е нас знает, что
творится дома, он не  занимается  спортом  и  не  собирает  марок.  Он
человек неинтересный и неосведомленный. Все остальное  вы  узнаете  от
него за ужином.
   Закончив монолог, он шепнул на ухо Павлышу:
   - Для вашего же блага, коллега. Вдалеке  от  дома  люди  становятся
болтливы.
   Когда  они  шли  длинным  наклонным  туннелем,  освещенным  редкими
светильниками под потолком, он развивал свою мысль:
   - Если бы наша работа была напряженной, если бы нас на каждом  шагу
подстерегали опасности, мы бы и не замечали, как идет время. Но работа
у нас монотонная, в лабораториях развлечений мало... Вот мы и  тянемся
к новым лицам.
   - Ты не совсем прав, Эрик, - сказала Сандра, - это  у  вас  наверху
все спокойно. У других не так.
   Винтовая лестница, по которой они начали спускаться, кружила вокруг
вертикального столба, в котором находился лифт. Но они шли пешком.
   - Я доморощенный философ, - продолжал между тем  Иерихонский.  -  И
должен вам сказать, коллега, что обстоятельства моей работы склоняют к
абстрактному мышлению. За внешней будничностью нашей сегодняшней жизни
скрывается напор будущих катаклизмов и водоворотов. Но, повторяю,  это
мы воспринимаем лишь как фон, а к любому,  даже  самому  экзотическому
фону быстро привыкаешь. Вот Сандра сказала, что у других  здесь  жизнь
не такая спокойная. Может быть... Когда вас ждет Димов?
   - Через полчаса.
   - Тогда мы вам покажем аквариум,  и  сразу  обратно.  Димова  очень
интересно слушать, но он не выносит, когда опаздывают.
   - Странно, - сказал  Павлыш,  -  здесь  говорят  о  Димове,  как  о
самодержце. А он производит  впечатление  очень  мягкого,  деликатного
человека.
   - С нами нельзя не быть самодержцем, хотя бы в лайковых  перчатках.
Я на месте Димова давно бы сбежал  от  этого  скопища  интеллектуалов.
Нужно иметь невероятную выдержку.
   - Эрик  опять  не  прав,  -  заметила  Сандра,  которой  как  будто
нравилось во всем оспаривать мнение Иерихонского. - Димов  и  в  самом
деле милейший и мягкий человек, но мы понимаем,  что  последнее  слово
всегда за ним. Он не имеет права ошибаться,  потому  что  тогда  может
произойти что-нибудь плохое. Здесь нет никакой мирной жизни.  Это  все
выдумки Иерихонского.
   Шахта кончилась. Павлыш несколько секунд стоял  у  стены,  стараясь
переждать головокружение. Иерихонский заметил это и сказал:
   - Мы стараемся  как  можно  больше  двигаться.  По  работе  нам  не
приходится много передвигаться...
   - Кому как, - сказала  Сандра,  к  которой  Павлыш  уже  обернулся,
ожидая очередного возражения. - Мне приходится много двигаться, другим
тоже.
   - Но я же не говорю о вашей группе, - ответил Иерихонский.  -  Ваша
группа - другое дело.
   - А Марина Ким? - спросила Сандра.
   У Павлыша екнуло сердце. Впервые это  имя  было  произнесено  здесь
просто и буднично, как имя Димова или Вана.  По  крайней  мере  теперь
можно быть уверенным, что Марина здесь и ей приходится  двигаться.  Из
этих слов  следовало,  что  Марина  не  входит  в  группу,  к  которой
принадлежит Сандра. Но она на Станции, близко,  может,  именно  сейчас
Ван передает ей письмо с Земли.
   - При чем тут  Марина?  -  удивился  Иерихонский.  И  обратился  за
поддержкой к Павлышу, видимо считая его  куда  более  информированным,
чем было на самом деле. - Разве можно сравнивать?
   Павлыш пожал плечами. Он не знал, можно ли сравнивать  Иерихонского
и Марину  Ким.  Хотя  это  также  подтверждало  его  подозрение,   что
Иерихонский живет спокойной жизнью,  а  вот  Марина  нет.  Иерихонский
бегает по лестницам, чтобы не потерять форму, а Марине это не грозит.
   - Он же не знает Марину, - сказала Сандра.
   - Ах да, я совсем забыл.
   - Я ее как-то встречал, - сказал Павлыш.  -  Давно  еще,  на  Луне,
полгода назад.
   - Не может быть! - воскликнул Иерихонский. - Вы ошиблись!
   - Да? А ты забыл, что творилось в институте? - спросила Сандра. - У
тебя дырявая голова.
   Иерихонский не стал возражать.
   Они вошли  в  обширное  помещение,  придавленное  низким  потолком,
укрепленным кое-где столбами. Дальняя стена зала была  прозрачной.  За
ней зеленела толща воды.
   - А вот наш аквариум, - сказал Иерихонский.
   - Я вас оставлю, - сказала Сандра. - Мне надо  передать  письма,  а
потом на работу.
   - Счастливо, - сказал  Иерихонский,  и  голос  его  дрогнул.  -  Не
переутомляйся.
   Павлыш  подошел  к  прозрачной  стенке.  Мелкая   рыбешка   стайкой
промелькнула совсем рядом,  лучи  солнца  пробивались  сквозь  воду  и
растворялись   где-то   сверху,   создавая   впечатление    громадного
заполненного туманом зала, под потолком  которого,  невидимые,  светят
люстры.  Покачивались  длинные  руки  водорослей.  Дно  океана  покато
уходило в глубину, а там, смутно различимые, поднимались зубцы  черных
скал.  Громадная  акула  поднялась  из  темной  глубины  и   медленно,
величественно подплыла к  стеклу.  За  ней  последовала  вторая,  чуть
меньше размером.
   Откуда-то сбоку, из невидимого Павлышу  люка  выплыла  Сандра.  Она
была в легком резиновом костюме, ластах и больших очках. Она не видела
акул, и Павлыш испугался за нее. Женщина поплыла прямо к акуле.
   - Сандра! - крикнул Павлыш, бросаясь к стеклу.
   Акула поменьше грациозно повернула  к  Сандре.  В  грациозности  ее
движения чувствовалась страшная первобытная сила.
   - Сандра!
   - Успокойся, - сказал Иерихонский. Павлыш даже забыл о нем.  -  Мне
тоже иногда бывает страшно.
   Акула и Сандра плыли бок  о  бок.  Сандра  что-то  говорила  акуле.
Павлыш мог бы поклясться, что видел, как  открывается  ее  рот.  Затем
Сандра поднялась чуть выше, легла акуле на спину,  держась  за  острый
плавник, и акула мгновенно скользнула в глубину. Вторая последовала за
ней.
   Павлыш поймал себя на  том,  что  стоит  в  неудобной  позе,  почти
прижавшись лбом к стеклу. Он провел ладонью по виску, ему  показалось,
что растрепались волосы. Волосы были в порядке. В конце  концов  этому
было правдоподобное об®яснение: здесь дрессировали морских животных.
   Павлыш не знал, сколько прошло времени. Потом он  обернулся,  чтобы
спросить Иерихонского, что же  все  это  значит.  Но  Иерихонского  не
было.
   Павлыш вспомнил, что не договорился, где встретится с Димовым.
   Он поднялся  наверх  на  лифте,  без  труда  нашел  большой  зал  с
портретами. Но там никого не было. Тогда он вернулся в  свою  комнату,
полагая, что Димову легче будет отыскать его там.
   Комната тоже была пуста. Павлыш подошел к портрету  Марины.  Марина
смотрела мимо Павлыша, словно увидала что-то очень интересное  у  него
за спиной. Уголки полных губ были приподняты: это еще была не  улыбка,
но начало улыбки. Прошло уже больше сорока минут. Димов не  появлялся.
Павлыш подошел к окну. За  окном  гулял  ветер.  Барашки  тянулись  до
самого горизонта. В комнате было очень тихо  -  стекло  не  пропускало
звука. Тихо было и в коридоре. И тут послышалось  легкое  стрекотание,
как будто рядом проснулся  деловитый  сверчок.  Павлыш  огляделся.  На
дальнем  конце  рабочего  стола  Вана  стояла  пишущая  машинка.   Она
работала. Край листа показался над кареткой и  выскочил  на  несколько
сантиметров,  показав  напечатанную  строчку.  Машинка   щелкнула,   и
отрезанная записка выскочила в приемник. Павлыш почему-то  решил,  что
записка может предназначаться  ему.  Димов  его  разыскивает  и  таким
способом назначает ему  рандеву.  Он  подошел  к  машинке  и  подобрал
листок.
   "Ван, -  было  напечатано  на  листке,  -  как  зовут  прилетевшего
человека? Если Павлыш, не говори ему обо мне. Марина".
   Павлыш стоял, держа в руке записку. Марина не хочет его видеть. Она
обижена на него? Но за что? А как ему следует вести себя дальше? Он-то
знает, что Марина здесь...
   - А, вот вы где, - сказал Димов. - Правильно сделали, что вернулись
сюда. Я вас сразу нашел. Ну как, были внизу?
   - Был, - ответил Павлыш. Надо было положить записку  на  место.  Он
сделал шаг к машинке.
   - Что-нибудь случилось? - спросил Димов. - Вы расстроены?
   Павлыш протянул уже руку с запиской к машинке, но  передумал.  Есть
ли смысл таиться? Он передал записку Димову.
   - Ага, это их частная  переписка,  -  сказал  Димов,  показывая  на
машинку. - А вы случайно взяли записку, потому что машинка заработала,
а вы решили, что это я вас разыскиваю, правда?
   Павлыш кивнул.
   -  А  прочтя,  естественно,  расстроились.  Ибо  каждому   из   нас
неприятно,  если  его  не  хотят  видеть,  даже  если  к  этому   есть
достаточные основания.
   Димов  перехватил  взгляд  Павлыша,  брошенный  на   фотографию   в
нефритовой рамке.
   - Вы с ней были знакомы?
   - Да.
   -  Когда  вы  познакомились?  Поверьте,  мною  движет   не   пустое
любопытство. И если в этом нет секрета, я хотел бы знать, как и  когда
это было. Дело в том, что Марина - моя подчиненная...
   - Никакой тайны тут нет, - сказал Павлыш. - Полгода назад я был  на
Луне, в Лунопорте.  Там  как  раз  состоялся  карнавал.  И  совершенно
случайно во время этого карнавала я познакомился с Мариной.
   - Ну теперь все ясно.
   - Знакомство было кратким и странным. Она исчезла...
   - Не надо, я все знаю. Все знаю.
   Павлыш удивился собственному тону.  Он  словно  оправдывался  перед
Димовым.
   - И вы знали, что она будет здесь?
   - Она попросила меня ее не разыскивать.
   Павлышу показалось, что он увидел насмешку в глазах Димова.
   - А как вы узнали, что она на Проекте?
   - Я бы все равно  прилетел  сюда.  Спиро  попросил  меня  перегнать
грузовик,  а  у  меня  было  свободное  время.  Когда   он   со   мной
разговаривал, из тюка  с  почтой  выпало  несколько  писем.  На  одном
конверте я увидел имя Марины Ким. И мне стало интересно... Очевидно, я
должен был с самого начала спросить вас о ней, но  я  думал,  что  она
придет за почтой и тогда я ее увижу.  К  тому  же  я  не  считал  себя
вправе. Ведь я с ней почти незнаком.
   - Я видел ее сегодня, - сказал  Димов,  кладя  записку  в  приемник
машины. - Разговаривал. Но меня она не предупреждала.
   - Она вправе не видеть меня.
   - Разумеется, коллега. К тому же вы  все  равно  не  смогли  бы  ее
сегодня увидеть, она улетала к себе.
   - Это далеко?
   - Не очень... Значит, она не хочет вас видеть... да, к этому должны
быть веские причины. И мы не имеем права нарушать волю женщины, чем бы
это ни было вызвано. Даже, если это каприз, правда?
   - Я согласен с вами.
   - Вот и отлично. Давайте поговорим о Станции. Вам как биологу будет
интересно с ней ознакомиться. У  вас  наверняка  уже  возникли  первые
вопросы.
   Димов явно не хотел продолжать разговор о Марине.
   - Ну что ж, раз Марина - тема запретная...
   - Вы слишком категоричны, коллега.
   - Я не настаиваю. Тогда я спрошу вас о Сандре. Я там не все  понял.
Сандра уплыла с акулами, а Иерихонский исчез.
   - Ничего удивительного. Иерихонский страшно переживает за Сандру.
   - Вы дрессируете местных животных?
   - Вы что конкретно имеете в виду?
   - Там были акулы. Сандра уплыла на одной из акул.
   - Садитесь, - сказал Димов и сам уселся в кресло.
   Павлыш последовал его примеру. За что Марина обижена на  него?  Чем
он заслужил такую немилость?
   - Начнем сначала. Так всегда лучше, - сказал Димов. - Вы курите.  Я
сам не курю, но люблю, когда курят в  моем  присутствии.  Вам  знакомы
работы Геворкяна?
   Павлыш сразу вспомнил о портрете в большом зале... Кустистые  брови
над темными глубокими глазницами.
   - Только в общих чертах. Я все время на кораблях...
   - Ясно. Я тоже не успеваю следить за событиями в смежных науках. Ну
а о биоформировании вы слышали?
   - Разумеется, - слишком быстро ответил Павлыш.
   - Ясно, -  сказал  Димов,  -  в  самых  общих  чертах.  И  не  надо
оправдываться. Например, вы сами в чем специализируетесь? Я задаю этот
вопрос, почти наверняка зная, что ответ будет положительным. Иначе  вы
были бы убежденным бездельником,  вечным  пассажиром,  который  иногда
врачует царапины и умеет включать диагност.
   - В прошлом году я стажировался у Сингха по  реанимации,  -  сказал
Павлыш. - А сейчас большой отпуск  провел  на  Короне.  Они  интересно
работают. За этим большое будущее.
   - Сингх, кажется, в Бомбее?
   - В Калькутте.
   - Вот видите, мир не так уж велик. Когда-то у него работала Сандра.
   - Наверное, после меня.
   - А о Короне у меня самое слабое представление. И  не  потому,  что
мне это неинтересно. Руки не доходят. Так что не  обессудьте,  если  я
буду рассказывать вам о  наших  делах  несколько  подробнее,  чем  вам
покажется необходимым.  Коли  вы  что-нибудь  из  моего  рассказа  уже
знаете, то терпите. Я не выношу, когда меня перебивают.
   И  Димов  смущенно  улыбнулся,  как  бы  прося  прощения  за   свой
невыносимый характер.
   - Когда, - продолжал он, - создавался наш институт, какой-то шутник
предложил назвать нашу науку ихтиандрией. А может, и  не  шутник.  Был
когда-то  такой  литературный  персонаж  -   Ихтиандр,   человек-рыба,
снабженный жабрами. Не читали?
   - Читал.
   - Конечно, ихтиандрия осталась шуткой. Ученым нужны  более  научные
слова. Это наша слабость. Нас  назвали  институтом  биоформирования...
Новые науки создаются обычно на гребне  волны.  Сначала  накапливаются
какие-то  факты,  опыты,  идеи,  и,  когда  их  количество   превышает
допустимый уровень, на свет является новая наука. Она дремлет в недрах
соседних или даже далеких от нее наук, ее идеи витают в воздухе, о ней
пишут журналисты, но у  нее  еще  нет  названия.  Она  удел  отдельных
энтузиастов и чудаков. То же случилось и с  биоформированием.  Первыми
биоформами были оборотни. Сказочные  оборотни,  рожденные  первобытной
фантазией, видевшей в животных своих  близких  родственников.  Человек
еще не вычленил себя из природы. Он видел силу  в  тигре,  хитрость  в
лисе, коварство или мудрость в змее. Он своим воображением переселил в
животных  людские  души  и  в  сказках  наделял  зверей  человеческими
чертами. Вершиной этого рода фантазий стали волшебники, колдуны,  злые
оборотни. Вы слушаете меня?
   Павлыш кивнул. Он помнил обещание не перебивать.
   - Людям хочется летать, и мы летаем во сне. Людям  хочется  плавать
как рыбы... Человечество,  движимое  завистью,  стало  заимствовать  у
животных их хитрости. Появился аэроплан, который был похож  на  птицу,
появилась подводная лодка - акула.
   - Зависть, пожалуй, не играла роли в этих изобретениях.
   - Не перебивайте меня, Павлыш. Вы же обещали. Я хочу лишь показать,
что человечество  шло  по  неправильному  пути.  Наших  предков  можно
оправдать тем, что у них  не  хватало  знаний  и  возможностей,  чтобы
избрать путь правильный. Человек копировал отдельные виды деятельности
животных,  подражал  их  форме,  но  самого  себя  всегда  оставлял  в
неприкосновенности. В определенной степени с развитием  науки  человек
стал слишком рационален. Он отступил на шаг  по  сравнению  со  своими
первобытными пращурами. Вы меня понимаете?
   - Да. - Интересно, эти лекции предназначены только для приезжих или
сотрудники Станции тоже проходят через это испытание? И Марина?  Какие
у нее глаза? Говорят, что уже через несколько лет после  смерти  Марии
Стюарт никто не помнил, какого цвета были у нее глаза.
   - Но такое положение не могло длиться  до  бесконечности!  -  почти
крикнул Димов. Он преобразился. Худоба в нем от фанатизма. Это мягкий,
деликатный фанатик, подумал Павлыш. - Медицина  достигла  определенных
успехов. Началась пересадка органов, создание  органов  искусственных.
Все большее значение в  нашей  жизни  стали  играть  генетика,  генное
конструирование,  направленные  мутации.   Людей   научились   чинить,
реставрировать, даже достраивать...
   Нет, он не фанатик, поправил себя мысленно Павлыш. Он  прирожденный
педагог, которого обстоятельства поставили в окружение людей,  которые
все знают и без тебя и не будут слушать твоих  лекций  даже  при  всем
уважении к начальнику  Станции.  Марина  в  опасные  моменты  попросту
выскальзывает из комнаты и бежит к себе на Вершину. Надо будет  пройти
по Станции и посмотреть, есть ли лестница или  лифт  наверх.  Случайно
подняться, случайно зайти к ней в лабораторию... Постой, а  что,  если
она тоже работает с животными? Сандра с акулами, а Марина... Марина  с
птицами!
   Задумавшись, Павлыш пропустил несколько фраз.
   -  ...Геворкяну  судьба  предназначила  роль  собирателя.  Он  свел
воедино все те  примеры,  о  которых  я  только  что  рассказывал.  Он
сформулировал задачи, направление и цели биоформирования. Естественно,
что его не принимали всерьез. Одно дело  небольшие  частные  изменения
человеческого тела, другое - коренная его переделка. Но если ученым  в
прошлом веке  приходилось  доказывать  свою  правоту  десятилетиями  и
обогнавший свое время гений получал признание где-то к  восьмидесятому
году жизни, то Геворкян  имел  в  своем  распоряжении  океанскую  базу
Наири, где уже работало двенадцать подводников, снабженных жабрами.
   - Сандра - подводник? - догадался Павлыш.
   - Разумеется, - сказал  Димов,  даже  удивившись  неосведомленности
Павлыша. - Разве вы не заметили, что у нее специфический голос?
   - Заметил, но не придал значения.
   - Сандра перешла к нам недавно. Она когда-то работала на Наири.  Но
вы опять меня перебиваете, Павлыш.  Я  рассказывал  вам  о  Геворкяне.
Получался парадокс.  Люди-рыбы  нам  нужны.  Подводников  мы  снабжаем
жабрами, и  им  находится  множество  дел  в  океане.  Журналисты  уже
легкомысленно пишут о расах морских людей, а мы, ученые, понимаем, что
говорить об этом рано,  так  как  двойная  система  дыхания  настолько
осложняет организм, что балансирование его  затрудняется.  Геворкян  с
самого начала выступал против того, чтобы жабры подводников оставались
навсегда частью их организма. Нет, говорил он, пусть человеческое тело
будет лишь оболочкой, которую сочтет нужным принять разум.  Оболочкой,
которую при нужде можно скинуть и вернуться к нормальной жизни. Теперь
вы ощущаете разницу между ныряльщиками и биоформами?
   Павлыш промолчал. Димов не ждал ответа. Он продолжал:
   - Биоформ - это человек, телесная структура которого изменена таким
образом, чтобы он мог лучше выполнять работу  в  условиях,  в  которых
нормальный человек работать не в состоянии.
   Павлыш впервые услышал эту фамилию  -  Геворкян  -  лет  пятнадцать
назад, в студенческие времена. Потом споры и страсти стихли. А  может,
Павлыш занялся другими делами...
   - Споры концентрировались вокруг проблемы  номер  один,  -  говорил
Димов. - Зачем менять  структуру  человеческого  тела,  что  дорого  и
опасно, если можно придумать машину, которая выполнит все эти функции?
"Вы хотите создать Икара? - спрашивали нас наши оппоненты. -  Икара  с
настоящими крыльями? А мы обгоним его на флайере.  Вы  хотите  создать
человека-краба, который мог бы спуститься в Тускарору? Мы спустим туда
батискаф". Но...
   Тут Димов сделал паузу, но Павлыш испортил весь  эффект,  продолжив
фразу:
   - Космос - это не продолжение земного океана!
   Димов откашлялся, замолчал,  словно  переживая  обиду,  как  актер,
которому какой-то нахал подсказал из зала: "Быть или не быть!" А  ведь
он, актер, готовил, репетировал эту фразу несколько месяцев.
   - Извините, - понял непростительность своей  реплики  Павлыш,  -  я
вдруг вспомнил обрывки дискуссий тех времен.
   - Тем лучше, - уже справился с собой Димов. - Значит,  вы  сказали,
что космос - это не земной океан. И тогда вам нетрудно догадаться, где
Геворкян получил поддержку.
   - В Космическом управлении.
   - В дальней разведке. Вы  не  представляете,  сколько  мы  получили
заявок после того, как Геворкян  напечатал  свой  основной  доклад!  К
Геворкяну поспешили хирурги и  биологи  с  разных,  порой  неожиданных
сторон.  Но  это  были  трудные  годы.   Всем   хотелось   немедленных
результатов,  а  добровол