ики
За первый курс института.

Сияют фрукты восточные
Своей пестротою сочной.
Фрукты - покуда - очные,
А институт - заочный.

В пальцах мелькает сдача,
В мозгу же закон Ньютона,
А в сердце - солнечный зайчик
Прыгает окрыленно.

Кружит слова и лица
Шумный водоворот,
А солнце в груди стучится:
"Придет он! Придет, придет!"

Летним зноем поджарен,
С ямками на щеках,
Смешной угловатый парень
В больших роговых очках.

Щурясь, нагнется низко,
Щелкнет пальцем арбуз:
- Давайте менять редиску
На мой многодумный картуз?

Смеется, словно мальчишка,
Как лупы, очки блестят,
И вечно горой из-под мышки
Толстенные книги торчат.

И вряд ли когда-нибудь знал он,
Что, сердцем летя ему вслед,
Она бы весь мир променяла
На взгляд его и привет.

Почти что с ним незнакома,
Она, мечтая о нем,
Звала его Астрономом,
Но лишь про себя, тайком.

И снились ей звезды ночные
Близко, хоть тронь рукой.
И все они, как живые,
Шептали: "Он твой, он твой..."

Все расцветало утром,
И все улыбалось днем,
До той, до горькой минуты,
Ударившей, точно гром!

Однажды, когда, темнея,
Город зажег огни,
Явился он, а точнее -
Уже не "он", а "они"...

Он - будто сейчас готовый
Разом обнять весь свет,
Какой-то весь яркий, новый
От шляпы и до штиблет,

А с ним окрыленно-смелая,
Глаза - огоньки углей,
Девушка загорелая
С крылатым взлетом бровей,

От горя столбы качались,
Проваливались во тьму!
А эти двое смеялись,
Смеялись... невесть чему!

Друг друга, шутя, дразнили
И, очень довольны собой,
Дать ананас попросили,
И самый притом большой!

Великий закон Ньютона!
Где же он был сейчас?
Наверно, не меньше тонны
Весил тот ананас!

Навстречу целому миру
Открыты сейчас их лица.
Им нынче приснится квартира,
И парк за окном приснится,

Приснятся им океаны,
Перроны и поезда,
Приснятся дальние страны
И пестрые города.

Калькутта, Багдад, Тулуза...
И только одно не приснятся -
Как плачет, припав к арбузу,
Маленькая зеленщица...


"САТАНА"

Ей было двенадцать, тринадцать - ему,
Им бы дружить всегда.
Но люди понять не могли, почему
Такая у них вражда?!

Он звал ее "бомбою" и весной
Обстреливал снегом талым.
Она в ответ его "сатаной",
"Скелетом" и "зубоскалом".

Когда он стекло мячом разбивал,
Она его уличала.
А он ей на косы жуков сажал,
Совал ей лягушек и хохотал,
Когда она верещала.

Ей было пятнадцать, шестнадцать - ему,
Но он не менялся никак.
И все уже знали давно, почему
Он ей не сосед, а враг.

Он "бомбой" ее по-прежнему звал,
Вгонял насмешками в дрожь.
И только снегом уже не швырял,
И диких не корчил рож.

Выйдет порой из подъезда она,
Привычно глянет на крышу,
Где свист, где турманов кружит волна,
И даже сморщится: - У, сатана!
Как я тебя ненавижу!

А если праздник приходит в дом,
Она нет-нет и шепнет за столом:
- Ах, как это славно, право, что он
К нам в гости не приглашен!

И мама, ставя иа стол пироги,
Скажет дочке своей:
- Конечно! Ведь мы приглашаем друзей,
Зачем нам твои враги!

Ей - девятнадцать. Двадцать - ему.
Они студенты уже.
Но тот же холод на их этаже,
Недругам мир ни к чему.

Теперь он "бомбой" ее не звал,
Не корчил, как в детстве, рожи.
А "тетей Химией" величал
И "тетей Колбою" тоже.

Она же, гневом своим полна,
Привычкам не изменяла:
И так же сердилась: - У, сатана! -
И так же его презирала.

Был вечер, и пахло в садах весной.
Дрожала звезда, мигая...
Шел паренек с девчонкой одной,
Домой ее провожая.

Он не был с ней даже знаком почти,
Просто шумел карнавал,
Просто было им по пути,
Девчонка боялась домой идти,
И он ее провожал.

Потом, когда в полночь взошла луна,
Свистя, возвращался назад.
И вдруг возле дома:- Стой, сатана!
Стой, тебе говорят!

Все ясно, все ясно! Так вот ты какой?!
Значит, встречаешься с ней?!
С какой-то фитюлькой, пустой, дрянной!
Не смей! Ты слышишь? Не смей!

Даже не спрашивай почему! -
Сердито шагнула ближе
И вдруг, заплакав, прижалась к нему:
- Мой! Не отдам, не отдам никому!
Как я тебя ненавижу!


СТУДЕНТЫ

Проехав все моря и континенты,
Пускай этнограф в книгу занесет,
Что есть такая нация - студенты,
Веселый и особенный народ!

Понять и изучить их очень сложно.
Ну что, к примеру, скажете, когда
Все то, что прочим людям невозможно,
Студенту - наплевать и ерунда!

Вот сколько в силах человек не спать?
Ну день, ну два... и кончено! Ломается!
Студент же может сессию сдавать,
Не спать неделю, шахмат не бросать
Да плюс еще влюбиться ухитряется.

А сколько спать способен человек
Ну, пусть проспит он сутки на боку,
Потом, взглянув из-под опухших век,
Вздохнет и скажет: - Больше не могу!

А вот студента, если нет зачета,
В субботу положите на кровать,
И он проспит до следующей субботы,
А встав, еще и упрекнет кого-то:
- Ну что за черти! Не дали поспать!

А сколько может человек не есть?
Ну день, ну два... и тело ослабело..
И вот уже ни встать ему, ни сесть,
И он не вспомнит, сколько шестью шесть,
А вот студент - совсем другое дело.

Коли случилось "на мели" остаться,
Студент не поникает головой.
Он будет храбро воздухом питаться
И плюс водопроводною водой!

Что был хвостатым в прошлом человек -
Научный факт, а вовсе не поверье.
Но, хвост давно оставя на деревьях,
Живет он на земле за веком век.

И, гордо брея кожу на щеках,
Он пращура ни в чем не повторяет.
А вот студент, он и с "хвостом" бывает,
И даже есть при двух и трех "хвостах"!

Что значит дружба твердая, мужская?
На это мы ответим без труда:
Есть у студентов дружба и такая,
А есть еще иная иногда.

Все у ребят отлично разделяется,
И друга друг вовек не подведет.
Пока один с любимою встречается,
Другой идет сдавать его зачет...

Мечтая о туманностях галактик
И глядя в море сквозь прицелы призм,
Студент всегда отчаянный романтик!
Хоть может сдать на двойку "романтизм"...

Да, он живет задиристо и сложно,
Почти не унывая никогда.
И то, что прочим людям невозможно,
Студенту - наплевать и ерунда!

И, споря о стихах, о красоте,
Живет судьбой особенной своею.
Вот в горе лишь страдает, как и все,
А может, даже чуточку острее...

Так пусть же, обойдя все континенты,
Сухарь этнограф в труд свой занесет,
Что есть такая нация - студенты,
Живой и замечательный народ!


ПЕСНЬ О БЕССЛОВЕСНЫХ ДРУЗЬЯХ

ДИКИЕ ГУСИ

(Лирическая быль)

С утра, покинув приозерный луг,
Летели гуси дикие на юг.
А позади за ниткою гусиной
Спешил на юг косяк перепелиный.

Все позади: простуженный ночлег,
И ржавый лист, и первый мокрый снег...
А там, на Юге, пальмы и ракушки
И в теплом Ниле теплые лягушки..,

Вперед! Вперед! - Дорога далека,
Все крепче холод, гуще облака,
Меняется погода, ветер злей,
И что ни взмах, то крылья тяжелей...

Смеркается... Все резче ветер в грудь.
Слабеют силы, нет, не дотянуть!
И тут протяжно крикнул головной:
- Под нами море! Следуйте за мной!

Скорее вниз! Скорей, внизу вода!
А это значит - отдых и еда! -
Но следом вдруг пошли перепела.
- А вы куда? Вода для вас - беда!

Да, видно, на миру и смерть красна.
Жить можно разно. Смерть - всегда одна!..
Нет больше сил... И шли перепела
Туда, где волны, где покой и мгла,

К рассвету все замолкло... тишина...
Медлительная, важная луна,
Опутав звезды сетью золотой,
Загадочно повисла над водой.

А в это время из далеких вод
Домой, к Одессе, к гавани своей,
Бесшумно шел красавец турбоход,
Блестя глазами бортовых огней.

Вдруг вахтенный, стоявший с рулевым,
Взглянул за борт и замер, недвижим.
Потом присвистнул: - Шут меня дери!
Вот чудеса! Ты только посмотри!

В лучах зари, забыв привычный страх,
Качались гуси молча на волнах.
У каждого в усталой тишине
По спящей перепелке на спине...

Сводило горло... так хотелось есть...
А рыб вокруг - вовек не перечесть!
Но ни один за рыбой не нырнул
И друга в глубину не окунул.

Вставал над морем искрометный круг,
Летели гуси дикие на юг.
А позади за ниткою гусиной
Спешил на юг косяк перепелиный.

Летели гуси в огненный рассвет.
А с корабля смотрели им вослед, -
Как на смотру - ладонь у козырька, -
Два вахтенных - бывалых моряка!


ДЖУМБО

Джумбо - слон. Но только не простой.
Он в морской фарфоровой тельняшке,
С красною попоной, при фуражке
И с ужасно мудрою душой.

Джумбо - настоящий амулет:
Если Джумбо посмотреть на свет,
То проступит надпись на боку:
"Я морское счастье берегу!"

В долгом рейсе Джумбо развлечет,
Хвост покрутишь - и, сощуря взгляд,
Джумбо важно в танце поплывет
Пять шагов вперед и пять назад.

А душа подернется тоской -
Руку на попону положи,
Слон смешно закрутит головой -
Дескать, брось, хозяин, не тужи!

А хозяин у него отныне
Ленинградец - русский капитан.
Тот, что спас из воющей пучины
Тринидадский сейнер "Алькоран".

И хозяин, сгорбленный, как вяз,
Утром в бухте, огненной от зноя,
Долго руку капитану тряс
И кивал седою головою:

- Я сдаю... Отплавался... Ну что ж!
Не обидь. Прими от старика,
Ты ведь русский, денег не возьмешь.
Вот мой друг... Ты с ним не пропадешь.
Джумбо - верный спутник моряка!

Вправду, что ли, дед наворожил?
Но когда попали у Курил
Прямо на пути тайфуна "Бетси",
Некуда, казалось, было деться,
Но корабль вдруг чудом проскочил!

И с тех пор ненастье иль туман -
Капитан, слоненка взяв в ладони,
Важно спросит: - Ну, беду прогоним? -
Тот кивнет: - Прогоним, капитан!

Но сегодня к черту ураганы!
Нынче не в буране, не во мгле,
Джумбо с капитаном на земле
В ленинградском доме капитана.

И когда под мелодичный звон
Джумбо танцы выполнил сполна,
Восхищенно ахнула жена:
Это ж - просто сказка, а не слон!

Знаешь, пусть он дома остается.
В море качка - смотришь, разобьется,
Если он и вправду амулет,
Для него ведь расстояний нет!

Моряки почти не видят жен.
Тверд моряк, а ведь не камень тоже...
Кто его осудит, если он
Милой отказать ни в чем не может?!

И теперь на полке у окна
Слон все так же счастье бережет,
А хозяйка больше не одна,
Джумбо тоже терпеливо ждет...

Годы, годы... Встречи и разлуки...
Но однажды грянула беда.
Люди - странны. Люди иногда
Делают нелепые поступки!

То ли муха злая укусила,
То ль от скуки, то ли от тоски,
Только раз хозяйка пригласила
Гостя на коньяк и пироги...

В звоне рюмок по квартире плыл
Запах незнакомых сигарет,
Гость с хозяйкой весело шутил,
А глаза играли в "да" и "нет"...

Вот, отставив загремевший стул,
Гость к ней мягко двинулся навстречу,
Вот ей руки положил на плечи,
Вот к себе безмолвно потянул...

Где-то в море, не смыкая глаз,
Пишет письма капитан в тоске,
Пишет и не знает, что сейчас
Все, чем жил он всякий день и час,
Может быть, висит на волоске...

И уже не в капитанской власти
Нынче абсолютно ничего.
Видно, вся надежда на него,
На слона, что сберегает счастье!

Никогда перед бедой грозящей
Верный друг нигде не отступал!
Слон не дрогнет! Даже если мал,
Даже если он не настоящий...

Гость уже с хозяйкой не смеются.
Он тепло к плечу ее приник.
Губы... Вот сейчас они сольются!
Вот сейчас, сейчас... И в этот миг

Ветер, что ли, в форточку подул,
В механизме ль прятался секрет?
Только Джумбо словно бы вздохнул,
Только Джумбо медленно шагнул
И, как бомба, грохнул о паркет!

Женщина, отпрянув от мужчины,
Ахнула и молча, не дыша,
Вслушивалась, как гудят пружины,
Точно Джумбо гневная душа.

Медленно осколок подняла
С надписью свинцовой на боку:
"Я морское счастье берегу!"
Лбом к окну. И точно замерла.

Где-то плыли, плыли, как во сне,
Пальмы, рифы, мачты, будто нити...
Руки - холод, голова - в огне...
Но спокойно гостю, в тишине,
Медленно и глухо: - Уходите!

В Желтом море, не смыкая глаз,
В ночь плывет хозяин амулета.
Только, видно кончился рассказ,
Если больше амулета нету.

Нет. Как нет ни шагу без разлук.
Есть лишь горсть фарфора и свинца.
Правда ль, сказка... Но замкнулся круг.
Хорошо, когда бывает друг,
Верный до осколка, до конца!


ПЕЛИКАН

Смешная птица пеликан!
Он грузный, неуклюжий,
Громадный клюв, как ятаган,
И зоб - тугой, как барабан,
Набитый впрок на ужин...

Гнездо в кустах на островке,
В гнезде птенцы галдят
Ныряет мама в озерке,
А он стоит невдалеке,
Как сторож и солдат.

Потом он, голову пригнув,
Распахивает клюв.
И, сунув шейки, как в трубу,
Птенцы в его зобу
Хватают жадно, кто быстрей,
Хрустящих окуней.

А степь с утра и до утра
Все суше и мрачнее.
Стоит безбожная жара,
И даже кончики пера
Черны от суховея.

Трещат сухие камыши...
Жара - хоть не дыши!
Как хищный беркут над землей,
Парит тяжелый зной.

И вот на месте озерка -
Один засохший ил.
Воды ни капли, ни глотка,
Ну хоть бы лужица пока!
Ну хоть бы дождь полил!

Птенцы затихли. Не кричат.
Они как будто тают...
Чуть только лапами дрожат
Да клювы раскрывают.

Сказали ветры: "Ливню быть.
Но позже, не сейчас".
Птенцы ж глазами просят: "Пить!"
Им не дождаться, не дожить!
Ведь дорог каждый час!

Но стой, беда! Спасенье есть,
Как радость, настоящее.
Оно в груди отца, вот здесь!
Живое и горящее.

Он их спасет любой ценой,
Великою любовью.
Не чудом, не водой живой,
А выше, чем живой водой,-
Своей живою кровью.

Привстал на лапах пеликан,
Глазами мир обвел
И клювом грудь себе вспорол,
А клюв как ятаган!

Сложились крылья-паруса,
Доплыв до высшей цели,
Светлели детские глаза,
Отцовские - тускнели...

Смешная птица пеликан:
Он грузный, неуклюжий,
Громадный клюв, как ятаган,
И зоб - тугой, как барабан,
Набитый впрок на ужин.

Пусть так. Но я скажу иным
Гогочущим болванам:
- Снимите шапки перед ним,
Перед зобастым и смешным,
Нескладным пеликаном!


"ЭФЕМЕРА ВУЛЬГАРИС"

Серебристый огонь под сачком дрожит,
Только друг мой добыче той рад не очень:
Эфемера Вульгарис... Обычный вид.
Однодневная бабочка... Мелочь, в общем...

Что ж, пускай для коллекции в строгой раме
Не такая уж это находка. Пусть!
Только я к Эфемере вот этой самой
Как-то очень по-теплому отношусь.

Мы порой с осужденьем привыкли звать
Несерьезных людей и иные отсевки
Нарицательно: "бабочки-однодневки!"
Я б иную тут все-таки клал печать.

Мотылек с ноготок? Отрицать не будем.
И, однако, неплохо бы взять пример
С этих самых вот маленьких Эфемер
Многим крупным, но мелким душою людям...

Сколько времени тянется день на земле?
Скажем, десять часов, ну двенадцать всего-то.
Но какая борьба и какая работа
Ради этого света кипит во мгле!

Где-то в речке, на дне, среди вечной ночи,
Где о крыльях пока и мечтать забудь!
Эфемера, личинка-чернорабочий,
Начинает свой трудный и долгий путь.

Грязь и холод... Ни радости, ни покоя,
Рак ли, рыба - проглотят, того и жди!
А питанье - почти что и никакое!
Только надобно выжить любой ценою,
Ради цели, которая впереди!

Как бы зло ни сложилась твоя судьба
И какие б ни ждали тебя напасти,
Не напрасны лишения и борьба,
Если все испытания - ради счастья!

И оно впереди, этот луч свободы!
А покуда лишь холод да гниль корней.
И такого упрямства почти три года,
Ровно тысяча черных и злых ночей!

Ровно тысяча! Каждая как ступень.
Ровно тысяча. Выдержать все сполна.
Словно в сказке, где "тысяча и одна..."
Только здесь они все за один лишь день!

И когда вдруг придет он на дно реки,
Мир вдруг вспыхнет, качнется и зазвенит.
К черту! Панцири порваны на куски!
И с поверхности речки, как дым легки,
Серебристые бабочки мчат в зенит!

Вот оно-это счастье! А ну, лови!
Золотое, крылатое, необъятное.
Счастье синего неба, цветов, любви
И горячего солнца в глазах, в крови
Семицветно-хмельное, невероятное!

- Но позвольте!- мне могут сейчас сказать. -
Кто ж серьезно такую теорию строит?
Это что же: бороться, терзаться, ждать
И за краткое счастье вдруг все отдать?
Разве стоит так жить?! - А по-моему, стоит!

Если к цели упрямо стремился ты,
И сумел, и достиг, одолев ненастья,
Встать в лучах на вершине своей мечты,
Задыхаясь от солнца и высоты,
От любви и почти сумасшедшего счастья.

Пусть потом унесут тебя ветры вдаль
В синем, искристом облаке звездной пыли,
За такое и жизни порой не жаль!
Что б там разные трусы ни говорили!


МЕДВЕЖОНОК

Беспощадный выстрел был и меткий.
Мать осела, зарычав негромко,
Боль, веревки, скрип телеги, клетка...
Все как страшный сон для медвежонка...

Город суетливый, непонятный,
Зоопарк - зеленая тюрьма,
Публика снует туда-обратно,
За оградой высятся дома...

Солнца блеск, смеющиеся губы,
Возгласы, катанье на лошадке,
Сбросить бы свою медвежью шубу
И бежать в тайгу во все лопатки!

Вспомнил мать и сладкий мед пчелы,
И заныло сердце медвежонка,
Носом, словно мокрая клеенка,
Он, сопя, обнюхивал углы.

Если в клетку из тайги попасть,
Как тесна и как противна клетка!
Медвежонок грыз стальную сетку
И до крови расцарапал пасть.

Боль, обида - все смешалось в сердце.
Он, рыча, корябал доски пола,
Бил с размаху лапой в стены, дверцу
Под нестройный гул толпы веселой.

Кто-то произнес: - Глядите в оба!
Надо стать подальше, полукругом.
Невелик еще, а сколько злобы!
Ишь, какая лютая зверюга!

Силищи да ярости в нем сколько,
Попадись-ка в лапы - разорвет! -
А "зверюге" надо было только
С плачем ткнуться матери в живот.


КОМАРЫ

(Шутка)

Человек - это царь природы.
С самых древних еще веков
Покорил он леса, и воды,
И мышей, и могучих львов.

Но, "ракетным" став и "машинным",
Царь, с великим своим умом,
Оказался, увы, бессильным
Перед крохотным комаром.

Комары ж с бесшабашным риском,
Не задумавшись ни на миг,
С разудалым разбойным писком
Истязают своих владык!

Впрочем, есть и у этой "братии"
Две особенно злых поры:
На рассвете и на закате
Сквозь любые плащи и платья
Людоедствуют комары.

Люди вешают сеток стенки,
Люди жмутся спиной к кострам,
Люди бьют себя по коленкам
И по всем остальным местам.

Нет спасенья от тех налетов
И в ночные, увы, часы:
Воют хищные "самолеты"
И пикируют с разворота
На расчесанные носы.

Людям просто порой хоть вешаться,
И, впустую ведя борьбу,
Люди воют, скребутся, чешутся,
Проклиная свою судьбу.

А полки наглецов крылатых
Налетают за будь здоров
И на темени кандидатов,
И на лысины докторов.

Жрут без всяческих аргументов,
Без почтенья, увы, хоть плачь.
Даже члены-корреспонденты
Удирают порою с дач!

И какие уж там красоты,
Если где-нибудь, горбя стан,
Человек, этот "царь природы",
Вдруг скребется, как павиан!

Впрочем, надо признаться, к счастью,
Что разбойничий тот "народ",
Нас не полным составом жрет,
А лишь хищной своею частью.

Сам комар - травоядно-тихий.
От рождения он не зол.
А кусают нас зло и лихо
Только "женщины" - комарихи,
Ну, как водится, - "слабый пол"!

Ах, ученые энтомологи!
Вам самим же пощады нет.
Вылезайте же из-под пологов,
Из-под сеток на божий свет.

Если хочет сама природа,
Чтоб комар на планете жил,
Дайте ж средство такого рода,
Чтобы "зверь" этот год за годом
Вроде с пользой бы послужил,

Измените вы в нем наследственность,
Озарите лучами мглу
И пустите "кусачью" деятельность
По направленному руслу.

Чтоб не смели они касаться
Всех добрейших людских голов,
А кусали бы лишь мерзавцев,
Негодяев и подлецов.

Вот тогда-то, чего же проще,
Все раскрылись бы, как один:
Раз ты цел, - значит, ты хороший,
Ну а тот, кто искусан в роще,
Сразу ясно, что сукин сын.

И чтоб стали предельно дороги
Людям реки и тишь лесов,
Подзаймитесь же, энтомологи,
Воспитанием комаров!

Пусть с душой комары поют
Для хороших людей все лето.
А мерзавцев пускай сожрут.
Полагаю, друзья, что тут
Никаких возражений нету!


БУРУНДУЧОК

Блеск любопытства в глазишках черных,
Стойка, пробежка, тугой прыжок.
Мчится к вершине ствола задорно
Веселый и шустрый бурундучок.

Бегает так он не для потехи -
Трудяга за совесть, а не за страх.
В защечных мешочках, как в двух рюкзачках,
Он носит и носит к зиме орехи.

А дом под корнями - сплошное чудо!
Это и спальня, и сундучок.
Орехов нередко порой до пуда
Хранит в нем дотошный бурундучок.

Но жадность сжигает людей иных
Раньше, чем им довелос