Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
тех, в чьих руках
власть в этом городе, и об их людях, если, конечно, принимаемое нами участие
интересует город и оказывает влияние на происходящие здесь процессы.
- Вот именно это, - горячо откликнулся Луций,- нам и непонятно, и
беспокоит нас. Молчание Регента расценивается как пренебрежение к нам.
Фарес дружелюбно слушал его.
- Вы не должны забывать, почему он удалился, и о том, что первая
серьезная попытка оказалась неудачной. За это время власть его возросла
неизмеримо, и ничто не может помешать ему установить тот порядок, который он
считает справедливым. Он мог бы весь мир превратить в свою колонию, однако
его не привлекает такое верховенство, которое противоречит его идее свободы.
Поэтому ему приходится ждать, пока все не прояснится само собой и пока ему
не преподнесут ключей. Вы размышляли на обратном пути от "башен молчания" о
том, есть ли такие точки, где власть и любовь соединяются, и затронули тем
самым главную тайну.
Луций удивился позже, когда обдумывал разговор, что это удивительное
замечание ускользнуло от его внимания. В голосе Фареса было столько родного
и доверительного, словно это был разговор с самим собой. И тогда он сказал:
- Если Регент готов оказать нам поддержку, он может рассчитывать, что
большинство пойдет за ним.
- Речь не идет об актах проявления воли, - ответил Фарес, по лицу
которого при этих словах пробежала улыбка, - можно хотеть добра, можно даже
хотеть его единогласно, однако этого все равно будет недостаточно. И
приведет лишь к поверхностным результатам. Подлинное решение должно вести на
глубину, которую невозможно измерить. Истина сокрыта в неделимости цельного.
Он молчал, и только гудение пчел заполняло тишину. Потом он продолжил:
- В наши намерения входит установление такой власти, которой под силу
высшие решения. Ей придется, по-видимому, обратиться к иным, неординарным
решениям, для которых старые образцы - не пример, поскольку не дали всходов.
- Это было бы полной противоположностью тактике мавретанцев.
Незнакомец кивнул.
- Совершенно справедливо, суть этого Ордена состоит в том, что он
считает мир измеримым в каждой его точке. Поэтому его выбор падает на
бездушных и хладнокровных технократов-вычислителей. Это предполагает, что не
существует ни свободы, ни бессмертия. И разум вмешивается в судьбу как
автономная величина. Он делает выбор времени.
- В таком случае можно, пожалуй, предположить, что Регент откажется от
способов и средств, схожих с теми, к которым прибегают мавретанцы?
- Он даже предпочел бы им животную интеллигентность Ландфогта.
- Существует ли, - спросил Луций, - оценка моего старого учителя
Нигромонтана?
- Мы знаем и ценим его. Мы видим его стремление насытить поверхность
глубиной, чтобы вещи стали одновременно и символами, и реальностью. Так под
внешним видом, словно под радужной оболочкой, скрывается, по нему, сам
непреходящий образ. Поэтому Нигромонтан и оказал такое сильное воздействие
на художников. Он придал их творениям новую красоту и возвысил их реализм.
Если бы он был советником Князя, он возвел бы города, отличавшиеся
великолепием и долголетием, - с плоскими крышами и тупыми верхушками башен.
Не случайно он так часто бывал в Бургляндии. Мы предпочитаем этим старым
насиженным родовым гнездам другие города, даже идя на риск, что они могут
обратиться в руины и пепел. Бессмертие городов заложено не в их каменных
стенах. Оно не должно расти, как кристалл, громоздясь ввысь.
- Так, значит, вы хотите отказаться от первозданного плана, даже если
его и направляет высшая мудрость?
- Если он представит угрозу для всеобщего спасения - да. Мы не хотим
вмешиваться в развитие событий. Мы не можем также предписывать решение,
поскольку правильным оно всегда будет только для того, кто его нашел.
Выстраданная боль таит в себе большие надежды, чем подаренное счастье.
Луций задумался над этими словами.
- Если я вас правильно понял, вы рассчитываете на недовольных?
- Мы рассчитываем на них, как любая власть, которая хочет освоить новые
пути. И так как наши цели полны глубокого значения, мы ищем высшую ступень
недовольства - недовольство духа, когда он, испробовав все пути возможного и
исчерпав все формы жизни, окажется в тупике, не видя для себя больше
никакого выхода.
- И вы обещаете тем, чей дух одержим недовольством, полное
удовлетворение?
- Это не в нашей власти. Но мы обещаем им, что перед ними откроются
новые горизонты. Мы считаем возможным собрать со всего света элиту, которую
создала выстраданная боль и которая очистилась в битвах и лихорадке истории,
подобно субстанции, которой свойственна скрытая воля к спасению. Мы
стремимся сконцентрировать эту волю и дать ей развиться, чтобы потом опять
придать ее телу как осмысленную и просветленную жизненную силу. Так следует
понимать и исход Регента - как прощание с планом его простого возвращения.
Он молчал и испытующе смотрел на Луция. Потом понизил голос:
- Мы подождем, пока все силы развернутся, выступят и потерпят крах.
Регент будет хорошо информирован обо всем, его благоволение безгранично.
Он кивнул при этом патеру Феликсу.
- Игра должна исчерпать все возможности. Только тогда можно отважиться
на невозможное. Мы ищем тех, кто потерпел крах в стратосфере. Мы одобряем
учение Заратуштры, согласно которому человека должен побороть сверхчеловек.
Мы рассматриваем его учение не в нравственном плане, а с точки зрения
исторической необходимости. Следующий шаг будет состоять в том, что и
сверхчеловека тоже необходимо побороть и он потерпит крах от человека,
который в борении с ним добудет высшую власть.
- Да, я понимаю, - сказал Луций. - Без боли и страданий не обойтись.
Солнце тем временем стало клониться к закату. Краски начали оживать;
море приобрело бездонную глубину, паруса опять стали алыми. Город постепенно
начинал золотиться; белая кромка воды разбивалась на жемчужные брызги,
ударяясь о молы, а за ними горела ниточка пламенеющих деревьев.
Густонаселенные кварталы и дворцы сверкали, раскаленные жаром. Город заливал
абсолютный свет, он даже насыщал тени, отчего его блеск только усиливался.
фарес молча созерцал эту картину, его взгляд с удовольствием покоился
на ней. Казалось, он воспринимал этот город в заливе, опутанный смутой,
ненавистью и злом, как свою родину, которую вдруг вновь обрел, словно
материнское лоно. Потом он подхватил реплику Луция:
- Вы правы, без боли и страданий не обойтись. Добро не может быть
добыто одними только рассуждениями - оно должно быть завоевано болью и
ошибками, виной и жертвами. Это равносильно смелым полетам духа - они только
тогда приносят плоды, когда подкрепляются опытом.
Он показал вниз на город, очертания которого приобрели теперь
фиолетовую окраску.
- Если бы одна только мудрость создавала эти контуры, красота их была
бы застывшей, безжизненной. Ошибка ткача, дрожание его рук делают рисунок
неповторимым, что и соответствует бренности мира. Города не могут быть
абсолютами, они должны быть подобием. Драгоценный камень должен сверкать в
короне, а не закладываться в фундамент.
Солнце становилось багряным, оно почти достигло Белого мыса. Голубой
пилот прервал молчание:
-Я задаю свой вопрос, ради которого я просил об этой встрече: готовы ли
вы, не требуя конкретных пояснений, поступить на службу к Регенту, господин
де Геер?
Он поднял руку, как бы предупреждая слишком поспешный ответ Луция, и
продолжил:
- У нас вы найдете то, что ищете, и патер Феликс подтвердит вам это.
Патер кивнул:
- Там известно и о бремени твоих душевных забот. Но ты, Луций, должен
сам свободно принять решение о своем дальнейшем пути.
Луций взглянул на безоблачный небосвод. Необъятная глубина ужаснула
его. Он сказал с большим волнением:
- Мне кажется, я понимаю смысл зова, хотя и недостоин его. И здесь нет
места выбору. Но с моей судьбой связаны еще и другие судьбы.
Фарес обменялся взглядом с отшельником. Потом ответил:
- Вы должны подумать о том, что не каждому дано сопровождать вас на
этом пути. Однако думаю, вас успокоит, если я скажу, что Будур Пери отвечает
этим условиям. Вы сделали хороший выбор. Неразрывной цепью прикован к вам
тот, кто последует туда за вами.
Луций испытал глубокую радость при этих словах: на душе у него было
так, словно необъятная даль стала ему родной. Плечом к плечу войдут они в ту
дверь, порога которой достигли в ночь лавра. Он услышал, как пилот
продолжил:
- В остальном в вашем окружении есть еще только один человек, за
которым мы признаем, что он соответствует высокому пути и цели, избранной
вами.
- Я думаю, что знаю, кто это - юный Винтерфельд.
- Он предусмотрен нами в качестве вашего личного адъютанта. Вам следует
знать, что ваша работа в Военной школе принесла свои плоды, хотя им и
суждено дозреть в иных климатических условиях, чем вы того ожидали.
Луций поднялся.
- Я поговорю с ними обоими - что касается меня, я готов поступить на
службу к Регенту.
ПРОЩАНИЕ С ГЕЛИОПОЛЕМ
Порт еще не проснулся. На обелисках лежал розовый отблеск, а в далеком
отзвуке бьющих фонтанов слышалась еще ночная прохлада городских площадей.
Цветы пламенеющих деревьев опали за ночь; лепестки их восковой тенью
покрывали аллею. Наступила пора, когда виноградари оставляют последние
гроздья на лозе, чтобы роса придала им еще больше сладости.
Красный квадрат - сигнальные ночные огни морского ракетодрома - померк,
и стали видны дневные навигационные знаки. Мраморный пирс без перил
выдавался далеко в море. Там, где он подступал к городской набережной, их
разделяла голубая полоска воды. На круглом цоколе - гигантские часы. Луций
разглядывал циферблат. Он был таких размеров, что видно было, как движется
часовая стрелка. Вскоре по ту сторону ему будут светить новые символы
времени.
Они стояли голубой стайкой в кругу друзей, проводивших их до нового
порога, - Луций с Будур Пери и Винтерфельдом, а перед ними Фарес, ждавший их
по другую сторону разделительной полосы. У них были такие же костюмы, как у
пилота и его экипажа, только на эмблеме пока по одному-единственному
пшеничному зернышку. Они были полностью одеты по-новому, сняли все
гелиопольские украшения, даже перстни с печаткой.
Известие о новом назначении вызвало меньше удивления, чем Луций ожидал.
Оно было воспринято скорее как разрешение конфликтной ситуации, пусть и
неожиданное, но полное глубокого смысла. Все встретили его с
удовлетворением, хотя и по разным причинам. Князь и Ортнер приветствовали
его. Патрону, Ландфогту и прочим политическим силам оно представлялось
приемлемым, поскольку вносило ясность относительно одной из фигур в
шахматной игре, оказавшейся промеж противоборствующих сторон. В общем и
целом такое изменение рассматривалось как повышение по службе, для некоторых
превалирующим оказывался элемент неопределенности и авантюризма. Они склонны
были рассматривать это как последнюю возможность для выхода из положения,
словно, как прежде, отбытие в новую Америку, - мало что было известно про
тот мир.
Винтерфельд восторженно приветствовал открывшуюся перспективу попасть в
неизведанные миры. Луций очень сблизился с ним, он видел его почти ежедневно
за время подготовки, фарес, без сомнения, оценил его совершенно правильно -
выдержит любые испытания бездной. Это на свой лад понял в нем и Руланд.
Юноша еще был неуравновешенным и навлекал на себя одну беду за другой, но
его горячность смягчалась присущим ему тонким вкусом к прекрасному, что было
свойственно их роду и отличало еще его предка, героя битвы при
Гогенфридберге(1), главу их рода.
Будур стояла рядом с Луцием, у самой полоски воды. Патер Феликс
соединил их союз. Ее взгляд был радостен и ясен, как взгляд ребенка,
живущего ожиданием праздника. Луций смотрел, как она принимает цветы,
преподнесенные ей друзьями. Она держала их, прижав к груди, и рассыпала по
волнам, еще по-ночному бледно-зеленым, складками набегавшим и затихавшим у
мола. Пришла пора прощаться и с цветами, с их пышным великолепием.
- ---------------------------------------
(1) При этой битве в Нижней Силезии Фридрих II одержал в 1745 г. победу
над австрийцами.
Фарес подготовил их к предстоящему путешествию, для чего они часто
бывали в апиарии, обеспечивавшем полное уединение, поскольку у Регента в
Гелиополе не было резиденции. Подготовка заключалась не в оформлении
паспортов и выправлении таможенных деклараций, она не носила также ни
физиологического, ни психологического характера. Она не преследовала и тайн
особого посвящения, скорее она нацеливала их на осуществление мечты,
усиливая и развивая их воображение и умение владеть собой. Роль, которую у
мавретанцев играл аскетизм, у Нигромонтана - учение о поверхностях, была
здесь отведена преодолению сил земного тяготения. Это было такое знание,
которое действовало надежнее любой визы - давало пропуск на выживание.
Одного старания здесь было мало - близость Фареса, его рукопожатие
оказывались порой важнее. Казалось, в них пробуждались к жизни такие силы и
чувства, о существовании которых можно было догадываться, но которые до сих
пор дремали подспудно. Примечательным был сам процесс вживания, врастания в
новое - словно через тонкую кровеносную жилу, крошечный корневой отросток, с
помощью которого удастся закрепиться по другую сторону мощного потока.
Простота как таковая была самым удивительным во всем этом. Потом пришло
осознание излишеств, присущих жизни на земле, а с ним - веселье и радость.
Порой их охватывал даже страх, что жизнерадостность и веселье нарастали
столь быстро, столь стремительно.
Первые солнечные лучи осветили Красный мыс. Мрамор заиграл в солнечных
бликах, а в зеленой глубине ожили и засверкали золотистые искры. С изящной
лодки Фареса прозвучал сигнал рожка. Ему ответил корабельный колокол "Нового
Колумба". Он звал к отбытию, к взлету, к парению над дворцами, вспыхнувшими
в первых ранних лучах солнца. Пилотировать будет сам Фарес. Высота и глубина
скоро станут тождественны.
Пришло время прощаться, и, скорее всего, надолго. Луций видел, как
Винтерфельд пожимает руки друзей, видел, как Будур обнимают Мелитта и донна
Эмилия. Еще раз он повернулся к Костару и Марио. Тот оставался на службе у
Проконсула, а Костар возвратится вместе с донной Эмилией в Страну замков. Он
вернет туда и его печатку с родовым гербом. Аламут прижился в садовом домике
Ортнера. Поэт стоял между Сернером и Хальдером, вид их напомнил Луцию ночи в
вольере с их разговорами и симпозиумами. Каждый из них, похоже, наивно
воображал, что там, по другую сторону, сбудутся и их собственные мечты. Так
в произнесенном Горным советником "Нагора!" прозвучала надежда на новые
великие кладовые сокровищ. Главный пиротехник сиял орденами; его, похоже,
грела надежда, что Луций вернется назад к Князю с новым мощным оружием, и
оно станет надежным ключом к победе. Мавретанцы и другие ведомства выслали
своих наблюдателей.
Сигналы к отбытию прозвучали второй раз, в голубых тенях кораблей
деловито задвигались фигуры. Они стояли теперь одни. Фарес взял их за руки.
Они перешагнули голубую разделительную полосу и ступили в другой мир. Хотя
они и были подготовлены к этому, однако испытали острую боль, как
прикосновение пламени, лизнувшего их огненным языком. Но Фарес улыбнулся им.
И тогда они надели золотые маски.
Четверть века прошло со встречи в Сиртовом море. И так же долго длилось
время, прежде чем они вернулись в свите Регента назад.
Но что нам до этих дней - они далеки от нас.