му этажу десяток лаборантов тащили
самое настоящее бревно, облепив его, словно муравьи спичку. Я
секунду постоял, соображая, не нужна ли ребятам помощь, как они
собираются протащить бревно в узкую дверь, и зачем им это самое
бревно здалось. Но лаборанты были такими шумными и энергичными,
что я не рискнул вмешиваться, и пошел к себе, на четвертый.

У дверей электронного зала я секунду постоял, вслушиваясь, потом
резко вошел.

Как ни странно, все было в полном порядке. Первый дубль сидел
за столом и что-то писал на бумажке. Второй, пристроившись у
него за спиной, бормотал:

-- Запятую, запятую не туда поставил...

Я подошел и глянул. Дубль самонадеянно проверял мою программу.
Запятая и впрямь была не на месте, я вздохнул. Первый дубль
покосился на меня и быстро исправился.

-- Работать-работать, -- сурово велел я, отходя к
"Алдану".

Машина работала вовсю. Гудели ферритовые накопители, щелкали
реле, перемигивались лампочки. Я погрозил дублям пальцем, и
величественно вышел. Меня посетила хорошая мысль.

Безалаберный Витька, конечно же, и не подумает взять цемент для
ремонта. Следовало запастись им самому, а завтра поутру
принудить Корнеева к трудотерапии. Ухмыльнувшись, я поднялся на
пятый этаж и подошел к кабинету Камноедова.

Кабинет, конечно же, был закрыт и охранялся суровыми ифритами.
Модест Матвеевич трудовую дисциплину никогда не нарушал...

Я быстренько прошел мимо стражей и свернул в маленький темный
коридорчик. Вел он в казармы домовых, у которых всегда можно
было раздобыть известки, гвоздей или шпингалеты. Домовые --
существа крайне запасливые, и все сотрудники по мелочам
пользовались их услугами.

Дверца, ведущая в казармы, была замаскирована под картину,
изображавшую бревенчатый домик на краю пшеничного поля.
Домовых, похоже, частенько одолевала ностальгия, ибо картину
эту, по слухам, нарисовал кто-то из них. Я постучал пальцем по
нарисованному домику, пытаясь попасть по крошечной двери, и
картина плавно повернулась, пропуская меня в казарму.

Здесь было темно и тихо. Впрочем, тишина казалась
ненатуральной, словно только что шел галдеж и веселье, а теперь
остались лишь шорохи по углам. Открыв рот я уже собрался было
гаркнуть, подзывая дневального, когда кто-то подскочил ко мне из
темноты.

-- О, кто пришел...

Онемев от такого панибратского тона я оглянулся, и увидел
домового. Знакомого по утреннему падению...

-- Давай, не смущайся, проходи, -- домовой цепко схватил меня за
рукав и крикнул: -- Мужики, это свой!

Сразу же где-то в глубине казармы вспыхнул свет, и домовой
потащил меня туда, тихонько напутствуя:

-- Ниче, не робей. Держись спокойно, сам не груби, но ежели кто
начнет подсмеиваться -- ответь достойно.

-- Э... Кеша... -- с трудом вспомнив имя домового ответил я. --
Мне бы цемента немножко...

-- Ладно, остынь! -- домовой замахал волосатой лапкой. --
Подождет твой Привалов, не сахарный. Посидишь у огонька...

Огибая двухярусные железные койки мы вышли в центр казармы, где
высилась самая настоящая русская печь. Вокруг нее на полу
сидело десятка два домовых, подозрительно оглядывая меня. Я
лишь покачал головой, при виде такого нарушения правил пожарной
безопасности, но решил, что домовые в русских печах толк знают.

-- Свой он, свой, Гена! -- сообщил Кеша. -- Приваловский дубль,
мы утречком познакомились!

-- Кампанейский ты мужик, Иннокентий, -- сурово ответил один из
домовых, разлегшийся у самого огня, и помешивающий угли босой
ногой. -- Всех к нам тянешь. Отвел бы дубля куда следует...

Кеша немного скис. Видимо, Гена был поглавнее его.

-- Ладно, -- сменил гнев на милость домовой у печки. -- Пущай
посидит...

Заинтригованный до последней степени, я присел рядом с Кешей.
Мало кто мог похвастаться тем, что знает детали жизни домовых.
Пожалуй, любой из магистров не отказался бы побыть на моем
месте.

Внимания особого на меня не обращали. Домовые, рассевшись и
разлегшись поудобнее, уставились на Гену.

-- Ну, значит, -- продолжил тот рассказ, очевидно прерванный моим
появлением, -- стоит Васек у почетного вымпела победителей
соцсоревнования, а смены все нет и нет. Захотелось ему... на
минутку... а как вымпел-то оставить? Взял он его под мышку, и
в туалет...

Домовые тихонько засмеялись.

-- А тут, как на грех, Модесту Матвеевичу, -- без особой
почтительности сказал Гена, -- вздумалось проверку учинить.
Заглянул он в кабинет, глядь, а вымпела, инвентарный номер
триста шестьдесят пять -- дробь двенадцать, и нету! Ну, паника,
сами понимаете, завопил он, побежал, позвал меня, Тихона.
Ифритов своих прихватил... тьфу, нечисть заморская! А Васек-то
все слышал, соображает, что делать? Бросился опять на пост,
вымпел расправил, и стоит, в носу ковыряет...

Домовые начали хохотать.

-- Мы с Модестом, -- Гена вытащил ногу из огня, засунул другую, --
прибегаем -- а Васек на посту! И вымпел цел. Камноедов как
закричит -- мол, "службу не знаешь, куда уходил,
негодник!" А Вася, не будь дураком, и отвечает: "Стоял
на посту, охранял вымпел. Подошли вы, посмотрели сквозь меня,
за голову схватились, заорали, и бежать..."

Хохот перешел в настоящее ржание. Двое домовых от смеха
свернулись в мохнатые комки и стали кататься по полу. Даже я не
удержался, и хихикнул, представив растерянное лицо Камноедова,
одураченного хитрым домовым.

Единственное, что меня смущало -- история эта казалась смутно
знакомой...

-- Ну, значит, три дня Камноедов на больничном провел, --
продолжал довольный Гена. -- Окулиста посетил, валерьянку попил,
потом отошел. Но в одиночку больше проверок не учиняет!

-- Извините, -- не выдержал я, -- по-моему вы придумываете,
все-таки. Я уже слышал такую историю, только не про
Камноедова...

Гена окинул меня гневным взглядом, и я осекся.

-- Кеша, кого ты привел, а? Ишь ты, говорливый какой дубль...
День как от роду, а уже спорит!

Кеша пихнул меня в бок.

-- Отведи его к дружкам, пусть культуре поучится, -- распорядился
Гена, и утратил ко мне всякий интерес. -- А вот, еще раз такое
было, мужики... Устроил Янус наш, который А-Янус, большущую...

Вслед за Кешей я отошел от печи, виновато посмотрел на домового.

-- Ладно, ничего, -- буркнул Кеша. -- Молод ты еще... Что там
Привалову надо, цемента?

-- Угу.

-- Пойдем...

Из какого-то шкафа Кеша кряхтя достал мешок с цементом, кадку с
песком, отсыпал мне в крепкие бумажные пакеты и того, и другого.

-- Во, нормалек... К своим-то заглянешь?

-- К кому?

-- Ой, совсем ты теленок... -- Кеша привстал на цыпочки и
снисходительно похлопал меня по плечу. -- К дублям,
вольноотпущенным...

Я хлопал глазами, ничего не понимая.

-- Пошли, -- решил Кеша. -- Провожу попервости.

Раздвинув стену он двинулся по какому-то узкому и сырому
коридору. Опасливо озираясь я пошел следом.

-- Ты того... как почуешь, что Привалов тебя распылять собрался,
сразу линяй, -- поучал меня Кеша. -- Нечего дожидаться...
придешь ко мне, или к своим, сразу...

Конечно, знатоком института я себя не считаю. Куда мне до
Корнеева или Ойры-Ойры! И все же шли мы путями такими
удивительными, что порой у меня глаза на лоб лезли. То узкий
коридор, по бокам которого текли булькающие огненные ручейки, то
зал, заполненный зелеными пупыристыми пузырями, упругими как
резиновые мячи. Среди них приходилось проталкиваться, причем,
по словам Кеши, делать это следовало осторожно, "чтоб не
взорвались". Какое-то время я тешил себя гордой мыслью, что
первым посещаю эти катакомбы, но потом обнаружил на попавшемся
под ноги зеленом кристалле бирку с инвентарным номером и
надписью "Ключ, зеленый", и загрустил.

Коридор, наконец, кончился, и мы вышли в большую, гулкую пещеру,
видимо где-то глубоко под фундаментом НИИЧАВО. Здесь, как ни
странно, пахло обжитостью и каким-то уютом. Вдоль стен тянулись
делянки какого-то мха, перемежаемые маленькими хижинами, грубо
сколоченными из досок и кусков картона. Стены их были испещрены
непонятными картинками. Над дверью одной я с удивлением
обнаружил надпись "Машина вычислительная электронная,
"Алдан", и на мгновение замер. Присмотревшись, однако, я
понял, что хижины сооружены из пустых упаковочных ящиков.

С каждой минутой происходящее становилось все интереснее.

-- Вот тут лифт, обратно на нем поднимешься, -- ткнув пальцем в
ржавую железную дверь в стене, сказал Кеша. -- Через казармы не
ходи, заплутаешь... Во! Твои сидят, пошли!

В дальнем углу пещеры и впрямь горел небольшой костер, возле
которого сидела кучка людей. Вслед за Кешей я двинулся к ним...
и остановился, как громом пораженный. Здесь были все наши!
Витька Корнеев, Роман, Володька... ой... А-Янус и У-Янус! И
Кристобаль Хозевич, и Федор Симеонович!

Самым удивительным мне показалось даже не их странное собрание,
а то, как бесцеремонно себя вели Витька и Роман. Они спорили с
Кристобалем Хунтой, причем без малейшей тени пиетета.

-- Да ты сам посуди! Не будет твое заклинание работать! --
кипятился Роман. Кристобаль Хозевич пожимал плечами, но
возражать не пытался.

-- Эй, дубляки! Я вам приваловского привел! -- крикнул Кеша. И
я наконец-то понял -- передо мной сидели вовсе не сотрудники
института, а их дубли.

Ой.

Кристобаль Хозевич... да нет, не он, конечно же, а его дубль,
поднялся.

-- Садитесь, наш юный товарищ, -- вежливо сказал он. -- Не
смущайтесь, все мы поначалу смущались, но это быстро пройдет.

-- М-милости п-просим, -- Федор Симеонович подвинулся, тяжело
ерзая на длинной доске, водруженной на пару чурбанов. -- Мы тут
п-проблему обсуждаем... обычную, знаете ли, о п-падении
м-магических способностей у д-дублей.

Я стоял как вкопанный.

-- Да садись, дубляк заторможенный! -- завопил дубль Корнеева, и
привычная грубость привела меня в чувство. Я бухнулся на скамью
рядышком с дублем Киврина, и услышал деликатное покашливание
домового Кеши.

-- Ну, пошел я...

Вяло помахав ему рукой я стал оглядывать собравшихся. Были они
вполне похожи на себя-настоящих, Кристобаль Хозевич ничуть не
терял элегантности, Корнеев -- грубости, Киврин заикался не
меньше, чем раньше. На меня деликатно не обращали внимания, и я
стал приходить в себя. Как ни странно, но сознание мое упорно
отказывалось считать сидящих вокруг дублями...

-- П-полагаю, следует п-попробовать еще раз, -- сказал Федор
Симеонович и стал делать пассы. На него внимательно смотрели.

-- Не так, Федор Симеонович, не так, -- быстро проговорил
Ойра-Ойра, увидив, что Киврин старательно рисует в воздухе задом
наперед букву "Е". -- Это получается цифра "3".

-- Ах ты г-господи! Да неужто? -- сказал Киврин, разглядывая
слабо светящийся в воздухе след. -- С моей с-стороны -- так все
н-нормально!

-- Любезный Теодор, заклинание ваше должно быть ориентировано
вовне, а не на вас самих, -- сообщил Хунта.

Киврин закивал и стал терпеливо рисовать букву дальше.

-- А настоящие за что ни возьмутся -- у них все спорится! --
сказал Володя Почкин, поднимая взгляд на меня. -- Вот, даже
Привалов дубля сотворил -- не придерешься! До чего же любопытно,
прямо засмотришься!

-- Да ну, "не придерешься", -- оборвал его Корнеев. --
Сразу видно -- дубляк! Ухо левое вниз с®ехало, глаза дурные, рот
полуоткрыт все время...

Я торопливо захлопнул отвисшую челюсть. Федор Симеонович
продолжал старательно чертить в воздухе знаки... как я понял,
он собирался провести простейшую материализацию.

А-Янус и У-Янус строго и молча следили за его усилиями.

Кристобаль Хозевич положил руку мне на плечо, негромко сказал:

-- Я пребываю здесь уже три года, молодой человек. Честно
говоря, не самое плохое место для сбежавшего дубля. Но если бы
ты знал, как стосковалось мое сердце по простым, привычным
вещам... Нет ли у тебя с собой кусочка сыра?

-- Но... вы же... не едите... -- пробормотал я. Хунта смерил
меня ироническим взглядом.

-- Разумеется, так же как и ты, юноша. Но просто вдохнуть аромат
сыра... посидеть с бокалом амонтильядо...

Киврин прервал свои попытки и почесал затылок. Неуверенно
сказал:

-- Уже лучше, д-да? К-кристо, не мучь н-новичка своим с-сыром.

Хунта гордо отвернулся. Несколько минут дубли сидели молча.
Потом Ойра-Ойра негромко запел:



-- Нам колдовать нелегко, нелегко!

Хай-хай-эй-хо!

Сатурн в Весах, а луна высоко!

Хай-хай-эй-хо!

Хай-эй-хай-хо!



Роман отчеканивал ритм песни, не особенно заботясь о словах, а
остальные подтягивали ему хором:



Хай-хай-эй-хо!

Хай-эй-хай-хо!



Мне стало не по себе. Я встал, едва не уронив пакеты, и робко
спросил:

-- Пойду?

-- Куда пойдешь-то? -- удивился Корнеев.

-- Наверх... к П-привалову, -- начиная заикаться соврал я.

-- Смотри, развеет он тебя, -- мрачно пригрозил Корнеев. -- Ну,
сам решай.

Я бросился к двери лифта. Открыл ее -- там и впрямь оказалась
маленькая кабинка с одной единственной кнопкой. Надавив ее я
прислонился к стене и шумно выдохнул.

Лифт шел вверх.

Стоит ли рассказывать о случившемся ребятам? Поверят ли мне? А
если поверят, то чем все кончится?

Меня забила дрожь. Это ж надо. Сходил за цементом. Угораздило
Витьку каблуком в стене завязнуть! Посмотрел на часы -- я не
удивился бы, если уже наступило утро, но еще не было и
одиннадцати.

Так ничего и не придумав, я открыл дверцу остановившегося лифта
и оказался в вестибюле. Выход оказался очень удачно
замаскированным между колоннами, за грудой древних идолов.
Споткнувшись о гипсовую курительную трубку неимоверных размеров,
я выбрался к лестнице и побежал наверх.

В электронном зале уже было тихо. "Алдан", закончив
расчет, сонно помаргивал лампочками, мои дубли сидели за столом
и неумело играли в карты. При моем появлении оба вскочили. Я
зажмурился, кинул пакеты на пол, и пулей вылетел в коридор.

Так. К Витьке, немедленно. Из-за него эта каша заварилась,
пускай он голову и ломает.

Через минуту я уже был на шестом этаже и словно вихрь ворвался в
двери Витькиной лаборатории.



        Глава третья



-- Это д-дубли у нас простые!..

А. и Б. Стругацкие



Корнеев сидел на диване, заложив ногу за ногу. Одна нога была
босой, и мне сразу вспомнился домовой Геннадий. Покосившись на
меня, Витька продолжил странное занятие -- капать из пробирки
бесцветной жидкостью на пятку.

-- Ты чего? -- спросил я.

-- Болит, -- Корнеев выплеснул на ногу всю пробирку. -- Нет, ты
сам посуди! Хорошая живая вода. Очень свежая. Если бы, к
примеру, у меня пятка была напрочь оторвана, то приросла бы в
момент. А вот ушиб -- не проходит!

-- Так отрежь пятку, потом займись лечением, -- ехидно посоветовал
я. Корнеев покачал головой:

-- Нет, Сашка. Это выход простейший, примитивный...

-- Корнеев, покажи пропуск, -- попросил я. Витька вытаращил
глаза.

-- Ты... чего?

-- Пропуск покажи!

Видимо, тон мой был настолько серьезен, что Корнеев от
растерянности подчинился. Убедившись, что он не собирается
рвать в клочки бумажку с ненавистной печатью на фотографии, я
присел рядом.

-- Витька, разговор есть серьезный. Очень важный.

-- Ну? -- насторожился Корнеев.

-- Дубли... они живые?

-- Жизнь -- отчеканил Корнеев, -- есть форма существования белковых
тел! Бел-ко-вых! А дубли у нас -- кремнийорганические, ну или
германиевые...

Я разозлился.

-- Витька, ты мозги не пудри! Тоже мне... Амперян...

-- Сашка, да никто этого толком не знает! Лет двести уже споры
идут! Какая тебе, фиг, разница?

-- Как это -- какая? Если они живые, так какое право мы имеем их
эксплуатировать?

Витька едва не упал на пол.

-- Привалов, очнись! Тебе чайник эксплуатировать не стыдно? Или
"Алдан" свой любимый?

-- Разные вещи! -- я вздохнул. И рассказал Витьке всю историю.

Корнеев явно растерялся. Минуту смотрел на меня, словно
надеялся, что я рассмеюсь, и признаюсь в розыгрыше. Потом
напрягся, щелкнул пальцами, и перед нами возник дубль.

Сходство с самим Витькой и грубияном из подвала было такое
разительное, что я поежился.

-- Как дела? -- спросил Витька дубля.

-- Пятка болит, -- дубль бесцеремонно вырвал у него пробирку,
уселся рядом и занялся самолечением.

-- Во. Иллюзия разумного поведения, -- сообщил Витька. --
Поскольку таким запрограммирован. Но все равно -- дурак-дураком.

Я неуверенно кивнул.

-- Побейся головой о стену! -- приказал дублю Корнеев. Дубль
строптиво осведомился:

-- А нафига?

-- Качество штукатурки проверяем.

Дубль встал и принялся колотить лбом о стену. Монотонно, но
далеко не в полную силу, отлынивая.

-- Вот, -- Витька махнул рукой. -- Живой пример! То есть, не
живой, материальный! Живой себя так вести не будет!

Дубль, заметив, что Витька уже на него не смотрит, снизил
амплитуду ударов до минимума.

-- Понимаешь, Саша, ты человек в институте все же новенький, да и
маг неопытный, -- принялся рассуждать Корнеев. -- К тому, что
"Алдан" может за день такое рассчитать, на что сотне
математиков месяц нужен, ты привык. А к тому, что машина может
с виду на человека походить, пререкаться, беседу поддерживать --
еще нет.

-- Витька, уж больно самостоятельно они себя вели...

-- Ну и что? Дубль -- это продукт жизнедеятельности магов. А
маги, знаешь ли, всегда склонны к самостоятельности. Вот
гляди... надо мне, к примеру, вместо себя дубля на свидание
послать.

-- Ну?

-- Делаю я его самопрограммируемым и самообучающимся. Дабы ни
одна девушка не заподозрила, кто ее домой из кино провожает.
Если вдруг она его пригласит домой, чаек попить и с родителями
познакомить, дубль должен проявить инициативу, вести себя так,
чтобы в следующий раз меня дорогим гостем считали.

-- Что потом?

-- Если я дублю велел самоликвидироваться по выполнению задания,
то все в порядке. Если нет... ну, не подумал... то выйдет он
за порог, и начнет дальше мной притворяться. Программа такая.
И будет бродить, пока энергия не кончится. День, месяц... ну,
смотря на какой срок я его зарядил.

-- А три года?

-- У Кристобаля Хозевича -- возможно, -- подумав сказал Витька. --
Помнится, был у него дубль, который ездил в годичную
командировку. Что скажешь, мастер...

Витькин дубль зевнул, привалился лбом к стене, поморгал и исчез.

-- Во. Так оно и должно быть, -- бодро сказал Витька. -- Но
бывают промашки. Что, пойдем в подвал, с дубляками разбираться?

Я помотал головой.

-- Нет, Корнеев. Не надо. Знаешь, пусть лучше сидят...
колдовать пытаются. Жалко.

-- Жалко... -- пробурчал Корнеев. -- Я же тебе все об®яснил!

И все-таки он казался изрядно смущенным, и настаивать не
пытался.

-- Может еще с магистрами посоветоваться? -- спросил я.

-- Это ты сам решай, -- Витька стал обувать ушибленную ногу. --
Во, проходит помаленьку... Чего ты дома-то не усидел?

-- Непривычно, -- сознался я. -- Решил еще поработать. Что,
пойдем?

-- Давай через полчасика, -- Витька покосился на заставленный
колбами стол. -- Я нас обоих странгрессирую, прямо в комнату.
Лады?

-- Лады, -- я поднялся и вышел в коридор. Витька меня, все же,
немного успокоил. Но стоило припомнить унылое пение дублей, как
по спине забегали мурашки. Нет, не все так просто.

Было уже за полночь, и народ, похоже, начинал расползаться по
домам. Я прошел в электронный зал -- моих дублей уже не было, а
в воздухе пахло озоном. Растворились... моей магической
энергии никогда не хватало больше чем на пару часов. Я подошел
к "Алдану", постучал пальцем по дисплею, потом потянулся
к выключателю питания. Затарахтела пишущая машинка, скосив
глаза я прочитал:

"Только попробуй!"

Вздохнув, я убрал руку. Пускай работает. Чем бы занять
полчасика... точнее -- часок, знаю я Корнеева...

В дверь деликатно постучали, и я обрадованно крикнул:

-- Войдите!



Появившийся в дверях лысый старичок с выбритыми до синевы ушами
был мне знаком. Не то, чтобы часто пересекались, но все-таки
однажды мне довелось поучаствовать в его эксперименте.

-- Проходите, Луи Иванович! -- поднимаясь, сказал я. -- Садитесь.

Луи Седловой, кашлянув, прошел в зал. Изобретатель