гов назад. О, один раз в жизни - не думая,  без
счету - телом, ртом, грудью!
     Мужчина и женщина обнялись тесно: двое - одно. И та, старшая, Мать  над
ними, над всеми. В красное зарево неба  врезан  ее  профиль,  брови  и  губы
крепко сжаты, она мраморна, как судьба, чуть согнуты под  какой-то  тяжестью
плечи, стоит, ждет. И вот - пол  под  ногами  вздымается,  как  живое  тело,
залитые  красным,  прорезываются  трещины  в   тысячелетних   стенах,   звон
стеклянных брызг - Тишина. В пустынях острые зубчатые тени опрокинутых скал.
Зажженные алыми искрами ледяные глыбы стекла, под ними - как сквозь  лед  на
дне - темные груды машин, книг, тел, три мгновенно замерзших, тесно  друг  к
другу, трупа.
     В тишине - капли о камень,  от  капли  до  капли  -  века,  секунды.  В
какую-то   назначенную   секунду   -   вдруг   рушатся   тучи    вниз,    на
ослепительно-белом - переплет рамы черным крестом, молнии - столбами, сверху
- камни, грохот, огонь.
     Из ворочающихся, как  медведи,  встающих  на  дыбы  изб  -  выскакивают
келбуйские, орловские, и все бегут куда-то, падают в горячие трещины.  Земля
раскрывает свои недра все шире - еще - всю себя  -  чтобы  зачать,  чтобы  в
багровом свете - новые, огненные существа, и потом в белом теплом тумане еще
новые, цветоподобные, только тонким стеблем привязанные  к  новой  Земле,  а
когда созреют эти человечьи цветы.

        1923