НАТАЛИЯ    ГЕНИНА
   Пятый угол


   Москва 1996




           *      *      *

   Упругий звон да серый блеск...
   А время-то ид„т.
   Не пилится упрямый лес -
   из-под пилы раст„т.

   Его стволов не сокрушить,
   пока - один за всех -
   он защищает право жить,
   как самый смертный грех.



















                  *      *      *

   Мы нашим праздником уже по горло сыты.
   Нигде не можем от него найти защиты.
   Мы только в стену всаживаем гвоздь.
   Мы только время собираем и горсть.
   Входя в про„м вечерней тишины,
   мы только светом сумрачным сильны.
   Мы только ищем вс„, да не найд„м
   дорогу ту, которой мы ид„м.



















                 *      *      *

   Это вс„-таки лучше, скажу, чем тюрьма, -
   здесь хотя бы прогулки границ не имеют.
   Отчего же ряды наши быстро редеют
   и российская воля нас сводит с ума?
   Не пойм„шь, то ли дождь, то ли снег, то ли плач,
   монотонный, негромкий... Мы втиснуты, вжаты
   в наш бескрайний простор, где в преддверии жатвы
   плодоносны идеи. Под горку, да вскачь,
   с бубенцами и песнями! - к этой езде
   с малолетства приучены - нам ли бояться?
   То ли дождь, то ли снег, то ли плач - не дознаться.
   Помутнела река, и по черной воде
   кто-то тихо ступает... врастают кресты
   в купола, оживают кремл„вские своды...
   И тревожною горечью близкой свободы
   Гефсиманские полнятся наши сады.












            *      *      *

   Живу согнувшись, как в утробе,
   и мне темно, темно, темно.
   И - меньше пятизначной дроби -
   слепое светится окно.

   Мне б разогнуться, распрямиться,
   но так мала моя тюрьма,
   и далеко родные лица,
   и сводит тишина с ума.

   Ещ„ не слова здесь, ни звука,
   и будущее под замком,
   и эта медленная мука
   не овладела языком.

   И, втиснутая в сонный камень,
   как гвоздь под молотком, я жду.
   Родившиеся стариками
   живучи на свою беду.

   Ещ„ покажется рожденье
   надеждой на короткий миг...
   И шаг мой первый, и паденье -
   вс„ впереди, как первый крик.



         *      *      *

   Тень фонаря спешит за мной,
   и льн„т к плите плита,
   и резок этот зимний зной.
   Звезда восходит над звездой,
   и вниз глядит звезда.

   Сегодня утром здесь стоял,
   вмерзая в снег, народ.
   Безмолвный Выставочный зал
   качается-плывет...

   Дома бескровны и черны,
   и сад огромный пуст.
   Какие нынче видят сны
   ценители искусств?

   Уходит в прошлое уют,
   в котором можно жить.
   Что - похоронки? - вс„ идут.
   И страшно дверь открыть.








           *      *      *

   В августе, зардевшись от веселья,
   нацепив на плащик триколор,
   слышу за собой: "Мели, Емеля!
   Кто ещ„ не пойман, тот не вор".
   Полыхнула спелая малина,
   затаилась в подполе братва.
   Киснет человеческая глина,
   и дорожка торная крива.
   То ли снова кровью нас умоют,
   чтобы век свободы не видать,
   то ли новой верой успокоят,
   чтобы было радостно страдать.
   День грядущий, т„мный и сутулый,
   баррикадным прошлым не гнушась,
   на меня глядит в упор, как дуло.
   Соглядатай в тень глухую - шасть...
   Вечная отчизна терпеливо
   ожидает неразумных, нас.
   Августовский т„плый голос ливня
   прозвучал однажды - и погас.







         *      *      *

   Везде чужбина. Отрывая
   глаза от будничных щедрот,
   пойми: ни ада нет, ни рая,
   а только медленный исход.

   Ступай и ты, куда прид„тся,
   ступай, кочевник и изгой.
   Тяж„лый камень инородства
   кати легко перед собой.

   И ты пойм„шь, глотая сл„зы
   и обращаясь в пыль и прах,
   какие грозные колоссы
   брели на глиняных ногах,

   какая сладкая отрава
   поила души и тела,
   какая рухнула держава
   и нас едва не погребла.

   Лети - с чужбины на чужбину, -
   ключи от дома передай
   тому, кто долго глядя в спину,
   тебе сулит дорогу в рай.





      *      *      *

   Ездить на велосипеде,
   есть бананы, будто хлеб,
   и забыть о нашем бреде
   и о том, что мир нелеп.

   Сквозь готические храмы
   тихо на небо взирать,
   и забыть про наши раны,
   и забыть про "вашу мать".

   Но опять свербит под кожей,
   манит родина, как грех.
   Не дозрела я, ну что же,
   до таких, как здесь, утех.

   Слишком радостно и сыто
   мне, клейм„нной, неживой.
   У разбитого корыта
   слаще мне голодный вой.

   Обменяю я валюту
   на родимые рубли
   и до дна допью цикуту -
   что ж, душа моя, живи!



         *      *      *

   Давайте дрожать и молиться,
   молиться и снова дрожать.
   Кривое перо очевидца
   легко ли в руке удержать?

   А наши родные пенаты
   со временем станут трухой,
   и в бронежилетах солдаты
   дадут нам и хлеб, и покой.

   Вдова себя высечет снова -
   и все облегч„нно вздохнут,
   ведь пряника нету иного,
   чем сладкий карающий кнут.

   Милее обители нету,
   чем эта разруха и мрак.
   Так что же мы рыщем по свету,
   как стаи бездомных собак?..









          *      *      *

   Текут по венам поезда,
   и землю пьют стальные трубы,
   в стаканах - красная вода,
   и к ней уже привыкли губы.

   Разрыта память и в глазах
   стоят могилы и могилы...
   О вечный стыд, о вечный страх -
   мы тоже, тоже так могли бы!..

   Угарным газом насыщ„н,
   усталый мозг ослабевает,
   его вс„ больше клонит в сон,
   что делать с жизнью, он не знает.

   И, на краю оврага встав,
   как перед выстрелом, однажды
   за вдох один, за скрежет трав,
   за боль - беспамятство отдашь ты.






       *      *      *

   Живите - я вам не помеха,
   живите - я вам не чета.
   Свобода - какая потеха,
   когда у дверей нищета.

   С натугой слова выдувая,
   как мыльные пузыри,
   я плачу, ещ„ живая,
   при первых лучах зари.

   Не скоро ещ„, не скоро
   привидятся пять хлебов
   и тяжкую ношу позора
   возьм„тся нести любовь.

   Мы думали, наши предки
   за нас расплатились сполна.
   Они повернули реки,
   их вычерпали до дна.

   Они города и веси
   окутали вечным сном...
   Стоящий у края бездны,
   и весел, и невесом.

   Стоящий у края бездны
   уже не боится вдохнуть:
   он - птица, он - свет небесный,
   и долог небесный путь.



        *      *      *

   За порог - и нету страха.
   Горло прочищает птаха,
   звонко будет петь.
   А на небе - поволока.
   Кто-нибудь увидит Бога
   и раскинет сеть.

   Продолжайся, ад кромешный, -
   жизни свет, горячий, грешный,
   пляшет на лице.
   Вс„ ид„м сквозь мрак и морок.
   Господи - уже под сорок!
   Праздник жд„т в конце.














      *      *      *

   Ещ„ не время умирать,
   а жизнь уже ушла.
   И не исписана тетрадь,
   лежит - белым-бела.

   И дремлют ч„рная вода
   и белизна бер„з.
   Слова спешат, как поезда,
   чтоб рухнуть под откос.

   Везде дороги да пути,
   живи - не надоест.
   Куда мне, Господи, идти?
   Отечество окрест...














             *      *      *

   Ещ„ раст„т сознание вины
   и от дорог непройденных усталость...
   Мне родиною стало полстраны,
   мне полстраны чужбиною осталось.

   Любимых лиц замкнувшаяся цепь
   легка своею тяжестью привычной.
   Леса густеют. Золотится степь.
   Жив„т земля в тоске многоязычной.

   Как хочет вс„ вокруг заговорить -
   быть понятым... Но мир во мне расколот.
   И невозможно словом примирить
   пустыни жар и океана холод.













          *      *      *

   В крови сгущаются леса,
   и лепет лета вс„ яснее.
   Земля жив„т - что будет с нею?
   Какие крепнут голоса!

   Щедрее щедрого судьба -
   костыль калеке даровала:
   он - царь, он вышел из подвала,
   чтобы найти себе раба.



















            *      *      *

   Где-то счастья вечная подкова
   вс„ стучит по пыльным мостовым,
   где-то лебединый кроткий дым
   в небе дышит и не знает крова.
   Где-то с гор срывается река,
   где-то мысль жив„т еще пока,
   горяча и ко всему готова.
   Впереди ещ„ - века, века...
   Будто кол, стоит в земле строка
   в этот год, до рождества Христова.

















         *      *      *

   Глухие углы безутешны,
   и горек родительский кров.
   Спасительной болью надежды
   мы живы во веки веков.

   Равнинная память окрепла,
   лицом повернулась впер„дтуда, где сквозь марево пепла
   к вершине вершина раст„т.

   Там быстрее реки горбаты,
   до солнца - рукою подать.
   И радостно просит растраты
   души каменеющей стать.

   И вс„-таки - что же мне делать
   со словом, что стынет в краю,
   где песне, морозной и белой,
   доверили юность мою?








            *      *      *

   Боль - безысходная - свободы...
   Здесь камень сделался душой
   и времени отвесны своды.
   Здесь храм как глаз сторожевой
   следит за плавным и протяжным
   движеньем крыльев на востоктуда, где сном многоэтажным
   прозрачен город и высок.

   Стою на горном перекр„стке
   двух судеб, спевшихся в одну,
   стою под ветром этим хл„стким,
   пересекающим страну...















 В     Г  О  Р  А  Х

   Два вдоха, два глотка -
   надежды не растрать -
   травы усталой прядь
   раст„т сквозь облака.
   Снег, словно соль земли,
   на склонах...Погляди,
   вот - небо. Мы пришли.
   Две бездны впереди.




















            *      *      *

   Когда засн„шь до полусмерти,
   нахлынет утро и спас„т.
   Дороги горной милосердье
   вед„т к последней из высот.

   Ни шагом не солгать, ни жестом.
   Пружинит - на ветру - туман.
   В движении прямом и резком
   не может прятаться обман.

   Вс„ выше, выше...Тесный воздух
   уже подвижен, разряж„н.
   И ветка высохшая - посох,
   и небо с четыр„х сторон.

   Обрыв раскатистый и зычный -
   как продолжение пути.
   И чувств простых косноязычье
   жив„т и требует: лети!

   Поток пространства - боли свежесть -
   нагнуться, зачерпнуть, испить...
   Произнес„нной стала нежность,
   а слово надо искупить.



           *      *      *

   Ни слуху больше - и ни духу...
   Где этот дом? Где этот дым?
   Земля похожа на старуху
   с тяж„лым локоном витым.

   Лоза кренится...Камни шепчут,
   речную жизнь боготворя...
   И неба раскал„нный жемчуг
   глаза мне застит... Здесь заря

   всегда брала меня за горло
   и диктовала зло: "Живи!"
   И - вновь скалистый профиль гордый
   замешан на речной крови...

   Но только где тот дом дал„кий?
   Но где высокий, т„плый дым?
   Тяж„лый взгляд, да сумрак бл„клый,
   да плач над именем твоим...









              Г  Р  У  З  И  Я

   Мы мчимся в апрельском автобусе тряском,
   и солнцем дорога дневная размыта,
   и хочется думать, и сразу - о разном,такое пространство внезапно открыто.

   Оно высоко поднимается, круто,
   оно расцветает, назад улетая...
   И жизнь называется словом "минута",
   и эта минута такая простая...

   Где дремлет всевидящий Светицховели,
   где плавный восход его кажется резок,
   мгновенье - у глаз вековых на прицеле:
   вот-вот они глянут пронзительно с фресок!











       *      *      *

   Вокзальный перегар.
   Сквозь полог ночи рваный,
   как нам любезен странный
   бродяжничества дар!
   Всего-то в поезд сесть...
   Как вм„рзли в землю тени!
   Перронов запустенье -
   и лиц - мгновенных смесь.
   Привычно - по ночам
   за часом час итожить.
   Раз нечего продолжить,
   вс„ надо вновь начать.
   Когда карман не пуст,
   над„жней путь, и вс„ же -
   надежды не дороже
   монеты звонкий груз.
   Не поднимая глаз,
   краснеет безбилетник -
   найд„тся проповедник
   из каждого из нас.
   Чем заручиться впредь?
   В поруках мало проку.
   Нежданную дорогу
   как нам предусмотреть?
   Сквозь проповедей спесь
   веди судьбу слепую
   впер„д - напропалую!
   Всего-то - в поезд сесть...


          Б Е З     П О С В Я Щ Е Н И Я

   1.
   Тихим шагом уходят деревья...Тепло покидая,
   мы за ними ид„м - этой улицы больше не будет.
   Перел„тные души, какого вам надобно рая?
   Что за крыша укроет тебя, заблудившийся путник?

   Переспели овраги, и солнцем пресытилась почва.
   На просторах причудливых дни затерялись - не сыщешь.
   Новый дом возвели, как положено, быстро и прочно, -
   только ветер один между стенами стылыми свищет.

   Мы уходим, а следом за нами - деревья и травы...
   Даже листьев движенье - и то повторить невозможно.
   О, какие напишутся лица, и песни, и главы -
   в одиночестве людном, овеянном пылью дорожной...












   2.
   Белокровье зимы - вот причина, что клонит ко сну
   этот город, где высятся эти тяжелорукие краны.
   Но из пальца не высосать солнца - помянем весну,
   подростковый фальцет е„ - резкий, тревожный и пряный.

   На бетонной стене чей-то профиль гнездо себе свил,
   как на мраморе, - так и жив„м по квартирам, по норам.
   Мускулистые камни вздымаются - хватит ли сил
   их душой наделить, совладать с их засильем и вздором?

   Ты - один среди них, ты - один никому не чета.
   С верной тенью своей ты поделишься хлебом насущным
   и под собственным солнцем сгоришь. А твоя нищета
   будет зваться свободой в каком-то дал„ком грядущем.















   3.
   Я найду эту землю, найду среди гор и лесов
   и, поднявшись по лестнице - старой,  живой,  деревянной,постучусь  в  эти
двери, и гроздья чужих голосов
   т„плым соком нальются, очнутся родн„й безымянной.

   Пусть Мтацминды высокая тень вырастает опять
   над живыми огнями, над водами в русле упругом.
   Невозможно на зыбкой и чуткой границе стоять -
   между кровью и кровью, между звуком летящим - и звуком.

   Что могу я? Куда меня улиц названья ведут?
   Что ни имя - то свет, что ни имя - то сл„зы и сл„зы.
   Пядь небесная, п„строго счастья земного лоскут,
   и пространства глоток - от поэзии лютой до прозы.















      *      *      *

   Долгие реки терпенья
   небом до края полны.
   Произрастает репейник
   в разных широтах страны.

   Нет ни отца и ни сына,
   дух одинок и не свят.
   Чу! Проскрипит паутина,
   сумерки заговорят...

   Мальчик, вытягивай шею,
   чуя погибших следы!..
   Что я расслышать сумею,
   стоя у т„мной воды?














            *      *      *

   На бесприютном языке младенца
   сказать намного проще о любви,
   чем, продираясь сквозь древесный шорох
   владений вековечных словаря,
   пытаться объяснить сво„ дыханье -
   отпаивать своей горячей кровью
   зверьков, рожд„нных оттиском свинца.
   Дать имена всему, что безымянно, -
   чтоб явью стал глубокий сон рассудка?
   Но Лермонтов когда-то произн„с:
   " Люблю отчизну я..." - и не добавил
   ни слова больше. Только пулю принял,
   чтобы остаться с нами навсегда.














                *      *      *

   Оглянись на восток - наплывает Колхида.
   Снова солнца зерно из земли проросло -
   поднимается луч... Снова полночь забыта
   и в руках молодых тяжелеет весло.

   Оттого и по„тся, что в небе высоком
   отзывается голос и берег дал„к,
   что земли этой чашу, полную соком,
   кто-то выпить пытался - и выпить не смог.



















            *      *      *

   Иду туда, куда идти нельзя, -
   несоразмерны шаг и расстоянье.
   Но надо жить, когда дано дыханье.
   В круг молчаливый собраны друзья.

   Как не остаться мне у них в долгу?
   Как мне отдать им больше, чем имею?
   Я вижу то, что видеть не умею.
   Я помню то, что помнить не могу.


















       *      *      *

   Чужая дочь моею станет,
   чужая истина обманет,
   чужим словам найду приют.
   Но нет родства, как нету чуда.
   Кто знает, кто я и откуда,
   когда меня повсюду ждут.

   Везде мне дом, везде забота
   встречать и провожать кого-то,
   не знающего обо мне.
   Чужим отчаяньем богата -
   и своего уже не надо.
   И свет чужой в мо„м окне.













          *      *      *

   Живой воды хлебн„м из блюдца -
   родное время воскресим.
   Ступени ч„рные прогнутся,
   погаснет в лампе керосин.

   Зайд„те - и за стол со мною
   усядетесь... И в темноте
   нам жизнь покажется иною,
   не обреч„нной суете.

   Цветы и листья на обоях
   сменились мраком голубым.
   И стало меньше чуть не вдвое
   меж нами тех, кто был любим.

   Растратчица, теперь ты знаешь,
   куда глядеть и что поч„м, -
   зачем же ты опять теряешь
   тот свет, что прошлым возвращ„н?

   Зачем ты просишься в упряжку,
   несущуюся вникуда?
   А позади вздыхают тяжко
   отброшенные прочь года...

   И снова - л„гкости отрава:
   не оглянуться - убежать -
   себя забыть, не помня права
   к бессмертию принадлежать.

         *      *      *

   Не так уж плохо мне жив„тся.
   Есть дом, а в доме есть друзья.
   Я крикну - эхо отзов„тся,
   живой воды забь„т струя...
   Не так уж плохо мне жив„тся
   на дне глубокого колодца.























            У  Т  Р  О

   Ягоде спелой спокойно и сладко...
   Что за кустарник - железная хватка?

   Что за синица свистит наразрыв,
   сразу полнеба для взгляда закрыв?

   Кто защитит меня или осудит?
   Нету вокруг никого и не будет.

   Солнце огн„м полыхн„т молодым -
   горький туман над земл„й или дым...
















            *      *      *

   Нацелился тяж„лый объектив -
   реб„нок рв„тся прочь и громко плачет...
   Студ„ный сад углы глухие прячет,
   бесцветен взгляд светила и ленив.
   И вглубь души уходит санный след...
   И в пелене живой седого ветра
   качается серебряная ветка...
   Фотограф щ„лкнул раз - и детства нет.



















         *      *      *
                                      Т. Бекишвили

   За вс„, в ч„м не был виноват,
   расплачиваться - вспоминая,
   какой вынашивает ад
   душа земли, ещ„ немая.
   Нам только снятся голоса.
   Глядят, наполнены пространством,
   и памятью, и постоянством
   тоски глубокие глаза.



















              *      *      *
   1.
   Осень. Стылая дорога
   вязкой глиной дышит.
   Вот и смерть твоя до срока
   постучалась. Тише...
   Сл„з не будет. Будет полночь
   вечной, как сиротство,
   где ничь„ уже не в помощь
   с тем - ушедшим - сходство...

   2.
   И враги не враги, и друзья не друзья...
   Невозможно без них, да и с ними нельзя.

   Снова смерти твоей я касаюсь рукой -
   это ночь, это мрамора вечный покой.

   Ни огня, ни души. Ни души, ни огня.
   Каменею и жду: позов„шь ли меня...









                  *      *      *

                       Памяти моего деда, И.Шпинеля

   Когда мясистым знойным дн„м беззвучно тлеет воздух
   и вспыхивает ветошь лет под солнцем молодым,
   я слышу твой упрямый шаг и твой горячий возглас,
   и подступает пустота к глазам моим седым.

   Я, жизнь прожившая в тебе, - в земле твоей отныне.
   Ты тоже был моим отцом, ты тоже дал мне власть -
   искусства вечную тщету: искать среди пустыни -
   и находить воды глоток, и пить е„, и клясть.

   Бог знает, в ч„м моя вина. Я поздно повзрослела.
   Я оглянулась на бегу, да повернуть нельзя.
   И ты вдогонку мне кричишь: мол, в этом вс„ и дело.
   А где-то бродит ветерок, меж лицами сквозя...

   Как можно гору разделить? Как появиться дважды
   на свет, кричащим и немым, с младенческим лицом?
   Июль в разгаре. Мы жив„м. Мы высохли от жажды.
   Я о глотке воды прошу перед твоим крыльцом.







        *      *      *

   Безумство трезвого ума -
   навязчивая тема жгуч