К нему бежал Борис.
     И если  он  был неопрятен и даже страшноват в обычной жизни,
то сейчас  казался  неким  подземным  чудовищем.  Черные  длинные
волосы сбились неопрятным стогом,  пальто было без одного рукава,
из которого торчала ковбойка. Под глазом большой синяк.
     Борис схватил Шубина за руку и принялся  трясти.  Солдат  из
танка  смотрел на них сверху,  потом сплюнул окурок и спрятался в
башне.
     - Я думал,  что вас нет,  что вы погибли.  Я ведь специально
пришел сюда,  к  гостинице,  я  уже  час здесь,  у меня теплилась
надежда. Никто ничего не знает,  мне только говорили,  что ночью,
когда гостиница сгорела, оттуда с крыши люди вниз кидались. Вот у
меня и оставалась надежда.
     - Успокойтесь,  -  сказал  Шубин.  Он  был  рад видеть этого
психа. - Что с остальными случилось, что случилось?
     - Про Наташу я не знаю,  - сказал Борис, - Наташу отпустили.
Они, конечно же,  вас искали,  потом я был на допросе, только это
неинтересно, они  искали  компромат,  но  в  самом  деле - письмо
Бруни, они думали, что письмо Бруни у вас.
     - Кто они, какие письма? - Шубин оглянулся, куда бы отойти с
ледяной площади. - Пошли в вокзал, может, там хоть не дует.
     - Не сходите с ума,  кто вас туда пустит?  Там же штаб.  Там
все оцеплено. Кто нас пустит?
     Шубин посмотрел  в  ту сторону.  Он просто не обратил раньше
внимания на солдат,  каждый из которых был как бы сам по себе, но
все вместе   они   образовали  редкую  цепочку,  перегораживавшую
площадь примерно там,  где стояли машины.  Вот одна из них  вдруг
развернулась и,  поднимая  пыль,  понеслась с площади.  На заднем
сиденье был виден профиль Силантьева. Значит, он остался жив.
     Шубин повел Бориса в сторону,  к киоскам, что тянулись вдоль
площади, к стоянке автобусов.
     - Зачем нам туда? - спросил Борис. - У нас там мало времени.
     Шубин подошел к автобусу,  дверь в который была открыта.  Он
поднялся внутрь и сказал Борису:
     - Идите, здесь не дует.
     В проходе   лежал   человек  лицом  вниз.  Значит,  люда  не
догадались заглянуть те, кто убирал трупы.
     Борис скользнул взглядом по мертвецу.
     - Вы начали говорить о ваших друзьях, - сказал Шубин.
     - Да? Я не знаю, что с Наташей.
     - Вы говорили это. Что еще? А остальные?
     - Бруни и Сырин погибли.  Я видел.  Меня наверх повели, меня
там допрашивали. Они меня били, потому что я неприятен. Я вызываю
раздражение, это я знаю. Даже вас.
     - Нет, вы неправы.
     - Впрочем, вы тоже сейчас не красавец - сказал Борис.
     - Они погибли в милиции?
     Дежурный повел  меня наверх,  они меня допрашивали,  а потом
внизу был какой-то шум,  дежурный заподозрил неладное, это было в
одиннадцать - сорок две, вы знаете?
     - Догадываюсь.
     В автобусе было холодно накопившимся за ночь тесным холодом.
По площади проехала  "скорая  помощь",  остановилась  у  вокзала.
Кое-где из  соседних улиц возникали люди,  тянулись к вокзалу,  и
Шубин увидел, как их останавливали солдаты и поворачивали назад.
     - Он  долго  не  приходил.  Было тихо.  Я посмотрел в окно и
увидел туман. Вы видели туман?
     - К несчастью, видел.
     - А я видел как он догонял людей и они падали.  Но я  был  в
лучшем положении,  чем дежурный. Он не знал, чего ждать, а я ждал
этого уже больше месяца.  Бруни все это предсказал, он три письма
послал об этом. Они лежат у них в делах.
     - У кого?
     - у Гронского, у Силантьева, в Госконтроле. Ну и, конечно, в
эпидемстанции.  Он  даже механику предсказал - механику диффузии.
Именно так...  он нам рассказывал,  но вы сами понимаете, кое-что
было  слишком  специально.  Например,  его  расчеты  о  сочетании
рельефа,  розы ветров и этих  компонентов...  Помните,  мы  вчера
просили вас взять в Москву письмо? Представляете, там уже все это
описано!  И смертельные случаи тоже.  Только он не знал,  что это
будет  в  таких  масштабах,  - они пустили вторую очередь,  очень
спешили и перешли критическую массу... Я ждал, ждал, открыл дверь
- никого в коридоре нет. Ночь. Внизу тихо. А я уже знал.
     Борис перевел дух. Ему было жарко.
     - Я вниз не побежал.  Я только  увидел,  что  капитан  лежит
внизу, у лестницы.  И еще один милиционер.  Оба лежат.  А Бруни и
Пашка Сырин,  они же были в КПЗ - на  первом  этаже  и  не  могли
выйти. Я сразу понял, что они не могли выйти. что я остался один.
Я всю ночь там просидел.  И мне нужно найти вас,  а  если  нет  -
вырваться и   добраться   до  Москвы.  Но  лучше,  чтобы  вы,  вы
об®ективный человек. И у вас нет детей.
     - А  дети  здесь  при чем?  - Шубину показалось,.  что Борис
бредит.
     - А я не сказал?
     - Что?
     - У меня жена, трое детей... я дома был.
     - И что?
     - Понимаете,  простите,  но моя жена погибла.  Дети  были  у
бабушки,   мы   в   одном   под®езде   живем,  а  она,  наверное,
беспокоилась,  куда я делся.  И она спустилась вниз,  - она  меня
иногда встречала,  - очень беспокоилась, куда я опять пропал. Она
так и лежала у нашего под®езда - она пальто на халат  накинула  и
спустилась.  Вы простите,  пожалуйста.  Я ее отнес наверх,  но не
домой,  потому что дети еще спали.  Потом я разбудил Ниночку, она
старшая,  и сказал,  что скоро приду,  а в школу сегодня не надо.
Вам неинтересно?
     - Причем тут интересно или неинтересно!  - крикнул Шубин.  -
Мне непонятно, что вы здесь делаете! Идите домой!
     - Я сейчас пойду, вы не волнуйтесь.
     - Неужели  вы  думаете,  что  я скрою это в Москве?  Что это
вообще можно скрыть?
     - У  нас  все можно скрыть,  - сказал Борис.  - И лагеря,  и
выселение народов... все.
     - Но это было раньше, теперь все изменилось.
     - Изменилось,  да.  Поэтому мы еще разговариваем,  и  я  еще
надеюсь. Но    механика    сокрытия    осталась.    Надо   только
отрапортовать, что случилась авария,  есть человеческие жертвы. И
все - дальше молчок. И нет Аральского моря! Но тихо... И в другом
городе - в Свердловске,  в Кургане - накапливаются в  отстойниках
эти жидкости,  идут реакции,  чтобы взорваться, чтобы кинуться на
людей... Бруни все это написал.
     ъ1-ъ0 Но, может, они поняли? - неубедительно сказал Шубин.
     - Поняли?  - Борис громко,  деланно засмеялся,  как в плохом
театре. - Ха-ха-ха!  Горбатого могила исправит!  Вы думаете,  чем
они занимаются?
     - Как и любой штаб во время бедствия, - сказал Шубин. - Есть
какие-то правила,  неподвластные даже тем,  кто этим  занимается.
Там, конечно,  суматоха,  неразбериха,  но  они  стараются что-то
сделать.
     - Они  стараются сделать так,  чтобы не сесть в тюрьму,  вот
что они стараются сделать.
     - Как вы видите, здесь в основном армия.
     - Армия,  потому  что  ее  вызывают  делать  черную  работу.
Солдатики убирают трупы,  а потом будут травиться,  очищая озеро.
Им прикажут,  они сделают.  А генералы  будут  обедать  вместе  с
Силантьевым и   Гронским   и   обсуждать,   как   сделать,  чтобы
империалистическая пропаганда не подняла  шума,  чтобы  народ  не
испугался, чтобы  великие  свершения не скрылись за темным мраком
отдельных недостатков.
     - Даже если вы правы, Борис, - сказал Шубин, - то сейчас они
уже бессильны.
     - Почему  же?  -  Борис  сунул пятерню в спутанную шевелюру,
пальцы  запутались,  он  с  остервенением  дернул   руку,   чтобы
освободить.
     - Слишком велики жертвы. Этого не скроешь.
     - А что вы знаете о том, что уже скрыли? Вы даже о Чернобыле
узнали не сразу и не все,  хоть он так близок  к  Киеву.  А  ведь
купленные профессора   и   академики   пели  по  телевизору,  что
опасности нет и жертв почти  нет...  У  нас  два  года  назад  на
Сортировочной цистерны  рвануло - домов двести разрушено,  народу
перебило... а что вы об этом  слышали?  МПС  отрапортовало,  и  в
Москве согласились.  Неужели вы не понимаете, что никому не нужны
несчастья? От них портится настроение.
     - Тогда мы с вами ничего не сможем поделать.
     - И пускай моя жена погибла,  да и Бруни тоже?  И еще  люди?
Может,  вы провели ночь у бабы и ничего не заметили?  Вам хочется
поскорее в Швейцарию?  В следующий раз они рванут так,  что и  от
Швейцарии ничего не останется.  Достанут вас,  достанут,  честное
слово даю!
     Борис поднял руку и вопил.  Он вопил  как  какой-то  древний
еврейский  пророк  в  пустыне,  он  готов был пойти на костре,  и
отблески   его,   порожденные   усталым   воображением    Шубина,
поблескивали за спиной.
     - Я  не  провел  ночь  у  бабы,  -  сказал Шубин.  - Я был в
гостинице.
     Он вяло показал на дымящиеся руины.
     - Тем более, - сказал Борис. - Ни черта вы не видели.
     Шубин понял,  что  спорить  с  ним бесполезно,  нельзя с ним
спорить. Он имел монополию на  высшее  страдание.  А  впрочем,  и
право.
     - Хорошо,  - сказал Шубин.  - Мне очень грустно,  что у  вас
такое несчастье...
     - Дело не в моих несчастьях.  Дело в будущих  несчастьях!  -
закричал Борис,  как учитель, отчаявшийся вдолбить тупым ученикам
элементарную теорему.
     - Что я могу сделать?
     - То,  о чем мы просили вас вчера.  И вы должны это  сделать
ради памяти  о Бруни,  обо всех...  Вы возьмете все документы - и
все, что писал бруни,  копии наших писем, выкладки, прогнозы... и
то, что  написал  я сегодня на рассвете.  Я писал возле тела моей
жены. Вы понимаете? И вы отдадите все прямо в ЦК, прямо Генсеку -
как можно выше. Пускай это будет набат.
     - Понимаю,  - сказал Шубин,  голова просто разламывалась  от
этого надрывного  крика.  Жутко неприятный этот Борис,  физически
неприятный. Но у него правда,  если бывает много правд, то у него
более важная правда.
     - Возьмете?
     - Возьму.
     - Тогда вам нужно как можно скорее отсюда вырваться. Пока не
оцепили город. А может быть, они его уже оцепили.
     - Как выбраться?
     - Я скажу.
     - Почему не сейчас?
     - Но  мне нужно принять меры.  У меня нет с собой писем.  Не
могу же я носить их с собой по городу,  где  меня  каждая  собака
знает! Они  за  мной будут охотиться,  если уже не охотятся.  Они
подозревают.
     Шубин хотел сказать,  что сейчас никому нет дела до  Бориса,
но понимал, что этим вызовет лишь очередную вспышку крика.
     - И что вы предлагаете?
     - Через сорок минут я снова буду  здесь.  В  этом  автобусе.
Добро? А вы где-нибудь укройтесь.  Не надо, чтобы вас видели. Где
ваш чемодан?
     - Сгорел.
     - Ах  да,  конечно.  Ну  ничего,  вы  еще  новый  купите,  в
Швейцарии.
     - И сдалась вам эта Швейцария!
     - Ладно уж,  мне ее не видеть как своих ушей.  Я пошел. А вы
не суйтесь.
     - Не сидеть же мне здесь все время.
     - Лучше сидеть.
     - Я должен как можно больше собственными глазами. Нет ничего
глупее, чем отсиживаться. Я могу там пригодиться.
     - Вы?   Им?  -  вставил  Борис  с  сарказмом.  -  Чтобы  вас
прихлопнули?
     Борис подошел к двери автобуса и с минуту оглядывался, как в
детективном фильме,  нет ли за  ним  слежки.  И  если  бы  кто-то
посмотрел в   ту   сторону,  наверное  бы,  уверился,  что  видит
злоумышленника.
     Шубин не стал ждать,  пока Борис,  пригибаясь  изображая  из
себя злоумышленника, убежал с площади. Он спрыгнул из промерзлого
автобуса на снег,  и ему показалось, что снаружи чуть теплее, чем
в  машине.  Он сунул руки в карманы аляски,  надеясь отыскать там
сигареты, но нащупал только банку с растворимым кофе. Чего же Эля
не вынула, подумал он. Лучше бы вынула и положила сигареты.
     Оттого, что сигарет не было,  страшно хотелось курить. Шубин
подошел к танку и только собрался постучать по  броне,  спросить,
нет ли закурить у танкистов, как увидал табачный киоск. Киоск был
открыт.
     Шубин, ничуть не удивившись, пошел через площадь.
     В киоске кто-то был.
     Шубин спросил:
     - Пачку сигарет не дадите?
     После некоторой паузы изнутри послышался тонкий голос:
     - А вам каких?
     - "Прима" есть?
     - Сейчас.
     На полочку  перед  окошком  легла  черно-красная  пачка.  Ее
держала тонкая детская рука.
     Шубин сказал:
     - Спасибо, - и положил рубль.
     Рука сгребла рубль и исчезла.
     - А спички есть? - спросил Шубин.
     - Спичек нету.
     Окошечко со стуком закрылось.
     Шубин отошел на три шага, разломал пачку, вытащил сигарету.
     Боковая дверь в киоск открылась,  и оттуда высунулась голова
мальчишки в  вязанной  шапочке.  Мальчишка  вытащил  мешок,  явно
набитый пачками сигарет,  и ловко закинул его за киоск,  прочь  с
глаз. Увидев, что Шубин наблюдает за ним, он ничуть не испугался,
а разжал кулак, в котором был коробок спичек, и кинул его Шубину.
Тот успел подставить руку и схватить коробок.
     Следом за мальчишкой из киоска выбралась девочка с таким  же
мешком. Оба спрятались за киоск.
     Шубин пошел к вокзалу.
     Солдат с  автоматом,  который  стоял  возле  черных "Волг" и
военных "газиков",  число которых за время  разговора  с  Борисом
увеличилось, шагнул навстречу Шубину.
     - Нельзя, - сказал он.
     - Мне  можно,  - сказал Шубин.  Он достал из кармана пиджака
радакционное удостоверение.  Солдат взял удостоверение,  раскрыл,
начал читать, шевеля губами. Потом посмотрел на Шубина, сравнивая
его с фотографией, и Шубин понял, что сходства солдат отыскать не
может. Он закрыл удостоверение и крикнул:
     - Величкин! Товарищ старшина!
     Старшина в   теплой   куртке,   разрисованной   камуфляжными
узорами, подошел  не  спеша.  Он  был  без  автомата,  но  кобура
повязана поверх куртки.
     - Тебе же приказано - не пускать, - сказал он.
     Солдат протянул   старшине   удостоверение   Шубина,  а  сам
посмотрел с тоской на дымящуюся сигарету.  Шубин  вытащил  пачку,
протянул солдату.
     Тот взял  сигарету,  но  закуривать  не стал,  он смотрел на
старшину.
     - И что вам там нужно? - спросил старшина.
     - Мне надо пройти в штаб,  - сказал Шубин.  - Я журналист из
Москвы, корреспондент. Я в командировке.
     - В командировке?  - спросил старшина,  и взгляд его проехал
по  Шубину  - от вязанной шапки,  заросшего щетиной,  порезанного
лица до рваной аляски и замаранных  брюк.  -  Что-то  не  похоже.
Паспорт есть?
     - Есть  здесь  кто-нибудь  постарше  чином?  - спросил Шубин
терпеливо, отдавая старшине паспорт.
     Солдат держал сигарету  так,  будто  готов  был  вернуть  ее
Шубину, как только того разоблачат.
     - Приказано  посторонних  не пускать,  - сказал старшина.  -
Авария.
     - Послушай,  старшина,  - сказал Шубин.  - Я всю ночь был на
этой  аварии,  пока ты в казарме спал.  И мне некогда было себя в
порядок приводить.  Я там был.  -  Шубин  показал  на  гостиницу.
солдат и старшина послушно посмотрели на гостиницу.
     - Погодите, - сказал старшина и, взяв удостоверение, пошел к
вокзалу.
     - Самое  время бюрократию разводить,  - сказал Шубин и зажег
спичку. Солдат закурил.  Солдат  был  из  Средней  Азии,  он  был
напуган, ему было холодно.
     Низко над площадью прошел вертолет.  Загромыхал за  вокзалом
состав.
     - Как оттуда ушел? - спросил солдат, показывая на гостиницу.
     - По пожарной лестнице, с крыши, - сказал Шубин.
     - Понимаю, - сказал солдат. - И вещи сгорели?
     - Вещи сгорели.
     Под®ехал "рафик".  Из него вылезали люди,  некоторые сонные,
одетые кое-как,   напуганные.   Из   вокзала   выбежал   шестерка
Плотников, издали замахал рукой и крикнул  людям,  что  стояли  у
"рафика".
     - Сюда,  товарищи,  в зал ожидания, там вас ждут. Пропустите
их!
     Он убежал так быстро,  что Шубин не успел его окликнуть.  Но
среди стоявших у "рафика" Шубин увидел Николайчика. Тот плелся за
остальными к вокзалу.
     - Федор Семенович! - крикнул Шубин. - Федор Семенович!
     Николайчик остановился.  Другие стали  оборачиваться.  Шубин
подошел к нему.
     - Шубин,  - узнал его Николайчик. - В таком виде? Что с вами
произошло?
     - То, что и со всеми.
     - Какой   ужас!   -   сказал  Николайчик.  -  Вы  просто  не
представляете, какой ужас.
     - Представляю, - сказал Шубин.
     - Ну  да,  конечно.  Но  никто  не  мог  представить.   Меня
разбудили час  назад,  вызвали  сюда,  в штаб.  Есть человеческие
жертвы! - последнее Николайчик  произнес  тихо,  будто  делясь  с
доверенным человеком государственной тайной.
     - Даже у вас в доме, - сказал Шубин.
     - Что?
     - Те, кто жили на нижних этажах.
     - Надеюсь,  что  вы  ошибаетесь,  Юрий  Сергеевич,  - сказал
Николайчик, сразу насторожившись.
     - Николайчик, - позвал кто-то из ушедших вперед.
     - Сейчас. А вы почему здесь, Юрий Сергеевич? Хотите уехать?
     - Меня не пропускают.
     - Товарищ солдат,  - сказал Николайчик,  -  надо  пропустить
товарища Шубина, он корреспондент, из Москвы.
     - А мне как прикажут, - сказал солдат.
     - Пойдемте со мной, - Николайчик потянул Шубина за рукав, но
увидел, что рукав рваный, обгорелый, и отпустил его.
     Солдат неуверенно  сделал шаг,  желая перекрыть путь Шубину,
но Николайчик был настойчив, и солдат сдался.
     Николайчик шел рядом.
     - Ужасное бедствие,  - говорил он,  будто втолковывал Шубину
урок, - роковое стечение обстоятельств.
     - Какое к черту роковое! - возразил Шубин. - К этому все шло.
     - Нельзя  так  категорично,  - сказал Николайчик.  - Если бы
были предпосылки,  неужели вы думаете,  что товарищ Силантьев  не
принял бы мер?
     - Вот не принял.
     Николайчик насторожился  и  замолчал.  У него было чутье,  у
этого Николайчика.
     Они вошли в здание вокзала.  Длинные скамьи  для  ожидающих,
недавно  переполненные  народом,  были  пусты,  только  кое-где в
проходах стояли  чемоданы  и  сумки.  Никто  там  не  бродил,  не
фланировал,  не  убивал время - все спешили,  бежали,  исполняли.
Военных  здесь  было  немного,  встречались  железнодорожники   и
милиционеры.  Основное направление движения соединяло второй этаж
и платформу - муравьиной дорожкой  сбегали  по  широкой  лестнице
люди, и смысл этого движения Шубину был непонятен.
     - Где здесь туалет? - спросил Николайчик Шубина.
     Шубин ответил  не  сразу.  Он  думал  о  том,  сколько людей
погибло здесь - ведь залы были переполнены...
     - Туалет?  вон  видите  -  стрелка  вниз:  камеры  хранения,
туалеты. Только учтите, воды нет.
     - Но мне же надо! - капризно ответил Николайчик. - Подождите
меня здесь!
     Он поспешил к лестнице в подвал,  пробежал возле приколотого
к стене бумажного листа с надписью:  "Вход  воспрещен!"  Рядом  с
Шубиным остановились двое мужчин в белых халатах.
     - А   может,  еще  повезло,  -  сказал  один.  -  Почти  нет
пострадавших. Действовало сразу.
     - "Почти", ты не был в первой больнице?
     - Нет, меня из дома взяли.
     - Там обожженные и раненые.  В коридорах лежат, в вестибюле.
А людей нету.  Совершенно нету.  Я даже не  представляю,  сколько
наших погибло.
     Неожиданно загорелся  свет.   Шубин   настолько   привык   к
полутьме, что зажмурился.
     - Станцию запустили, - сказал медик.
     - У тебя дома как?
     - Обошлось.
     - Ооо! - раздался крик. Шубин обернулся. Николайчик выскочил
из подвала и бежал к нему, поддерживая расстегнутые брюки.
     - Там, - сказал он, - там...
     - Все ясно, - сказал Шубин. - Можете не об®яснять.
     - Там... ужасно... Вы не представляете! Там люди!
     - А вы думаете,  куда должны были  снести  трупы  отсюда?  -
спросил Шубин. - И надо сказать, что они это быстро сделали.
     - Солдаты,  - сказал медик.  - Они сейчас на путях работают.
Там платформы подали.
     - А что же будет? Что с ними будет? Вы не представляете.
     - Захоронение,  -  сказал медик,  закуривая.  - Коллективное
захоронение. И как можно скорей. Указание уже есть.
     - Почему? - не понял Николайчик. - Как же так?
     - А потому,  Федор Семенович,  - ответил Шубин,  - чтобы  не
портить вам настроение.
     - Тонкое наблюдение,  - сказал медик.  - Но,  в  общем,  они
правы, я   бы  тоже  сам