енялся на
глазах! Его стали озарять такие же адские взрывы, а сверкающие
купола и виадуки вдали стремительно превращались в руины вполне
заурядных домов. Небо потемнело, повалил серый снег. Выжженные
нивы покрылись сугробами. Дождавшись, пока взрывы по эту
сторону стены стихли, я затормозил.

Было очень холодно. Лениво падал снег. На много километров
вокруг простирались лишь запорошенные снегом развалины. Я
поежился, попытался поднять комок грязного снега. Снег был
вполне реален, его явно можно было привезти домой. Потом я
подумал, что снежок этот радиоактивен, выбросил его, и торопливо
вытер руки.

В это мгновение кто-то тронул меня за колено. Подскочив в седле
я обернулся, и увидел маленького мальчика в резиновом балахоне и
противогазе. Из под стекла противогаза нездорово светились
запавшие, глубоко посаженные глаза. Секунду я размышлял, тот
это мальчик или не тот, так ничего и не решив, спросил:

-- Тебе что, малыш?

-- Твой аппарат поврежден? -- глухо осведомился он из-под
противогаза.

-- Нет... -- прошептал я.

Мальчик без особой радости кивнул, и присел на снег. Похоже, он
очень устал и замерз. Я растерянно подумал, что надо схватить
его, и привезти в реальный мир... Конечно, был риск, что
привезу я лишь противогаз, но мальчик был таким измученным и
несчастным, что выглядел реальным.

Однако мальчик, отдохнув, поднялся, и побрел дальше.

-- Эй! -- завопил я. -- Подожди! Пойдем со мной!

Мальчик на ходу покачал противогазным хоботом и ответил:

-- Не принято... уже...

-- Что случилось-то? -- в отчаянии осведомился я.

-- Стенка железная рухнула, -- равнодушно ответил мальчик, исчезая
среди сугробов.

Мне стало так страшно, что я едва удержался от нажатия на газ.
Соскочил с машины времени, бросился за ребенком -- но его среди
сугробов уже не было.

Видимо, в данной книге догнать его было "не принято"...

С ловкостью велогонщика я заскочил в седло и дал по газам.
Опять начались взрывы. Стена кренилась и рушилась все больше.
Из-за нее в мою сторону пробежал детина с автоматом и в кожаной
куртке на голое тело. Рядом с ним неслась чудовищных размеров
псина, и оба они смерили меня плотоядными взглядами. Я
ускорился, но это было как наваждение -- лет через тридцать по
спидометру очень похожий мужик с очень похожей собакой пробежал
в обратную сторону. Это было похоже на некий обмен дружескими
делагациями.

Кошмар!

Несколько минут я мчался мимо остатков Железной Стены, наблюдая
взрывы и оборванцев с оружием. Потом, вроде бы, все поутихло.
Оборванцы стали чище, автоматы и базуки сменились мечами.
Вместо собак временами пробегали демоны. Вместо руин появились
мрачные храмы. Я по-прежнему не решался сбросить скорость, и
продолжал движение.

К моей дикой радости взрывы больше не повторялись, мужики с
автоматами исчезли вовсе, а граждане с мечами хоть и продолжали
бегать, но стали совсем уж прозрачными и невнятными. Руины
быстро отстроились, превратившись в довольно реальные здания, по
улицам двинулись почти настоящие люди. Я остановился.

Мир вокруг казался настоящим. Люди были одеты нормально, по
улицам ездили очень красивые, но правдоподобные машины. Воздух,
насыщенный выхлопными газами, однако, казался не радиоактивным.
В витринах магазинов стояли муляжи продуктов. Я взвалил машину
времени на плечи и зашел в один из магазинов. Там стояла
длинная очередь за разливным молоком, и еще более длинная -- за
водкой. Поежившись я выскочил обратно.

На меня стали обращать внимание. Кое-кто просто озирался, а
какой-то тощий, подозрительно знакомый мальчик, улучив момент,
когда я поставил машину времени на тротуар, попытался ее
утащить. Впрочем, аппарат оказался для него достаточно тяжелым,
и я отобрал его без особых хлопот.

Было так неуютно, что я торопливо двинулся к поросшим травой
останкам Железной Стены. За ней, как ни удивительно, было куда
чище и пристойнее. Там высились полупрозрачные купола и
сверкающие акведуки. В небе пролетали космолеты. Какие-то
люди, разукрашенные татуировками и частично состоящие из
кибернетических протезов, вели странные, заговорщицкие беседы,
но, по крайней мере, на меня смотрели снисходительно и почти
дружелюбно.

-- Хеллоу! -- выдохнул я.

-- Русский? -- полюбопытствовала красивая девушка в
переливающихся одеждах.

-- Да...

-- Ну заходи... посидишь в сторонке.

Некоторое время я посидел, слушая их разговоры. Но они, в
основном, велись о проблемах лингвистики, борьбе с цивилизацией
кристаллических насекомых, и последних дворцовых сплетнях.
Мимоходом я услышал, что девушку собираются разобрать на
внутренние органы для трансплантации их собеседникам. Мне стало
совсем плохо, и я заскочил в седло.

-- Не советоваю, -- сказала девушка вслед. Я не внял
предупреждению и отправился в путь.

По эту сторону Железной Стены было одно и то же. Варвары с
мечами, красивые девушки, киборги. Остановившись через пару лет
я торопливо перетащил машину времени на свою сторону, и снова
двинулся вперед.

Местность особенно не менялась. Видимо, сверкающие купола,
тучные хлеба и астропланы совсем уж вышли из моды. Высились
нормальные здания, бродили нормальные пешеходы. Я снова
остановился и подобрался к какому-то магазину. Витрины были
заполнены продуктами, почему-то сплошь -- импортными. Внутри
люди оживленно и со вкусом занимались покупками. Я
почувствовал, что близок к цели.

Мир этот, в общем, казался достаточно приличным и реальным.
Побродив среди прохожих, я убедился, что разговоры они ведут
вполне человеческие, вот только очень уж мрачные. Все они
делились на две группы -- одна, большая, состояла из каких-то
кадаврообразных граждан, озабоченных вопросом, что сейчас модно,
где и что можно купить дешевле, и как "отхватить"
побольше денег. Были они настолько мерзкими и прямолинейно
подлыми, что слушать их было просто противно.

Вторая, более симпатичная, хоть и малочисленная группа, состояла
сплошь из рефлексирующих интеллигентов. Они смотрели друг на
друга и на меня с печальной, обреченной добротой. Они говорили
о прекрасном, цитируя известных и элитарных авторов. Смысл их
разговоров сводился к тому, что человек, по сути своей, мерзок и
гнусен. Сами они, очевидно, были редкими исключениями, но
никаких надежд для рода людского не питали. Наиболее
потрясающим было то, что многие из них являлись телепатами,
воплощениями Всемирного Разума, второй инкарнацией Христа, их
охраняли законы природы и космические силы. Любой из них был
способен накормить пятью хлебами тысячу голодных, не считая
женщин и детей. Но они к тому вовсе не стремились, ибо были
уверены, что начав действовать, немедленно поддадутся самым
гнусным устремлениям и побуждениям. Немногие активные
индивидуумы, пытающиеся что-либо совершить, служили иллюстрацией
этого тезиса, кратковременно становясь диктаторами, извергами и
кровавыми тиранами. Кажется, основной идеей, витавшей в
воздухе, была пассивность, позволяющая второй группе остаться
хорошими, пусть и беспомощными людьми.

Особенно меня потряс какой-то несчастный школьный учитель,
потрясающе реальный и невыносимо несчастный. Он считал, что все
окружающее -- лишь чей-то гнусный эксперимент, и весь мир вокруг
-- некая модель реального, счастливого мира, крошечный
кристаллик, помещенный под микроскоп. Он кричал о летающих
тарелках, которые являются об®ективами микроскопов, о том, что
жить надо достойно и радостно. Конечно же, его никто не слушал.
Когда я сообразил, что бедного учителя вот-вот убьют собственные
ученики, я зажмурился, и перескочил на десяток лет вперед.

Ничего не изменилось!

Жадно дыша вонючим воздухом я озирался по сторонам.

Город вокруг стал настоящим донельзя, я его даже узнал -- и
содрогнулся. Рефлексирующие интеллигенты мужественно брали в
руки автоматы Калашникова и палили по цепочкам солдат, по
несущимся в небе призракам, по вылезающим из земли исполинским
зверям. Все было тускло, серо, гнило, омерзительно -- и при
этом, словно бы, правдиво. Мне захотелось лечь на грязную
мостовую и помереть. Из ступора меня вывел очередной малыш с
горящими глазами, который попросил у меня машину времени --
покататься. Стало страшно, и я дал по газам, провожаемый
возгласами ребенка о том, как он во мне ошибся, и насколько
плохи большинство взрослых.

Не знаю, сколько я несся вдоль этих миров -- я закрыл глаза.
Порой звучали атомные взрывы, изредка грохотали звездолеты,
иногда знакомо трещали автоматы. Я ни на что не смотрел. В
душе было пусто и тихо, ничего в ней не осталось, это будущее
высосало меня до последней капли, заставило поверить в себя -- и
отшвырнуло, словно использованную зубочистку.

Потом стало тихо. Земля исчезла вообще. Я несся среди космоса,
вокруг тихо угасали звезды и сворачивались в клубки туманности.
Редкие звездолеты были чудовищно огромны, но необратимо
разрушены. Потом Вселенная начала сворачиваться в точку, и я
положил руку на клавишу стартера.

Надо было возвращаться.

Но единственное, что меня еще держало -- это взгляд Януса
Полуэктовича и слова Корнеева. Где-то там, далеко позади, в
настоящем и солнечном мире, остались друзья и коллеги, остался
НИИЧАВО и Соловецк, Наина Киевна и Хома Брут, даже Амвросий
Амбруазович Выбегалло...

А вокруг было Ничто. Вселенная сжалась в точку -- над которой
парила моя машина времени. Секунду -- или миллион лет, ибо
времени уже не стало, а спидометр зашкалило, она дрожала в
сингулярности. Это было так тоскливо, что я закричал. Не помню
уже, что я сказал, кажется, что-то очень известное и избитое.
Но Вселенная стала вновь расширяться.

Звезды фейерверком пронеслись сквозь меня и превратили Ничто -- в
небо. Гирлянды созвездий и паутина туманностей на мгновение
воссияли вокруг, но тут вспыхнуло солнце и под ногами вспухла
Земля. Вокруг замелькали какие-то волосатые кроманьонцы, люди в
тогах, рыцари в броне, алхимики над ретортами. Я дождался, пока
мир приобрел привычные очертания, и остановился.

Все было реально.

Люди -- может быть, чуть поскучнее, чем в реальности, но
абсолютно убедительные. Ни одного прозрачного изобретателя или
идиота с мечом и автоматом. Минуту я переводил дыхание,
озираясь. Вот пробежал мальчик с удочкой, но он вовсе не
стремился завести со мной умную беседу или спереть машину
времени. Вот подошел милиционер, очень похожий на сержанта
Ковалева. Он-то явно собирался со мной побеседовать, но я дал
по газам, и перенесся на пару лет вперед.

Кажется, это и был тот мир, который я искал.

Я закурил, оглядываясь по сторонам. Здесь, конечно, еще не
делали ЭВМ, помещавшихся в маленький чемоданчик. Но все было
столь вещественно, что я не сомневался -- именно здесь
пиратствовал Выбегалло.

Решив останавливаться каждые два года, я выжал сцепление и
отправился в путь.

Мне потребовалось совсем немного времени. Всего пятнадцать
остановок. Потом я ударил по клавише стартера, и машина времени
провалилась обратно.

В реальность...



... -- Это м-мерзко и от-твратительно! -- кричал где-то рядом
Федор Симеонович. -- В-вам придется отвечать, г-гражданин
Выбегалло!

-- Позвольте-позвольте! -- грохотал бас Амвросия Амбруазовича. --
Же-не сюи па фотиф!8 Молодежь нынче пошла...
слабонервная! Нас царские жандармы не запугали! Не смейте мне
хамить, Киврин!

-- Тихо, -- сказал Янус Полуэктович. Очень спокойно, но веско. И
сразу наступила тишина. Я открыл глаза, и увидел, что все
смотрят на меня. С таким сочувствием, что мне стало неудобно.

-- Ребята... бросьте вы... -- прошептал я, поднимаясь. Корнеев
помог мне, радостно гаркнув:

-- О, очухался Привалов!

Поддерживаемый Витькой и Романом я встал. Растерянно сказал:

-- Извините, пожалуйста...

-- Что вы, что вы, г-голубчик, вы прекрасно д-держались... --
отворачиваясь сказал Киврин. Кристобаль Хозевич молча подошел
ко мне, хлопнул по плечу, и словно смутившись своего порыва,
отошел в сторону.

-- Полагаю, все мы убедились... мир тот -- достаточно материален,
-- сказал Невструев. Выбегалло радостно закивал.

-- Единственный вопрос, стоящий перед нами, каким законным
образом можно осуществлять... ну, скажем мягко -- обмен
технологиями с этим миром.

-- Как это каким? -- завопил Выбегалло. -- Налицо, понимаете ли,
мой героический эксперимент... и экскурсия товарища Привалова --
налицо! Садимся, едем, и добываем культуру материальную и
духовную! Милости просим!

-- Привалов, вы согласились бы еще раз там побывать? -- спросил
Невструев. Я покачал головой.

-- Нет, Янус Полуэктович. Извините, нет. Давайте лучше, я на
картошку с®езжу.

-- Полагаю, это общее мнение? -- спросил Невструев. Никто ему не
возразил. Тогда Выбегалло всплеснул руками:

-- Как же это, товарищи? Где ваше гражданское мужество?

-- Вы проделали это путешествие без колебаний, не так ли,
Амвросий Амбруазович? -- спросил Хунта. Выбегалло гордо кивнул:

-- Да! И никакое слабоволие и малодушие надо мной не довлело!

-- Это не малодушие. Это чистоплотность, -- холодно сказал
Невструев. -- Что ж, тогда это тема будет поручена вам лично,
Амвросий Амбруазович. Опыт у вас есть, силы духа -- не занимать.
Поработайте во благо народных закромов.

Выбегалло замолчал, хватая ртом воздух. А Янус Полуэктович
продолжил:

-- Остаются, конечно, открытыми ряд вопросов. Например -- с
обменом валюты, ибо даже новые, шестьдесят первого года, рубли
вам не помогут. Но мы, со своей стороны, добьемся валютных
ассигнований. Иной вопрос -- как к вам отнесутся... там?

-- Инсинуации, -- косясь на корреспондентов сказал Амвросий
Амбруазович. -- Выбегалло чист перед законом!

-- Работа вам предстоит трудная, но интересная, -- никак не
реагируя на Выбегалло говорил Невструев. -- Вы согласны, не так
ли?

Амвросий Амбруазович помолчал секунду. Похоже, он взвешивал все
плюсы и минусы. По лицам ребят я видел, что они волнуются. Но
я был спокоен.

Они просто наблюдали за моим путешествием.

А я -- был там.

Выбегалло, конечно, не прочь урвать "чего-нибудь
этакого" из мира за пределом времен. Но бывать там
регулярно...

Он был, конечно, дурак, но дурак осторожный и трусливый.

-- Своевременно заостренный вопрос! -- сказал Выбегалло. -- Очень
правильная постановка проблемы! Что нам эти вещи...
сомнительного производства? Что, я спрашиваю, товарищи? Что
лучше -- несуществующая культура придуманного мира, или наши
дорогие сотрудники?

-- Как ни странно, даже вы -- лучше, -- сказал Жиан Жиакомо. --
Никогда не подозревал себя в возможности такого признания...
но, сеньоры... честность побуждает признаться.

А Выбегалло несло...

-- Надо еще разобраться со многими вопросами! -- размахивая
руками перед шарахающимся Питомником говорил он. -- Кто создал
этот... с позволения сказать -- времяход? Кто напридумывал эти
неаппетитные миры, а? Имя, товарищи, имя!

Все уже постепенно расходились. Киврин и Хунта дискутировали
вопрос, что лучше -- отправить все привезенные предметы назад, в
будущее, или сдать на хранение в Изнакурнож. Янус Полуэктович
что-то дружелюбно говорил Седловому, и тот растерянно кивал
головой... Корнеев грубо пихал меня под ребра и усмехался.
Ойра-Ойра, поглядывая на чемоданчик с ЭВМ, спросил:

-- Скоро у нас такие появятся, Сашка? Что-то я невнимательно за
спидометром следил...

-- Лет тридцать, -- сказал я. -- Впрочем, не знаю. Это там --
тридцать лет. А как у нас... не знаю.

-- Пойдем, перекурим, -- предложил мне Амперян. И таинственно
похлопал себя по оттопыренному карману пиджака. Я вспомнил, что
к Эдику на днях приезжал в гости отец из Дилижана, и кивнул:

-- Сейчас, Эдик. Минутку.

Из кабинета уже почти все вышли, когда я подумал -- а зачем,
собственно? Неужели мне хочется знать ответ?

И я тоже двинулся к выходу, когда Янус Полуэктович негромко
сказал:

-- А вас, Привалов, попрошу остаться.

И почему-то усмехнулся...

Мы с директором остались вдвоем, и Невструев, прохаживаясь у
стенда с машиной времени, сказал:

-- Все-таки, Саша, вы по-прежнему думаете, что одним правильно
поставленным вопросом можно разрешить все проблемы... Ну,
спрашивайте.

Я колебался. Мне и впрямь хотелось знать, почему тот мир, в
конце времен, был так реален. И возможно ли было его
придумать... в человеческих ли это силах?

Но я справился с искушением и покачал головой:

-- Янус Полуэктович, можно, я лучше другое спрошу? Мы с
Корнеевым... правильно соединили?

-- Колесо Фортуны? -- Невструев покачал головой. -- Нет, конечно.
Ни одна попытка остановить Колесо Фортуны не заканчивалась
удачей. Равно как попытки разогнать его... или остановить. И
попытка вернуть его в прежнее состояние -- тоже лишь благая
мечта, которую уже не осуществить.

Мы оба молчали. Я ждал, пока Невструев закончит, а он смотрел
куда-то далеко-далеко... в будущее. Янус вздохнул и продолжил:

-- Но самое удивительное, что ничего страшного в этом нет,
Привалов. Поверьте.

-- Я хочу вам верить, -- признался я. -- Можно идти? У меня
работы еще... невпроворот.

-- Идите, Саша. Работа... да и Амперян с Корнеевым вас ждут.

У самых дверей, когда я посторонился, пропуская
грузчиков-домовых, среди которых мелькнула добродушная
физиономия Кеши, я не утерпел и снова повернулся к Невструеву.

-- Янус Полуэктович, а почему вы вчера мне говорили, что неделя
будет тяжелая?

-- Говорил? Вчера? -- Невструев приподнял брови и улыбнулся. --
Запамятовал, признаться... Ну, так неделя ведь только
начинается, Саша.

-- Да? -- растерянно спросил я.

-- Конечно, -- с иронией ответил Невструев. -- Вы это скоро
поймете.

Позже я действительно это понял.

Но это, конечно, уже совсем-совсем другая история.



        Конец

Алма-Ата, февраль 1995 г.


        Примечания:

1 мои часы! (фр.)
2 я потерял (фр.)
3 вы не правы (фр.)
4 ребенок (фр.)
5 не стоит благодарности (фр.)
6 до завтра (фр.)
7 я крайне огорчен! (фр.)
8 я не виноват! (фр.)