усар и Золушка

   Гусар Павлыш в синем картонном кивере с коротким плюмажем из медной
проволоки, белом ментике и сверкающих  театральных  эполетах,  которые
гусарам не были положены, выглядел глупо, с грустью сознавал  это,  но
не мог ничего поделать. Чужой монастырь...
   Он прошел  опустевшим  центральным  туннелем  к  залу.  На  эстраде
оркестранты под водительством шумного суетливого  толстяка  с  черными
мышиными глазками, устанавливали рояль. У двери в  зал  толпились  те,
кому не досталось места. Павлыш заглянул поверх их голов.
   На сцене, не зная, куда деть  руки,  под  белым  щитом  с  надписью
"Селенопорту 50 лет", обвитым венком  из  синтетических  еловых  веток
стоял знаменитый профессор из Сорбонны. Он запутался  в  торжественной
речи, и многочисленные карнавальные фантазии, заполнившие зал, лишь  с
большим трудом сохраняли относительную тишину.  Глубоко  укоренившееся
чувство долга заставляло профессора подробно информировать собравшихся
о достижениях в селенологии и смежных  науках  и  существенном  вкладе
лунных баз в освоение космического пространства.
   Павлыш оглядел зал. Больше всего там оказалось мушкетеров.  Человек
сто. Они поглядывали друг на  друга  недоброжелательно,  как  случайно
встретившиеся на улице женщины в одинаковых платьях, ибо до последнего
момента каждый из них полагал, что столь светлая идея пришла в  голову
лишь ему. Между мушкетерами покачивались  высокие  колпаки  алхимиков,
мешая смотреть на сцену, редкие чалмы турецких султанов  и  квадратные
скерли марсиан. Правда, полной уверенности в том, что это карнавальные
марсиане, а не сотрудники лунных лабораторий  с  Короны  или  П-9,  не
было.
   Павлыш  протиснулся  сквозь  выросшую  толпу  Арлекинов  и  гномов,
которым не хватило места в зале. С белого потолка туннеля свисали бусы
фонариков и гирлянды бумажных цветов. Оркестр на эстраде уже  пробовал
инструменты. Нестройные звуки катились по  пустому  коридору.  В  такт
дроби ударника задрожали цветы над головой. Две цыганки  прошли  мимо,
кутаясь в шали.
   - Ты не учла аннигиляционный фактор, -  сказала  строго  цыганка  в
черной шали с красными цветами.
   - Как ты смеешь упрекать меня этим! - возмутилась цыганка в красной
шали с зелеными огурцами.
   Толстяк, который  руководил  установкой  рояля,  догнал  Павлыша  и
сказал ему:
   - Галаган, ты несешь полную ответственность.
   - За что? - спросил Павлыш.
   - Спиро! - позвал  с  эстрады  саксофонист.  -  Почему  не  включен
микрофон? Гелий не может петь без микрофона.
   Павлышу захотелось курить. Он дошел до  лестницы  на  нижний  ярус,
спустился на один марш. На площадке стоял диванчик и над ним, в  нише,
вытяжка для  курильщиков.  На  диване  сидела  Золушка  в  хрустальных
башмачках и горько плакала. Золушку обидели: не взяли на бал.
   Когда человек плачет, это еще не означает, что его надо  немедленно
утешать. Плач - дело интимное.
   - Здравствуйте, - сказал Павлыш, - я из дворца. Принц сбился с ног,
разыскивая вас.
   На площадке было полутемно, лампа рядом  с  диванчиком,  схожая  со
старинным уличным фонарем,  не  горела.  Девушка  замерла,  замолчала,
словно хотела дотерпеть, пока Павлыш уйдет.
   - Если вас обидели злые сестры и мачеха, - Павлыша несло, он не мог
остановиться, - то достаточно одного вашего слова, даже  кивка,  и  мы
тут же  отправим  их  на  Землю.  На  Луне  не   место   обидчикам   и
клеветникам.
   - Меня никто не обижал, - ответила девушка, не оборачиваясь.
   - Тогда возвращайтесь во дворец, - сказал Павлыш, - признайтесь  во
всем принцу.
   - В чем? - неожиданно спросила девушка.
   - В том, что вы уже помолвлены с бедным, но честным пастухом  и  не
нужны вам бриллиантовые палаты и шелковые альковы...
   - У вас плохое настроение? - спросила девушка.
   Она могла спросить  что  угодно,  потребовать,  чтобы  гусар  ушел,
отстал. Она спросила неожиданно.
   - Я весел и доволен жизнью, - сказал Павлыш.
   - Тогда почему вы со мной заговорили?
   - Мне обидно. Вы сидите здесь совсем одна, когда из зала  доносятся
торжественные речи, а оркестр настраивает трубы. Здесь можно курить?
   - Курите, - ответила девушка.  Голос  ее  был  настолько  ровным  и
спокойным, будто она и не плакала.
   Павлыш присел на диванчик, достал зажигалку. Ему хотелось взглянуть
на лицо  девушки.  У  нее  был  странный  голос,  глуховатый,   бедный
интонациями, и в то же время внутри его что-то звенело, будто  он  мог
становиться другим и девушка  сдерживала  его  нарочно,  чтобы  звучал
приглушенно. Павлыш щелкнул  зажигалкой  так,  чтобы  огонек  вспыхнул
между ним и девушкой. На секунду высветился профиль, щека, глаз, мочка
уха из-под белого парика.
   Девушка протянула руку и включила лампу, похожую на уличный фонарь.
   - Если вам так интересно поглядеть на меня, - сказала она, -  зачем
хитрить? К тому же огонек у зажигалки слабенький.
   Она повернула лицо к Павлышу и смотрела на него  не  улыбаясь,  как
ребенок, позирующий фотографу,  ожидающий,  что  из  об®ектива  сейчас
вылетит птичка. У девушки было скуластое широкое лицо с большими, чуть
раскосыми глазами, которые  должны  были  оказаться  черными,  а  были
светло-серыми. Очень полные, почти негритянские губы были приподняты в
уголках и готовы улыбнуться. Белый парик с диадемой чуть сдвинулся,  и
из-под него выбилась прямая черная прядь.
   - Теперь здравствуйте еще раз, - сказал Павлыш. -  Я  очень  рад  с
вами познакомиться. Павлыш.
   - Марина Ким.
   - Если я в самом деле могу вам чем-нибудь помочь...
   - Курите, - сказала Марина. - Вы забыли достать сигарету.
   - Забыл.
   - Вы с какого корабля?
   - Почему вы решили, что я нездешний?
   - Вы из Дальнего флота.
   Павлыш промолчал. Он ждал.
   - У вас на подошвах магнитные подковки.
   - У каждого планетолетчика...
   - В Дальнем флоте они  всегда  зачернены.  Брюки  от  повседневного
мундира вы не сменили  на  гусарские  лосины.  И  еще  перстень.  Дань
курсантской молодости. Такие изумруды гранит  повар  на  Земле-14.  Не
помню, как его зовут...
   - Ганс.
   - Вот видите.
   Наконец-то Марина улыбнулась. Одними губами.
   - В конце концов ничего в этом нет удивительного, - сказал  Павлыш.
- Здесь каждый десятый из Дальнего флота.
   - Только те, кто задержался на карнавал.
   - Их немало.
   - И вы к ним не относитесь.
   - Почему же, Шерлок Холмс?
   - Я чувствую. Когда у тебя плохое настроение, начинаешь чувствовать
чужие беды.
   - Это не беда, - сказал Павлыш, - это мелкая неприятность. Я  летел
на Корону, и мне сказали на Земле, что мой  корабль  стартует  с  Луны
после карнавала, как и  все.  А  он  улетел.  Теперь  неизвестно,  как
добираться.
   - Вы должны были лететь на "Аристотеле"?
   - Вы и это знаете?
   - Единственный корабль, который ушел в день  карнавала,  -  сказала
Марина. - Я тоже к нему торопилась. И тоже опоздала.
   - Там вас кто-то... ждал? -  Вот  уж  не  ожидал  Павлыш,  что  так
расстроится  картинкой,  подсказанной  воображением:  Марина  бежит  к
трапу,  у  которого  раскрывает  ей  об®ятия  могучий  капитан...  или
штурман?
   - Он мог бы остаться, - сказала Марина. - Никто бы его  не  осудил.
Он не хотел меня видеть. Он поднял корабль точно по графику. Наверное,
команда была недовольна. Так что я виновата в том, что вы не попали на
Корону.
   - Боюсь, что вы преувеличиваете, - сказал Павлыш, пытаясь  побороть
в себе атавистические, недостойные цивилизованного человека чувства.
   - Я не кажусь вам роковой женщиной?
   - Ни в коем случае.
   - И все же я преступница.
   Павлыш погасил сигарету и задал самый глупый из возможных вопросов:
   - Вы его любите?
   - Надеюсь, что и он меня тоже любит,  -  ответила  Марина,  -  хотя
сейчас я начала сомневаться.
   - Бывает, - сказал Павлыш пустым голосом.
   - Почему вы расстроились? - спросила  Марина.  -  Вы  увидели  меня
впервые в жизни десять минут назад и уже  готовы  устроить  мне  сцену
ревности. Нелепо, правда?
   - Нелепо.
   - Вы смешной человек. Сейчас я сниму парик, и наваждение пропадет.
   - Я как раз хотел вас попросить об этом.
   Но Золушка не успела снять парик.
   - Ты чего здесь делаешь? - театрально возопил  римский  патриарх  в
белой трагической маске. - Это просто чудо, что я пошел по лестнице.
   - Познакомьтесь, - сказал Павлыш, поднимаясь,  -  мой  старый  друг
Салиас. Он меня пригрел здесь и даже снабдил карнавальным костюмом.
   - Не я, а мои добрые медсестры, - поправил Салиас, протягивая руку.
- Я работаю эскулапом.
   - Марина, - сказала девушка.
   - Мне ваше лицо знакомо.
   Марина медленно подняла руку и  стянула  с  головы  белый  курчавый
парик. Прямые короткие черные волосы сразу  преобразили  ее  лицо,  но
внесли в него гармонию. Марина тряхнула головой.
   - Мы с вами виделись, доктор Салиас, - сказала  она.  -  И  вы  все
знаете.
   - Парик вам идет, - сказал добрый, мягкотелый Салиас.
   - Хотите сказать, что меня в нем труднее узнать?
   - Тактично ли мне вмешиваться в чужие дела?
   - Чудесно! - засмеялась Марина. - Я вас  успокою.  Мое  приключение
подходит к концу. Кстати, мы уже давно беседуем с вашим другом, но я о
нем почти ничего не знаю. Кроме того, что он смешной человек.
   - Смешной? Я скорее сказал  бы,  что  он  плохо  воспитан,  -  явно
обрадовался перемене темы Салиас.
   - Хорошо воспитанный гусар не будет выдавать  себя  за  прекрасного
принца.
   - Он даже не гусар, - сказал  Салиас.  -  Он  просто  доктор  Слава
Павлыш из Дальнего флота, судовой врач, несостоявшийся гений биологии,
банальная личность.
   - Я была права, - сказала Марина.
   - Я с вами не спорил, - сказал Павлыш, откровенно любуясь  Мариной,
Салиас кашлянул.
   - Вам надо идти, - сказала Марина.
   - А вы?
   - Мне пора. Бьет двенадцать.
   - Я спрашиваю серьезно, - сказал Павлыш. - Хотя понимаю...
   - Вы ровным счетом ничего не  понимаете,  -  сказала  Марина.  -  Я
постараюсь прийти к эстраде, где  оркестр,  только  сначала  возьму  в
комнате маску.
   Марина подобрала подол длинного белого платья и  побежала  вниз  по
лестнице. В другой руке  как  живой  пушистый  зверек  дергался  белый
парик.
   - Я буду ждать! - крикнул ей вслед Павлыш. - Я  вас  найду  даже  в
другом обличьи, даже у плиты в бедной избушке.
   Она ничего не ответила.
   Салиас протянул Павлыша за рукав.
   - Послушай, - сказал Павлыш, когда они пошли наверх, - ты  в  самом
деле с ней знаком?
   - Нет, незнаком. Лучше забудь о ней.
   - Еще чего не хватало! Она замужем?
   - Нет.
   - Ты уверенно говоришь о незнакомом человеке.
   - Я старый, мудрый ворон.
   - Но почему я должен о ней забыть?
   - Так лучше. Пойми, ты встречаешь человека,  тебе  хочется  увидеть
его вновь, но обстоятельства складываются таким образом,  что  ты  его
больше никогда не увидишь.
   - Ты меня недооцениваешь.
   - Может быть.
   Они вышли в коридор.  В  него  вливалась  толпа  из  зала.  Оркестр
встречал карнавал неровным ритмом модной песенки.
   - Она придет к эстраде! - крикнул Павлыш.
   - Может быть, - ответил Салиас.
   Людской  поток  растекался  по  широкому  туннелю.   Прожектора   с
разноцветными стеклами водили лучами над толпой, и оттого  создавалась
иллюзия летнего вечера и открытого пространства. Трудно было поверить,
что дело  происходит  на  Луне,  в  тридцати  метрах  под  ее  мертвой
поверхностью.
   Минут через десять,  ускользнув  от  щебетавших  медсестер,  Павлыш
прошел к эстраде. Над его головой круглились ножки рояля, и он  видел,
как ботинок  пианиста  мерно  нажимает  на  педали,  словно  управляет
старинным автомобилем.
   Марины Ким нигде не было видно. Не  может  быть,  что  она  обещала
прийти только для того, чтобы отделаться от Павлыша.
   Черный монах в  низко  надвинутом  капюшоне  подошел  к  Павлышу  и
спросил:
   - Ты не узнал меня, Слава?
   - Бауэр! - сказал Павлыш. - Конечно.  Глеб  Бауэр.  Ты  чего  здесь
делаешь, старая перечница? И давно ли ты ушел из мира?
   - Не злословь, сын мой, - сказал Глеб. - Хоть бога и нет, я остаюсь
его представителем на Луне.
   - Вы танцуете, монах? - спросила требовательно женщина в чешуйчатом
костюме русалки. - Вы не слышали, что об®явлен белый танец?
   - С удовольствием принимаю ваше  приглашение,  -  сказал  Бауэр.  -
Постарайтесь без нужды не вводить меня в грех.
   - Посмотрим, - сказала русалка.
   - Слава, - сказал Бауэр, увлекаемый от эстрады, - не уходи!
   - Я подожду, - ответил Павлыш.
   Мушкетеры катили бочку с сидром  и  приглашали  желающих  пройти  к
столам. Голова танцующего Бауэра возвышалась  над  толпой.  Алхимик  в
халате с наклеенными на него фольговыми звездами вспрыгнул на  эстраду
и запел. Кто-то зажег рядом бенгальский огонь. Марины все не было.
   Павлыш решил ждать до конца.  Иногда  он  бывал  очень  упрям.  Она
прилетела сюда, чтобы увидеть капитана "Аристотеля". А он  не  захотел
ее видеть и даже не позволил команде задержаться на карнавал. Жестокий
человек. Или очень обиженный.  Надо  спросить  Бауэра,  который  знает
всех, как зовут капитана. Салиас что-то знает, но уходит от разговора.
Ну ничего, его заставим признаться, когда останемся вдвоем в комнате.
   Павлыш решил вернуться  к  лестнице.  Если  Марина  придет,  он  ее
встретит там. Но, пройдя несколько шагов, Павлыш оглянулся  и  увидел,
что Бауэр вернулся к эстраде и  вертит  головой,  очевидно  разыскивая
Павлыша. К  Бауэру  пробился  маленький  толстяк  с  черными  мышиными
глазками, поднявшись на цыпочки, начал настойчиво  и  серьезно  что-то
выговаривать ему. Бауэр, наконец, разглядел  Павлыша  и  поднял  руку,
призывая его к себе. Павлыш еще раз окинул взглядом танцующих. Золушки
не было.
   - Он врач? - спросил толстяк Спиро, когда Павлыш подошел к ним. - А
я думал, что он Галаган. Даже задание ему дал.  Ну  ладно,  я  побежал
дальше.  Вы  его  сами  поставите  в  известность.  Мне  нужно  срочно
разыскать Сидорова.
   - Пойдем, Слава, - сказал Бауэр, - я тебе по дороге расскажу.
   Над головой гремел оркестр, и ножки рояля чуть вздрагивали.  Вокруг
танцевали. И все же Павлыш уловил  в  общем  веселье  какую-то  чуждую
нотку. Среди  масок  появилось  несколько  человек,  одетых  буднично,
деловитых и спешащих. Они разыскивали в этом скопище  людей  тех,  кто
был им нужен, шептали  им  что-то,  пары  разделялись,  и  танцоры,  с
которыми они говорили, быстро покидали друг круг.
   - В Шахте взрыв, - сказал Бауэр тихо. - Говорят, ничего  страшного,
но  есть   обожженные.   Об®явления   не   будет.   Праздник    пускай
продолжается.
   - Это далеко?
   - Ты не видел Шахты?
   - Я здесь первый день.
   У лифта собралось человек пять-шесть. Павлыш сразу понял,  что  они
обо всем знают. Все сняли маски, и с  масками  исчез  беззаботный  дух
праздника. Мушкетеры, алхимик,  неандерталец  в  синтетической  шкуре,
прекрасная фрейлина забыли о том, что они на  карнавале,  забыли,  как
одеты. Они были  врачами,  вакуумщиками,  механиками,  спасателями.  А
карнавал остался в прошлом... И музыка, которая  волнами  докатывалась
до лифта, и мерный  шум  зала  были  не  более  как  фоном  в  трезвой
действительности...

   Уже под утро Павлыш стоял у носилок, вынесенных из медотсека  Шахты
и ждал, пока лунобус развернется так, чтобы  удобнее  было  занести  в
него пострадавших. Сквозь прозрачную стену  купола  светила  полосатая
Земля, и Павлыш разглядел  циклон,  собирающийся  над  Тихим  океаном.
Водитель выскочил из кабины и отодвинул  заднюю  стенку  лунобуса.  За
ночь он осунулся.
   - Ну и ночка была, - сказал он. - Троих отправляем?
   - Троих.
   Носилки были накрыты надутыми чехлами из пластика. Дежурные нижнего
яруса Шахты, получившие тяжелые ожоги, спали. Их сегодня же эвакуируют
на Землю.
   Салиас, щеки которого были покрыты рыжей, выросшей за день щетиной,
помог Павлышу и водителю погрузить носилки в лунобус. Он  оставался  в
Шахте,  Павлышу  надо  было  возвращаться  в  Селенопорт,  сопровождая
пострадавших.
   Только через час Павлыш окончательно освободился и смог вернуться в
большой туннель города. Прожектора были выключены, и потому  воздушные
шары, гирлянды цветов  и  потухших  фонариков,  свисавших  с  потолка,
казались чужими, непонятно как попавшими туда. Пол был усеян  конфетти
и обрывками   серпантина.   Кое-где   валялись   потерянные   бумажные
кокошники,   полумаски   и   смятая   мушкетерская   шляпа.   Одинокий
робот-уборщик  в  растерянности  возил  совком  в  углу.  Ему  еще  не
приходилось видеть такого беспорядка.
   Павлыш подошел к эстраде. Несколько часов назад он  стоял  здесь  и
ждал Марину Ким. Вокруг было множество людей, а Бауэр в черной  сутане
танцевал с зеленой русалкой...
   К ножке рояля  липкой  лентой  была  прикреплена  записка.  На  ней
крупными квадратными буквами было написано: "ГУСАРУ ПАВЛЫШУ".
   Павлыш потянул записку за уголок. Сердце вдруг сжалось, что он  мог
сюда и не прийти. На листке наискось бежали торопливые строчки:
   "Простите, что не смогла подойти вовремя. Меня обнаружили. Во  всем
я виновата сама. Прощайте, не ищете меня. Если не  забуду,  постараюсь
отыскать вас через два года. Марина".
   Павлыш  перечитал  записку.  Она  была  словно  из  какой-то  иной,
непонятной  жизни.  Золушка  плачет  на  лестнице.  Золушка  оставляет
записку, в которой сообщает, что ее настигли, и просит ее  не  искать.
Это вписывалось в какой-то старинный, отягощенный  тайнами  готический
роман. За отказом от встречи должна была скрываться безмолвная  мольба
о помощи, ибо похитители прекрасной незнакомки следили  за  каждым  ее
шагом, и, опасаясь за судьбу своего избранника, несчастная девушка под
диктовку одноглазого негодяя  писала,  обливаясь  слезами,  на  клочке
бумаги. А в это время избранник...
   Павлыш усмехнулся. Романтические тайны произрастают на  благодатной
почве карнавала. Чепуха, чепуха...
   Вернувшись к Салиасу в комнату,  Павлыш  принял  душ  и  прилег  на
диван.
   Его разбудил трезвон видеофона. Вскочив, Павлыш взглянул  на  часы.
Восемь двадцать. Салиас так и не возвращался. Павлыш включил видеофон.
С экрана улыбался  Бауэр.  В  отглаженном  мундире  штурмана  Дальнего
флота, свежий, выбритый, деловитый.
   - Ты успел поспать, Слава? Я тебя не разбудил?
   - Часа три спал.
   - Слушай, Павлыш, я  говорил  с  капитаном.  Мы  идем  с  грузом  к
Эпистоле. По судовой роли у нас есть место врача.  Можешь  полететь  с
нами. Ну как?
   - Когда стартуете?
   - Катер уходит на стартовый пункт в десять. Успеешь?
   - Да.
   - Ну и отлично. Кстати, я уже сообщил диспетчеру, что ты  летишь  с
нами судовым врачом.
   - Значит, весь разговор был пустой формальностью?
   - Разумеется.
   - Спасибо, Глеб.
   Павлыш отключил видеофон и сел писать записку Салиасу.



        3. Проект-18

   Через полгода, возвращаясь на Землю, Павлыш застрял  на  планетоиде
Аскор. Туда должна была прийти "Прага" с оборудованием для экспедиций,
работающих в системе.  От  Аскора  "Прага"  делала  Большой  прыжок  к
Земле.
   Павлыш сидел на планетоиде третий день. Он всех уже там знал, и его
все знали. Он ходил  в  гости,  пил  чай,  провел  беседу  об  успехах
реанимации и сеанс одновременной игры в шахматы,  в  котором  половину
партий, к позору Дальнего флота, проиграл. А "Праги" все не было.
   Павлыш заметил за собой  странную  особенность.  Если  он  приезжал
куда-то, где должен был провести месяц, то первые двадцать восемь дней
пролетали незаметно, два последних растягивались в тоскливую вечность.
Если он куда-нибудь попадал на год, то  жил  нормально  одиннадцать  с
половиной месяцев. Так и с этим  путешествием.  Почти  полгода  он  не
думал - некогда  было.  А  вот  последняя  неделя  оказалась  сплошной
пыткой. Глазам надоело смотреть на новые чудеса, ушам - внимать песням
дальних миров... Домой, домой, домой!
   Павлыш коротал время в буфете, читая  бессмертный  труд  Макиавелли
"И