нам, как шарманщик.
     Он наpаспев хозяек зазывал,
     С кpугов шеpшавых, бешеных, заманивающих
     Готовенькие ножички снимал.

     У-у, как завоpоженно и блаженно
     Тянулись мы в кипучий кpай двоpа,
     В сиянье сфеp, визжаще и скаженно
     Свеpгающих потоки сеpебpа!..

     Он словно налегал плечом, pаскачивался,
     Яpил pемнями воющий станок,
     И новизной свеpкал, и повоpачивался,
     И все ж оттачивался тающий клинок.

     А он, мучитель, жpец огня, скиталец,
     Бpал лезвие и, к захлыни сеpдец,
     С шипеньем легким пpобовал о палец,
     И вот - вручал владельцу наконец!..

     К обеду, испpосясь хозяек, в кухне
     Он доставал закуску не спеша.
     И пламенные диски гpустно тухли,
     В чужих пеpедних мpаками дыша.

     А он, касаясь взглядов воpоватых,
     Над поклоненьем детским хохотал
     И, уходя, из-под бpовей косматых
     В нас огненными взглядами метал.





     СОН ПОД ДЕРЕВОМ
     (Азия - Россия)

      Выщелк сухой древесины.
     Сон по пути на Иссык.
     Сплю. Снится лес...
     И России
     Легкий, как лепет, язык...
     В рощице сплю придорожной
     Под джигидой, на траве.
     Вызноенные - до дрожи! -
     Ветви снуют в голове.
     Поступь теней меховая,
     И, вся в огне,как руда,
     Плавит плоды, изнывая,
     Стонущая джигида.
     В тень уползают коренья...
     Переползают в огонь...
     Сгрудясь, уронят деревья
     Каплю руды на ладонь,
     Выцедят медленно, словно
     Медом налиты стволы,
     Вытянут ковшик столовый
     Белой, пахучей смолы,
     Ринутся к сотам и сотцам
     Орды осынь и осят,
     Прутья, прогретые солнцем,
     Трутнями заголосят...

     А до России - далеко.
     Кажется, что никогда...
     Азия. Полдень. Дорога
     В сон, в золотые года...

     Значит, еще мимо рока.
     То есть, почти никуда.




     АЯК-КАЛКАН

     Я слышал однажды поющие горы песчаные,
     Я видел змею, что как рыба спала в чешуе,
     Я тронул ее - она слушала пенье - нещадные
     Глаза ее медленно перетекли в бытие
     И вновь затвердели.
     И снова извечная жажда
     Заполнила два, размагниченных пеньем зрачка.
     Поющие горы в пустыне под вечер я слышал однажды
     И понял, что в мире повсюду от музыки боль и тоска.
     Что музыкой в мире налажена тяга взаимная,
     Что все обратится к истоку, когда вспоминает земля,
     Плоть рыбы и птицы, глаза человечьи, змеиные
     Сольются, терзаясь и воспоминанья деля
     О тех временах, когда вместе, в едином изгибе...
     Но музыка в недра уходит, как в почву уходит вода.
     Вот пух - это птице. Вот капля соленая - рыбе.
     Песчинка - змее. Человеку - песок и звезда.



     РАЗЛОМ
     1
     Я в траве. С головой. На меня, словно танк,
     Подминая стволы, выгрызая завалы,
     В тяжеленной броне, крупноглазый титан,
     Муравей надвигается. Лязгают жвалы.

     Вот уже две антенны под солнцем зажглись.
     Вот он свет проломил... вот бушует во мраке,
     Не желая и знать по кому там прошлись
     Шестерным пережевом тяжелые траки.

     Что с того ему? Был я и светом, и мглой.
     И кому-то мои озаренья служили.
     Плоть от плоти земля, я пребуду землей,
     Вынося по разломам железные жилы.

     2
     Там, где тpаву сожpал pакетодpом,
     Где пpет лишь хвощ, жиpеющий в озоне,
     Там катит колесо тяжелый гpом
     На тpупик муpавья в комбинезоне.

     Он не достpоил кpепость за бугpом,
     И пpосветлевший в огненной коpоне,
     Распластан там, под pтутным сеpебpом,
     С лицом кентавpа на сыpом бетоне...

     Ни сваpка жил, ни швы дождевика
     Там не заслон, ни плотная стpока
     У Меpтвого сковавшаяся моpя.

     Здесь косные pазбужены пласты,
     И вновь хвощей и ящеpов хвосты
     Блаженствуют, шипящим соплам втоpя.

     3
     Здесь, у ржавой реки, над великим разломом,
     Я однажды когда-нибудь рухну и, громом
     Потрясаемый сверху и снизу былинно,
     Все, что есть моего, соберу воедино.
     Все, кого я любил на земле и тяжелым
     Сопрягал и крепил в своем сердце глаголом,
     Все, кого я стяжал языком человечьим,
     Здесь проникнут в меня совершенным наречьем.
     Что стояло меж нами недужным запретом,
     Здесь прольется так вольно отпущенным светом.
     Силуэты любимых и чаемых мною
     Здесь сойдутся, притянуты силой земною.
     Здесь размыло все створы разъятое время,
     Здесь уже наконец-то сольюсь я со всеми,
     Кто был мною, но был от меня отделенным...

     ...и уже, за любимыми следом, по склонам
     Здесь подступят ко мне те прозрачные тени -
     Души прежде ушедших, и птиц, и растений,
     С кем не смог на земле перемолвиться словом,
     Лишь ловил, сочетал по крупицам, изломам
     Свет их мыслей, их чувств, их дыханий... по звуку
     Я узнаю - восходит о левую руку
     Змей, владыка земной... а над правой рукою,
     Приближаясь, круги размечает рекою
     Царь небесный - Орел... и, жилец серединный,
     Тяжко роет мне грудь исполин муравьиный...
     А невстреченный мной, брат мой проникновенный,
     Им толкует светло мой завет сокровенный:
     Все, что было моим, все, что собрано ныне
     По частицам в песчаниках, рудах и глине,
     В гулких реках подземных, в громах поднебесных,
     В человеческих душах, в растительных безднах,
     Разнесите, муруя грунты и провалы,
     Чтоб заполнился мною разлом небывалый:
     Государев раскол, сдвиг платформ и укладов,
     Временных и урановых, косных распадов.
     И, что самое главное, - может быть, даже,
     Пусть не враз, но за каплею капля - однажды
     Через рудные жилы, сквозь звездные реки
     Он сроднится, срастется, скрепится навеки:
     Каждым словом сроднится по новым былинам,
     Каждой веткой срастется по ветхим долинам,
     Каждым корнем скрепится по горным отрогам
     Тот разлом всех разломов - меж Сердцем и Богом.
     Пусть хоть искрой небесною вашей любови,
     Пусть хоть каплей железа в шурфах вашей крови,
     Сопричастный всему, я войду в мирозданье
     Нашей памяти общей - пускай в основанье
     Под земным, под небесным, восставленным Домом...

     Я когда-то здесь, помню, стоял над Разломом.




     СОЗЕРЦАТЕЛЬНИЦА
     (Черепаха в Азии)

     ...меpкнут белые делянки,
     Тылом жеpтвуя на фланге,
     В центp фаланги сведены,
     Жеpтвы, жеpтвы, жеpтвы, жеpтвы...

     Развоpачивают жеpлы
     Башни с чеpной стороны...

     В бастионе шахматной гpобницы
     Мысли тяжелы ихолодны.
     Выщеpблены плиты pоговицы.
     Жеpтвы и ходы пpедpешены.

     В панциpных полях платфоpмы косной
     Неизменна есмь Величина.
     Впpаво купол накpенился звездный.
     Влево кpен к утpу дала волна.

     Код секунд несметных, колыханно
     Золотым кочующий холмом,
     По бессмеpтной фоpмуле баpхана
     Расшифpован медленным умом.

     И пока на монолитах клетей
     День блистает, яpко излучен,
     Из гpемучей тьмы тысячелетий
     Коpень, точно жало, извлечен.

     Взгляд недвижный отpешен от стpаха
     Поpаженья в костяной игpе.
     Под пластом системы чеpепаха
     Деpжит вpемя в чеpной конуpе.





     МАГНИТ
     Зачем он отдавал тиранством,
     Тех смутных руд капризный зов,
     Зачем так мучил межпространством
     Двух раздраженных полюсов?
     Сквозь бред семейных драм, увечий,
     Я слышал, как оно ревет,
     Как силой двух противоречий
     Из бездны что-то третье рвет!..
     Магнит, плюс-минус красно-синий,
     Все детство он меня томил,
     И, тайных смут разнять не в силах,
     Я ту подковку разломил, -
     Разъял на цветовые доли,
     На плюс и минус разложил...
     Единым оставалось поле
     Двойного залеганья жил.
     Волн силовых в туманном герце
     Начало путалось с концом...
     Но как не разорвалось сердце
     В раздорах матери с отцом? -

     Каким еще полярным вьюгам
     Оно подвластно здесь, где плугом
     Три поколенья друг за другом
     Взрывали степь? Зачем, томясь
     Магнитной стрелкой, как недугом,
     Оно свой пеленг - круг за кругом -
     Все не сомкнет с певучим Югом,
     На ревы Севера стремясь?..



     ЗАКЛИНАНИЕ
     1
     Не дай вам Бог, во-первых - умереть,
     Но что важнее - смертью без причины.
     Нехорошо все это. Я и впредь,
     Как только вспомню бабкины морщины
     И плоть ее, иссохшую на треть,
     Готов завыть от этой чертовщины!..

     Не дай вам Бог за старостью стареть.

     Причины не было. Так, просто умерла.
     Но как страдала, как она томилась
     И истомила всех!.. изнемогла -
     За что ей даровали эту милость?!
     Жизнь после жизни - грешные дела.
     Видать, ответа так и не нашла.
     И разумом, и взглядом помутилась.

     Была вина? Жила, вот и вина...
     Одна турецкая, японская другая...
     Три революции... гражданская война,
     И финская, и эта... да какая! -
     Погибли братья, муж. Была одна
     Надежда - сын, да в первых числах мая
     Там, у Берлина... этим и грешна.

     За всех молилась. Свечи в церкви жгла.
     И силами, и верой ослабела,
     Молитвы позабыла... отошла
     От жизни и от веры... и от тела
     Душа ее. А все-таки - жила.
     И мучалась зачем-то, и жила,
     И ничего от жизни не хотела.

     В народе говорили - век чужой
     (Теперь уж так не скажут) заедаешь.
     А бабка это знала - грех большой.
     "И не живешь, а вот - не пропадаешь..."
     А знала, вот и мучалась вдвойне,
     И грезила о дальней стороне,
     И разрешиться бременем не в силах,
     Взывала к Богу, к разуму, к чертям,
     К самой природе, к памяти, а там...
     Там только незабудки на могилах.

     Да там и смерть сама уже - ничто,
     Покуда здесь ее не ощущаешь,
     И не столкнешься с нею, а не то
     Измучишь всех, и сам себя измаешь.
     Не дай вам Бог такое повторить.
     Не дай вам Бог свой век перемудрить!
     2
     ...слов таких моя бабка не ведала,
     Но до самых преклонных годов
     Все о детстве своем, заповеданном,
     Повторялась на сотни ладов.
     А каким она светом лучилась
     Из далекого далека...
     Знала грамоте, да разучилась.
     Землю помнила - наверняка.
     И кого она тем не корила,
     Что полвека в столице жила!
     - Мы саркандские - всем говорила.
     Так саркандской и померла.
     Но задолго до этого срока
     Обронила такие слова:
     - Если ляжет в то место дорога,
     Там всегда у дороги трава...
     Побывать она там и не чаяла,
     Ну а мне довелось, по делам,
     И нарвал я букет молочаевый,
     Да с полынкой еще пополам.
     Выбирать не пришлось, брал что около -
     У обочины, с пылью, с лузгой...
     Но очнулась трава, словно охнула,
     И такой задышала тоской!..
     Где-то, помнится, было сказание
     Про старинную старину,
     Как бежал, убоясь наказания,
     Княжий сын во чужу сторону.
     И прощенье уж было обещано,
     Но ни в силах вернуть беглеца
     Ни отец, ни любимая женщина...
     В третий раз засылают гонца -
     Пусть вдохнет там, чужбине запроданный,
     От метелки полыни живой. -
     И пошел князь, рыдая, и Родине
     Был ворочен емшаном-травой...
     Вот и бабка - заплакала меленько:
     - В гроб сгодится, помру в Петрова...
     А потом отложила со смертынькой.
     Запропала куда-то трава.
     Так в могильной земле чужедальной
     Травка родины и не легла.
     За окладом иконки венчальной
     Схоронилась...

     Как детство, светла...




     Дуб осенний о чем-то старинном
     Вдруг пахнул - о забытом, родном,
     О таком, что горчайшей соринкой
     Вымывает слеза перед сном.

     Распахнул бронзовеющий купол,
     И - сомкнул... коготками дождя
     Под собой осторожно ощупал
     Палый лист, в забытье уходя...

     И ушел...
     Только прелью грибною
     Так пахнуло от влажных корней,
     Что за этой лесной стороною
     Стало детство степное видней.

     Снова стало так ясно на свете,
     Что увиделось в мареве лет
     Как везет нас на старой "Победе"
     Подгулявший под вечер сосед.

     Подгулял и шумнул ребятишкам:
     - "Прокачу! Все кто хочешь - вали!.."
     И с раскатом "урра!", с рокотищем
     Мы на приступ машины пошли.

     Понабились, как в бочку селедки,
     И - вперед!..
     В золотые года
     Тишь цвела на родном околотке,
     Постовой редко свистнет когда.

     Жгут листву... горько-сладкую вьюгу
     По низинам разносят костры...
     И как будто сигналят друг другу
     Огоньками ночные дворы.

     Помню, едем по рытвинам грубым,
     Полуфары вперяя во мрак, -
     В степь!.. за город!..
     И где-то под дубом
     Плавным юзом сползаем в овраг.

     Великан одинокий, вершину
     Разъерошив, шумит на ветру.
     Мы толкаем в низине машину...
     Дуб шумит на высоком юру...

     Помню смутно, томила тревога:
     Что отвечу? Что дома скажу?..
     Но запомнилась - эта дорога,
     А не то, как ответ свой держу.

     А запомнился пьяный, бесстрашный,
     Полуголый, без майки, сосед,
     Как он вел свой рыдван бесшабашный,
     Как развязывал важно кисет.

     Как сидел он под дубом, корою
     Прорубая узор на спине,
     Как дымил, и давился махрою,
     И хрипел о минувшей войне.

     Помню грязь и победные клики
     Под команду - "А ну, навались!.."
     Помню счастья чумазые лики
     Когда все же сквозь грязь прорвались!..

     Но особенно, прямо до дрожи,
     Прошумевши средь русских долин,
     Почему-то шумит мне все тот же,
     Отшумевший, степной исполин.

     Шевелит и тревожит былое
     Переступом разлапых корней,
     И туманные рвут оболоки
     Огоньки незапамятных дней.




     ПРЕДМЕСТЬЕ
     (Цикл стихотворений)

     1
     Смеркается. В городе осень. К оградам
     Деревья склоняются, и молодой
     Кружочек луны проплывает над садом,
     Как будто кувшинка плывет над водой.
     Опять здесь затишье. Мне это знакомо.
     Сейчас из оврага запахнет вода,
     А дальше, над крышей беленого дома,
     Над старой скворешней очнется звезда...
     Здесь листья траву устилают, старея,
     Их медленно жгут вечерами в садах,
     И в синем дыму еще слаще, острее
     Осеннею яблонью воздух пропах.
     Холодные горы в прозрачном тумане.
     Взрослеет луна. Над горами светло.
     А здесь, за оврагом, - в низине, в бурьяне
     Огни переулков предместье зажгло.
     Я в сад постучусь. Мне откроют калитку,
     Листву отряхнут и протянут в руке
     Два крепких плода и сухую улитку,
     Уснувшую на золотом черенке...
     Негромко листва захрустит меж стволами,
     Растает в осеннем саду пальтецо,
     И словно ручное, гасимое пламя
     За дымкой, во мгле - отмерцает кольцо...

     2
     Травой дохнуло от земли,
     Кривые улочки пошли,
     Пересеклись - тропа к тропе -
     И завиляли по траве.
     Тропинка к дому привела,
     Там зайчик прыгнул от стекла,
     Ушел в траву, привстал светло,
     И - бабочка зажгла крыло.
     Мигнула раз, мигнула два,
     И - съела бабочку трава.
     Я стукнул в дверь. Упер плечо.
     Мне зашептали горячо,
     Пугливоглазы и темны,
     Витиеватые вьюны:
     - "Она жива, она жива,
     Но дело в том, что здесь - Трава!..
     А в доме шьют, и все грустят,
     А с пальцев кольцами блестят...
     Трава уже взяла крыльцо,
     У ней зеленое лицо,
     Мы ей рабы, а не друзья,
     И нам ослушаться нельзя..."
     Я не дослушал болтовни,
     Я знал совсем другие дни,
     Я знал совсем не те слова,
     Не так в саду росла трава...
     Я повернулся - на меня
     Летящих нитей шла стена.
     3
     Антоновкой пахло в саду, и апортом
     В соседнем саду, а внизу, у воды -
     Прохладной малиной и мокрым забором,
     В овраге полощущем клок бороды.
     Там сырость живет и зеленая вата,
     Там срублена яблоня в темном углу,
     Там к яблоне мох подползал виновато
     И вверх - на три пальца - проплыл по стволу.
     Там дух запустенья... но к вечеру планку
     В заборе раздвинут, в воде постоят
     И воду - тугими рывками - по шлангу
     Движком перетянут и сад напоят...
     Хозяин живет в бороде и величьи,
     Он любит по саду ходить в сапогах,
     Не любит вывешивать знаки отличья
     И любит сукно допотопных рубах.
     Мы чай с ним под лампочкой пьем на веранде,
     Он век говорить о соседях готов,
     Он смотрит туда не антоновки ради,
     А ради печальной хозяйки плодов.
     Он вспомнит себя, он вдруг вспомнит солдата,
     Вдруг вспомнит, смущаясь, ведь он не забыл,
     Что сад его был мне соседним когда-то,
     Не то чтобы мне, ну а все-таки был,
     Но он позабудет о странной соседке,
     Он вспомнит иное совсем для меня,
     Пока за оградой - в дому и в беседке -
     Гасить перед сном не возьмутся огня.

     4
     Еще не ночь, и еще гармоника
     По переулкам не слышна.
     Над слободкой, как бритва, - тоненькая,
     Пыльная, пыльная луна.

     И дорога пыльная, белая,
     Под обрыв, под уклон, к садам.
     Словно срезано, яблоко спелое
     В пыль покатится по следам...

     О какой же еще там отраде?
     Просто взять и прийти сюда,.
     Прислониться спиной к ограде,
     Руки вымыть водой из пруда.

     Просто взять и увидеть зяблика,
     Горсть испуганной ряски взять,
     Просто запах спелого яблока,
     Запах яблока рассказать.

     Человеку живому и близкому
     Показать эту жизнь сполна:
     Дом в полыни. Улочка низкая.
     Дым над пригородом. Луна

     5
     ..а потом поплыла паутина,
     Повлеклась по ветвям, побрела
     Вдоль калиток, клонясь,
     и руина
     Мертвой осени сад облегла.

     Только дыма не вывелся запах,
     Только зелень доспела в пруду,
     Только яблоко в темных накрапах
     Птичьих клювов -
     Осталось в саду...

     До прожилок пронизан ветрами.
     Синим блеском проколот в ночах,
     Сад с большими, слепыми ветвями
     Черных птиц закачал на плечах.

     Сбились к дому деревья, поближе
     К теплым стенам, и ходят вокруг,
     И к окошкам склоняются ниже,
     И суставы обмерзшие трут.

     К ним все реже в калитку стучатся
     И хозяйку не будят сутра,
     И поет вечерами все чаще
     За сараями сталь топора.

     6
     Я с хозяином попрощаюсь,
     На мостке через пруд покачаюсь,
     Еще раз отражусь в пруду,
     И опять увижу над домом,
     Над скворешней, над садом знакомым
     В дымке дремлющую звезду.

     А за речкой - ларьки, магазины...
     И опустится с гор предзимье,
     И останется за спиной
     Сад с фигуркою незаметной...
     И калитка с цепочкой медной
     Заскрипит из травы за мной.

     7
     Когда в предместьях тополиных
     Завалит пухом все до крыш,
     И в перелетных пелеринах,
     Капризничая, ты горишь,
     Когда ты щуришься спросонок,
     Замыслив к ночи свой побег,
     Знай, Когда в предместьях тополиных
     Завалит пухом все до крыш,
     И в перелетных пелеринах,
     Капризничая никаких облав и гонок
     Не снаряжали здесь вовек.
     Сама воротишься обратно.
     А заблудишь, не унывай, -
     Как озаренная веранда
     В кустах шатается трамвай.
     И знай, его подкарауля,
     И у окошка задремля,
     Искрясь, юля и переуля,
     Он вырулит сквозь тополя
     И въедет, сладко выгнув спину,
     В былину, белую до крыш,
     В мой дом, в мой сон, в мою перину,
     Где ты, разнеженная, спишь.

     8
     Вдоль домов идешь-бредешь, смотришь башенки лепные,
     Да карнизы навесные... ничего уже не ждешь.
     Вдруг, на дальней стороне, где-то, видимо, на кухне,
     Спичка бледная в окне
     Встрепенется и потухнет.
     А бывало-то, скажи, и у нас с тобой горело,
     Душу грело, чайник грело...