а...
   Белеет музыка паучья,
   озвучивает мир зима.

   Как душно средь е„ полей,
   когда лицо в кулак сожм„тся,
   когда, пром„рзнув до корней,
   твоя душа родит уродца.

   Он будет самым дорогим
   среди детей твоих постылых,
   и будешь ты стоять над ним,
   к нему приблизиться не в силах.

   Качай седую колыбель -
   и мироздание качн„тся...
   Уж первый снег заголубел,
   а там и оттепель начн„тся...









           *      *      *

   Не видел рая, но запомнил ад,
   который из конца в конец прош„л он.
   Грустит улыбка на лице тяж„лом.
   Он сед. Ему давно за шестьдесят.

   И память смерти - в этой белизне.
   Зима. Он по нетающему снегу
   в неделю раз ид„т в библиотеку
   и не читает книжек о войне.


















               *      *      *

   Вот и опять позвонила она из больницы.
   Зимние песни за окнами. Зимние птицы.
   Стаи людские. За жизнью слепая погоня.
   - Нечего стало обуть,- сообщает спокойно.

   Скоро на выписку. Ноги распухли, чужие.
   Где вы, любимые, где вы, родные? Не слышат.
   Некого спрашивать, будто и вовсе не жили:
   так и молчат, затаились навеки, не дышат.

   Стало быть, счастье сегодня не всем по карману,
   стало быть, надо идти в одиночку...
   Не возражаю, молчу. Только, чур, без обману -
   чем оправдаю я эту - всесильную - точку?














          *      *      *

   Двери хлопают, трубы гудят -
   это быт, это улей без м„да,
   это времени медленный чад,
   это наша с тобой несвобода.

   Три аршина. Четыре стены.
   Лица близких, как сети, упруги.
   Здесь, неволей родства сведены,
   будут стариться дети и внуки.

   Красноречия кухонный чад
   никому здесь не кажется внове:
   научились молчать - и молчат
   обо вс„м, что нуждается в слове.

   Заскрежещет будильник едва -
   вспыхнет спичка, огонь засинеет...
   Чем душа в это утро жива?
   Рассказала бы - да не умеет...







   П Р О Б А П Е Р А

   Возьму-ка я да повесть напишу,
   насущные вопросы разрешу -
   они давно стоят передо мною:
   зачем жив„м и хлеб зачем жу„м,
   куда ид„м, какого чуда жд„м...
   Чернильными слезами лист омою...

   Конечно же, когда герой немил,
   когда душой и телом слишком хил
   и вообще дал„к от совершенства, -
   какой тут смех! К тому ж, герой ид„т
   туда, где ничего его не жд„т...
   И предвкушает близкое блаженство.

   Он - вечно накануне перемен.
   Но брат его, художник-супермен,
   поч„сывая грудь свою литую,
   толкует, что прошла пора чудес
   и что не вс„ то чудо, что прогресс.
   И тихо говорит: "Я протестую."
   Его подруга, женщина в летах
   (она, как видно, с миром не в ладах),
   с презреньем холодильник открывает,
   оттуда вынимает м„рзлый хлеб,
   и думает: "Как этот мир нелеп!
   И - тараканов вс„ не убывает..."



       С  Т  А  Р  О  С  Т  Ь

   Тоска глуха - не слышит не словечка,
   все доводы мои ей нипоч„м.
   Но и она - наверняка не вечна...
   Богата бабка Анна первачом.
   Она сидит в избе своей высокой,
   и рыхлый табурет под ней скрипит,
   и голосом Москвы моей дал„кой
   доверчивый при„мник говорит.
   А бабка Анна головой качает
   и поправляет ш„лковый платок -
   вдво„м со мной свой праздник отмечает,
   и дочке неприехавшей прощает,
   и - первый, горький делат глоток...














        *      *      *

   На окнах облупилась краска.
   Из были возникает сказка.
   Душа, душою, о душе...
   И таинству нужна огласка.
   Крик обретает свой сюжет.

   И - звук за звуком без помарок
   уже записан... В свой чер„д
   младенец за спиной ор„т.
   И прошлое, как перестарок,
   зевком растягивает рот.

















        *      *      *

   Не по„тся - раз и навсегда,
   не по„тся каменному горлу.
   Не подымется обратно в гору
   л„гкая и звонкая вода.

   Вечному терпенью вышел срок,
   возвратись ко мне - пускай бедою!
   Я окно застывшее раскрою,
   ч„рной стужи сделаю глоток.



















            *      *      *

   В застывшей реке затаился разлив.
   Хранит голоса заревое затишье.
   Кост„р догорает у края земли -
   спокойное пламя размеренно дышит.

   И если запеть на просторе таком,
   дыхание станет свободней и глубже.
   Теплея, волна отзов„тся легко
   весенним, неясным намереньям стужи.

   ... Дорога скрипит, и плывут подо льдом
   глубинные рыбы, и лунки чернеют
   Вед„рко возьм„м и воды зачерпн„м -
   да губы коснуться е„ не посмеют.














        *      *      *

   Вот дверь. - Дубова и глуха.
   Летай-гуляй, народ мушиный!
   Готовят к казни петуха
   в застенке кухонном мужчины.
   Они размеренно басят,
   они старательны, как дети...
   А за окном - глубокий сад
   раскинул утренние сети...
   Но керосина запах крут:
   хозяйки празднуют варенье.
   Их кропотливый, мирный труд
   похож на мира сотворенье.
   Раздолье мыслям и делам!..














           *      *      *

   Вам известна дорога назад?
   Вам известно, что звавтра случится?
   Полчаса, чтобы вырастить сад,
   полчаса, чтобы в н„м заблудиться...

   Эта плата не так велика,
   чтобы нам прекословить природе.
   Отчего же такая тоска -
   ежедневной зари на исходе?

   Целят в небо крутые стволы.
   Вот он сад мой - от края до края!
   И деревья листвою светлы
   и черны от вороньего грая.














          *      *      *

   Весна прошумит и прошепчет -
   и эхо взойд„т, как росток,
   и зимнюю землю излечит
   апреля студ„ный глоток.
   Но дело, конечно, не в этом.
   И даже не в том, что рассвет
   земля именует рассветом
   с глухих незапамятных лет.
   И даже не в том, что разливы
   прекрасны - ночей или дней, -
   а в том, что мы живы - мы живы! -
   не зная о смерти своей.















           *      *      *

   И - обернулась смерть надеждой
   и дверь открыла,
   улыбкою, слепой и нежной,
   нас примирила,
   спасла - и стала жизни проза
   мольбой, стихами...
   Я не люблю тебя - ты просто
   мо„ дыханье.




















         *      *      *

   Свобода выросла в цене.
   Есть путь - от дома к дому.
   Все Ваши беды - только мне,
   и никому другому.

   Двойной невыносимый гн„т
   не тяжелее вдвое:
   душа не знает, что крад„т, -
   сво„ или чужое.

   Не опускайте Ваших рук,
   терпенье преумножив.
   Для каждого оставлен круг
   из девяти возможных.

   Не вспомнить дома своего.
   И каждым часом губит
   неудержимое родство
   друг другу чуждых судеб.








          *      *      *

   Он верит в то, что он любим.
   И небо талое над ним
   на ближний пригород стекает.
   Ему открылся третий Рим.
   А мы с тобою вс„ грустим...
   Фальшивит скрипка, но играет.

   Мохнатый свет клю„т ладонь, -
   пусть он насытится - не тронь!
   Твой гость уедет и верн„тся.
   Из камня высечен огонь.
   Среди арены пляшет конь.
   Жив„т вода на дне колодца.














           *      *      *

   Люблю тебя, дал„кого, чужого,
   которому не сказано ни слова
   о боли, что со мною вечно рядом,
   о жизни, что была и будет адом.
   Ты ничего не знаешь, ты спокоен.
   Ты - памятник, строитель, пахарь, воин.
   А я в безделье суетном мертвею,
   не знаю ничего и не умею.
   И поделом. За то, что ты дал„к,
   за то, что в кровь я не разбила ног,
   ступая за тобой, за то, что страха
   не одолела, дура и неряха,
   вс„ растеряла - нечего беречь -
   тебя люблю я. И об этом речь.















        *      *      *

   Весна уходит не спеша.
   Цвет„т и дышит сад.
   И жизнь просторна и свежа,
   как много лет назад.

   И облака живая тень
   коснулась т„плых рук...
   Высокий соловьиный день,
   прозрачный гордый звук.

   И там, где были мы с тобой,
   с листвою ветер слит,
   и одиночества настой
   мне губы холодит.














        *      *      *

   Жизнь проходит стороной,
   опустив глаза.
   Снег осенний, проливной,
   божия роса.

   Дома не было и нет,
   не было и нет.
   Только этот мокрый след,
   только божий свет.

   Я попутчиков не жду
   и не жду щедрот:
   вс„-то на свою беду
   знаю напер„д.

   Вот она, моя судьба -
   пот и пот со лба.
   Знать, не так уж я слаба,
   да видать глупа.

   И проходит стороной,
   опустив глаза,
   свет небесный, проливной,
   божия роса...



           *      *      *

   Он не видит, что я гибну рядом, -
   он не видит, ничего не видит.
   По лицу пройд„тся цепким взглядом.
   Хлопнет дверью, прочь из дома выйдет.

   Затянулась петелька на горле -
   затяну е„ ещ„ потуже.
   Вот и вс„. А говорили: горе.
   Счастье хуже.



















             *      *      *

   Он засыпал - и комната пустела.
   И нечем было мне ему помочь.
   С лицом новорожд„нным, вм„рзшим в ночь,
   я вс„ ждала, молчала и старела.

   Как недоступен стал он и дал„к
   за гранью прожитых десятилетий...
   Он был во сне сво„м так одинок,
   как в час рожденья - или в час последний.


















          *      *      *

   И снова - только ночь вокруг.
   Ни звука, ни огня...
   Но вот - в окно тяж„лый стук
   опять зов„т меня.

   На улице черным-черно,
   и в горле ч„рный ком...
   Лишь ветер вс„ стучит в окно
   тяж„лым кулаком.



















       *      *      *

   Слушай, что я говорю:
   окна, окна на зарю.
   Только этого и надо
   в тихом сумраке распада.
   Жизнь пришла - и жизнь ушла,
   но в окне заря была
   молода и постоянна.
   Ш„л по снегу человек,
   ш„л ко мне - и целый век
   я у окон простояла.
   Их давно в помине нет,
   и сочится серый свет
   по утрам в мо„ жилище.
   Слушай, что я говорю:
   окна, окна на зарю,
   на закат, на пепелище...











      *      *      *

   Прощай, надежды нет,
   увидимся едва ли.
   Земля - какие дали...
   А неба вечен свет.

   Он нас соединит
   и памятью утешит...
   Мир молод и мятежен
   и на крови стоит.

   Простимся в тишине.
   Сквозь пальцы день сочится,
   и смерть в окно стучится...
   Не думай обо мне.














         *      *      *

   Я знаю, как страшно, я знаю -
   след в след пробираться тайком
   и ждать: эта глушь ледяная
   воспрянет речным языком!

   Нацелился глаз мутноватый...
   Кого стереж„шь, полынья?
   Да разве же я виновата,
   что он мне не дан в сыновья?

   Пускай он мудрее и зорче,
   не я этой встрече - виной.
   Что ж небо над нами - короче
   секунды одной ледяной?













           *      *      *

   Когда одно приветливое слово
   останется - отдам его тебе.
   Пускай оно жив„т с тобою рядом -
   пускай меня встречает на пороге,
   вед„т к тебе - пускай я не поверю,
   что ты захочешь мне его отдать...






















          *      *      *

   Отворите дал„кие двери,
   чтобы стать мне дал„кой и лишней.
   Поклонюсь я бессмысленной вере -
   одарил меня нынче Всевышний.

   Головою о стены не бьются,
   а стоят возле них и мертвеют,
   если песни уже не поются,
   если губы сказать не умеют.

   А земля велика и пустынна,
   и отчаяньем в меру богата.
   Не найд„тся для матери сына.
   Для сестры не отыщется брата.













           *      *      *

   Ты недостоин моего страданья,
   прощенья моего или суда.
   И жажда речи пустотой молчанья
   уже сменилась раз и навсегда.

   И мне любовь твоя давно постыла.
   Зачем же - близкий, нелюбимый, ты -
   вся жизнь моя, и молодость, и сила -
   вплоть до последней - болевой - черты?



















           *      *      *

   Я всегда найду себе спасенье -
   даже в этой муке без конца,
   в тихой песне, славящей терпенье,
   в ясной бездне твоего лица.

   Я готова к самому простому:
   утро - встретить, вечер - проводить...
   За тобою выхожу из дому,
   чтобы дверь плотнее затворить.


















            *      *      *

   Не надо жалости. Я большего достойна.
   Ты жив ещ„, ты молод - я спокойна.

   И вс„ ж - судьбы и горла попер„к
   вста„т та боль, что ты во мне бер„г.

   А мы вс„ те же нынче, да не те -
   желания доступней суете.

   Но дружбы древний труд - за часом час -
   и созда„т, и защищает нас.

















          *      *      *

   Мы друг другу ещ„ суждены,
   наши встречи - ещ„ не преданье.
   В тридесятую степень весны
   мы возводим простое страданье.

   Начиналась покоем снегов
   эта ясная, властная смута.
   Разве это спасение - кров,
   где рожденье и гибель - минута?


















        *      *      *

   Останься в памяти моей,
   хотя бы в памяти останься.
   Слепою силой постоянства
   останься в памяти моей.

   Всем одиночеством любви
   прошу, не требуя пощады.
   Меж нами больше нет преграды.
   Хотя бы в памяти - живи.



















    *      *      *

   Оковало стужею
   т„плое жиль„...
   Говори, я слушаю,
   думаю - сво„.

   Говори, я слушаю,
   думаю - о том,
   что студ„ной стужею
   потянуло в дом...

   Что по щелям - утлые
   прячутся мечты...
   Что на окнах лютые
   зимние цветы...

   Говори, я слушаю.
   Каждому - сво„.
   Шито-крыто стужею
   слов твоих шить„.








        *      *      *

   Метели злая благодать!
   Все дни, все ночи напрол„т
   меня к земле твой ветер гн„т.
   За болью боль, за пядью пядь...

   Дороге белой, ледяной
   от шага этого теплей...
   Я стану сильной и немой.
   Я стану тишиной твоей.



















        *      *      *

   Давно пора окаменеть,
   ослепнуть, онеметь.
   Стою - в земле уже на треть -
   уже не шевельнутся впредь
   и счастья не стерпеть.
   Разлукой пробую дышать -
   уже нельзя любить.
   Вс„ невозможней сделать шаг,
   чтобы остаться жить.


















            *      *      *

   Бессмыслица. И на исходе ночь.
   Устала память - ей невмоготу.
   И все ответы сходятся точь-в-точь:
   я множу пустоту на пустоту.

   Не надо ничего. Не надо дня.
   Пусть ни души отныне, ни огня,
   пусть длится это т„мное пространство,
   где так привычно жить, себя виня
   в грехах чужих, свой л„гкий крест храня, -
   и не роптать на это постоянство.
















            *      *      *

   Твоя любовь меня не защитила,
   и слова свет пути не указал.
   Мне век людской не в пору - слишком мал,
   мне тьмы тысячелетий не хватило.

   Упрямое перо скрипит - не гн„тся,
   вс„ ищет, где хлебнуть добра и зла.
   Я ничего ещ„ не поняла,
   а времени уже не оста„тся.

   Доверчиво отдавшись суете,
   свою судьбу растратив, как попало,
   я говорю, что мне и счастья мало...
   Я говорю, да все слова не те.














             *      *      *

   Вот лестница - ленива и темна,
   и город затаился у окна,
   которое я резко распахну...
   Оставь мне тишину. И боль - одну,
   протяжную, слепящую... Смотрю -
   и камень серый слышу, и зарю,
   и перепалку сгорбившихся крыш...
   Я слышу вечер. Слышу: ты молчишь
   и жд„шь прихода ночи... Дождь и дождь.
   Я слышу, как ты медленно ид„шь.
   Твой шаг созвучен счастью моему.
   Остановлю мгновение, пойму...
















    *      *      *

   Я иду
   твоей зимой -
   ч„рной,
   горькой,
   и немой,
   чтоб в е„ сугробы лечь,
   чтоб мороз сковал мне речь.
   Мне ничей не дорог кров
   и ничьих не надо слов, -
   я иду
   твоей зимой -
   ч„рной,
   горькой
   и немой.













              *      *      *

   Здесь каменеет не одна страница
   домов и улиц, улиц и домов.
   И облака доверчивая птица
   исчезла, чтоб весною возвратиться,
   едва земли угадывая зов.

   И вс„-то нам выламывает руки
   желание пристанища, родства,
   когда снега цветут по всей округе,
   когда часы - от муки и до муки -
   вс„ цедят нам бесправье и права.

   И вечность - наваждение, приманка...
   И капля точит камня дикий плод...
   Но душ свободных гордая осанка -
   холопства та бессмертная изнанка,
   которая однажды нас спас„т.


   Прид„т весна - она уже в предместье -
   зимы прерв„тся сумрачная нить.
   Стихает свет в тво„м ответном жесте...
   Но я не верю в смерть, когда мы вместе,
   я приучаю будущее жить.




         *      *      *

   В какой-нибудь жизни другой
   я буду высокого роста.
   Вс„ станет мне ясно и просто
   в какой-нибудь жизни другой.

   А в этой приземистой мгле
   качается мир и двоится...
   Чужие и близкие лица...
   Мечтайте о завтрашнем дне!


















                    *      *      *

   Был ли дом у него, он не помнит. Какие-то лица
   над постелью его проступали сквозь детские сны...
   Он в себя не глядит - обмирает - проснуться боится,
   и года для него, как рубашки былые, тесны.

   Это он, это он нарастил сво„ тело худое,
   это он из пророков в глупцы навсегда угодил.
   Он в себя не глядит и вопросом не мучится "кто я?"
   Он в два пальца свистит и потом засыпает без сил.

   А во сне поднимается долго по серым ступеням -
   снова мать с фотографии ломкой навстречу ид„т...
   И становится ясная боль всемогущим терпеньем -
   улыбается он, улыбается ночь напрол„т...














                 *      *      *

   Взял со стола фотографию - выбросил прочь:
   хватит глядеть на лицо, ненавистное мне!
   То-то, жена дорогая и милая дочь,
   скоро ль сгорите, любимые, в адском огне?

   Все в одиночку погибнем... - Он плачет и жд„т.
   Курево кончилось, целая ночь впереди...
   Пусть хоть она, ненавистная, снова прид„т, -
   снова она - ненаглядная, как ни крути...


















  Б  О  Л  Ь  Н  И  Ц  А

   Кисло-сладкий сло„ный запах
   ходит-бродит на задних лапах,
   открывает тугую дверь...
   Что нам надо, чего мы ищем?
   Вот - душа, вот - е„ жилище.
   Как в норе, затаился зверь.

   Заходите, гостите недолго.
   Потемнело лицо и наволгло...
   Стало ясно, чего хочу:
   эту дверь распахнуть однажды.
   Не бывало сильнее жажды.
   А за вс„ - потом заплачу.














          *      *      *

   Жив„тся, вс„ ещ„ жив„тся...
   Сосед не выдержит - просн„тся
   и треснет в стену кулаком.
   И глухо небо отзов„тся,
   и встанет звук, как в горле ком.
   Тяж„лый, на дверях засов.
   Скрипит и дышит половица.
   И ночь высматривает лица,
   вс„ говорящие - без слов.
   А мы с тобой без них - никак:
   вс„ в пустоту кричим, во мрак... И силимся сказать такое,
   что бесполезно говорить.
   Мы немощны - и нечем крыть.
   И время движется немое...













            *      *      *

   О свет самозванства над головой!
   Упрямое солнце пошло по кривой.
   Реб„нок подул - и соломка по„т...
   Слепящий, горячий и радостный гн„т!

   И гибель земли отступает опять -
   о только бы верить, о только б играть!
   И л„гкую дудочку люди берут -
   не прерывается музыки труд.

   Под облаком смерти, в удушье, в бреду
   соломка по„т и отводит беду.
   Упрямое солнце пошло по кривой.
   О свет самозванства над головой!













   Г А Д К И Й У Т ‚ Н О К

   Покинут осень лебеди -
   взлетят из камыша,
   чтобы ут„нку гадкому
   глядеть, едва дыша,
   вослед живому облаку,
   летящему на юг...
   Как страшно в одиночестве
   среди дождей и вьюг!

   И вот уже кругом зима,
   и озеро во льду...