Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
одогревались, может быть, не так тепло
материально, но с душой, с идейным интересом. А какие "малявы" отсылались в
"крытки"!
Сергей Петрович отвернулся от компьютера, потянулся и достал с книжной
полки небольшую синюю папку под размер школьных тетрадок. В папке была
единственная бумажка - "малява" от Похороныча, считавшегося наряду с Бирюзой
и Страх-Иваном одним из идеологов и конструкторов воровского мира.
"Мир всем бродягам! А тебе, молодой и вредный, особое почтение.
Наслышан о твоей битве с нечистью на берегах Днепра и о достойной победе.
Зело борзо. Падлу надо искоренять, выжигать каленым железом, щемить по всему
замкнутому пространству всесоюзной кичи. Пусть неумные фрайера отделаются
кулачным замесом, но вот ренегатов каутских, этих валетов бубновых и
единорогов таежных, надо мочить до последней капли их жидкой кровушки.
Другим же - урок и недоумение. Краснота повсюду, сам знаешь, а что в
Златоусте творится - одному Богу ведомо. И мы с тобой не крадуны, а воры,
нам красть нечего и некогда, у нас крест на груди, а за спиной - население,
мужики-горемыки. Уркам своим скажи: тех, кто жизнь понял, не гоняйте ногами
и палками, проку нет. Если укроп с ботаником повязаны зоной - кто они есть?
Пассажиры, перекати-поле. Так и колхознички дорогие, мешконосы и капустники
- что им зона? Эпизод их чудной жизни. Пусть сами себе думают, тянут срок по
желанию. Петушиную озабоченность пресекай, брат, это дело паскудное: сегодня
он с тылу, а завтра ему в тыл. А ежели кто говорит, что все ему по хрену,
то, верняк, опасен. Такого учить надо. Сегодня он перед мусором гоношится,
мочит козлотню и даже в БУРах как свой брат чалится, а завтра метнется в
другую сторону - ему ж по хрену все, скотинушке рогатой. Это, брат вредный,
беспределом называется. Знаю, что ты молод, бродяга, но цепок и слухом не
обделен, как некоторые, уважишь меня, старика, исполнишь заветы. Что там
дальше будет - тоже ведаю. Настанут времена тяжкие, хуже посленэпщины, дело
к тому идет - видал, как бояре наши расхапужничались? А это беда. Власть
властвует, вор ворует, крадун крадет, а мент ментует. Всякой масти свой
закон. А когда каждому всего понемножку - прощай, родина, начинается время
голимого фрайера. А то и козла, прости, Господи... Не веришь - прими за
сказку.
Блага всем и мира.
Похороныч, седой и старый, но не волк."
Так он все малявы подписывал.
Это письмо Вредитель показал Лешику Чиканутому, как признанному
грамотею. Лешик читал серьезно, вдумчиво. "Не Похороныч, а протопоп
Аввакум", - сказал он по прочтении. - "И ни одной ошибки... Он, не знаешь,
учился - где?" "Ты ч¬, пацан?!" - засмеялся Сергей Петрович. - "Похороныч с
шести лет, с беспризорных еще... Даже октябренком не был, не то, что мы,
греховодники-пионеры...".
Похороныч умер - он сам бы сказал: почил в Бозе - два года назад.
Хоронили его все, и враги и соратники: в гроб легла эпоха, Похороныч
олицетворял ее правомерней, чем многие из тех, о ком вещали некрологи в
газетах: "Память о нем вечно будет жива в наших сердцах". Забывали завтра
же... А то и начинали обсерать бессовестным образом.
Похороныч, как оказалось, финансировал строительство православного
монастыря в Нечерноземье и был там же, в ограде монастыря и предан земле -
как грешный, но щедрый жертвователь. Братки-монахи теперь всякий день тихо
молились за упокой его души. Газеты, наборот, этот факт громко раздували -
казалось, вот-вот самого Господа Бога помянут как связанного с
оргпреступностью.
Шелковников щелкнул "мышкой" по значку "Интернета" на экране, набрал
пароль. Подключившись, прошелся по новостям: ничего заслуживающего внимания
не было: президент, коррупция, доллар, газ, нефть, три войны сразу, СПИД.
Чья-то жопа в углу экрана предлагала "щелкнуть по ней мышкой", обещая взамен
большую виртуальную любовь...
Вредитель, чуть подумав, открыл мэйлер, набрал сообщение: "Братан,
обнимаю как родного, ждем всем миром - С. П." - и отправил его в тюрьму
Рэд-Билли-Хаус, Витяну Корейцу, тоже любимчику покойного Похороныча. Кореец
сидел в Штатах уже пятый год, через три месяца откидывался по звонку. Он
навел там шороху - пока премьер-министр страны по телефону вежливо беседовал
с дегенеративными чуранцами, захватившими дурдом в Котовске, вор в законе
Кореец, после суда, когда выводили из зала заседаний, разбил ногой
видеокамеру корреспонденту Эй-Би-Си, плюнул в рожу другому щелкоперу -
короче, достойно представлял Родину. И в тюрьме не простоволосился - держал
мазу крепко, не давал спуску ни черным, ни белым... Конечно, отсидка в
Штатах - это не Вятлаг, Краслаг и Зимлаг. У Корейца в камере телевизор,
холодильник, кондиционер, и за компьютером, наверно, можно поторчать пару
часов в день... Но все же кича, она и в Америке кича... Неволя, значит...
На закрытом сайте "www.urka.ru" Шелковников, набрав пароль входа, нашел
для себя интересную информацию: какой-то московский жучила провернул сделку
с колумбийцами на пятьсот зеленых "лимонов", латиносы сделали полную
предоплату. Где же сейчас эти "бабки"? Не Бармалея ли это клиент? Поискать
надо.
Чифир достиг кондиции. Сергей Петрович, придержав нифеля ложечкой,
перелил тягучую массу в фарфоровую чашку и сделал три небольших глотка -
самых боевых, под®емных. Захотелось курить, но, однажды бросив, Шелковников
изгнал из дома весь табак и курить в квартире позволял лишь нескольким
старым кентам, уважая их возраст и бродяжье сердце. Чуть ли не год прошел, а
все равно хотелось потянуть дымок из хорошей сигаретки. Но Сергей Петрович
не сдавался, принципами не поступался, назад не возвращался. Давно привыкнув
к ограничениям, Шелковников, проснувшись, никогда не нежился в постели, а
из-за стола всегда вставал чуть голодным, отдернув руку от последнего ломтя
с икоркой, севрюжкой или буженинкой.
Он снял с книжной полки толстую книгу в синей бархатистой обложке и
увалился в мягкое удобное кресло. Чтение книг было обязательным, как чифир,
мероприятием: чего простеца корежить вроде Промокашки киношного? Во время
последней отсидки Сергей Петрович, подобно большинству зеков, в течении всех
семи лет выписывал около двух десятков журналов, в основном специальных и
литературно-художественных. Тут были и "Вопросы философии", и "Новый Мир", и
"Москва", и "Юность" и даже "Системы управления". А вот газеты Вредитель
презирал, придерживался излюбленных старых "понятий" и любую газету,
независимо от направления, называл "сучкой".
Особо любил Шелковников стихи, знал наизусть чуть ли не всего Есенина,
да и новых разных жаловал. Вот в "Юности" как-то было: "Душил "наседку"
старый вор..." и так далее, Домбровский написал, видно, с понятием был
мужик. Журнал "Москва" тоже печатал, про этап на зону:
"Поезд шел, как линкор, разрезая Сибирь
На равнины, озера, хребты.
За кирзой голенища точеный снегирь
Уготовил кому-то "кранты".
Сильно сказано, а вот автора Вредитель забыл, фамилия простая,
негромкая... И журнальчик "заиграл" какой-то штымп.
За такими мыслями Шелковников не успел перевернуть ни одной страницы в
выбранной книге, задремал. Томик выпал из рук и остался лежать на персидском
ковре обложкой вверх: "Капитанская дочка".
МУСОРОПРОВОД
1
Галина Ильинична Лесовицкая никак не могла предположить, что ее тихая и
кроткая Мариночка, доченька ее послушная, неожиданно, да еще и с детьми,
отправится в аэропорт Домодедово, чтобы лететь в ужасный край, в Зимлаг, в
Злоямово! Только что она позвонила и сообщила это пренеприятнейшее известие!
Впрочем, Галина Ильинична пометалась, нервничая, недолго: вспомнила себя - и
покойного мужа в Иркутлаге. Она, молодая и красивая, тоже ездила, Боже мой,
в общем вагоне - в такую даль! И поездка не принесла ничего - ни ей, ни
Грише. Свидания не дали, жить и работать было негде, видела она мужа лишь
один раз - когда вели по "коридору" из колючей проволоки на завод ЖБИ -
стропить и грузить на платформы огромные плиты. Она его узнала сразу в серой
массе, не могла не узнать, да и он вдруг поднял голову, кивнул ей и даже
чуть махнул рукой. Вот и все.
В нынешнее время в лагерях свидания почти без проблем, и, говорят,
заключенному даже могут дать отпуск по чрезвычайным обстоятельствам - для
этого нужно, чтобы внезапно умер близкий родственник (это буду я, знала
старушка) или случилось стихийное бедствие: землетрясение, ураган, пожар...
Никак не могла Галина Ильинична полновесно осудить дочь за ее
самовольство. "Пусть, пусть... Пусть она сама увидит жизнь во всей ее,
ха-ха, красе...". Когда Виктор сел первый раз, Галина Ильинична сама возила
дочь: пока Мариночка двое суток пребывала на свидании с Виктором, мать ее
жила в грязной двухэтажной гостинице с неуместно игривым названием
"Гнездышко" - кроме нее "гнездовались" два снабженца и старичок-отец,
приехавший, как и Лесовицкие, на свидание к сыну.
"Мама, не забудь о "Добрых Людях! Четырнадцать ноль-ноль! - кричала в
трубку дочь. - И Андриану дай пятьсот долларов! - если возьмет, конечно..."
(Марина была уверена, что Голощапов будет благородно отказываться, но знала,
что мать настоит на своем).
Галина Ильинична ничего не забыла и уже с 13.30 выглядывала в окно: не
под®ехала ли та красивая машина с риэлтерами? На улице ничего не
происходило, если не считать того, что трактор, экскаватор и группа людей в
оранжевых жилетах разбирали завал камней на месте ночного бара "Русский
Самурай". Двое мужчин (один, что странно, нес ведро) вышли из под®ехавшего
авто и пошли в под®езд, но это были не риэлтеры, да и авто не иностранное, а
наше, русское. "Москвич". (Галина Ильинична безошибочно отличала иномарки от
отечественных машин, но все отечественные упорно называла "москвичами",
абсолютно не замечая разницы).
А в 13.55 к дому под®ехала иномарка с "Добрыми Людьми" - старушка сразу
узнала красивую, выдержанной формы, машину. Вышли те самые, что были в
прошлый раз, вежливые и приятные молодые люди (впрочем, один был
неопределенный какой-то - из-за бритой - ах, мода! - головы). Он-то и
заметил Галину Ильиничну в окне, приветливо махнул ей рукой и что-то,
улыбаясь, сказал товарищу. Тот закивал головой...
2
- Карга старая уже в окне засветилась, усекла нас, - сказал Ваня Хлюпик
и помахал рукой. - Лыбится.
- Ништяк, доулыбалась, - подтвердил Ширяйка, посмотрел налево и увидел
руины "Русского Самурая". - Глянь, братан: землетрясение, что ли?
- "Дорожный патруль" смотреть надо. Сказали: бомба с механизмом.
Абубакара-Черныша на части разорвало, а Жир-Хан - я с ним на Вятлаге чалился
- задохнулся под обломками. И х.. с ними, двумя зверями меньше стало...
Под козырьком под®езда качались два только что опохмелившихся мужика в
"польтах" и кроличьих шапках: типичные алкаши из "спального" района, явно
безработные или малооплачиваемые. Рядом стояло ведро с мусором, а чуть
поодаль - бутылка с остатком водки.
- Ну, и ч¬, ч¬? - бормотал тот, что повыше. Он был совсем пьян, его
"вело" в сторону, но он хватался за товарища, а тот все пытался отцепить
чужие пальцы от своего рукава. - Ты мне адрес напиши, куда ехать. Я же по
шестому разряду пахал, на все руки, бля...
- Ручки нет, - отвечал второй, пониже ростом, коренастый.
- Как - нет? - пьяный повернул голову и мутными глазами посмотрел на
идущих к под®езду Хлюпика и Ширяйку. - Мужики, ручка есть, а? на айн момент,
а?
У Хлюпика был "Паркер" с золотым пером (он "заиграл" его у Голощапова
еще месяц назад - и не отдал). Ваня не хотел давать какой-то пьяни хорошую
ручку и толкнул Ширяйку:
- Есть ручка? Дай мужику.
- Да откуда? Что я, писарь, что ли? Сам дай.
Высокий схватил Хлюпика за рукав:
- Земляк, адрес запишу - и все, а? Дай!
- Ладно, - сжалился Хлюпик. - Только не дави сильно.
- Да что я, семижильный, что ли? - обиделся высокий. - Щас в под®езде,
на приступочке... Пойдем, Шурик!
Алкаши, качаясь, провалились в под®езд, однако Шурик ведро с мусором не
забыл, успел подцепить его костлявым пальцем. Ширяйка и Хлюпик вошли следом.
- Вызывай лифт, - сказал Хлюпик Ширяйке и повернулся влево, где у
приступка качались эти алкаши, собиравшиеся писать что-то на сигаретной
пачке.
Ширяйка вызвал лифт и тоже подошел, вытащил сигаретку.
Высокий снял с авторучки колпачок, осмотрел, цокая языком, золотое перо
и неожиданно, каким-то неуловимым, словно бросок кобры, движением кисти
вонзил авторучку прямо в выпуклый глаз Ширяйки. И тут же, чуть подковырнув,
выдернул ее. Вывалился и глаз - окровавленный комок висел на скуле.
Ширяйка закричал бы - так было больно и страшно - но высокий ткнул его,
перевернув ручку, другим, не острым концом, в солнечное сплетение - и крик
захлебнулся в зародыше.
Одновременно коренастый "Шурик" схватил Хлюпика костлявой рукой за
"причиндалы" между ног и, сдавив словно клещами, резко рванул вниз. Ваня и
закричать не смог, даже если бы захотел. А "Шурик" боднул Хлюпика выпуклым
лбом в переносицу (что-то затрещало) и, зацепив левой "клешней" за верхнюю
губу, потащил к лифту. Ширяйку за шиворот поволок высокий.
Почти одновременно спустилась кабина. Открылись створки.
Все поехали.
- Ну вот, - сказал "Шурик". - Сработали.
- Чуть не прокололись, с ведром этим дурацким...
- Кто ж знал, что здесь до сих пор мусоропровод работает? А без ведра
могли еще быстрей засыпаться. А с авторучкой - экспромт, ценю...
- А кто делал?!, - похвалил себя высокий. - Я на девятый нажал - там
никого нет, все на работе...
- ...Скажу... все, - простонал очнувшийся Хлюпик. - Не мочите...
- Штуку баксов, - сказал высокий, - и ты свободен! Шучу...
Лифт остановился на девятом этаже. Шурик и высокий вытянули Хлюпика и
Ширяйку не лестничную клетку, затем поволокли дальше, на площадку с
мусоропроводом между пролетами.
- Я... ты... глаз мне... мусор...- простонал Ширяйка.
- Я не мусор, - сказал высокий. - Если не веришь - ксиву покажу. Мусор
- это ты. Без ксивы.
- Ну что, - вмешался Шурик. - Пакуем молодого, он все равно не знает
ничего, а с лысым поговорим чуток?
Высокий кивнул.
Они поставили Ширяйку на ноги; Шурик чуть придержал его, пока высокий
открывал (вернее, отрывал от трубы) крышку мусоропровода. Потом высокий
повернулся к Ширяйке и концами пальцев ударил его куда-то под печень.
Вспыхнула иллюминация, радужные блики поплыли перед единственным глазом Ромы
Ширяева, бывшего учащегося машиностроительного техникума, убившего за
прошедшие пол-года девятерых квартирос®емщиков, из них - двух девочек в
возрасте восьми и двенадцати лет.
Шурик и высокий перегнули тело через край отверстия мусоропровода и,
чуть поднатужась, втолкнули внутрь. Ширяйка вначале пополз меж стенок трубы,
потом что-то остановило его: возможно, это была кобура с наганом под мышкой.
- Не убьется, как думаешь? - спросил Шурик.
- Нет, не должен... На восьмом этаже застрянет... Или на седьмом. А,
может, на пятом... Доползет, не сдохнет, - сказал высокий. - Давай пари - на
штуку баксов, а?
Шурик махнул на него рукой и обратился к Ване Хлюпику: тот, широко
открыв глаза, смотрел в потолок.
- Ну что, товарищ? - улыбнулся Шурик. - Как вы себя чувствуете? Жалобы
есть?
- Гена... Паыч... Зуб-ков, - еле выговорил Хлюпик.
- Устарело, - с сожалением посмотрел на него высокий. - Еще говори.
- Голо... щап-ов Андри... ан. Вс¬.
- Во! Зер гут! - обрадовался высокий. - Это уже эксклюзив! Но все равно
пойдешь к другу своему, он не даст тебе упасть.
Не прошло и минуты, как Ваня Хлюпик уже находился в мусоропроводе.
Страшная теснота об®яла его, стены вонючей трубы как будто сжимались, а
тело, наоборот, распухало. Лысая голова упиралась в подошвы Ширяйкиных
сапог. Постепенно Ширяйка стал сползать вниз, в бездну, вслед за ним,
сантиметр за сантиметром, двинулся и Ваня.
- М-м-м... - еле выдавил он он из себя.
Шурик и высокий уже собрались зайти в кабину.
- Загудел, - сказал Шурик. - Живыми возьмут. Звони, Толик...
Толик вытащил из кармана мобильник и нажал две кнопочки.
- Алей, милисия? - сказал он. - Здеся люди в мусерепр¬воде, на
Лебедяньськой, девятьнасять... Их разиськивиет милисия, они много людей
замосили, - вдруг он переменил голос и сказал властно, грубо и грозно. - С
тобой не шутки шутят, псина легавая, а сообщают местонахождение опасных
преступников! В мусоропроводе, да, в Бирюлево, на Лебедянской, девятнадцать.
Кто? Х... в пальто! Выезжай, а то помрут...
Толик нажал кнопку отбоя, а Шурик - кнопку лифта. Кабина стояла на
месте, створки дверей открылись.
- Что мы делаем, Насос? - сказал Толик уже в кабине. - Что за жизнь,
что за нравы - авторучкой в глаз! И кого? не Бонда, не Сигала какого-нибудь,
не "морского котика" - отморозка паршивого, качка, сморчка и червячка...
Помнишь, в Италии... эх, елы-палы!
- Планида у нас такая, - успокоил Толика Насос. - Не забудь, нам еще
этого, как его, голого и щапого искать... Ты Скворца набери - пусть
подскажет.
- В машине наберу, - сказал Толик.
Они вышли из под®езда и бегом побежали к своей "волге", стоявшей метрах
в тридцати от под®езда.
Уже стали выезжать слева между домами, как вдруг справа, воя сиренами,
выскочили два милицейских "бобика" с мигалками.
- Живыми возьмут, факт! - сказал Шурик. - Поехали!
"Волга" медленно покатилась к арке. Толик уже набирал на мобильнике
номер Скворцова.
ВЫСОКОЕ ДАВЛЕНИЕ
Нельзя сказать, что для Андриана Голощапова именно деньги были смыслом
жизни. Нет. Также не питал он больших иллюзий насчет своих стихов - какие
там стихи, даже не вирши. Амбиции его не простирались далее той единственной
книжки "Антисовет", которая принесла ему короткую, но приятнейшую славу
борца с режимом.
Он, скорее, был рабом комфорта и уюта, но такого, который в идеале, на
"чуть-чуть", был лучше того, что имелся на самом деле - в настоящем. В
застойные советские времена он нашел себе вполне приличное (и
приличествующее) для "почти диссидента" место - устроился дежурным
электриком в трест "Спецгазификация". Работа была более чем легкой,
незатруднительной. На нее вообще можно было не ходить, сиди себе дома и жди
звонка: мол, товарищ Голощапов, в коридоре второго этажа не работают две
лампы дневного света, просим заменить. И все. Однако Андриан устроил дело
так, что в конце концов вообще не приходил по звонку, а посылал вместо себя
коллегу-поэта Сашу Макарцева (тот только что освободился из Дубровлага и
белобилетно бедствовал. На работу с дипломом филолога нигде не брали,
поэтому Макарцев принял предложение Голощапова "работать секретно и сообща"
как весьма выгодное. "Секретно" - потому что устраивался Голощапов по своим
документам, а работало подставное лицо; "сообща" означало, что Голощапов
принимал звонки из треста и его филиалов, а Макарцев бегал по Москве и по
коридорам учреждений с лампами, пробками и стремянками). Так же точно
Голощапов устроился еще в три места. Художник Лютов подметал за него 2-ю
Тверскую-Ямскую, драматург Пазинский мыл окна в Госкомиздате СССР, и даже
сам Вадим Кирза зимой 1981 го
Страницы:
1 -
2 -
3 -
4 -