глаз...
	Все соседи просто ненавидят нас.
	А нам на них наплевать,
	У тебя есть я, а у меня - диван-трава.

	Платина платья, штанов свинец
	Душат только тех, кто не рискует дышать.
	А нам так легко. Mы наконец
	Сбросили все то, что нам могло мешать.

		Остаемся одни,
		Поспешно гасим огни
		И никогда не скучаем.
		И пусть сосед извинит
		За то, что всю ночь звенит
		Ложечка в чашке чая.

	Ты говоришь, я так хорош...
	Это от того, что ты так хороша со мной.
	Посмотри - мой бедный еж
	Сбросил все иголки. Он совсем ручной.

	Но если ты почувствуешь случайный укол,
	Выдерни занозу, обломай ее края
	Это от того, что мой ледокол 
        Не привык к воде весеннего ручья.

		Ты никогда не спишь.
		Я тоже никогда не сплю.
		Наверное я тебя люблю.
		Но я об этом промолчу,
		Я скажу тебе лишь
		То, что я тебя хочу.

	За окном - снег и тишь...
	Мы можем заняться любовью на одной из белых крыш.
	А если встать в полный рост,
	То можно это сделать на одной из звезд.

	Наверное, зря мы забываем вкус слез.
	Но небо пахнет запахом твоих волос.
	И мне никак не удается успокоить ртуть,
	Но если ты хочешь, я спою что-нибудь.

		Ты говоришь, что я неплохо пою.
		И, в общем, это то, что надо.
		Так это очень легко.
		Я в этих песнях не лгу,
		Видимо, не могу.
							61.

	Мои законы просты -
	Мы так легки и чисты.
	Нам так приятно дышать.
	Не нужно спать в эту ночь,
	А нужно выбросить прочь
	Все, что могло мешать.

							62.

		ПЕСЕНКА НА ЛЕСЕНКЕ

	Хочешь, я спою тебе песенку
	Как мы вчетвером шли на лесенку?
	Митенька с Сереженькой шли в краях,
	А в середке Настенька шла да я.

	Впереди себя бежал
			вверх по лесенке
	И такие пел песни-песенки.
	И такие пел 
		песни-песенки.

	- Не ворчи, Сереженька, не ворчи!
	Ухаешь, как филин в глухой ночи.
	Да не ной, Сереженька, ох, не ной -
	Холодно зимой - хорошо весной!

	- Да я не ною, Сашенька, не ворчу.
	Да может быть я, Сашенька, спеть хочу.
	Силушку в руках нелегко согнуть,
	А вот песенку пока что не вытянуть.

	Да помнится ты, Саша, ох, как сам скрипел,
	Прежде, чем запел, прежде, чем запел.

	Я бегу с тобой по лесенке,
	Даже может, фору в ноге даю!
	Только, может быть, твоя песенка
	Помешает мне услыхать свою.

	Так бежали мы, бежали
				вверх по лесенке
	И ловили мы песни-песенки.
	И ловили мы
		    песни-песенки.

	- Ой, не спи ты, Митенька, не зевай. -
	Делай шире шаг да не отставай.
	Не боись ты Митенька, не боись!
	Покажи нам, Митенька, чем ты любишь жизнь.

	- Да не сплю я, Сашенька, не боюсь!
	Да только как прольюсь, сей же час споткнусь.
	Я ж наоборот - хорошо пою,
	Да ногами вот еле топаю.

	Да помнится, ты, Саша, когда сам вставал,
	На карачках полз да слабину давал.
	А теперь с тобою куда дойдешь?
	Жмешь себе вперед, никого не ждешь.

	Так бежали мы, бежали 
				вверх по лесенке,
	На плечах несли песни-песенки.
	На плечах несли
			песни-песенки.
							63.

	- Ой, не плачь ты, Настенька, не грусти -
	В девках все равно себя не спасти.
	Вяжет грудь веревкою грусть-тоска.
	А ты люби хорошего мужика!

	Все как трижды два, значит - глупости.
	А в девках все равно себя не спасти.
	Все вокруг груди, как вокруг стола.
	Да какие ж, Настя, важней дела?

	- Да я не плачу, Сашенька, не грущу,
	Да тоску-занозу не вытащу.
	А мне от тоски хоть рядись в петлю.
	Что мне мужики? Я тебя люблю.

	Да я б вокруг стола танцевать пошла,
	Да без тебя никак не идут дела.
	Сколько ж лет мне куковать одной?
	Душу мне до дыр ты пропел, родной.

	Так бежали мы, бежали
				вверх по лесенке.
	Да только как теперь допеть эту песенку?

	А зачем допеть? Пел бы без конца.
	Без меня ж тебе не спрыгнуть, не выбраться.
	Ты же, брат, ко мне на всю жизнь зашел.
	Знаешь сам, что все
			    будет хорошо.

	Как по лезвию
			лезем лесенкой
	За неспетою песней-песенкой.

	Да как по лезвию
			лезем лесенкой
	За неспетою
		    песней-песенкой.
							64.

			ОСЕНЬ
	               	
	        Ночь плюет на стекло
	                            черным.
	        Лето прошло.
	                    Черт с ним.
	        Сны из сукна.
	        Под суровой шинелью спит Северная страна.
	        Но где ты, весна?
	        Чем ты сейчас больна?

	        Осень. Ягоды губ
	                           с ядом.
	        Осень. Твой похотливый труп
	                                     рядом.
	        Все мои песни июня и августа
	        Осенью сожжены.
	        Она так ревнива в роли моей жены.

		Мокрый табак. Кашель.
		Небо как эмалированный бак 
					с манной кашей.
		И по утрам прям надо мной
		Капает ржавый гной.
		Видно, Господь тоже шалил весной.

	        Время бросать гнезда.
	        Время менять звезды.
	        Но листья, мечтая лететь рядом с птицами,
	        Падают только вниз.
	        В каждом дворе осень дает стриптиз.
	
	        Кони мечтают о быстрых санях.
	        Надоела телега.
	        Поле - о чистых, простых простынях снега.
	        Кто смажет нам раны
	        И перебинтует нас?
	        Кто нам наложит швы?
	        Я знаю - зима в роли моей вдовы.
							65.

                     РЖАВАЯ ВОДА

             Красной жар-птицею,
                     салютуя маузером лающим
             Время жгло страницы,
                     едва касаясь их пером пылающим .
             Но годы вывернут карманы -
                     дни, как семечки,
                     валятся вкривь да врозь.
             А над городом - туман.
             Худое времечко
                     с корочкой запеклось.
     
             Черными датами
                     а ну, еще плесни на крышу раскаленную !
             Лили ушатами
                     ржавую, кровавую, соленую .
	     Годы весело гремят пустыми фляжками,
                     выворачивают кисет.
             Сырые дни дымят короткими затяжками
                     в самокрутках газет.

             Под водопадом спасались, как могли,
                     срубили дерево.
             Ну, плот был что надо,
                     да только не держало на воде его.
             Да только кольцами года
                     завиваются
                     в водоворотах пустых площадей.
             Да только ржавая вода
                     разливается
                     на портретах Великих Дождей.

             Но ветки колючие
                     обернутся острыми рогатками.
             Да корни могучие
                     заплетутся грозными загадками.
             А пока вода-вода
                     кап-кап-каплею
                     лупит дробью
                     в мое стекло.
             Улететь бы куда белой цаплею !
                     Обожжено крыло.

             Но этот город с кровоточащими жабрами
             надо бы переплыть ...
             А время ловит нас в воде губами жадными.
             Время нас учит пить.
							66.

				ПОЕЗД
               
	        Нет времени, чтобы себя обмануть,
	        И нет ничего, чтобы просто уснуть,
	        И нет никого, кто способен нажать на курок.
	
	        Моя голова - перекресток железных дорог.
	
	        Есть целое небо, но нечем дышать.
	        Здесь тесно, но я не пытаюсь бежать.
	        Я прочно запутался в сетке ошибочных строк.

	        Моя голова - перекресток железных дорог.

	        Нарушены правила в нашей игре,
	        И я повис на телефонном шнуре. -
	        Смотрите, сегодня петля на плечах палача.

	        Скажи мне - прощай, помолись и скорее кончай.

	        Минута считалась за несколько лет,
	        Но ты мне купила обратный билет.
	        И вот уже ты мне приносишь заваренный чай.

	        С него начинается мертвый сезон.
	        Шесть твоих цифр помнит мой телефон,
	        Хотя он давно помешался на длинных гудках.

	        Нам нужно молчать, стиснув зубы до боли в висках.

	        Фильтр сигареты испачкан в крови.
	        Я еду по минному полю любви.
	        Хочу каждый день умирать у тебя на руках.

	        Мне нужно хоть раз умереть у тебя на руках.

	        Любовь - это слово похоже на ложь.
	        Пришитая к коже дешевая брошь.
	        Прицепленный к жестким вагонам
	                                        вагон-ресторан.

	        И даже любовь не поможет сорвать стоп-кран.

	        Любовь - режиссер с удивленным лицом,
	        Снимающий фильмы с печальным концом,
	        А нам все равно так хотелось смотреть на экран.
							67.

	        Любовь - это мой заколдованный дом,
	        И двое, что все еще спят там вдвоем.
	        На улице Сакко-Ванцетти мой дом 22.

	        Они еще спят, но они еще помнят слова.

	        Их ловит безумный ночной телеграф.
	        Любовь - это то, в чем я прав и неправ,
	        И только любовь дает мне на это права.

	        Любовь - как куранты отставших часов,
	        И стойкая боязнь чужих адресов.
	        Любовь - это солнце, которое видит закат.

	        Любовь - это я, это твой неизвестный солдат.

	        Любовь - это снег и глухая стена.
	        Любовь - это несколько капель вина.
	        Любовь - это поезд "Свердловск-Ленинград"
	                                        и назад.

		Любовь - это поезд сюда и назад.

		Нет времени, чтобы себя обмануть.
		И нет ничего, чтобы просто уснуть.
		И нет никого, кто способен нажать на курок.
		
		Моя голова - перекресток железных дорог.
							68.

                ПОХОРОНЫ ШУТА

        Смотрите - еловые лапы грызут мои руки.
        Горячей смолой заливает рубаху свеча.
        Средь шумного бала шуты умирают от скуки
        Под хохот придворных лакеев и вздох палача.

        Лошадка лениво плетется по краю сугроба.
        Сегодня молчат бубенцы моего колпака.
        Мне тесно в уютной коробке отдельного гроба.
        Хочется курить, но никто не дает табака.

                Хмурый дьячок с подбитой щекой
                Тянет-выводит за упокой.
                Плотник Демьян, сколотивший крест,
                Как всегда пьян. Да нет, гляди-ка ты, трезв...

                Снял свою маску бродячий актер.
                Снял свою каску стрелецкий майор.
                Дама в вуали опухла от слез.
                Воет в печали ободранный пес.

        Эй, дьякон, молись за спасение божьего храма!
        Эй, дама, ну что там из вас непрерывно течет?
        На ваших глазах эта старая скушная драма
        Легко обращается в новый смешной анекдот!

        Возьму и воскресну! То-то вам будет потеха.
        Вот так, не хочу умирать, да и дело с концом.
        Подать сюда бочку отборного крепкого смеха!
        Хлебнем и закусим хрустящим соленым словцом.

                Пенная брага в лампаде дьячка.
                Враз излечилась больная щека.
                Водит с крестом хороводы Демьян.
                Эй, плотник, налито!
                                - Да я уже пьян.

                Спирт в банке грима мешает актер.
                Хлещет стрелецкую бравый майор.
                Дама в вуали и радостный пес
                Поцеловали друг друга взасос.

							69.

        Еловые лапы готовы лизать мои руки.
        Но я их - в костер, что растет из огарка свечи.
        Да кто вам сказал, что шуты умирают от скуки?
        Звени, мой бубенчик! Работай, подлец, не молчи!

        Я красным вином написал заявление смерти.
        Причина прогула - мол, запил. Куда ж во хмелю?
        Два раза за мной приходили дежурные черти.
        На третий сломались и скинулись по рублю.

        А ночью сама притащилась слепая старуха.
        Сверкнула серпом и сухо сказала: - Пора!
        Но я подошел и такое ей крикнул на ухо,
        Что кости от смеха гремели у ней до утра.

                Спит и во сне напевает дьячок:
                - Крутится, крутится старый волчок!
                Плотник позорит Христа -
                Спит на заблеванных досках креста.

                Дружно храпят актер и майор.
                Дама с собачкой ушли в темный бор.
                Долго старуха тряслась у костра,
                Но встал я и сухо сказал ей: 
					     - Пора.
							70.

	    ЕГОРКИНА БЫЛИНА 
 
	Как горят костры у Шексны - реки
	Как стоят шатры бойкой ярмарки
 
	Дуга цыганская
	ничего не жаль
	Отдаю свою расписную шаль
	А цены ей нет - четвертной билет
	Жалко четвертак - ну давай пятак
	Пожалел пятак -забирай за так
	расписную шаль

	Все, как есть, на ней гладко вышито
	гладко вышито мелким крестиком
	Как сидит Егор в светлом тереме
	В светлом тереме с занавесками
	С яркой люстрою электрической
	На скамеечке, крытой серебром,
	шитой войлоком
	рядом с печкою белой, каменной
	важно жмурится
	ловит жар рукой.

	На печи его рвань-фуфаечка
	Приспособилась
	Да приладилась дрань-ушаночка
	Да пристроились вонь-портяночки
	в светлом тереме
	с занавесками да с достоинством
	ждет гостей Егор.
	А гостей к нему - ровным счетом двор.
	Ровным счетом - двор да три улицы.
	- С превеликим Вас Вашим праздничком
	И желаем Вам самочувствия,
	Дорогой Егор Ермолаевич,
	Гладко вышитый мелким крестиком
	улыбается государственно
	выпивает он да закусывает
	а с одной руки ест соленый гриб
	а с другой руки - маринованный
	а вишневый крем только слизывает,
	только слизывает сажу горькую
	сажу липкую
	мажет калачи
	биты кирпичи.

	прозвенит стекло на сквозном ветру
	да прокиснет звон в вязкой копоти
	да подернется молодым ледком
							71.

	проплывет луна в черном маслице
	в зимних сумерках
	в волчьих праздниках
	темной гибелью
	сгинет всякое.   
	тaм, где без суда все наказаны
	там, где все одним жиром мазаны
	там, где все одним миром травлены.
	да какой там мир - сплошь окраина
	где густую грязь запасают впрок
	набивают в рот
	где дымится вязь беспокойных строк
	как святой помет
	где японский бог с нашей матерью
	повенчалися общей папертью

	образа кнутом перекрещены

	- Эх, Егорка ты, сын затрещины!
	Эх, Егор, дитя подзатыльника, 
	Вошь из-под ногтя - в собутыльники.

	В кройке кумача с паутиною 
	Догорай, свеча!
	Догорай, свеча - хвост с полтиною!

	Обколотится сыпь-испарина,
	и опять Егор чистым барином
	в светлом тереме, 
	шитый крестиком,
	все беседует с космонавтами,
	а целуется - с Терешковою,
	с популярными да с актрисами -
	все с амбарными злыми крысами.

	- То не просто рвань, не фуфаечка,
	то душа моя несуразная
	понапрасну вся прокопченная
	нараспашку вся заключенная...
	- То не просто дрань, не ушаночка,
	то судьба моя лопоухая
	вон - дырявая, болью трачена,
	по чужим горбам разбатрачена...
	- То не просто вонь - вонь кромешная
	то грехи мои, драки-пьяночки...

	Говорил Егор, брал портяночки.
	Тут и вышел хор да с цыганкою,
	Знаменитый хор Дома Радио
	и Центрального телевидения,
	под гуманным встал управлением.
							72.

	- Вы сыграйте мне песню звонкую!
	Разверните марш минометчиков!
	Погадай ты мне, тварь певучая,
	Очи черные, очи жгучие,
	погадай ты мне по пустой руке,
	по пустой руке да по ссадинам,
	по мозолям да по живым рубцам...

	- Дорогой Егор Ермолаевич,
	Зимогор ты наш Охламонович,
	износил ты душу
	до полных дыр,
	так возьмешь за то дорогой мундир
	генеральский чин, ватой стеганый,
	с честной звездочкой да с медалями...
	Изодрал судьбу, сгрыз завязочки,
	так возьмешь за то дорогой картуз
	с модным козырем лакированным,
	с мехом нутрянным да с кокардою...

	А за то, что грех стер портяночки,
	завернешь свои пятки босые
	в расписную шаль с моего плеча
	всю расшитую мелким крестиком...

	Поглядел Егор на свое рванье
	И надел обмундирование...

	Заплясали вдруг тени легкие,
	заскрипели вдруг петли ржавые,
	Отворив замки Громом-посохом,
	в белом саване
	Снежна Бабушка...

	- Ты, Егорушка, дурень ласковый,
	собери-ка ты мне ледяным ковшом
	капли звонкие да холодные...
	- Ты подуй, Егор, в печку темную,
	пусть летит зола,
	пепел кружится,
	в ледяном ковше, в сладкой лужице,
	замешай живой рукой кашицу
	да накорми меня - Снежну Бабушку...
							73.

	Оборвал Егор каплю-ягоду,
	Через силу дул в печь угарную.
	Дунул в первый раз - и исчез мундир,
	Генеральский чин, ватой стеганый.
	И летит зола серой мошкою
	да на пол-топтун
	да на стол-шатун,
	на горячий лоб да на сосновый гроб.
	Дунул во второй - и исчез картуз
	С модным козырем лакированным...
	Эх, Егор, Егор! Не велик ты грош,
	не впервой ломать.
	Что ж, в чем родила мать,
	В том и помирать?

	Дунул в третий раз - как умел, как мог,
	и воскрес один яркий уголек,
	и прожег насквозь расписную шаль,
	всю расшитую мелким крестиком.
	И пропало все. Не горят костры,
	не стоят шатры у Шексны-реки
	Нету ярмарки.

	Только черный дым тлеет ватою. 
	Только мы сидим виноватые.
	И Егорка здесь - он как раз в тот миг	*
	Папиросочку и прикуривал,
	Опалил всю бровь спичкой серною.
	Он, собака, пьет год без месяца,
	Утром мается, к ночи бесится,
	Да не впервой ему - оклемается,
	Перемается, перебесится,
	Перебесится и повесится...

	Распустила ночь черны волосы.
	Голосит беда бабьим голосом.
	Голосит беда бестолковая.
	В небесах - звезда участковая.

	Мы сидим, не спим.
	Пьем шампанское.
	Пьем мы за любовь
	за гражданскую.




------------------------------------------------
* В последней редакции эта часть отсутствует.
							74.

	        НА ЖИЗНЬ ПОЭТОВ

	Поэты живут. И должны оставаться живыми.
	Пусть верит перу жизнь, как истина в черновике.
	Поэты в миру оставляют великое имя,
	затем, что у всех на уме - у них на языке.
		Но им все трудней быть иконой в размере оклада.
		Там, где, судя по паспортам - все по местам.
		Дай Бог им пройти семь кругов беспокойного лада,
		По чистым листам, где до времени - все по устам.

	Поэт умывает слова, возводя их в приметы
	подняв свои полные ведра внимательных глаз.
	Несчастная жизнь! Она до смерти любит поэта.
	И за семерых отмеряет. И режет. Эх, раз, еще раз!
		Как вольно им петь.И дышать полной грудью
						    на ладан...
		Святая вода на пустом киселе неживой.
		Не плачьте, когда семь кругов беспокойного
							лада
		Пойдут по воде над прекрасной шальной
						    головой.

	Пусть не ко двору эти ангелы чернорабочие.
	Прорвется к перу то, что долго рубить и рубить топорам.
	Поэты в миру после строк ставят знак кровоточия.
	К ним Бог на порог. Но они верно имут свой срам.
		Поэты идут до конца. И не смейте кричать им 
							- Не надо!
		Ведь Бог... Он не врет, разбивая свои зеркала.
		И вновь семь кругов беспокойного, звонкого лада
		глядят Ему в рот, разбегаясь калибром ствола.

	Шатаясь от слез и от счастья смеясь под сурдинку,
	свой вечный допрос они снова выводят к кольцу.
	В быту тяжелы. Но однако легки на поминках.
	Вот тогда и поймем, что цветы им, конечно, к лицу.
		Не верте концу. Но не ждите иного расклада.
		А что там было в пути? Метры, рубли...
		Неважно, когда семь кругов беспокойного лада
		позволят идти, наконец, не касаясь земли.

	Ну вот, ты - поэт... Еле-еле душа в черном теле.
	Ты принял обет сделать выбор, ломая печать.
	Мы можем забыть всех, что пели не так, как умели.
	Но тех, кто молчал, давайте не будем прощать.
		Не жалко распять, для того, чтоб вернуться
							к Пилату.
		Поэта не взять все одно ни тюрьмой, ни сумой.
		Короткую жизнь. Семь кругов беспокойного лада
		Поэты идут.
			И уходят от нас на восьмой.
							75.

		АБСОЛЮТНЫЙ ВАХТЕР

	Этот город скользит и меняет названья.
	Этот адрес давно кто-то тщательно стер.
	Этой улицы нет, а на ней нету зданья,
	Где всю ночь правит бал Абсолютный Вахтер.

	Он отлит в ледяную, нейтральную форму.
	Он тугая пружина. Он нем и суров.
	Генеральный хозяин тотального шторма
	Гонит пыль по фарватеру красных ковров.

	Он печатает шаг, как чеканят монеты.
	Он обходит дозором свой архипелаг.
	Эхо гипсовых горнов в пустых кабинетах