За то что я посмел влюбиться
в простор ее лукавых глаз;
За то что я посмел открыться;
За то, что получил отказ...

Король не любит глупых шуток, -
Был приговор суров и крут,
он мне сказал оскалясь жутко:
- Теперь посмейся, глупый шут!

Ну что же, и на эшафоте,
Перед секирой палача,
Я буду петь безумство плоти,
Сам, как безумный, хохоча.

* * *

Люблю хайратых музыкантов
Непризнанных и злых талантов
	Что делают тяжелый рок.
Они всегда пьяны и грязны,
На вид угрюмы, безобразны,
	И в их глазах сплошной порок.

Их рассуждения невнятны
Одежды мяты, в разных пятнах,
	Стволы гитар торчат из рук.
А мысли путаны и слабы.
Наркотики, вино и бабы
	Заполоняют их досуг.

Недавно видел: тощий, длинный,
С бородкой маленькой козлиной,
	С косичкой сальной, как салат ...
Косяк мусоля, с видом строгим
Болтал о музыке и Боге
	Мешая Библию и мат.

Но вот, нестройные вначале
Уже аккорды зазвучали
	И нить мелодии свилась
Ударник лупит, бьет басами,
Как будто в душу кулаками,
	И ты паришь, нащупав связь

Со всей Вселенной и с собою...
Стоишь с пустою головою
	Слегка покачиваясь в такт,
А пульс сто двадцать раз в минуту,
И, заворачивая круто,
	К нам с неба ангелы спешат.

А тот, косматый, совершенный,
Царит над освещенной сценой
	Как полубог или герой -
Поймав за хвост свою удачу
Весь мир, дрожа, смеясь и плача,
	Заворожив своей игрой...


К Т...

В расплавленном золоте буден
Ты как бы загадочный сфинкс

Забудем,- шепчу я, - забудем!
Забудем!.. - и падаю ниц.

Что было - никто не осудит,
Лишь дрогнули шторы ресниц...

- Забудем, конечно, забудем... -
мне шепчет загадочный сфинкс
ЭЛИЗАБЕТ
Спасибо Бернсу.

Когда мне было двадцать лет,
Я славный был ходок,
И мимо девушки любой
Пройти никак не мог.

Но раз на ярмарке, друзья,
Е„ случайно встретил я...
Элизабет, Элизабет,
Мою Элизабет!

Я звал е„ к реке гулять,
Дарил подарки ей,
Я научился танцевать,
И позабыл друзей.

Она смеялась мне в ответ,
Ни говоря ни <да>, ни <нет>!
Элизабет, Элизабет,
Моя Элизабет!

И я покинул край родной,
Свою страну холмов.
И в путь я раннею весной
Ушел без лишних слов.

Немало я встречал девиц,
но среди прочих видел лиц
Элизабет, Элизабет,
Одну Элизабет.

Когда осеннею порой,
Ветра шумят сильней.
Вернулся я в свой край родной,
И постучался к ней.

Она сама открыла дверь,
И неразлучны мы теперь!
Элизабет, Элизабет,
Моя Элизабет!

Тебя прекрасней в мире нет,
Ты лучше всех моих побед!
Элизабет, Элизабет,
Моя Элизабет!


                           * * *

"-Погубитель, погубитель!", - ты шептала в упоеньи...
Я вошел в твою обитель, прочь отбросивши сомненья.

Юбки, фижмы с легким газом
			- полетели в дальний угол,
Мы о них забыли разом, увлеченные друг другом.

И помчалась лодка страсти по волнам безумной неги...
На песчаном тихом бреге мы очнулись в одночасье.

Мы лежали, как обломки,- жертвы кораблекрушенья,
И ворчал прибой негромко, погружая нас в забвенье...

А когда аборигены вышли из лесу неспешно,
Расставаясь с жизнью бренной, ты рыдала безутешно.

Я хрипел, копьем пробитый, кровь, пузырясь, застывала,
На кольце в носу у негра солнце весело играло.

* * *

О девушках пишет поэт пожилой,
страдая подагрой и сплином,
и мысли ворочаются тяжело,
былым наслажденьем томимы.

Звеня, на бумагу ложатся слова
в изысканном рифм обрамлении,
и прочь от усилий летит голова,
и полнится радостным пеньем.

Удушливо мучаясь в летней жаре
он кашляет, грудь потирая,
О том, как прекрасно любить - на заре, -
поэт не спеша излагает.

Любить ее, славную, так уж любить!,
и мнить средоточием света...
Томление это никак не избыть,
не вырвать из мозга поэта.

Теперь-то, конечно, ее не вернуть,
и лаской ее не согреться...
Зачем же так тяжко волнуется грудь,
нелепо сжимается сердце?

Зачем теребить прошлой боли струну,
в душе рисовать золотую волну,
Словами любовь заклиная?
Взывая ко многим, искать лишь одну,
Из памяти вызвать былую весну,
И вновь предаваться томительно сну...

Ты знаешь? Я тоже не знаю....


                  ТАКАЯ ИСТОРИЯ
                  Спасибо Быкову.

" - Вера Сергевна, родная, я вновь Вам пишу,
Я в Озерках, я все тут же - на даче у тети...
Ну приезжайте, голубушка, Я Вас прошу!
Я тут погибну без Вас, как же Вы не поймете!

Милая, милая, где же Вы!... плохо без Вас.
Прямо с ума схожу,...ну и, конечно, простуда.
Вот у камина сижу с коньяком в этот час,
Нет, да и гляну в окошко, надеясь на чудо.

Вера Сергевна, я стал за собой замечать
Дар провиденья... я все наперед понимаю!
Вот и сейчас мне подумалось ... точно... опять...
Вы ведь письмо не получите это, я знаю!

В сумку холщовую сунет его почтальон,
Старый Ефим, после - затемно - двинется в город.
Тут десять верст... не доедет... в лесу, под дождем
будет он Прохором - вилами в спину - заколот.

Коротко вскрикнув, с телеги он плюхнется в грязь
Прошка же деньги и марки достанет и спрячет,
сумку же с письмами бросит, и в лес, хоронясь,
И напрямую, по лесу,- обратно на дачу!

Прохор, он из-под Тамбова приехал сюда,
он из мещан, он приказчиком в лавке напротив.
А как напьется, - все рад насолить господам...
То опрокинет забор, то окно расколотит...

Вера Сергевна, приедьте, хотя бы на день,
Тетка без Вас меня поедом ест и тиранит,
ты, мол, бездельник, слюнтяй, мол, сидишь тут как пень...
Боже мой! ветер по ставне дождем барабанит...

Шалый народ, сумасшедшая эта весна,
Видно, Россию оставили высшие силы.
Сердце так давит... и светит в окошко луна...
Сельский погост заливая мерцаньем.... помилуй,

Господи Боже! да как же, ведь год или два,
Только назад; мы в Абрамцево ездили с Вами
Сомов и Дягилев, Бакст, Лансере , Бенуа...
И Добужинский... да как же... Проклятая память!

Да уж невмочь..."

Обрывается этим письмо...
Лист, пожелтевший и хрупкий, в бюро убираю.
Шизофрения, понятно, ... а сердце само,
От недосказанной боли сжимаясь, рыдает.

АПРЕЛЬ-МАЙ

По-весеннему солнышко греет,
Согревая поэту мозги,
И поэт понемногу шизеет,
Вырываясь из зимней тоски.

Окруженный хмельными друзьями,
За обильно накрытым столом,
Фонтанирует бурно стихами,
Через рифмы ломясь напролом.

А под вечер, слегка утомленный,
На какой-то кровати чужой,
Под негромкие девичьи стоны,
К небесам улетает душой.

А наутро, уйдя от подруги,
Вдруг замрет он с разинутым ртом,
Услыхав щебетанье пичуги
На облезлом кусте городском.

ИЮНЬ

Наступило лето на порог...
Наконец-то я себя нашел!
Укрываясь поволокой строк,
Засыпать под утро хорошо...

Где-то надо мной звенит комар;
Но не буду я его ловить,-
Даже комара, как Божий дар,
Не скорбя, смогу благословить!

С малою букашкой единясь,
Содрогаясь тельцем, полечу,
И вступлю с красавицею в связь,
Присосавшись к белому плечу.

/ Ты убьешь беспечно комара,
Задавив, размажешь по стене;
Но душа его, когда придет пора,
Оживет, жужжащая, во мне. /
Я над комарами командир
Я ликуя, песню их пою....
Маленький старательный вампир
Подарил мне музыку свою.

Сильный и проворный, я стою,
Выкинув из сердца всякий хлам,
Это лето празднуя, люблю,
И жужжу стихи своим друзьям.


ИЮНЬ - полнолуние

Лежу в июньском полнолунии,
и вспоминаю губы Танины,
и наше тихое безумие,
и после - жаркое шептание.

Девчонки - вы - транквилизаторы,
моей души успокоители,
пустых ночей ассенизаторы,
мгновение остановите мне!

Пух легкий по полу катается,
свет легче пуха тополиного.
Сквозь твою кожу пробивается
свечение невыразимое.

Пускай луна мне так же скалится,
давай же. милая, кричи, кричи...
Дай, Господи, мне не состариться,
горстями счастье раздаваючи!

Чтоб видеть - наяву, а не во сне,
не в лунном бледном отражении,
улыбку на губах у женщины,
лежащей рядом - и вне времени.


                  * * *
                  К.Григорьеву
Откроюсь Вам, друзья! Прошла пора мечтаний
И безудержных сладостных утех;
Прискучило мне юных дев очарованье,
Их бесполезное в постеле трепыханье,
И неумело-бойкие лобзанья,
В ночи их беспричинный тонкий смех.

По сердцу ныне мне лишь плавные движенья
И тело полное возлюбленной жены,
И жесты милые; и секс без напряженья,
Неспешно-тихий, полный упоенья;
И разговор ночной под кровом тишины.

Проигнорировав намеки девы милой,
Глаза уставя вдаль, скажу себе я так:
" - Нет, я не стар еще, и далека могила,
Еще есть в сердце пыл и в теле силы;
- Не старость то, но зрелость наступила...

*	*	*

Что встал, как пень? Вали
			к своей жене, чудак!"

* * *

Старый Кодак достав с антресолей,
выхожу я в заснеженный сад,
На скамейках, знакомых до боли,
робко тени былого сидят.

Я гляжу сквозь стекло объектива
на акации в чистом снегу.
Дней распущенных, пьяных, счастливых,
Тщусь забыть... но, увы, не могу!

Ах, зачем же, скажите, зачем же
наш роман несерьезен так был,
Вы - шутя - подавали надежду,
Я - шутя - Вас безумно любил.

Вы играли со мной на досуге,
Я измыслил и чувства, и пыл.
Вы забыли совсем о супруге, -
Я вообще о приличьях забыл.

Кто же знал в то безумное лето
что пройдет-то - всего ничего,
лишь полвека пройдет, и все это -
вдруг мне станет серьезней всего.

Только врут пожелтевшие снимки,
и улыбки, и платья шифон, -
Все лишь слой серебра на пластинке,
Все лишь сон... н