Ирина Машинская.
        Стихотворения

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Ирина Машинская
     Email: imashinski@netzero.net
     WWW: http://www.vavilon.ru/texts/prim/mashinskaya0.html Ў http://www.vavilon.ru/texts/prim/mashinskaya0.html
     Date: 12 Sep 2002
     Издание Е.Пахомовой (ЛИА Р.Элинина), Москва, 2001
     ISBN 5-86280-081-6
---------------------------------------------------------------




     Ирина Машинская родилась  в Москве. Окончила Географический факультет и
аспирантуру  МГУ, где занималась теоретической  палеоклиматологией.  В  1991
году эмигрировала в США. Живет в нью-джерсийском городке Фэр Лон и преподает
математику в школе.

        "Другие книги Ирины Машинской:"
     1. Потому что мы здесь/Because We Are Here, сборник стихов на русском и
английском языках. Lunar Offensive Press, NY 1995.
     2. После эпиграфа, книга стихотворений. Слово-Word, Нью-Йорк, 1996.
     3.   Простые  времена,  книга   стихотворений.  Hermitage   Publishers,
Тенафлай, США, 2000.
        "Переводы:"
     Крейг Чури. Параллельное течение. Книгах стихов американского  поэта  в
переводах Ирины Машинской. Петрополь, С.-Пб., 1999

        "ОТ АВТОРА"
     Автор выражает благодарность следующим изданиям, в которых были впервые
опубликованы стихотворения, вошедшие в эту книгу: Звезда, Арион,  Петрополь,
Новая Юность, Время и мы (Россия); Слово, Новое Русское Слово, Новый Журнал,
Портфель,  Встречи, Побережье,  Черновик,  Сталкер, Профиль  (США);  Русская
Мысль, Стетоскоп (Франция).


        "Содержание"

        "I. Простые времена"

     Осень в Михайловском
     Элегия
     Памяти И.А.Бродского
     "В полседьмого навеки стемнеет..."
     Автобус. Ньюарк, Нью-Джерси
     Ветер
     "Скажи, а кто устраивает вечер?"
     В подъезде
     "По двору, по канаве, трубе..."
     Памяти "Иллюзиона"
     "Перелески в окне - как реклама на длинном плакате..."
     Ответ
     Лагуна
     Отрывок из письма с берега
     TV
     Митинг. 2000
     "Они стоят лицом к стене..."
     "Пришли простые времена..."
     "Не в оцинкованное, с солью..."
     Гроза в июне
     "В такие дни тебя отсавляют люди..."
     В горах
     Шесть отрывков
     Блюз
     "Темное поле свое перейддем..."
     Почтовое
     Эпитафия
     Август. 40
     "Пусть никогда не приду в себя..."
     "Четверг, тебя убили в понедельник..."
     Июль
     "Сегодня видно далеко..."
     Годовщина
     Жизнь в июле
     "Но Вы-то, слава Богу, не..."
     "Пространство, я тебя не опечалю..."
     30 декабря 1996
     В конце года
     Антикварное
     Воскресенье
     В югендстиле. Браунау-Ам-Инн
     "Сегодня ночью проложу..."
     "О, я люблю тебя давно..."
     Гром в марте
     Москва

        "II. После эпиграфа"

     "Не сумев на чужом, не умею сказать на родном..."
     Блюз пешего хода
     Шесть с четвертью
     "Что-то я от тебя от себя устала..."
     "Пора вернуться к самому началу..."
     "Страна, принимавшая тех, кто родился в апреле..."
     Поэт и слависты
     Не хочу
     "Что в рифму гудеть нам, когда не слыхать отголоска?.."
     Песни унылой родины
     Тамбов
     Ночная остановка
     Птичий рынок
     Инородец ("Деревья к сентябрю теряют вес...")
     Утро на кухне
     Заговор
     После потопа
     Вид из поезда на закате
     "Нет, не тот это город, и полдень - не тот. На углу.."
     Лунная ночь
     На дороге

        "III. В паузе"

     "Знаешь, не будем спорить, спор слеп..."
     Городок
     "Луна. Молчит виноградник..."
     Любовь
     В паузе
     "Как в розвальни упавший старовер..."
     Весенний крик воробья
     Колыбельная с отгадкой
     Трамвайная элегия
     В соснах
     "Выйти замуж..."
     На мотив 60-х
     "Дали мне простое имя..."
     "Это зимою вставай, пора..."
     Поэту, с опозданием
     "Не растрачивай словасловаслова..."
     "Непоющий певец и ручья не прошел..."



     Маме
     __________________________________________________________________________

        "I ."
        "ПРОСТЫЕ ВРЕМЕНА"





     ОСЕНЬ В МИХАЙЛОВСКОМ


     На коряги, на ковриги наступали мы в лесу.
     Мы не жгли плохие книги, мы не мучили лису.

     Мы такое время года обнаружили впопад,
     чтоб горящее с исподу само плыло в самопад.

     Это кто летит навстречу, мы его перевернем.
     У него изнанки нету, только стороны вдвоем.

     Нету тайны, нету пытки, ветер дунет второпях:
     этот прыгает на пятке, этот едет на бровях.

     Отчего так много пятен, очень много синевы?
     Мы невнятен и, наверно, незанятен, как и вы.

     Ты зачем, дурак, гордишся, ты такой, как мы, дурак.
     Ты на то, что мы, садишься, то же синее вокруг.

     Мы не будем разрываться, внутри нету ничего,
     только эху разрыдаться мимо дома ничьего.

     Снизу желтый, сверху синий, фиолетовый венец.
     Мы спокоен, мы свободен, мы спокоен, наконец.

     Октябрь 1995


     ЭЛЕГИЯ



     Допустим, уснул -
     но не видишься спящим. Повсюду,
     как крошек, какого-то жадного люду.
     И тот, кто тебя осуждал - и теперь осужает,
     а тот, кто тебя осаждал - и теперь осаждает
     тобой опрокинутый стул.

     Река, и по ней
     проплывает лишь берег. Не сразу
     поймешь расщепленную надвое фразу,
     осколок, сметенный как будто под лавку
     - под строчку
     но то, что наутро уже не наденешь сорочку -
     вот это больней.

     У нас карантин,
     все блудят и читают газеты.
     Мне под руку лезут какие-то вырезки, где ты
     не слишком похож, типографски выходишь, тревожно,
     и пачкаешь пальцы, как бабочка, смотришь несложно,
     обычно один.

     Насчет новостей:
     ты не знаешь, какая погода.
     Погода - подобье вчерашней. Полгода
     тебя не бывало, чтоб это отметить, и нету
     сегодня. Одежду пустую уже потащила по свету
     молва без костей.

     Ты эти слова
     вероятно, получишь не скоро.
     Я спорить ни с кем не намерена, спора
     ужасней лишь истина, так же, как мертвого - спящий
     один беззащитней. Правей меня первый входящий,
     а я не права.

     Я это пишу
     находясь у реки, по привычке.
     Рассвет, и приятно нащупывать спички,
     пока понемногу приподымается полог,
     золу пошевеливать прутиком, как археолог,
     останки какого-то Шу.

     На том берегу
     постепенно расходится пена
     тумана, сырая выходит Камена
     горы, по теченью лежащей горбато, отлого,
     округлого мира полна, словно счастья - эклога,
     как спящий на правом боку.

     29 июля 1996



     ПАМЯТИ И.А. БРОДСКОГО


     Вот, в роще, уже не священной, давно отведенной
     под сруб,
     и ты пролетел, только шаркнул подошвой о воздух.
     С деревьев пускай
     твое имя слетает, но только не с губ.
     Еще поглазеет хвоя, что тебе до того? Вот, на звездах


     ближайших уже различима твоя нетяжелая тень.
     Уже ничего, что б могло задержать - не случилось.
     Уже потащили куда-то, и сняли подсумок, ремень,
     сугроб накидали, чтоб только не в землю сочилось.


     Молчу оттого, что молчать тяжелее всего.
     Видавшая виды братва языком отмолола.
     А нашим понятно, как нашего, собственно, мало:
     покуришь - и дальше, не вечно ж светить на село.


     Чем выше, тем зренье острее. На пне
     меня различишь, усмехнувшись,
     и далее, в кронах -
     отдельные ветки, как ворс на тяжелом сукне.
     Всю вырубку эту, как место звезды на погонах.

     Июль 1996




        "* * *"


     В полседьмого навеки стемнеет.
     Я вернусь в городок никакой.
     Пусть он взвоет, пускай озвереет
     мотоцикл за Пассаик-рекой.

     От платформы до серой парковки
     - как пойду в темноте, пустоте?
     По реке города, как спиртовки,
     и над ними Ничто в высоте.

     Никого моя жизнь не спасает.
     Светофоры горят из кустов.
     Это тихое слово Пассаик
     пострашнее татарских костров.

     Вы рубились на темной Каяле -
     нам темнее знакомы места:
     тут машины весь день простояли
     у восточного края моста.

     Все же странно, что с этой горою
     неподвижной - по небу лечу.
     Я примерзшую дверцу открою
     и холодное сердце включу.

     14 декабря 1995


     АВТОБУС. НЬЮАРК, НЬЮ-ДЖЕРСИ


     Окно, газета, жара. Красот -
     не видно. Черная женщина ест кроссворд.
     По горизонтали: через проход
     белая женщина ест кроссворд.
     Август, с истории взятки гладки -
     люди ложатся, как закладки,
     прямо в анналы, минуя землю.
     Я еду, едва приемлю.


     Я еду, и это гетто
     налево. Направо - где-то
     по вертикали:
     (сверни газету!)
     печь за нами бредет по свету
     желтая (справа как раз и жарко).
     Жаль, эрцгерцог не знал Ньюарка -
     тут его бы не откопали.


     Тут заканчивается пространство.
     Мусор пенится, как убранство,
     кружево серое, как оборка.
     Вот где жарко!
     Вот где вышло нам мыть посуду,
     а "раскладываться не стоит" -
     кто ж спорит!
     Околачиваешься повсюду.


     Я не знаю, зачем автобус
     вышивает по беспределу
     свой стеклярус. Меня сей ребус
     укачал, не того хотела.
     Мы допишем свои граффити.
     Если бьют - то уже ногами.
     Уголь мажется по газете.
     Я не знаю, зачем тут дети.

     Жуткий звон, если кинуть камень.

     Август 1993




     ВЕТЕР

     С.Волкову

     Сидите тихо, господа,
     у них там ружья наготове.
     И не играйте на гитаре,
     и не ходите никуда.

     Зачем крутится ветр в овраге?
     Подъемля пыль, идут варяги.
     Несут хоругви боевые,
     корявые, как никогда.

     Слышь, лес ползет, сухое днище.
     Вот гнет сосну, что кнутовище.
     Вот нож кладет за голенище
     пока молчавший тамада.

     Зачем бросать в бороздку семя,
     зачем носить пустое имя,
     зачем, зачем бродить со всеми?
     Ведь ты один, как никогда.

     15 марта 1999


     * * *

     В зеленых плакали и пели....
     А.Блок

     Скажи, а кто устраивает вечер?
     Пришла давно, а никого не знаю.
     Все разбрелись, им хорошо друг с другом,
     зовут к себе, а я, поверь, стесняюсь.

     Со мною друга нет. Со мною друг не ходит,
     не ходит он, где я еще бываю.
     А как кого зовут - я забываю,
     и кто меня находит, тот находит.

     Их лица озаренные, сквозь дымку
     искусственого света, как на вече -
     я их люблю, но близко к фотоснимку
     не подойдешь, любовь, темня далече...

     Как в поезде, как ложечка в стакане,
     торчишь вот так, ломясь посередине.
     Так свежесрезанный сидит в своем ульпане,
     по пояс в зелени, башкой в ультрамарине.

     Вот выпустили рыбку, а куда ей?
     А лбом в стекло, улыбкой об улыбку.
     Зеленые бегут-бегут за стаей,
     раскачивают синие, как зыбку.
     2000

     В ПОДЪЕЗДЕ

     Соне Чандлер

     Спустись по лестнице, отстань
     от няни. К батарее встань.
     И в сон тебя потянет, в сон.

     Окно морщит, как целлофан,
     на подоконнике стакан
     и трупик варежки чужой.

     И столько света над водой,
     в листве, изученной тобой,
     а осень - как стакан пустой.

     Две птицы есть на свете, их
     сегодня нету. Их двоих
     сегодня нету во дворе.

     Вода морщит, как 33
     и ты в пальто стоишь - смотри:
     неглубоко, но ты внутри.
     2000


     * * *

     По двору, по канаве, трубе,
     по унылому, в пятнах, ТВ,
     по топтанью у рампы подъездной -
     я скучаю, мой друг, по тебе.

     Может, это лазейки ГБ,
     или это жалейки БГ -
     я сыграла б на балалайке,
     я скучаю сейчас по тебе.

     Эти встречи в подземной толпе,
     эти драмы в подъездном тепле,
     расставанья столбняк - оглянуться
     было больно, мой друг - а тебе?

     - в ноябре, октябре, сентябре -
     эти звезды, луна, и т.п.,
     эта оторопь ночи морозной -
     это все возвращалось к тебе.

     Кому чайник, и след на столе -
     а нам - свет на последнем столбе.
     До свиданья, мой друг, до свиданья -
     хорошо ль тосковать по тебе?

     По Васильевской, как по тропе.
     Фонари в изумрудном тряпье.
     Все-то в мае твоем, и июне
     посвящалось бы только тебе.

     Уезжай, никого не губя,
     и живи, ни о ком не трубя.
     Забывая, мой друг, забывая,
     привыкая к себе без тебя.
     1997


     ПАМЯТИ ИЛЛЮЗИОНА


     ...Да лишь асфальт шероховатый
     и черно-белое ситро.
     Висели разные плакаты
     у разных выходов метро.
     И были всякие уловки,
     чтобы запомнить, где какой,
     и у стеклянной остановки
     автобусные рокировки
     внушали смутный непокой.

     Ты никого не растревожишь,
     пожалуйста, не продолжай,
     воспоминанья не подложишь,
     как ты его ни наряжай.
     Не видит прошлого картины,
     кто голову не поднимал,
     а только на одну картину
     зрачок землистый поднимал:

     а только в горку, по панели,
     по сумеречной грязи он,
     как рядовой, стремился к цели,
     и тихо лампочки горели
     над крепостью "Иллюзион".
     май 1997


        "* * *"



     Перелески в окне - как реклама на длинном плакате:
     разбираешь под утро, а сложишь уже на закате
     то, что может сойти и за смысл, если круглые даты,
     а замедлится если - то ели стоят, как солдаты.


     До того как войдет проводник
     с неизбежным вопросом,
     ты умылся и едешь под голубым купоросом.
     Только утром, пожалуй, и смотришь
     с таким интересом,
     словно тут ты живешь, за каким - все не выберешь,
     лесом.


     Но полуденный мир поражает подобьем устройства.
     Переехав, ты только удвоишь размеры изгойства.
     Разве ноги размять или яблок купить, а отстанешь -
     только бабки останутся, сам же козленочком станешь.


     Примеряйся хоть сколько к чужому вприглядку,
     вприкуску -
     не ухватишь всего на ужимку, утряску, утруску:
     то луга, то стога, то снопы кувырком, как попало,
     и лесок на стекле, и закатом горит одеяло.

     Как печально чаинок вращенье в стакане граненом,
     в этом свете, с востока зеленом, а справа каленом,
     отставая повсюду, как есть расставаться готовясь -
     не сегодня, так завтра - какая им разница, то есть.

     сентябрь 1999


     ОТВЕТ
     А.С.

     Бежит речка, как живая,
     избегая общих мест,
     Господа не называя,
     крутит лист и камни ест.

     Все, что знаем о свободе, -
     из чужого словаря.
     Ты скажи хоть о погоде,
     но с другим не говоря.

     Что - свобода? Ну свобода.
     Пустота со всех сторон.
     Мой глагол - другого рода,
     оттого протяжней он.

     (К этой строчке примечанье -
     на окраине листа:
     чем длиннее окончанье,
     тем пустыннее места.)

     Друг далекий, Селиванский!
     Только воздух надо мной.
     Слева берег пенсильванский,
     справа берег - как родной.


     Для того нужна граница,
     для того я тут стою.
     Вот летит большая птица,
     я ее не узнаю.

     март 1997



     ЛАГУНА

     Грядущее, подобное следам,
     По влажному песку бежит от гунна.
     Но я своей свободы не отдам.

     К утру остыла гладкая лагуна -
     по щиколотку, с горем пополам,
     войдешь - и ладно. Рано, спит коммуна,

     община затаилась по углам.
     А ты твердишь: в общении лакуна.
     Вот, рыбки мечутся, у них и то - бедлам,

     и быстрых слов, что пузырьков нарзана,
     но я люблю их по воде чертеж.
     Лимонный свет, сияющий с экрана,

     ломает пальцы, дальше - не войдешь.
     Так вот она, свобода: мелко, плоско,
     и холод снизу, поверху - галдеж,

     описанный до нас, вдали - полоска
     слепящей отмели. И даже если "я"
     не значит "я", то этого наброска

     достаточно, как слов "мое", "моя".
     Ни эллина, похоже, ни этруска
     не надобно совсем, душа моя,

     когда и горизонт тебе - кутузка.

     1995



     ОТРЫВОК ИЗ ПИСЬМА С БЕРЕГА


     ... и не сыщешь, хоть зрачок разорви,
     до самого горизонта визави,
     разве море - вот с ним говори.

     Только башни, но не китеж: вокзал
     поднимается со дна - и мотив
     изменяется, как будто вассал
     успокоился, сполна уплатив.

     Только башни, но не китеж: вокзал
     поднимается со дна, полон рот.
     Все, что нам Карамзин рассказал,
     исподлобья глядит из-под вод.

     Что затеяно - не нам расхлебать,
     и уж точно - не нам разглядеть.
     Но в теплушки - русалкам вплывать
     и на рифмах глагольных сидеть.

     Наш мотивчик мелковат, подловат.
     За живое - ну кого он возьмет?
     Но мы знаем, как неглубоко тут ад
     выше рая, где метрический мед,

     завершив метонимический круг,
     как под утро оглядишься: сам-друг,
     как метафоры погасишь фонарь,
     превращается снова - в янтарь.

     И не вспомнишь никогда, почему
     потревожили морскую пчелу.
     Волны катят без числа на Чечню,
     Возвращаются с лихвой на Чухну.

     1 июля 1996




     TV

     не помнили, как кончилась зима
     столетие уже не лезло в рамку
     последних новостей а вот самум
     и море лижет ранку

     не значилась когда она падет
     история иль как ее
     казалось
     до осени саддам не нападет
     как будто это нас касалось

     1993


     МИТИНГ. 2000

     Ходили в школы бедные за дальний переезд,
     горланили победное, что нас никто не съест,
     мол, нас никто не слопает - ни русские, ни те.
     Мв все оденем новеое на тысячной черте.

     Не колокол, не ботало, а круглое число.
     Едва ли поздоровавшись, грядущее вошло.
     Мы рюмочки затеплили и сели на полу -
     на нем нам ждать прохладнее, чем на Твоем колу.

     Нас мучили науками наперекор уму,
     но мы Тебя аукали и верили всему,
     что сказано по ящику, мигавшему "не лгу".
     По косточке, по хрящику, а прибыло полку.

     Поешь у телевизора - забудешь про детей.
     Ошибочка провизора в программе новостей.
     Катится солнце пыльное, голодное вдвойне,
     и пальцы растопырили, кто не был на войне.

     Ты будешь мне приятелем, ты будешь: корешок.
     На митинге, на митинге нам вместе хорошо.
     Мы все уже растеряны до положенья риз.
     Мы не спустились с дерева. Мы сваливались вниз.

     Июнь 1996



        "* * *"

     Они стоят лицом
     к стене,
     забытые в своей стране
     как в мастерской отца
     холсты
     стоят лицом к стене.
     Да мало ль деток у отца
     - и вот, забытые отцом, стоят к стене лицом.

     Они стоят лицом
     к стене
     и понимает их стена
     горячей белизны,
     в буграх,
     в скорлупках извести,
     наждак
     песка, небес наждак.

     Их двое, может, трое,
     их, неверных,
     то есть никому
     не верных, больше никому
     не должных. Их -
     в ущелье
     в кандалах
     томящийся Аллах.

     2000


     * * *

     Пришли простые времена,
     а мы еще витиеваты.
     Раскрой глаза, идет война,
     растерянно идут солдаты.



     * * *

     - Не в оцинкованное, с солью,
     на кристаллический костяк,
     а чтоб космическою молью
     проело звезды на кустах.

     Тогда между помойных баков,
     как между бакенов, пройдем
     на улицу, чей створ опаков
     и узок сумерек проем -

     чтоб мостовою серокожей
     к тебе придвинулось оно,
     и стало до конца похоже
     на черно-белое кино.

     Уже ходульное любимо -
     к чему бы это нам, дружок?
     Ее холодная рябина
     в последнем кадре, как флажок.

     1997




     ГРОЗА В ИЮНЕ


     Сырую шкурку,
     как штукатурку,