ь на короткий срок,
     Тогда бы доказать он мог
     На всяком рыцарском турнире,
     Кто самый лучший рыцарь в мире.
     Честь нужно рыцарю хранить.
     Иначе неженкой дразнить
     Начнут счастливого супруга,
     Как жертву вечного досуга.
     Сказала дама: "Так и быть!
     Но вас могу я разлюбить.
     Когда вы в срок не возвратитесь,
     Навек со мной вы распроститесь.
     Вы поняли меня? Так вот:
     В распоряженье вашем год.
     Во избежание обмана
     Ко дню Святого Иоанна
     Седмицу присовокупим
     И клятвой договор скрепим.
     Год проведу я в ожиданье.
     Однако, сударь, опозданье
     (Я говорю в последний раз)
     Моей любви лишает вас".
     Ивэйна скорбь одолевает.
     Наш рыцарь слезы проливает.
     Вздыхает он: "Ужасный срок!
     Как жаль, что я не голубок.
     Я прилетал бы то и дело,
     Тогда бы сердце не болело.
     Нельзя мне в небесах летать,
     О крыльях можно лишь мечтать.
     Извилисты пути мирские.
     Бог весть, опасности какие
     В дороге могут угрожать.
     Скитальца могут задержать
     Болезнь, ранение, леченье,
     Безжалостное заключенье
     В жестоком вражеском плену.
     К вам в сердце я не загляну,
     Но где же наше состраданье?
     И это -- просто опозданье?"
     Сказала дама: "В добрый час!
     Могу заверить, сударь, вас:
     Невзгоды бог предотвращает.
     Влюбленных, тех, кто обещает
     И обещание хранит,
     В дороге бог оборонит.
     Свои сомнения уймите!
     Кольцо мое с собой возьмите!'
     Но забывайте обо мне
     И победите на войне!
     Кто не забыл своей супруги,
     Тот не нуждается в кольчуге.
     Кто дышит верностью одной,
     Тот сам железный, сам стальной.
     Какой там плен, какая рана!
     Любовь -- надежная охрана!"
     Ивэйн в слезах простился с ней.
     Пора садиться на коней.
     Попробуйте не разрыдаться!
     Но может больше дожидаться
     Столь снисходительный король.
     Рассказ мне причиняет боль,
     Как будто сам я, повествуя,
     Вкушаю горечь поцелуя,
     Когда к непрошеным слезам
     Примешан гибельный бальзам.
     Копыта конские стучали.

     Ивэйн в тоске, Иэйн в печали.
     Год безотрадный впереди.
     Какая пустота в груди!
     Отправилось в дорогу тело,
     А сердце в путь не захотело.
     Не избежавшее тенет,
     К другому сердцу сердце льнет.
     Все это любящим знакомо.
     Ивэйн оставил сердце дома.
     Своих тенет оно не рвет,
     И тело кое-как живет,
     Пока душою обладает,
     Томится, бедствует, страдает.
     Кого угодно удивит
     Невероятный этот вид:
     Без сердца двигается тело.
     Несчастное осиротело.
     Не повинуется уму,
     Влечется к сердцу своему,
     Блуждает, бренное, в надежде
     Соединиться с ним, как прежде.
     Разлука сердце бередит,
     На свет отчаянье родит.
     Отчаянье беду пророчит,
     Сбивает с толку и морочит
     На перепутиях дорог,
     И позабыт предельный срок.
     Пропущен срок, и нет возврата:
     Непоправимая утрата!
     Я полагаю, дело в том,
     Что, странствуя своим путем,
     На бой отважных вызывая
     И состязанья затевая,
     Гавэйн Ивэйна развлекал
     И никуда не отпускал.
     На всех турнирах побеждая,
     Свою отвагу подтверждая,
     Ивэйн сподобился похвал.
     Год незаметно миновал,
     Прошло гораздо больше года.
     Когда бы мысль такого рода
     Ивэйну в голову пришла!
     Нет! Закусил он удила.
     Роскошный август наступает,
     Весельем душу подкупает.
     Назначен праздник при дворе.
     Пируют рыцари в шатре.
     Король Артур пирует с ними,
     Как будто с братьями родными.
     Ивэйн со всеми пировал,
     От рыцарей не отставал.
     Внезапно память в нем проснулась,
     Воспоминанье шевельнулось.
     Свою провинность осознал,
     Чуть было вслух не застонал.
     Преступнику нет оправданья.
     Он подавлял с трудом рыданья,
     Он слезы сдерживал с трудом,
     Охвачен скорбью и стыдом.
     Безумьем горе угрожает.
     Как вдруг девица приезжает
     На иноходце вороном,
     Казалось, ночь настала днем.
     Дорога всаднице открыта.
     Угрюмо цокают копыта,
     Как будто в небо слышен гром.
     Зловещий конь перед шатром.
     Девица, сбросив плащ дорожный,
     Вошла походкой осторожной.
     О снисхождении моля,
     Приветствовала короля,
     Гавэйна храброго почтила.
     Погрешностей не допустила
     Красноречивая ни в чем
     (Успех девице предречем).
     Приказ девица исполняет,
     Ивэйна громко обвиняет,
     Бессовестного хитреца,
     Неисправимого лжеца.
     "Над госпожою надругался!
     Любви законной домогался --
     И поступил, как низкий вор.
     Кто скажет: это оговор?
     Проступков не бывает гаже.
     Мессир Ивэйн виновен в краже.
     Изменник чувствами играл
     И сердце госпожи украл.
     А тот, кто любит, не ворует.
     Сама Любовь ему дарует
     То, что презренный вор крадет.
     За любящим не пропадет
     То, что любимая вверяет.
     Нет, любящий не потеряет
     В дороге сердце госпожи,
     Пересекая рубежи.
     Изменник сердце похищает,
     Он лицемерит, совращает.
     Преступный пыл, дурная страсть
     Сердца доверчивые красть.
     Мессир Ивэйн виновен в этом,
     Он вопреки своим обетам
     Жестоко даму оскорбил,
     Похитил сердце и разбил.
     Изменник низкий не запнется,
     Он в чем угодно поклянется.
     Мессир Ивэйн сказал: "Клянусь,
     Что ровно через год вернусь".
     И забывает, как ни странно,
     Он день Святого Иоанна.
     Забыл? Нет, просто обманул,
     На госпожу рукой махнул.
     Она его не забывает,
     Ночами слезы проливает,
     В своей светлице заперлась,
     Возлюбленного заждалась,
     Молитвы про себя шептала,
     Как в заточении считала
     Такие медленные дни.
     Вот что Любовью искони
     На белом свете называют.
     Любовь свою не забывают.
     Ивэйн! Любовь ты осквернил,
     Своим обетам изменил!
     Измену дама не прощает,
     Тебе вернуться запрещает,
     Тебя, зловредного лжеца,
     Лишает своего кольца
     В ответ на эти оскорбленья.
     Отдай кольцо без промедленья!"
     Не в силах рыцарь отвечать.
     Легко безмолвных обличать.
     Разоблачила, уличила
     И обвиненье заключила,
     Сорвав кольцо с его перста.
     А тот, в ком совесть нечиста,
     Оправдываться не пытался,
     С кольцом безропотно расстался,
     Чтобы в безмолвии страдать.
     Девица божью благодать,
     Прощаясь, громко призывает
     На тех, кто в боге пребывает.
     Лишь тот, кто был разоблачен,
     От бога как бы отлучен.
     Кто оскорбил свою святыню,
     Тот хочет убежать в пустыню,
     Безлюдным вверившись местам,
     Чтобы найти забвенье там.
     Несчастный думает: "Исчезну!"
     Навеки сгинуть, кануть в бездну,
     Когда нельзя себе простить
     И невозможно отомстить.
     Однако верные бароны
     Ему потворствовать не склонны.
     Хотят Ивэйна сторожить,
     Чтобы не вздумал наложить
     Он руки на себя в печали.
     Покуда стражу назначали,
     Мессир Ивэйн рванулся прочь.
     Не в силах горя превозмочь,
     Бежал наш рыцарь без оглядки.
     Остались позади палатки.
     В нем вихрь жестокий бушевал.
     Одежду рыцарь в клочья рвал.
     Ткань дорогую раздирает,
     Рассудок на бегу теряет.
     Бежит в безумии бегом.
     Поля пустынные кругом,
     Кругом неведомая местность.
     Баронов мучит неизвестность.
     Ивэйна нужно разыскать,
     Стеречь и впредь не отпускать,--
     В такой тоске скитаться вредно.
     Мессир Ивэйн пропал бесследно.
     Искали в замках и в садах,
     В селениях и в городах.
     В пути судили да рядили,
     Искали и не находили.
     Ивэйна нет! Пропал, исчез!
     Наш рыцарь углубился в лес.
     Выздоровления не чает.
     Как вдруг лесничего встречает,
     И у лесничего из рук
     Безумец вырывает лук.
     Дичину в дебрях он стреляет
     И голод мясом утоляет.
     Среди пустынных этих мест
     Ивэйн сырое мясо ест.
     В лесах безумец наш дичает.
     Однажды скит он замечает.
     В скиту отшельник обитал.
     Ивэйн врасплох его застал:
     Пни корчевал пустынножитель.
     Он спрятался в свою обитель,
     Молитву на бегу творя,
     Едва приметил дикаря.
     Закрыл пустынник дверь со стуком;
     Однако сразу хлеба с луком
     Просунул в тесное окно.
     Голодных не кормить грешно.
     И хлеб и лук дикарь хватает.
     Жует он, чавкает, глотает.
     Он ел впервые хлеб такой.
     Дешевой черною мукой
     Пустынник добрый пробавлялся,
     Зеленым луком разговлялся.
     Дикарь дожевывает хлеб,
     Не так он вроде бы свиреп.
     Наевшись, мирно удалился.
     Отшельник богу помолился,
     Чтобы помог он дикарю.
     (Отшельника я не корю.
     Он поступил, как подобает.)
     Безумец наш не погибает.
     Теперь, сразив стрелою лань,
     Отшельнику несет он дань,
     Приносит ланей и оленей.
     Без всяких специй и солений
     Отшельник приготовит их,
     Жаркого хватит на двоих,
     И кое-что осталось даже:
     Годятся шкуры для продажи.
     Пустынник ел в глуши лесной
     Ячменный хлеб и хлеб ржаной.
     В лесах не требуются дрожжи,
     Заквашивать себе дороже.
     Безумцу нравится еда,
     И хлеб, и мясо, и вода,
     Вода живая ключевая.
     Лежал он, в дебрях почивая,
     Не внемля тихим голосам.
     В то время дама по лесам
     С двумя девицами гуляла.
     Одна девица пожелала
     На полоумного взглянуть,
     Который вздумал тут заснуть.
     Седло девица покидает
     И в изумленье наблюдает:
     Безумец нагишом лежит,
     От холода во сне дрожит.
     Пропали разом все приметы
     Поскольку человек раздетый.
     Нет, но в убожестве таком
     Девице рыцарь был знаком.
     Роскошно рыцарь одевался,
     Когда Ивэйном прозывался.
     Теперь он голый... Стыд и срам!
     Однако вот знакомый шрам --
     Неизгладимый след раненья.
     Ивэйн пред нею, нет сомненья!
     Но что такое с ним стряслось,
     Ей выяснить не удалось.
     Испуганно перекрестилась,
     Поспешно к даме возвратилась
     И рассказала, лея в слезах,
     Что в этих девственных лесах
     Ивэйн раздетый, безоружный
     И не иначе как недужный,
     Свалившись, погрузился в сон.
     От госпожи де Нуриссон
     (Так эта дама прозывалась)
     Ее девица добивалась,
     Чтоб госпожа дала приказ
     Помочь Ивейну в сей же час:
     "Сударыня, вы замечали:
     Мы все безумствуем в печали.
     Отчаянье -- такая тьма,
     Что сходит человек с ума.
     Мессир Ивэйн, конечно, в горе.
     Оно причина этой хвори.
     Ивэйна следует лечить
     Вас, госпожа, не мне учить,
     Но правды нечего стыдиться:
     Нам с вами рыцарь пригодится".
     Сказала дама: "Скорбь и гнев
     В душе его преодолев,
     Поможет рыцарю леченье.
     Целительное облегченье!
     Ивэйну я лекарство дам.
     Мне подарила свой бальзам
     Ведунья мудрая Моргана.
     От непроглядного тумана
     Он душу грешную спасет,
     Ивэйну счастье принесет".
     Скорее в замок поскакали,
     Заветный ларчик отыскали.
     Бальзам таинственный хорош.
     Виски болящему натрешь --
     И полумертвый воскресает.
     От меланхолии спасает
     Сей чудодейственный бальзам,
     О чем спешу поведать вам.
     Не хвастая благодеяньем,
     Необходимым одеяньем
     Решили рыцаря снабдить.
     Неловко голому ходить.
     Король бы мог носить с успехом
     Дорожный плащ, подбитый мехом,
     Камзол, рубашку и штаны,
     Сапожкам новым нет цены,
     И быстроногий конь в придачу,--
     Слов понапрасну я не трачу.
     Безумный рыцарь крепко спит,
     Не слышит кованых копыт.
     И на прогалине укромной,
     Где возвышался дуб огромный,
     Девица спрятала коней.
     Бальзам целительный при ней.
     Над рыцарем она склонилась
     И натереть не поленилась
     Ивэйна с головы до ног,
     Чтобы скорей бальзам помог.
     Пред госпожою согрешила,
     До дна ларец опустошила --
     Авось не выдаст лес густой.
     Бальзама нет. Ларец пустой.
     И поспешила удалиться.
     Пора больному исцелиться,
     Слепое бешенство прошло,
     И снова на душе светло.
     Наш рыцарь славный пробудился,
     Опомнился и застыдился,
     У видов, что совсем раздет,
     Однако мешкать смысла нет.
     Наряд Ивэйну пригодился.
     Оделся рыцарь, нарядился
     И, не подумав отдохнуть,
     Заторопился в дальний путь.
     Наш рыцарь ехал в размышленье,
     Как вдруг раздался в отдаленье
     Не то чтобы звериный рык --
     Отчаянный протяжный крик.
     Кустарник дикий, глушь лесная,
     В дремучих дебрях тень сплошная,
     Нахмуренные дерева.
     И заприметил рыцарь льва,
     Когда кустарник расступился.
     Громадный лютый змей вцепился
     В хвост бедному царю зверей.
     Огнем дышал при этом змей.
     Мессир Ивэйн остановился
     И, приглядевшись, удивился.
     Чью сторону в бою принять?
     Придется на себя пенять,
     Ошибку допустив случайно.
     Уж очень все необычайно!
     В смертельной схватке лев и змей.
     Попробуй-ка уразумей,
     Кто помощи твоей достоин,
     Когда ты сам примерный воин.
     Рассудок здравый говорит:
     Преступен тот, кто ядовит.
     Перечить разуму не смея,
     Ивэйп решил прикончить змея.
     Ивэйн выхватывает меч.
     Огнем лицо ему обжечь
     Змей разъяренный попытался.
     Ивэйн, однако, цел остался.
     Ивэйна щит предохранил.
     Расправу рыцарь учинил
     Над ядовитым этим змеем,
     Как над безжалостным злодеем.
     Ивэйну пламя нипочем.
     Он гадину рассек мечом,
     Он змея разрубил на части,
     Из этой кровожадной пасти
     Не вырвав львиного хвоста.
     Была задача не проста.
     Решить задачу подобает.
     Искусно рыцарь отрубает
     Зажатый кончик, чтобы лев
     Освободился, уцелев.
     Должно быть, хищник в раздраженье
     И нужно с ним вступить в сраженье.
     Но нет! Колени лев согнул,
     В слезах, признательный, вздохнул.
     И рыцарь добрый догадался,
     Что лев навек ему предался
     И этот благородный зверь
     Принадлежит ему теперь.
     Мгновенья рыцарь не теряет,
     Свой меч прилежно вытирает.
     Он яд змеиный смыл с меча,
     Сталь драгоценную леча.
     Дорогу лев не преграждает,
     Ивэйна лев сопровождает
     Путем неведомым лесным.
     Отныне лев повсюду с ним,
     С ним вместе днюет и ночует,
     Издалека дичину чует,
     Усердный рыскает в лесу,
     Подобно преданному псу.
     Когда косулю загрызает,
     Свою добычу не терзает,
     Напьется крови и скорей,
     Неукротимый царь зверей,
     Обременив добычей спину,
     Несет косулю господину.
     Не жарят мясо без огня.
     Ивэйн при помощи кремня -
     Сухой валежник зажигает.
     Разделать тушу помогает
     Умелый свежевальщик лев,
     Смиряя свой голодный зев.
     Со зверем кровожадным дружен,
     Ивэйн себе готовит ужин,
     На вертел мясо нанизал.
     И прикоснуться не дерзал
     Благонадежный лев к дичине,
     Я думаю, по той причине,
     Что господина слишком чтил.
     Лев ни куска не проглотил,--
     Покуда рыцарь наедался,
     Лев терпеливо дожидался.
     Жаркое нечем посолить,
     И даже не во что налить
     Вина, хотя среди пустыни
     Вина, конечно, нет в помине.
     Я речь мою к тому веду,
     Что принимался за еду
     Лев лишь тогда, когда, бывало,
     Наестся рыцарь до отвала.
     Усталый рыцарь крепко спит,
     Подушку заменяет щит.
     Лев на часах не утомился,
     Покуда конь травой кормился,
     Хоть на кормах подобных впредь
     Едва ли можно разжиреть
     В глухих лесах без всякой цели
     Они блуждали две педели.
     И что же? Перед родником,
     Который так ему знаком,
     Случайно рыцарь оказался.
     Какими думами терзался
     Он под высокою сосной
     Перед часовенкой лесной!
     Чуть было вновь не помешался.
     Он сетовал, он сокрушался,
     Себя, несчастный, укорял,
     В слезах сознанье потерял,
     И наземь замертво свалился
     Тот, кто недавно исцелился.
     Как будто чтобы рядом лечь,
     Сверкнул на солнце острый меч,
     Внезапно выскользнув из ножен,
     Куда небрежно был он вложен.
     В кольчугу меч попал концом,
     Разъединив кольцо с кольцом,
     Ивэйну поцарапал шею
     Он сталью хладною своею.
     Ивэйну в тело сталь впилась,
     И кровь на землю полилась.
     Хотя не пахнет мертвечиной,
     Сочтя беспамятство кончиной,
     Лев стонет, охает, ревет,
     Когтями, безутешный, рвет
     Свою же собственную гриву,
     Подвластен скорбному порыву
     Он жаждет смерти сгоряча.
     Зубами лезвие меча
     Из раны быстро извлекает
     И рукоять меча втыкает
     Он в щель древесного ствола,
     Чтобы сорваться не могла,
     Когда пронзит жестокой сталью
     Он грудь себе, томим печалью.
     Как дикий вепрь перед копьем,
     Лев перед самым острием
     На меч неистово рванулся,
     Но в этот миг Ивэйн очнулся,
     И лев на меч не набежал,
     Свой бег безумный задержал.
     Очнувшись, рыцарь наш вздыхает.
     Пожар в душе не утихает.
     Не может он себе простить,
     Как мог он время пропустить,
     Назначенное госпожою,
     Сбит с толку прихотью чужою.
     Надежду кто ему вернет?
     Мессир Ивэйн себя клянет:
     "Загублена моя отрада.
     Убить себя теперь мне надо.
     Не стоит жизнью дорожить,
     Когда на свете нечем жить.
     Темницу бренную разрушу,
     На волю выпуская душу.
     Когда страдать обречено
     С душою тело заодно,
     Душа болит, и телу больно,
     Расстаться лучше добровольно --
     Быть может, порознь боль пройдет.
     Нетерпеливо смерти ждет
     Тот, кто сокровища лишился.
     Покончить жизнь я не решился
     Самоубийством до сих пор,
     Хотя такая жизнь -- позор!
     Я должен был бы, безусловно,
     Себя возненавидеть кровно.
     Ведь это по моей вине
     Любовь моя враждебна мне.
     На льва душа моя сошлется:
     Мой лев пытался заколоться,
     Решив, что смерть моя пришла.
     Я сам себе желаю зла,--
     Я был счастливее счастливых,
     Был горделивей горделивых,
     И я себя не покарал,
     Когда, безумец, обокрал
     Я сам себя, навек теряя
     Все радости земного рая!"
     Вздыхал он, сетовал, стонал,
     Себя, рыдая, проклинал,
     Как будто был он всех виновней.
     Не ведал рыцарь, что в часовне
     Несчастная заключена,
     Не знал, что с трещиной стена.
     Внезапно голос вопрошает:
     "Кто это бога искушает?"
     "А вы-то кто?" -- Ивэйн спросил.
     "Рассказывать не хватит сил.
     Вы видите: я в заключенье.
     Всех мук страшней мое мученье".
     "Молчи! -- мессир Ивэйн вскричал.
     Придурковатых я встречал,
     Но ты, видать, совсем шальная.
     Мучений подлинных не зная,
     Блаженство мукою зовешь.
     В благополучии живешь
     Ты по сравнению со мною.
     Кто знался с радостью одною,
     Тот горя нe перенесет.
     От горя сила не спасет.
     И ты сама понять могла бы:
     Всю жизнь свою плетется слабый,
     Груз по привычке волоча,
     Который сломит силача".
     "Вы правы, сударь, я не спорю.
     Однако подлинному горю
     Ваш скорбный опыт -- не чета.
     Я здесь в часовне заперта,
     А вы, мессир, куда угодно
     Поехать можете свободно,
     Тогда как я заключена
     И умереть обречена".
     "Но за какие преступленья?"
     "Ах, сударь, нет мне избавленья!
     Я, не повинная ни в чем,
     Предстану перед палачом.
     Меня в измене обвинили,
     Оклеветали, очернили,
     Назначили на завтра суд,
     И приговор произнесут,
     И по законоположению
     К повешенъю или к сожженью