Александр Хабаров. Русский бунт-2000 (фрагмент нового романа)

---------------------------------------------------------------
     © Copyright Александр Хабаров
     Email: habarov2000@mtu-net.ru
     Date: 03 Oct 2000
---------------------------------------------------------------


        МОСКВА: ВЫСШИЙ УРОВЕНЬ

     Человек, о котором пойдет сейчас речь,  не относился ни к номенклатуре,
ни к  богеме, ни, тем более,  к рабочему или колхозно-крестьянскому  классу.
Хотя и он тоже был из "определенных кругов".
     В этих-то "кругах", в  которых одним из основополагающих принципов была
их  деклассированность,  обзавелся   Сергей  Петрович  Шелковников  странным
прозвищем - Вредитель. Он уже и сам  не помнил  происхождения клички:  то ли
еще  на малолетке во  время  первой ходки  какой-то  остряк  согласовал  его
фамилию  с  известным тутовым шелкопрядом,  то  ли еще раньше,  за любовь  к
хулиганским  шкодничествам  окрестили Вредителем дворовые пацаны... а  может
быть, за  деда, отсидевшего  за  "вредительство  и  шпионаж  на  трикотажной
фабрике" без малого 25 лет...
     В   синем  шелковом   халате  с  белыми  иероглифами   Сергей  Петрович
прохаживался  по   просторной,  с  пятиметровыми  потолками,   трехкомнатной
квартире в Большом Харитоньевском переулке,  обставленной куражистым дубовым
ампиром. Жилплощадь эта была занята им несколько дней  назад  - в результате
сложных обменных комбинаций с помощью ловких риэлтеров из кооператива... ну,
никак не мог вспомнить Сергей Петрович название, хотя оно мелькало обрывками
в  сознании - какие-то "дети",  "т¬ти-моти", "дяди". Конечно, Шелковников  и
пальца не приложил к  обмену  - всем вертел Боря Макитрин по прозвищу "Жук",
шестой номер в  иерархии.  На  обмен  Сергей  Петрович  дал сверху  полсотни
зеленых "штук" - и просто назвал  район, где хотел  бы поселиться, устроить,
так сказать, центр управления полетами и разбора оных.  Какая-то профессорша
жила тут, но, видать, многовато для старушки квадратных метров, да и пенсия,
конечно, только  на фиг  с маслом сгодится... А  полста  штук на  дороге  не
найдешь... Ну, все бабки ей не дадут, конечно, но кое-что перепадет...
     Шелковников был  вовсе  не  ампир  - коренастый и крепко сбитый  шатен,
неприметный нос, неприметные уши,  простые зеленые глаза. Дважды в жизни ему
приходилось  участвовать  в опознании в качестве подозреваемого, и  оба раза
очевидцы  показывали  на другого -  неприметная внешность в Сергее Петровиче
сочеталась   с   умением   набросить   на  лицо  маску  полной   открытости,
добросердечия  и  учености.  Впрочем, это  была даже  не маска,  а,  скорее,
внутренняя суть  Шелковникова, которую  он подсознательно вытаскивал на свет
Божий в трудные часы...
     В  кабинете  Шелковников  покормил  рыбок  живой  артемией,  редким   и
питательным кормом; в гостиной пообщался со своими любимыми канарейками. Тут
же,  на  специальной полочке находилось  хрустальное  шарообразное обиталище
дива дивного - трехсантиметрового,  но вполне зрелого микрозайца. Его отняли
за долги у известного лица, причастного к телепередачам о феноменах природы.
     Откуда вообще взялся  такой мелкий грызун - Вредитель не интересовался.
Вся криминальная  Москва знала о его любви к всевозможным феноменам природы,
мутантам  и  выродкам.   В   прошлом   году  братва  привезла  из  Чернобыля
двухголового волка, но Шелковникову волчара не понравился: обе головы рычали
и капали слюной  как одна, ночью зверь -  это  еще на  старой  квартире,  на
Тверской, -  выл дуэтом.  Три раза приезжали менты, пришлось отмазываться. А
вызывала ментов  соседка  - Элла  Буслаева,  толстая  эстрадная, как  сейчас
говорят, "дива".  Сто лет в обед, сплошной понт и  голые ноги. Но серого все
же  отвезли  от греха подальше  в  Малаховку, на дачу Корзубого, и выпускали
ночью по периметру для устрашения отмороженных крадунов.
     А  вот   лопоухого  и  косого  лилипутика  Вредитель  с   удовольствием
демонстрировал  гостям и  частенько  использовал  его  для многозначительных
иллюстраций к всевозможным беседам.
     - Видишь это животное? - сказал он как-то  Марику Бармалею,  явившемуся
для консультаций по щекотливому вопросу. - Оно мало, но  все равно именуется
зайцем. Так и тот,  о ком ты меня спрашиваешь, может быть,  и велик, но  все
равно именуется "козлом" - и будет им всегда. А дальнейшие действия оставляю
за тобой, Марик... Ты же не заяц и не козел?
     Туповатый на идеи, но восприимчивый к чужим  словам "бригадир" Бармалей
слушал  Сергея  Петровича  с  пересохшими  губами:  хотелось  огрести  много
"баксов", но в случае неудачи можно было лишиться башки. Впрочем, Марик едва
переступил  порог  "хазы"  Вредителя -  сразу  проникся  важностью  дела.  А
демонстрация зайца и дальнейшие слова как бы приобщали его, Марика Бармалея,
блатаря среднего пошиба, к  неким "высоким идеалам" и "умным" тайнам сильных
мира сего. Тайны эти глядели на него из-под очков в золотой оправе, висевших
на носу Вредителя. И даже не очень обидно было слушать про зайца и козла...
     Нынче Сергею Петровичу предстояло  обдумать крупные проблемы, связанные
с тревожной  обстановкой в Зимлаге, так называемом "дальняке". Там кое-какие
зоны  стали  "краснеть",  попадать  под  пресс  администрации  и  "козлячьих
коллективов",  а  в  некоторых, наоборот,  власть  переходила к  самозванной
"черноте",  к  "беспредельщикам" из  числа "новой  молодежи".  Вопреки  всем
понятиям  даже на некоторых  строгих  зонах стал править "кулак",  "мускул".
Мужик, опора блатоты, захирел духом и нынче стремился лишь к выживанию любой
ценой,  подобно  "Укропам  Помидорычам"  и  "Иванам Денисовичам"  сталинских
лагерей. Конечно,  на то  были  об®ективные причины:  за колючкой, как и  на
воле,  возникли  трудности с работой,  массы зеков  слонялись по  баракам  в
голоде и  холоде,  без курева. Но  -  закон есть закон  - и Сергей  Петрович
Шелковников, он же Вредитель, давший когда-то  вечный воровской обет, обязан
был исправлять  положение  любыми средствами. Уговоры  уже  не  действовали,
отдельные наказания отдельных личностей в виде пожизненных  увечий и загонов
на  самое  петушиное  дно  мало  влияли  на  положение  в  зонах.   Возникла
необходимость революционных перемен. И первые  шаги были  сделаны:  в Зимлаг
засланы "малявы" с "установками", а вслед за "малявами" готовились к  вылету
гонцы с материальной помощью из спецрезервов  "общака". Кадры верные:  Чурка
да трое  его  "кентов",  Махновец, Дрючок  и  Теря.  В Зимлаге,  на  строгой
"семерке", тянул  срок "не подарок" Монгол; на него-то и возлагались надежды
последнего  "сходняка".  Казалось, какое  дело свободным до  несвободных? Ан
нет: именно  из  несвободы  рождались достойные кадры для  мира,  где обитал
Шелковников.  Именно  там,  за  решеткой  и колючей  проволокой,  происходил
жесткий и бескомпромиссный отбор, отсев... От  "несидевших" толку было мало,
из  десяти лишь  один-два  "тянули" на  "блат", остальные  быстро сходили  с
дистанции. Впрочем, "несидевших" и не допускали к верхам:  пойди-ка, браток,
помыкайся,  поголодай  в  БУРах,  покатайся по пересылкам,  заслужи, докажи.
Недостатка в кадрах не было:  ушедшая в небытие советская  власть ухитрилась
пропустить через тюрьму чуть ли не треть населения. По крайней мере, не было
семьи без зека.
     Еще   одна   забота   явилась   перед   Сергеем   Петровичем   в   виде
проститутки-прессы. И добро бы, как при Совдепии, боролись  с преступностью;
нет,  щелкоперы и додики пера лезли  во  все дыры за денежками.  Один петух,
царствие ему небесное, посягнул  даже на воровскую святыню - "общак" и нагло
требовал доли, грозя  опубликовать  в своей газетенке номера счетов. Поэтому
его и разослали  с  юмором  в  посылках по разным адресам: ноги  в  Ногинск,
голову  в  Курган,  тулово  в  Тулу,  а  писучие  руки  скормили  пантере  в
передвижном зверинце... Об этом знали многие, но никто не шелохнулся; а ведь
бесследно пропал мужчина в самом расцвете сил. Впрочем, никто журналистов не
любил, одним меньше стало, и все...
     Теперь присосалась  одна бойкая телебэ, Нинель Пацюк:  дайте  интервью!
Дадим, конечно. Бери.
     - Ну что, Ништяк? Жалуйся! - обратился  Сергей Петрович к зайцу, нервно
суетящемуся и  шуршащему  в  своем жилище  не  громче таракана.  - Я  сейчас
морковочки нарежу, то-то в радость она по твоей малышачьей масти.
     Он  отправился  на кухню, вымыл  пару морковин,  бросил их  в  кухонный
комбайн   "HITACHI",  нажал   синюю  кнопочку.  Загудело.  Морковки   быстро
превратились  в сочные  хлопья.  Сергей  Петрович  высыпал  их на  десертное
блюдечко.
     Ништяк уже стоял  на задних  лапках,  предвкушал  удовольствие.  Хозяин
поставил перед ним блюдечко  и взял с журнального столика "хорстовские" очки
в золотой оправе.
     -  Без  стекол  и  не  разглядишь  тебя,  падлу,  - пробормотал  Сергей
Петрович, цепляя на нос оправу.
     Заяц быстро-быстро  жевал  хлопья. Он был  очень  аккуратен,  ни  одной
крошечки не падало.
     "И кушает  чисто, как прописанный,  - думал Вредитель. - Это  ж  надо -
такую пакость над животным умудрить. Зачем измельчили лопоухого? Зайчиху ему
найти где-нибудь?  Или, может,  мышь белая прокатит? Тоже грызун  вроде... А
был бы ты нормальный заяц -  на хрен ты  был бы  мне нужен, сожрали бы тебя,
пса кудлатого, варежки бы из тебя, волка позорного, сделали бы, вот что!..."
     - Найдем мы тебе бабу, Ништяк... Найдем. Если не сегодня, так завтра, а
если не завтра, так сейчас.
     Шелковников вытащил из кармана халата сотовую "Моторолу".
     - Ал¬й? Шрам? Вредитель на линии. Слушай, ты моего зайчонку знаешь?
     - Ха! А кто его не знает? - засмеялся Шрам, молодой, но,  как и  Сергей
Петрович, консервативный "авторитет". - Известный в воровском мире пацан.
     -  Палку  не перегибай...  Лучше  скажи:  можно  ему  найти  особь  для
совокупления? Ты же  помнишь, мне Ништяка Шурик Тертый задарил, а к нему  он
прямо  из  Останкино выпал  - "счетчик"  включили доценту  одному...  Теперь
Шурика  нету  -  "отморозки"  грохнули в  Минусинске  на  стрелке. А  Ништяк
бесится, самку нужно  ему.  А где  взять? Надо того телештымпа  найти, пусть
надыбает пару для ушатого... Или посоветоваться с ботаником каким-нибудь...
     - Ботаник - это по пестикам, по травке, - поправил Шрам.
     -  Я же  в  переносном  смысле,  по  фене... Суть-то уловил?  Нажми  на
блатпедаль.
     - Какой базар? Сегодня найдем кого-нибудь.  Я Клопа  с братвой пошлю  в
телецентр, пусть порыщут... - Шрам помолчал немного. - Слушай, у меня к тебе
тоже т¬рлово: этот пес из Дум-Банка РУОП малявами забрасывает. Двоих братков
хомутнули, пришлось залоги в суд отстегивать.
     -  Залоги не  налоги,  дело  святое.  А  псу  пускай  молодежь правилку
сделает.
     - Горбатый он. Не исправится уже...
     -  Горбатый?   Тогда  в  мешок.  А  мешок  -  в  Горки  Ленинские,  под
высоковольтную  опору.  Что  тебя учить, ты  сам  про  все петришь  не  хуже
ботаников. Только не откладывай на сегодня то, что можно сделать немедленно.
А вечером расскажешь... - Сергей Петрович поморщился. - Воще, бутор все это,
медь звонкая...  Ты главное  не забудь: зайчишку моего. И кстати: гонцы-то в
Зимлаг вылетели? Вроде сегодня самолетик?
     - Скоро взлет. Я  с Васьком  по сотовому базарил. Теря в зале  уже двух
телок разводит на интим.
     - Молодежь... кхе, -  добродушно покряхтел  для виду вовсе  не такой уж
старый  Вредитель  (месяц назад  стукнуло пятьдесят  два). -  Ладно,  час  в
радость... Бывай, бродяга!
     - И тебе душевно... Да, к слову: ты кино "Войны самураев" смотрел?
     - Че, хорошее кино? - не удивился вопросу Вредитель.
     - Конец хороший, ха-ха...
     Связь окончилась.  Теперь оставалось только ждать, пока Клоп  пошустрит
по  телецентру  и  привезет,  наконец,  Верзиле  ушастую самочку,  самолет с
воровскими   эмиссарами  долетит  до  краевого  центра  К.,  а  председателя
правления Дум-банка Вадима Анатольевича  Севрюка вывезут  в  мешке  в  район
Горок Ленинских для захоронения.
     Впрочем, последнее меньше всего интересовало Шелковникова: хоть и помог
Севрюк однажды в  переводе  крупной  суммы корсиканской братве, но  как  был
"козлом"  -  так  и  остался,  ничему его не  научило общение  с правильными
людьми. Тут даже неуместен был эпитет "правильные", ибо Севрюк, по понятиям,
вообще к "людям" не относился, принадлежал к другому  виду. "Человеком" была
баня в зоне, "человеками" назывались  теплый  шарф  и  хороший  чай... Вот и
маленький  заяц по прозвищу Верзила был - "человек", и волновал он Вредителя
куда больше, нежели судьба паскудного банкира...
     Еще вчера  Шелковников подумывал: а не  звякнуть  ли самому Пыхте начет
самки для  грызуна,  благо,  что "кремлевку"  накрутить  -  как  два  пальца
обо...ть.  Но  все  же  решил  сначала  использовать  свои,  простые каналы,
должников хватало, что в Кремле, что на телевидении.
     Дельная  молодежь, влившаяся в блатные  ряды, припутала  к  "воровскому
делу"  даже   американского  сенатора,   подставив   голубому   "дяде  Сэму"
соблазнительного  "суперпетушка" Зюзю, специально для  этой цели вытащенного
из зоны на год раньше "звонка". "До  чего страну довели!" - горестно подумал
Сергей Петрович. - Пидор прямо из зоны едет в  Вашингтон!"  Но польза была и
от  Зюзи-пидора:  запуганный  сенатор  лоббировал  интересы  "вредительской"
группировки в Штатах.
     Но "во власть" Сергей Петрович не лез и другим не советовал. Во-первых,
западло, а во-вторых - не надо. И все. Он с презрением и удивлением наблюдал
по  ТВ  важного  и   надутого  народного  избранника,   еще  совсем  недавно
суетившегося  возле блатного  дела,  пытавшегося  даже  давать  советы  свои
козлиные - кому, сучок? Твой номер - шесть, а время твое - нуль...
     Сергей Петрович с удовольствием посмотрел на циферблат заказной "Омеги"
-  любил  дорогие мелочи  -  и, сентиментально  шмыгнув носом, вспомнил свои
первые  "котлы",  снятые  тридцать  семь лет  назад  в  автобусе с  запястья
гражданина.
     Гражданин  был хорош,  не  "карась" какой-нибудь, а  настоящая  "щука":
"лепень" бостоновый, "гаврилка" через пузо, "уголок" в руке. "А который час,
дяденька? - вежливо спросил юный Вредитель, тогда еще просто Серый. Дяденька
радостно  ответил:  представилась  возможность оттянуть  бостоновый  рукав и
блеснуть  часами.  "А  вы не  знаете,  дяденька,  Гагарин  сейчас  на Кубе?"
Дяденька обрадовался вопросу и стал рассказывать про Фиделя Кастро, космос и
Гагарина,  а в это время отрок Сережа Шелковников нагло расстегивал  ремешок
на часах потерпевшего - в три приема ловких пальцев.
     Пуль, перепуль и - пропуль.
     "Какое  время прошло!" - взгрустнул  Шелковников. И подумал красиво: "К
прошлому  возврата больше нет". Впрочем, иногда  он вовзращался к прошлому -
смотрел  по видаку фильм "Место встречи  изменить нельзя",  и особенно любил
эпизод,  когда  Промокашка в исполнении артиста  Бортника идет по  улице  за
Шараповым.  На Промокашке  ватник,  белый  шарф,  хромачи  со скрипом,  а на
забубенной  головушке  -   кепка-восьмиклинка.   Такой  друг  был  у  Сергея
Петровича, только  кликали  его  не  Промокашкой, а Васькой  Барнаулом. Умер
Васька на "особняке" в Ерцево...
     Пора  было  заваривать.  Сергей Петрович вновь отправился на кухню. Для
приготовления  чифира  предназначалась  специальная серебряная  кружечка  на
треть  литра,  покрытая  изнутри  несмываемой  чернотой "вторяка", а снаружи
сиявшая замысловатой  гравировкой.  Чай был хорош: бенгальский  "Садхам-12",
любимый сорт английской королевы. Шелковников наполнил кружечку до  половины
чаем и влил  кипяток.  Потом  размешал густую  кашицу  ложечкой  и  поставил
"чифирбак"  на  конфорку  электроплиты  -  поднять  напиток  до кипения  для
экстракции  ништяковой  горечи.  После  поднятия -  накрыл  сосуд  десертным
блюдечком для пятиминутной выдержки.
     Сергей  Петрович  свято  соблюдал  свои  проверенные  временем  обычаи.
Чистота  в квартире была идеальная,  интерьер,  может  быть,  и показался бы
пошловатым  рафинированному эстету, но все же имел особый стиль, выше китча.
Гостиную  украшали   три   полотна:  "Разбой  прибоя"   знаменитого  Лютова,
"Сосны-великаны" безымянного  лагерного мастырщика и, во всю стену, "Явление
Христа народу"  А.  Иванова  (Корзубый мазал,  что  подлинник, но  Вредитель
сомневался;   впрочем,   всякое   могло   быть,   Третьяковку   десять   лет
ремонтировали).
     Конечно, хорошо  чифирнуть не "сам на сам", а с путевым человеком вроде
покойного Васьки Барнаула, но ждать было  некого:  до окончания зимлаговской
бузы Вредитель решил ограничить личное деловое общение телефоном. В  спальне
стоял  компьютер  "Pentium-III",  подключенный к  Интернету; Сергей Петрович
легко  овладел премудрой  техникой, но, честно сказать, выше уровня рядового
пользователя-юзера  не  поднялся: завидовал  по-доброму  Л¬шику  Чиканутому,
подчищавшему  с  помощью  компьютера банковские  закрома  и  сусеки  частных
вкладов.  Шелковников прогресса не чурался и консерватизм свой распространял
лишь  на  балбесов  из  масти  "ни  отрубить, ни  отпилить,  ни украсть,  ни
покараулить".  Профессионалов  Вредитель  всячески  культивировал  и  хакера
Чиканутого ставил в один  ряд  с недавно  почившим супермедвежатником Степой
Ветераном и с еще живым и почитаемым щипачем Невидимкой.
     (Степа Ветеран  начинал  в  тридцатые годы, с  примитивных  несгораемых
шкафов, а закончил электронными спецсейфами одного бельгийского банка:  взял
три  лимона  "зеленых"  плюс  путевых  бумажек  на  двадцать  пять;  "общак"
пополнился,  через край потекло. Теперь  Степа,  насмерть  сраженный  острым
панкреатитом, уж год лежал на Ваганьковском под гранитной плитой со скромной
надписью "Степан  Рогов"  и  чуть  ниже  - "Не забудем  никогда. Каторжане".
Несведущий человек  мог  бы  подумать,  что  под плитой  лежит  какой-нибудь
неизвестный широким кругам народоволец или большевик: даты не было.
     Живой и  здоровый специалист карманной  тяги Серж  Невидимка  был  чуть
помоложе,  но  творил  чудеса покруче  Копперфильда или  Акопяна: "шмели"  и
"лопатники" чуть  ли  не  сами  вылетали  из раскоцанных красных  лепешков и
кашемировых  "польт".  Чуть  нервный, шухерной и  веселый,  как  все щипачи,
Невидимка на спор,  жиллетовской "моечкой", спорол даже как-то  рукав пальто
одному лоху: братва ухохоталась.)
     Вредитель  не  любил  "новых русских":  они были нисколько не похожи на
"деловых" и "цеховиков-теневиков" прошлых лет, собиравших состояния медленно
и  верно  из   осадков  расточительного  Госплана,  вкладывавших  деньги   в
производство пусть  "левого",  но своего  товара. "Новые"  вкладывали деньги
лишь  в самих  себя, и "дна" ни у  кого из них не было, им было  мало, мало,
мало. Они продавали то, что, в общем-то, и нельзя было продавать: российский
"общак", ресурсы, ископаемые, энергию.
     "Мародеры, трупогр¬бы," - определял "новых" Сергей Петрович. -  "Родину
едят. Посредники, бля..."
     В  равной степени Шелковников  не  любил еще ментов,  но не вообще и не
тех,  что  рыскали  и шустрили под ножами и пулями за нищенскую зарплату,  а
тех, например, кому он сам регулярно оплачивал услуги. Он и плату положил им
как  валютным "шкуркам", по банной таксе. Сам он с иудами не встречался,  но
из-за шторки наблюдал - как один майоришко  пересчитывал  купюры,  потея  от
страха  и  удовольствия. Аж слюни  потекли.  Вредитель, к  стыду  своему, на
мгновенье  почувствовал себя зоновским оперативником,  "кумом",  принимающим
доклады стукачков - за чайную заварку, за маргарин и конфетки.
     Само нынешнее время  было внутренне ненавистно  Вредителю: лет двадцать
назад только  в кошмарном сне  могли привидеться  "стрелки" и "разборки"  со
своими  братанами  из-за  чужих  денег.  Тогда  были  все  заодно,   "общак"
распределялся  равномерно, зоны  п