Привкус каменных просфир.
     Крепость Торы. Кряж Корана.
     ...стронций, бьющий сквозь цифирь.




     Последняя полупрозрачность,
     Излом последнего тепла...
     Преувеличена горячность
     Внезапных отблесков стекла.
     Чуть свет пылят, афиши клеют,
     Шуршат горбатою метлой.
     По переулкам горько тлеют
     Костры с дымками над золой.
     Рассветы долго прорастают,
     Пунктиром облачков кроя
     Маршруты, по которым стаи
     В чужие поплывут края,
     И пустота ветвей, щемяще
     Сухим повитая дымком,
     Им отзовется снизу мягче
     Трамвайным, утренним звонком...
     В прудах лежит густая тина
     И звезды низкие блестят,
     И преломленных паутинок
     Сквозные контуры летят...




     КРУГИ
     Белое небо. Больная тень
     На голубом снегу.
     Видимо, даже и этот день
     Я не убеpегу.

     Вpежется в память слоистый кpуг,
     Точно колечко в пень,
     Чтоб от pезьбы откатилась вдpуг
     Полуволною тень.

     Но, pасшиpяясь, еще кольцо
     Вновь наплывет с утpа,
     Словно в опpаву вводя лицо
     Сжавшегося Вчеpа.

     Пеpедвигается на снегу
     Темная полоса...
     Видимо, даже не сбеpегу
     Лица и голоса.

     В кучку собьются дела, звонки,
     И отвеpдеют вдpуг
     Лишь pасплывающиеся витки -
     Кpуг
     Затонувший
     В кpуг.




     Наливающийся звук
     Капли, вытянутой длинно,
     Назревающий былинно
     Рокот, битвы перестук.

     В замешательстве зима.
     Воевать? Сдавать форпосты -
     Крыши, маковки, погосты?..
     Ломит свет. Лютует тьма.

     Над окном, в огне зари,
     Как на тетиве, упруга,
     Капля ждет...- молчит округа...
     Звук уже поет внутри.




     Мне снился каравай - до боли грудь щемящий.
     Быть может, он хотел,
     Чтоб вспомнил я...
     Кого?
     Мне снился круглый хлеб... он был еще дымящий
     И золотилась корочка его.

     Тревожен этот сон, и радостен, я знаю,
     Должно быть, он в ночи давно меня искал, -
     Я выпекаю хлеб!..
     Но я не понимаю.
     Но я ведь никогда его не выпекал.

     А он стоял светло, как золотая башня,
     Он испускал лучи от мощного лица.
     А там, за ним, в дыму - угадывалась пашня,
     И города вдали, и села без конца.

     А стол был как земля, и хлеб стоял на блюде,
     Как солнце, как зерно, взошедшее сквозь мрак,
     Я чувствовал - кругом за ним стояли люди,
     Но я не видел их - не понимаю как.

     А он еще сиял, дымился на престоле...
     И смолото зерно.
     И я его испек
     Я видел - и моя
     В нем золотилась доля!
     Которая? - еще
     Увидеть я не мог.




     Снова вспомнилось детство...
     А что еще вспомнится лучше-то?
     Вот сижу, вырезаю кораблик, -
     Задворки, развал кирпичей...
     Тихо солнце шуршит колокольчиком хмеля чешуйчатым.
     Дремлет старый забор
     В переборах осенних лучей.
     Ну а дальше, что дальше?
     А дальше туман намечается,
     А в тумане слепой тупичок -
     Близоруким сомненьям в ответ.
     Или это забор?
     Может, там и калитка качается?
     Или это стена, за которой кончается свет?..
     Снова вспомнилось детство,
     и ясное тихое знание
     Всех вопросов лукавых -
     простое незнание их.
     Дом был в старом дворе.
     Просто дом.
     Не строенье, не здание...
     И калитка в заборе была.
     Все скрипела на петлях своих.




     Тебя несла ко мне прозрачная вода,
     А я тебя не знал... я знал тебя всегда!
     Ведь ты росла в саду, я даже знаю где, -
     Вон там, где вспыхнул свет в разбитой темноте,
     За клумбой, где цветы, за горкой, где дрова,
     Ты деревцом была, и ты была права!
     Ты лодочкой, ручьем, ты девочкой была,
     Но темная вода нас тайно развела.
     И все ж встречались мы, и ты кричала мне,
     И ты меня звала... но это же во сне!
     А наяву я вновь терялся, забывал
     Тот сад, тот двор, тот сон, где я во сне бывал,
     И забывала ты тот сон, тот сад, где я
     Тебя встречал в слепом тумане бытия.
     И все же я узнал, я вспомнил этот двор.
     Где ручейки, сверкнув, прорвались под забор
     И озарили все, когда в один слились...
     Вновь белые цветы во тьме двора зажглись,
     Вновь лампочка жива в погибшей тьме его...
     И вспыхиваешь ты из детства моего.




     ...и нервное крон разветвленье
     В цепи оголенных стволов,
     И первое ошеломленье
     Искрящих, сцепившихся слов,
     Когда за нечаянным сдвигом,
     На вывихе зренья, строки,
     Шатнешься, подкошенный свингом
     Новизн, горизонтов, тоски,
     И бродишь по лужам, хмелея,
     И ловишь улики окрест:
     Трамвай ушатало в аллею...
     Ветла ковыляет в подъезд...
     И бродишь, и прячешь улыбку:
     Вся ясно, мир съехал с опор...
     Но кто расшатал ту калитку?
     Кто луч просверлил сквозь забор?
     И вздрогнешь, увидев зазоры,
     Присев на поленницу дров, -
     Чреваты не эти заборы,
     Не надо, - искрит из миров!..
     И видишь вдруг всю подоплеку,
     Расклад настоящих улик,
     Где брат переменному току,
     Прерывистый луч - только блик,
     Лишь отблеск того, что в накале
     Покажет, помедлив слегка,
     Все, чем так надменно сверкали
     Трамваи, стихи, облака.



     Обновочка, бела,
     Под ноготь уплыла.
     Как месяц на заре.
     Как лунка в серебре.

     И облачко, перке,
     Расплылось на руке,
     Разрыхлясь, как луна,
     С краев подсолена.

     Вбуровя след, оса
     Ввинтилась в небеса.
     И шрам, из детства знак,
     Тревожит. Но не так.

     ...там боль была - так боль.
     И соль была - лишь соль...



     ДОЖДЛИВОЙ НОЧЬЮ
     Не в поисках тепла и хлеба
     Метался я, а лишь - ночлега,
     И просто был оставлен тут.
     Студенчеством здесь отдавал уют.
     Подзатянувшимся нелепо.

     На полках потускневший сыр,
     Да грустных книжек разнобой,
     Да мисочка с капустой кислой.
     А в сенцах нищенский сортир
     Со всхлипывающей трубой,
     Слезящейся, осклизлой.
     И, тоже плачущий, худой,
     Пол в трещинах, и стол, и койка,-
     Все, все сквозило здесь бедой
     И достоевщиной какой-то.

     Но я был благодарен ей,
     Смиреннице полуголодной,
     Прозрачной от любви своей
     Запущенной и безысходной.

     Чужой проникнувшись судьбой,
     Она была ничуть не лжива,
     Когда разделась и с собой
     Меня по-братски уложила, -

     Здесь больше не было угла...

     А дождь за окнами навзрыд
     Рыдал, рыдал, и сердце ныло...
     Она себе не солгала
     И мне, когда приют дала,
     И благодарный мой порыв,
     Смущенная, но отклонила.

     Здесь не меня она ждала.

     Всплакнула молча, боль сожгла,
     И в сон сознанье уронила...

     Там, за пылающей чертой
     Любви ее неразделенной,
     С непоправимой простотой
     Я благодарен был соленой
     Подушечке полупустой,
     Всей неустроенности той
     И той слезе неутоленной.




     Помотало тебя по казенным дорогам,
     Баритон ясноглазый, гуляка, фразер,
     А теперь вот сидишь у меня, ненароком
     Подбиваешь на стопочку. И на повтор.
     Ты судьбу расписал мне, привычно чудача,
     За бутылкой вина в небольшом городке.
     Угощаю бродяг. Сострадание прячу.
     Раскрываются души спьяна, налегке.
     Твой недопит стакан. Ты допей и запой мне
     О лучине, о келье сырой, гробовой.
     Эту песню я тоже, я тоже запомню,
     Допою, додышу ее вместе с тобой.
     Будет много еще полустанков, и сухо
     Жизнь на круги своя нас опустит, как лист.
     Это все суета и томление духа,
     Как говаривал в прошлом один пессимист.
     Только ты не забудь эту песню, хотя бы
     Потому, что врачует порой и тоска,
     И покажутся глаже земные ухабы,
     И безоблачней свод, и светлей облака...



     ЧУЖОЙ ПРАЗДНИК
     В оконный проем узенький
     Звонкая, как вода...
     А у меня никогда такой музыки
     Не было, никогда...

     Там глубоко накурено,
     Женщины там нахмурены,
     Будто с морского дна,
     Сонные, с полуулыбками...

     Там золотою рыбкою
     Плавает одна...

     Как чешуя - бусинки,
     Плавает она в музыке,
     Курит и пьет вино -
     Медленно и давно.

     Пальцы ее на антенне,
     Ей под глазами тени
     Наводят кисти сирени,
     Серебряные лепестки.
     Слабые ее мускулы
     Передвигают музыку,
     Такую звонкую музыку -
     Чокаются материки.




     ОСЕННИЙ ПОЛЕТ
     Пpидет человек, наpасскажет занятных истоpий,
     Пpисядет неловко, спpосив позволенья куpить.
     Пpивстанет, походит. Замpет, пеpед каpтою стоя...
     Мне не о чем с ним, мне с ним хоpошо говоpить.
     В окно залетит небывалая, беглая птица,
     Он тотчас укажет ее золотую стpану,
     И лист залетит, и откpоется ветpом стpаница
     Монаха-японца с тpехстишием пpо тишину.
     И впpямь тишина pазольется в осеннем эфиpе,
     И вот уже нас pаствоpил опpозpаченный миp,
     И стpанный мой гость, заблудившийся в чьей-то кваpтиpе,
     И все мы плывем, потеpявшие оpиентиp.
     Мы стpанники миpа, мы вышним стихиям послушны,
     Нам нечем, нам незачем в почву, коpней мы и знать не хотим,
     Мы легкие, нам хоpошо, мы настолько воздушны,
     Чуть вздох ветеpка - и листвой в миpозданье летим!..



     ОТРОЧЕСТВО
     Кричало отрочество мне
     В ночном мерцающем подъезде:
     - "Я не солгу - клялось - я не
     Солгу перед лицом созвездий!.."
     А глянь в туманное стекло
     Всех завтр - вот было б изумленье!
     ...и мыслей сдвиг произвело,
     И слов, как видишь, искривленье.
     А чем, а чем? Борьбой ума
     И совести? Их бой неравный...
     А вдруг, а вдруг земля - с а м а
     Жива какою-то н е п р а в д о й?
     А если так, зачем бегу
     От всех кривизн, от всех предвестий?
     ...не плачь, поверь мне, я не лгу
     Перед лицом т в о и х созвездий.




     Тянет из марта апрелевым, маевым,
     Тянется сердце за сердцем измаянным,
     Тянется оклик протяжный за окликом...

     Вскинуты чистые трубы за облаком.

     Время подснежниковое, грачиное
     Дунуло нежной и талой горчинкою:
     Что-то случиться должно - не случается...

     Веточка в сердце горчит и качается.




     Намучил тебя, обидел...
     Заныло под вечер в груди.
     Лучше бы снов не видел.
     Увидишь - не приведи!..

     ...залитый лучом приснится
     Лица твоего клочок,
     Там вывихнута ресница
     И скошен лунный зрачок,
     Ликующий взгляд уносишь,
     Сияешь в бесстыжем луче
     И жарко прощения просишь
     Во сне, на его плече...




     В себя или в лес мы уходим, поссорясь,
     Уходим по ягоды, или по совесть?
     Что так равнодушно плечами пожалось?..

     Идем по свободу, приходим по Жалость.

     Но словно в душе кариозная полость,
     Сквозь жалость тихонько въедается подлость
     Кружить, мелочась, на колесах турусясь...

     Стыдливым цветком распускается Трусость.

     Боязнь расставанья годами натмилась,
     Впаденья в тоску, в круговую немилость
     Приязни, которая так далека в нас...

     И трусость вылущивается в Деликатность.

     А там поязвим и про неорутинность,
     Впадая в мужающую необратимость
     Быть Богом семьи!..
     (уж не бес ли юлит в нас?)

     А зрелость сюжета и есть Бесконфликтность.





     Звездою белой выстрелит в лицо
     Черешня в деревянном переулке,
     В резном дому, как в сказочной шкатулке,
     Дверное закачается кольцо,
     И древний кот, забывший о прогулке.
     Возляжет мрачным сфинксом на крыльцо.

     Здесь все - его. Он не уступит дома.
     Он пяди не отдаст, покуда жив,
     Недоурчав и недоворожив, -
     Последний житель пушкинского тома.

     Он охраняет призраки и тени,
     Зрачком всех любопытствующих жжет,
     Он пригород волшебный стережет.
     Он охраняет ветхие ступени.
     Он - осени угрюмый понятой:...

     А с гор уже весна сошла на речку,
     Подкралась к деревянному крылечку,
     И пустоцветом - пулей холостой -
     В лицо стрельнула... и дала, осечку,
     И разлетелась пылью золотой...




     Забредила гитара, потемнела,
     Куда-то потянулась, уплыла
     К сирени за беседкой, в кипень белую,
     В сырой развал известки и стекла,

     И дня неторопливые посулы
     Косым лучом роились в теплых мхах...
     Зеленый месяц, льнувший в закоулы,
     Шатало камышинкой на верхах,

     А темный рокот струн, перебегая
     Уловками болотного огня,
     Пугал тебя, и радовал, пугая,
     И убегал, наклонами дразня...

     И ты уже сдалась, но словно мало
     Гитаре было этого, она
     Морочила тебя, перемогала,
     Сама собою заворожена...



      ШЛЯГЕР

     1
     Гостья, дурочка, что ж ты скрываешься,
     Нить мерцавшую перерубя?.. .
     Ты по рынку идешь, улыбаешься,
     Так отчетливо вижу тебя.

     В золотом идешь сарафане,
     Перепрыгиваешь арык,
     И арбуз несешь в целлофане -
     Кустарями сработанный "крик".:)

     Выпирает из размалеванного,
     Именованного мешка
     Пугачевой некоронованная
     Вкривь отрубленная башка.

     Ты смеешься, такая счастливая,
     Тебя чествуя, диски поют...
     Только тень твоя торопливая
     Тянет дальше тебя, на юг.

     Ты как будто сегодня была еще.
     Точно в медленной белой реке
     Потонула в июле пылающем
     В азиатском цветном городке.

     2
     Я забуду все, ты не бойся,
     Только в памяти приберусь...
     Вот ты вспарываешь на подносе
     Захрипевший кровавый арбуз.

     Ну какая тут, к черту, поэзия?
     Шлягер, смута, душевный разлад!,,
     О халат обтираешь лезвие.
     Сбрасываешь халат.

     Затмевает вселенную целую
     Иродиады плоть.
     Купола налитые, белые
     Плавно вылепил сам Господь.

     Жаждал храма, а вышла женщина,
     Беспощадна и неверна.
     Она будет лжива, божественна
     И навеки обнажена.

     Знать, конечно, она не будет
     То, что выше себя, вон той
     Что подносит сейчас на блюде
     Дольку раны незажитой.

     3
     Песня кружилась как лето,
     Втиснута в солнечный диск.
     Спетая песенка - спета.
     Не повторяют на бис.

     Вспыхнуло на излуке
     Крылышком молодым
     Желтое платье разлуки
     Бывшее золотым.

     Песня - твой стан и лагерь.
     Не размыкай кольца.
     Пусть остается шлягер
     Шлягером до конца.

     Ранкой останешься хрупкой,
     Что былое жалеть?
     Больше одной зарубкой
     Только и будет алеть.





     Маленькая женщина в траве
     Хрупкую былинку нагибая.
     Сломит, подберет ее губами
     И закинет руки к голове.

     Маленькая женщина в траве
     Думает, - смешна, светлоголова,
     Теплый рот протягивает слову,
     Поцелую, солнцу, синеве.

     Маленькая женщина в траве
     Слушает биенье близкой крови -
     В поцелуе, свете, или слове,
     В падающей на руке листве?

     Бабочка плутала, или две?
     Бабочку былинкой отгоняла,
     Руки обнаженные роняла
     Маленькая женщина в траве...




     Какая есть на свете белом сказка,
     Она еще запутанна, темна,
     В нее вступаешь медленно, с опаской...

     Но где-то там есть женщина одна!

     Еще на свете есть простая жажда.
     На чашку чая, в угол даровой
     Я постучусь, войду к тебе однажды...

     Но тень ее, но тень над головой!

     Еще - доверьем сдержанное чувство.
     И я взорвусь, и мне ответишь ты,
     И закружится все светло и пусто...

     Но скорбь ее над жаждой пустоты!

     Доверие? Какое там! Короста
     Ревнивой укоризны...
     Жизнь одна!
     О, как все соблазнительно и просто...

     Но женщина, но женщина одна...




     Соpочий гвалт наполнит мглу.
     Светло беpеза ветвь наклонит,
     И снег стpяхнет, и по стеклу
     Не стукнет даже - мягко тpонет...

     Затихнет к полночи жилье.
     Вздохнет соседка. Глухо всхлипнет.
     Вновь одиночество ее
     Мою бессонницу окликнет.

     Я закуpю, и там она,
     Все зная что меж нас веpшится,
     Опять вздохнет, и вслух меня
     Опять окликнуть не pешится.

     Зачем, зачем, зачем слова,
     Надежда, боль очеpедная?
     Соседка, бpошенка, вдова,
     Я даже имени не знаю...

     Дpуг дpугу сдеpжанно кивнем,
     Наутpо встpетившись в паpадном,
     И к остановке подойдем,
     И - в путь, по дымным автостpадам.

     Еще покажутся в пpосвет,
     Меж поpучней, в окошке мутном -
     Пушистый воpотник, беpет
     В автобусе, почти попутном.

     Счастливый путь!..

     Все гоpше, злей
     В потоке этом безымянном
     Слова надежды.
     Все светлей
     Оставшееся несказанным.



     НА ДВА ГОЛОСА
     - Рассказать тебе, милая, сказку?
     - Расскажи, милый мой, расскажи,
     Милый мой, и обиду, и ласку,
     Все одним узелком завяжи...

     - Ты прислушайся, милая - звон золотой,
     То родник наш студеный из юности бьет...
     Пересохла река, темен берег пустой,
     А душа - родниковая жилка - поет.

     - Милый мой, за какую утрату
     Подарили нам юность души?
     - Рассказать тебе, милая, правду?
     - Расскажи, милый мой, расскажи.

     - Оглянись, оглянись, вот он, путь наш былой,
     Наша жизнь почернела от бед и невзгод,
     Все, что пело в крови, прогорело золой...
     А душа - родниковая жилка - поет.

     - Милый мой, очарованной вестью,
     Как бывало, печаль заглуши!..
     - Рассказать тебе, милая, песню?
     - Расскажи, милый мой, расскажи!

     - Как по круче студеной водичка текла,
     Как царапалась жизнь сквозь бездушье и лед...
     И разбита вся плоть, и в разломах скала...
     А душа - родниковая жилка - поет.






     Когда, излучась, отворятся
     Грома золотым кистенем
     И дрогнет, набухшая рясно,
     Сирень, опьяняясь огнем,
     Когда, как сирень, отворяя
     Себя вероломной весне,
     Ты медлишь и медлишь, смиряя
     Огонь свой, порывы ко мне, -
     Я знаю, что это смиренье
     Не жалкий кураж торжества,
     Но жаркую дрожь оперенья
     Устала смирять тетива,
     Ито молний, разящих беспечно,
     Рассеется огненный хмель...
     Что может лететь бесконечно?..

     Стрела, поразившая цель.





     Мне важно вам сказать совсем немного,
     Ну pазве то, что в комнате тpевога,
     А в коpидоpе шлепанье, возня
     И что никто не слушает меня.
     Я говоpю, и даже повтоpяю.
     Я только собеседников теpяю.
     Я только дpуга смутного ищу,
     Котоpому однажды не пpощу
     Пpицельной шутки, точного словца,
     Удач и обpучального кольца.
     Еще, пожалуй, - если и делиться,
     То так, чтоб без остатка pаствоpиться
     В каком-то одиноком существе,
     По существу - в пpостpанстве, веществе,
     И в том добpе, котоpое вложил,
     Вдpуг ощутить себя до самых жил...
     Но я добpа унизить не хочу.
     И я уже смолкаю.
     Я молчу.





     Если нету у женщины счастья,
     Она счастье себе наколдует,
     Или зеркалом наколдует,
     Или словом выманит счастье.

     "Эти женщины, знаешь, колдуньи,
     Здесь нечисто, даю тебе слово..."
     Люди думают, что колдуньи,
     А они просто знают слово.

     Они любят желанья загадывать
     И помногу смотреться в зеркало.
     Я однажды всмотрелся в зеркало,
     И желания стал отгадывать.

     А когда угадал желания,
     У меня возникло желание
     Воплотиться в предмет желания,
     Дабы легче исполнить желание.

     Тут-то мне и сказали женщины,
     Даже те, что искали счастья:
     - "Безразлично вам счастье женщины,
     Значит, с вами не будет счастья.

     Пусть уж смотрят женщины в зеркало,
     Пусть уж сами судьбу находят..."
     И действительно - смо