Сам ты чайник. Не блажи.
     Продолжай-ка лучше врать, сочинять свои прогулки,
     Завиралки запирать в золотые закоулки -
     Там светлеют купола, там дряхлеют тополя,
     Там пенек вечнозеленый двинул мох на флигеля,
     Там есть флигель удивленный,
     Что не деньги три рубля,
     Трижды рубленый, паленый, темный, как сама земля.
     Там прилгнуть не дадут.
     Не простят.
     Не предадут...

     Удивительный пенек! -
     Все тоской зеленой пухнет,
     А в окошке огонек
     То погаснет, то потухнет...

     Ослепительный денек!

     9
     В зеленом свете переулка
     На кованом крюке фонарь
     Дремуч, как дедова шкатулка,
     Железами обитый ларь.

     Здесь те же версты и сажени,
     Здесь пуд с аршином не забыт,
     В кругах таинственных решений
     Торжественно вершится быт.

     ...брусчатник полоснут две фары,
     Взревет мотор, и - тишина.
     Века стоят здесь как амбары
     Тумана, пороха, зерна.

     А если встретишь человека,
     То он спешит наверняка,
     И уклоняется от века
     Косым крылом дождевика








      О чем горевать? Что недолог был праздник,
     Что гости ушли, погалдев у крыльца,
     И тропка теряется в чаще, и дразнит
     Трехьярусным эхом лихого словца?

     А ты не жлобись. Жили-были, певали
     О поле, о доле тугой, невпротяг,
     Что пили, что ели, красавчиком звали,
     Попили, поели - прощай, шелудяк.

     И все-таки мир - золотое колечко,
     Крутнется и вспыхнет сквозь темный лесок
     И поле, и жизнь, и тропа у крылечка -
     Вся в птицах!..

     Авось, не в последний разок...



     РОМАНС
     Цвели на подоконнике
     Герани у окна,
     И пела в доме тоненько
     Вечерняя струна.

     Расписана, расчерчена
     Вся жизнь моя была.
     Струна твоя вечерняя
     Меня с ума свела.

     И было удивительно
     Что ты живешь одна,
     И жизнь была пронзительна,
     Как тонкая струна.

     И ночь была расколота,
     И вновь была весна,
     И вновь звенела молодо
     Осенняя струна.

     Но горьким воплем дальняя
     Дорога позвала,
     И сердце нам вокзальная
     Струна разорвала.

     ...была гитара в домике,
     Где ты жила одна...
     И пела в сердце тоненько
     Щемящая струна...



     ПОЗДНЯЯ ЭЛЕГИЯ

     Ты помнишь, мы брели с тобой над озером,
     И смолкли вдруг: дымящейся горой
     Слезился тополь, раненный бульдозером,
     И остро пахло срезанной корой.
     В лучах весенних сладко млела рощица,
     А он - горчил, темно клонясь над ней.
     Он болен был, и все же гнал два сросшихся,
     Два спорящих побега от корней.
     ...о чем мы спорим, два родимых ворога?
     Наш путь пропащей нежностью пророс.
     Темны пути... и мы, побеги города,
     Ветвясь и двуедино, и поврозь...
     И верится - так дико! - облекут еще
     Живые сны все то, что нас ожгло:
     В счастливых грозах, в зарослях ликующих
     Очнемся - а кругом светлым-светло...




     Что такое стряслось? Что за новости в мире?
     Что такое случилось со всеми подряд?
     Перебранка в квартире, перебранка в эфире,
     И тревога, тревога во всем, говорят.

     Ну а я нынче утром впервые в оконце
     После долгой болезни загляделся с тоской,
     И весеннее солнце,
     Весеннее солнце
     Разливало по миру тепло и покой.

     Тот же талый снежок с дымных кровель сочится,
     Тот же свет в небесах, как и встарь, как и впредь.
     Ничего не случится, ничего не случится,
     Если только очнуться, и вдаль посмотреть...






     Чего-то простого все просит душа.
     Неясно чего, просто хочется ясного...
     Ах, песня моя, что же ты несогласная
     Со всем, что тебя обступает, дыша?

     Он вымахнул вкривь, сумасшедший зажин,
     Где черт возле доброго колоса вьется,
     И все это путается и поется,
     А после еще выдается за жизнь.

     Уже не спасут ни слова, ни трава,
     Угрюмо ворочающаяся под ними.
     А нужно всего - только вздох, только имя,
     И кровь запоет, и светла голова.

     Я вспомню то имя, я слышал тот вздох,
     Он облачком легким взошел в поднебесье,
     По нем и тоскует высокая песня,
     А песню пьянит завывающий мох.

     Он дышит горячей низиной болот,
     Непросто, туманно глядит исподлобья.
     Но это не жизнь. Это только подобья,
     Кривые подобья того, чем живет
     Душа...

     Несказанною далью дыша,
     Простого и ясного просит душа.






     В сиреневое небо, что вьюга намела,
     Луна над перекрестком, прозрачная, взошла.
     Стоит луна, большая, оголено плечо,
     И в сердце, как бывало, как в детстве - горячо.
     Мне радость, - что-то будет! Душа опять полна.
     Вверху такое небо! Такая в нем луна!
     ...ее еще затянет туманом, а пока
     Не вышли те туманы, не встали облака, -
     Так сладко плавать в небе
     под теплою луной,
     Под первой и колючей
     зелененькой звездой...






     Вот и солнце иссякло. И канул огонь.
     А потом обозначится ночь в синеве.
     Там и вечная ночь...
     А опустишь ладонь -
     Холодеет в траве.

     А потом -
     Хоть травой, хоть цветком расцвести,
     Всколыхнется ледник,
     Ни к чему тут слова.
     А потом, а потом
     Хоть трава не расти!..

     Вырастает трава.

     Все слова и слова, им и сроки малы,
     Ими дразнишь судьбу, а под ними - родник.
     Заплетает земля травяные узлы...

     И не тает ледник.








     Т Л-мой Гасит тихий гром шумных молний треск.
     Ты права кругом, я неправ окрест.
     Рвет сыра трава корни старых трав.
     Ты кругом права, я окрест неправ.
     Как шатнуся я да на бел порог,
     Правота твоя мне кругом урок,
     Как дохнет гроза перегаром дней,
     Как твои глаза да моих ясней,
     Как пахнет весна, опыляя цвет,
     Опалит, пьяна, старка прошлых лет,
     Как я сам нетрезв от любимых рук...

     Рвет урочный крест
     Безупречный круг.




     ХРОНИКА
     Ни правых на земле, ни виноватых...
     Сквозь хвойный мpак, на лапах золотых
     Столбы лучей в лесах стоят мохнатых,
     Как в кинозалах - дымных и пустых.

     Отпpянет луч,
     И вспыхивает медно
     Пеpстом на муpавьиной гоpодьбе.
     Всплывет оса - летающая ведьма,
     И коpчится в пылающем столбе.

     А все-таки отстукивают, споpя
     За полсекунды вpемени, за тpеть,
     Блистательные тваpи,
     Таpатоpя
     И споpя,
     Успевают в общем хоpе
     И звук зашифpовать, и умеpеть.

     Но яpкую, мгновенную фигуpу
     Печального, быть может, бытия
     Вставляют в миp как некую скульптуpу,
     И ей уже природа не судья.

     Она уже навеки непpеклонна,
     Незpимая, - ни мpамоp, ни гpанит,
     И только сосен темные колонны,
     И только свет для нас ее хpанит.

     Не нам ли сквозь pазвалы паутины,
     Сквозь pухнувший во вpемени пpоем
     Высвечивают дpевние каpтины
     Стpекочущим, туманным фонаpем?

     И ни вины, ни пpавоты бессменной
     Здесь, на земле не сыщется, нетленной
     Какой-то мысли, судей вечных, школ...
     Здесь все - документация вселенной,
     Все хpоника ее, все пpотокол.



     БЛИЗОРУКОСТЬ

     Глушили к полночи турбины,
     И в подлой тишине сквозя,
     Вновь шла под лопасти плотины
     Еще вращающиеся
     Слепая пелядь,
     и всплывая
     Вверх брюхом средь Иртышской тьмы,
     К низовьям шла
     едва живая
     От мясорубки Бухтармы.
     Вот здесь ее и брали с лодки
     Сачками чудо-рыбаки,
     Кудесники ухи и водки,
     Костров и песен у реки,
     Сачками брали и горстями,
     Переполняли рыбой дно...
     Сказать, что были мы гостями?
     Не оправданье все равно.
     Да и оправдываться вроде
     Особо не в чем, - испокон,
     Считай от пуска ГЭС, в народе
     Добычай этот заведен.
     Но почему тогда, не знаю,
     Та полночь, вплоть до мелочей,
     Вся высвечена, как сквозная,
     В заплоте прочих полночей?
     Не потому ль, что поднебесье
     Всплошь полыхало, гром гремел
     Над Иртышом, и словно в песне
     Ревела буря, дождь шумел?
     А мы, продрогшие, трезвели,
     Учуяв что творит река,
     И тоже выли и ревели,
     Конечно же, про Ермака.
     В ладьях, набитых рыбой рясно,
     К огням, мерцающим вдали,
     Гроза и ужас Серебрянска,
     Нас братья Балмочных вели,
     И - Царствие ему Небесное! -
     Смешной по-детски без очков,
     Еще так жив и счастлив песней
     Был Женя, Женя Курдаков...
     И Талинька, мой ангел смелый,
     Еще жива, светлым-светла,
     Прильнув ко мне озябшим телом,
     Нам подпевала как могла...
     Ревела ночь, ревели глотки,
     Уже и страх не доставал
     Что переполненные лодки
     Заглотит, избоченясь, вал.
     А тут еще лихие братцы
     Среди стихии ледяной
     Пошли на веслах разбираться
     С какой-то местною шпаной.
     И разобрались. Приумолкли
     Все, кроме наших, голоса,
     И мы, голодные как волки,
     Через каких-то полчаса
     Уже в костер всем хором дули,
     Отрыв припасы под скалой,
     И булькала уха в кастрюле
     Над багровеющей золой...
     Утихнул гром, и крупногрозды,
     Грузны, над самою косой
     Из туч повыкатили звезды
     Насквозь промытые грозой.
     И новый гул возник...но скоро
     Сошел на стук, реветь устав:
     Четыре тепловоза в гору
     Тянули медленный состав,
     Подъем, в Союзе самый дикий,
     Одолевали,
     и несли
     По всем суставам
     стук на стыке
     Откуда-то
     Из-под земли...
     Мы у костра завороженно
     Молчали, слушая себя,
     Как будто в нас самих груженый
     Состав прошел, скалу дробя.
     И стало вдруг легко и пусто
     И неторжественно, когда
     С горы уже
     провыл он грустно,
     Словно простился навсегда.
     И ночь иссякла... полусонно
     Мы разбредались на ночлег,
     Простившись странно-обреченно,
     До утра, словно бы навек...
     А ведь на поздний взгляд, похоже,
     Оно и вышло так, -
     с ранья
     Мы путь продолжили,
     в свой тоже
     Рейс снаряжались братовья...
     И много лет прошло, и многих
     На свете нет уже давно
     Родных мне, близких мне...
     в дорогах
     Иные канули темно...
     И нет страны, где жили вместе
     И пели - всласть!..
     все чаще врозь
     Могилы,
     И все чаще песни
     Не в сласть уже орутся - в злость.
     Иные рейсы разметали
     На картах новых...
     Но зачем,
     Зачем та ночь, и все детали
     Так странно живы?..
     Но за чей,
     Туманный счет мы перебыли
     Ту ночь, грозой ослеплены?
     За что пощажены мы были?..
     И были ли пощажены?..
     Ищу ответа я, но слезы
     Мешают разглядеть ответ,
     И близорукие вопросы
     Блуждают в мареве примет.
     Весло... разорванная сетка...
     Мысок... уха... топляк в костре...
     В четыре тепловоза сцепка...
     Колеса... звезды на горе...




     Здесь, в этом хаосе скорбном лишь резче
     Трещины, скрытые в каждой судьбе.
     Вот они, смысл источившие вещи,
     Вещи замкнувшиеся в себе.
     Хмелем охлестнуты ребра корыта,
     Под лопухом пламенеет горшок,
     Череп мыслителя и сибарита,
     Время истерло мозги в порошок.
     Вот она, вещь, корень мира, пружина
     Внутрь, вглубь себя завитая, во тьму.
     Непознаваема, непостижима...
     Господи, непостижимо уму!
     Звезды надтреснуты, взорваны почки,
     Хмелем охлестнуты свалки, дворы...
     Плачет сверчок в диогеновой бочке.
     Слезки сквозь щель заливают миры.





     Ах как сложно мы с тобою говорим,
     Иностранными словечками сорим.
     Было проще все. Я звал тебя. Ты шла.
     Так зачем же про ученые дела?
     Про влечение полов, про либидо...

     Тропки те позаметало лебедой.

     Так давай хоть на прощание вдвоем
     Песню старую-престарую споем,
     Да по-доброму вспомянем те года...

     Лебеда ж ты, золотая лебеда!



     ДВЕ ТРАВЫ
     Судьбой земли и воздуха
     Насущная жива.
     А в паpке, в зоне отдыха
     Досужая тpава.

     Она гуляет в клумбочке
     Пpелестницей босой,
     В зеленой мини-юбочке
     Со стpижечкой косой...

     Беда поpою вешнею,
     Себя же пpоклянешь:
     И любишь-то - сеpдешную!..
     И к ветpенице льнешь.



     Сумасшедшая, дурочка!.. я человек, или нет?
     Что же ты ссоришься?.. да не молчи ты с дивана!
     Плюнь в потолок, наконец! Иль напейся из крана.
     Иль сошвырни со стола хоть пригоршню сырую монет.
     С улицы, да. Да, с друзьями зашел в магазин.
     Да, за здоровье и прочее... но не убил же старуху!
     Время такое... завоешь - ни слуху, ни духу.
     Глухо, как в танке. И так много лет, много зим.
     Надо ж не спятить. А ты уже это, учти,
     Тронулась, кажется, малость вот тут, в одиночке.
     Плюну, сбегу, отсижусь в диогеновой бочке...
     Ссорься, пожалуйся. Только не молча - кричи.




     В этой жизни ни хера я
     Не пойму.
     На морозе пожираю
     Шаурму.
     У вокзала, среди стольной
     Суеты,
     Треугольной, алкогольной
     Маяты
     Я стою, мозги врубаю,
     Как му-му...
     И рубаю, и рубаю
     Шаурму...





     Из поэмы "Воспоминание об Элладе"

     ...я к людям тянулся. Но не было их.
     Я вышел на площадь. Я поднял светильник.
     В лучах его нежились раб и насильник.
     Я просто рукою закрылся от них.
     Я в свитки зарылся. В труды мудрецов.
     Я сам преумножил тьму истин,
     По сумме
     Их пафоса - апофеоз!
     А по сути -
     Простое пособие для шельмецов.
     Да, циник.
     Да, пес-Диоген.
     Но учти,
     Несчастный потомок, - за что я в бессмертьи?
     За то, что в людской - днем с огнем! - круговерти
     Не смог на земле человека найти...




     ПОД СПУДОМ
     Я в зелень уйду, утону, обопьюсь
     Дремотным туманом сиреневых почек,
     Тягучим туманом травы обовьюсь,
     Змеей уползу меж надтреснутых строчек,
     Под камень, утюжащий шланги червей,
     Сквозь черные шарики почвенной ртути,
     Где норы в огне проточил муравей,
     В назревшей к весне черноземной запруде.
     Покуда не вспомнят, еще не пора,
     Таись и молчи, назревая, покуда
     Поющим толчком золотого ядру
     Не вынесет из-под спуда.





     Надену черные очки, приду к друзьям, шумя и ссорясь,
     Чтоб не заметили тоски в глазах, запавших от бессонниц,
     Не приложу ладонь к виску, не затяну запевку волчью,
     Солью остатки коньяку в пустой бокал, и выпью молча.
     О чем базар? Очки темны, как ставни в тереме старинном.
     Добротны так же. И верны.
     И аварийны.
     Мир не сумеет стать темней, задвинутый за эти ставни,
     И сам не стану я грустней, хотя и радостней не стану.
     Помалу набирать очки, и перед жизнью не смиряться...
     Начнем, пожалуй, притворяться.
     Наденем черные очки.



     ЭЛЕКТРИЧЕСТВО
     1
     Все те же лица... но какая злость!
     И гром в очах, и молнии в одежде...
     Назвалось электричеством, что прежде
     Божественной энергией звалось.

     Колосс, воздвигший Слово на века
     Над каменным безмолвьем пантеона,
     Ревет в бетонной нише стадиона,
     Дебилов тыча радостно в бока,

     И в дом приносит на воротнике,
     В магнитном поле вздыбленных ворсинок,
     Полсотни электронов, а в руке
     Ядро дождя с отливом керосина.

     2
     -"Отец! - гунявит плачущий мутант -
     Возьми нас с братцем в лес, к живому волку!
     Мы скушали искусственную елку...
     Мы хвойный выпили дезодорант..."

     -"Отец!.. Отец!.." - на сотни голосов
     Орут обезображенные дети,
     Играя на свихнувшейся планете
     Пружинами взбесившихся часов.

     И, все кляня, бредет Отец туда,
     Где в клеммах Рождества искрят метели,
     И держат расколдованные ели
     Электрооцеплений провода.

     3
     Стоял волшебный лес. Тихонько жил.
     Остерегал отчаянных - не суйся
     Куда не след. О, Господи Иисусе,
     Зачем ты этот кряж разворожил!

     Зачем огонь, заговоривший вдруг,
     Разбалтывает Слово по спирали!
     Смирился Ты, что нищих обокрали?
     Смирись еще. Верни им крест и круг.

     Верни слова под током в дебрь пласта,
     В тот узел, крыж корней, где жизнь упруго,
     Распространяясь, держит образ круга...

     И движется энергией креста.



     РОСТ
     "Стяжание Благодати не по Сущности, но по энергии..."
      Паламитский Догмат.


     "Я еще не встречал человека,
     который вполне бы проснулся".
      Г. Д. Торо.

     Неужели все было готово?
     Просто мы еще не проросли,
     Не очнулись от сна золотого
     В потаенных протоках земли?

     Ну а вдруг это лишь фотопроба,
     Фокус, вспышка, реликтовый взрыв?..
     И степенные воды потопа
     Омывают земной негатив?

     Проявляются в лабораторной,
     Долгой тьме под багровым огнем
     Рифы, отмели... кромкою горной
     Отформован овальный объем...

     Вот уже из рассеяний блеклых
     Завивается зыбкая крепь,
     Магма жизни;
     Из юных молекул
     Организмов связуется цепь.

     Праланцетников бледные тени
     Вдруг проносятся мощной струей...
     Точно вялый протей сновидений
     Прорастает упругой змеей.

     Выдвигаясь из чрева обскуры,
     Вот уже в реактивах земли
     На бескровные плети культуры
     Плиты цивилизаций легли.

     И сквозь дрему - внезапное чудо:
     Кто-то ярко плеснул в камыше!..
     Нас таких, пробужденных, как Будда,
     Единицы еще... а уже

     Глохнут кладбища цивилизаций,
     В руслах крови бушует трава,-
     Наш рельеф, наш черед просыпаться,
     Фотосинтез вступает в права!

     В каждой клеточке луч мирозданья
     С ликованием рвет нашу плоть,
     Каждым ужасом в бездне страданья
     Нас ломает и лепит Господь!

     Мы грузны, мы горды, мощноглавы,
     Но соборной энергией звезд
     Раздымает спросонок суставы
     Благодати стяжающий Рост.

     В дикой тьме, пред слепящим порогом,
     Непоклонным стопе и уму,
     Зверь, тоскуя, в нас борется- с Богом,
     И, рыча, уступает - Ему.

     Органические минералы,
     Газы, нефть - ищут ритм и размер.
     Дышат солнцем живые подвалы,
     Кладовые былых биосфер.

     Трудной кровью косневшая масса
     Выправляется в гибкий росток...
     Светолюди, зеленая раса,
     Подключившийся к солнцу поток!

     ...там и я сладкий луч преломляю,
     За овальную выпав кайму...
     Воздаю тебе, смерть, утоляю
     Пунктуальность прохода сквозь тьму, -

     Эту сущность разверстого гроба,
     Эту резкость наводки на суть...
     Ну, а вдруг это лишь - фотопроба?
     Неужели бессмыслен весь путь?

     Но ведь мир непреложно верстался!..
     И однажды, родство ощутив,
     Просто кто-то чуть раньше поднялся,
     И на память навел объектив.

     ...шевеление душ-невидимок
     Проступает за гранью ума,
     И становится больше, чем снимок,
     Колоссальней, чем память сама!

     Где сквозь оттиск зернисто и ломко
     Жизнь бугрит позитивную гладь:
     Даже если засвечена съемка.
     Даже если размыта печать.





     Свет, толченый в черной ступе...
     На ступенях у скалы
     Он сидел тогда в раздумье
     У раздутой Им золы.

     Он подыскивал простые,
     Однозначные слова,
     До скупой земли пустыни
     Опуская рукава.

     Буквы бабочек с опаской
     Правя, опрощал в тоске
     Смысл, повисший пред оглаской
     На тончайшем волоске.

     Ни пергаментов, ни хартий...

     И ползла себе змея
     По пустыне, как по карте,
     Как по книге Бытия,
     И ложился длинный-длинный,
     Безмятежный след, деля
     Безраздельные долины:
     Тут - земля, и там - земля...

     Ржа рудых грунтов урана.