компьютера  около  каждого   из   девяти   портретов
потенциальных убийц. - Эти сигналы означают, что никто из твоих подопечных
ни разу не посещал моего института. В картотеке нет данных об этих людях.
     Бутлер разочарованно перевел взгляд с  директора  на  меня.  Я  пожал
плечами.
     - Извини, - сказал я. - Что тут еще можно сделать? Твои подозрения не
подтверждаются. И слава Богу. Премьер-министру никто не угрожает.
     Комиссар встал и, не попрощавшись, направился к выходу.
     - Роман, - сказал я, - не скажешь ли, что придумал этот Шлехтер? Как,
по его сценарию, будет убит премьер?
     Роман обернулся.
     - Тебе любопытно, Песах? Могу сказать, раз вы оба  уверены,  что  все
это не больше, чем фантазии графомана. Бродецкого должен убить разряд тока
в тот момент, когда  премьер  будет  принимать  ванну  на  своей  вилле  в
Герцлии. Всего вам хорошего, господа...


     Министр иностранных дел Израиля господин Абрахам  Шуваль  погиб  двое
суток спустя. Он принимал ванну на своей  вилле  в  Калькилии  и  умер  от
сильнейшего удара током.


     О гибели Шуваля мне  стало  известно  из  утренней  сводки  новостей,
которую я обнаружил в своем компьютере. Репортер "Маарива" успел  побывать
на месте происшествия, и теперь каждый мог сделать то же самое,  нырнув  в
виртуальный мир.
     Я  увидел  Романа  Бутлера,  мрачно  стоявшего  в  проеме  двери.  На
репортеров он не  смотрел.  По-моему,  он  раздумывал  о  том,  сможет  ли
привлечь нас с Рувинским как соучастников преступления.
     Репортер  оказался   пронырливым   малым   и   сумел,   несмотря   на
противодействие полиции,  проникнуть  в  дом  и  запечатлеть  и  ванну,  и
розетку, и скамеечку, на  которой  сидел  министр  Шуваль,  когда  получил
смертельный удар током.
     Моше Рувинский тоже успел побывать на месте преступления, и, когда  я
прибыл  в  институт,  директор  восседал  в  огромном  кресле,   способном
принимать любые положения, и размышлял.
     Я сел на стул и сказал:
     - Нужно принимать меры,  пока  Роман  не  упек  нас  за  решетку  как
подозреваемых в соучастии.
     - Ты думаешь, он на это способен? - меланхолически спросил Рувинский.
     - Когда у него нет разумных версий, комиссар Бутлер способен на все.
     - Я вот думаю... - сказал Рувинский.  -  Во-первых,  это  могло  быть
случайным совпадением...
     Я пренебрежительно махнул рукой.
     -  Да,  я  тоже  не  рассматриваю  это  как  реальную  возможность...
Во-вторых, Шлехтер терпеть не мог Бродецкого, а  с  Шувалем  у  него  были
приятельские отношения...
     - Которые испортились, - сказал я, - когда Шуваль вступил в  Аводу  и
пошел на выборы в списке Бродецкого.
     - Не настолько, однако, - продолжал Моше, - чтобы убивать... У  меня,
Песах, создалось  впечатление,  что  кто-то,  кого  мы  не  знаем,  просто
использовал Шлехтера с его изощренной фантазией для своих целей.
     - Кто?
     - Понятия не имею... Ты же понимаешь, я всего лишь  рассуждаю.  Самое
печальное то, что мы не можем использовать исторические  альтернативы.  Мы
не знаем, кто это  сделал,  не  знаем,  когда  произошло  разветвление,  и
следовательно, не можем проследить, выявить...
     - А если даже выявишь, -  сказал  я,  -  то  как  на  твои  аргументы
посмотрит суд? Как и что ты сможешь доказать, если все материальные  улики
останутся в  альтернативном  мире  и  не  будут  представлены  в  судебном
заседании?
     - Да, - согласился Рувинский, - в мировой  судебной  практике  такого
еще не случалось. Значит...
     - Значит, - подхватил я, - мы, расследуя это дело,  должны  поступить
так, как поступил преступник. В альтернативной реальности задумать  нечто,
чтобы это нечто проявилось в нашем мире.
     Рувинский вздохнул.
     - Все это теория, - сказал он. - Мы не знаем, кто задумывал убийство,
и этим все сказано.
     - За неимением иного варианта, -  предложил  я,  -  давай  начнем  со
Шлехтера. Если кто-то его просто использовал, мы, возможно, сможем в  этом
разобраться.
     - Пустой номер, - вздохнул Моше, но иных вариантов  мы  придумать  не
смогли  и  поплелись  в  операторскую,   надеясь   завершить   собственное
расследование прежде, чем за нас самих возьмется комиссар Бутлер.


     После того, как Шлехтер  огласил  на  заседании  "Клуба  убийц"  свой
сценарий убийства премьера Бродецкого, прошли три  дня.  За  это  время  в
Штейнберговском институте побывали девяносто три человека, заплативших  за
сеанс пребывания в альтернативной реальности. Никого из членов клуба среди
посетителей не было. Более того, согласно полученной Рувинским распечатке,
семьдесят один посетитель отправился в прошлое, в том числе в  семнадцатый
век, чтобы посмотреть на вероятную жизнь  своих  предков.  Десять  человек
хотели проскочить по оси времени в будущее, желая узнать, что произойдет в
альтернативных мирах, если здесь сделать те или  иные  ходы  в  супертото.
Естественно, вернулись они ни с чем,  поскольку  никакая  альтернатива  не
могла показать того, что еще не получило развития в нашей реальности.
     Из  оставшихся  двенадцати  человек   девять   стандартно   и   нудно
интересовались, что бы с ними произошло, если  бы  они  не  сделали  такую
глупость и не женились на этих фуриях.
     Только три посетителя заслуживали особого  внимания,  и  слава  Богу,
ибо, если бы их оказалось пятьдесят, из этой истории  мы  с  Рувинским  не
выбрались бы и по сей день.
     Посетитель номер один явился  в  институт  на  следующее  утро  после
памятного заседания в "Клубе убийц". Это  был  пятидесятилетний  бизнесмен
Яков Вайнштейн, который пожелал поглядеть, сумел ли  он  в  альтернативном
мире провернуть сделку, от которой он в нашей реальности отказался  неделю
назад. Согласно операторской  карте,  в  альтернативе  Вайнштейн  тоже  не
получил никакой прибыли, и посетитель удалился, полностью  удовлетворенный
увиденным.
     Посетителем номер два был писатель Ноам Сокер. Он  прибыл  через  час
после Вайнштейна. Сокера в институте хорошо знали - у него была любопытная
манера писать свои реалистические романы. Попросту говоря, он  отправлялся
в любую из  своих  альтернативных  реальностей,  впитывал  впечатления,  а
вернувшись,  переносил  их  в  виртуальные   компьютерные   файлы.   Метод
безотказный, но не свидетельствующий о творческой фантазии автора.
     Третий посетитель - Рина Лейкина, жена известного поэта Хаима Лейкина
- пожелала  посмотреть  на  альтернативу,  в  которой  ее  супруг  получил
Нобелевскую премию по литературе. Почему она решила, что Хаим где бы то ни
было мог бы стать Нобелевским  лауреатом?  Мы  решили  посмотреть  на  мир
Лейкиной просто из нездорового любопытства.
     Как вы понимаете, ничего общего с  делом  погибшего  Шуваля  все  это
иметь, скорее всего, не могло.
     Отправились мы вместе.


     Рина Лейкина вернулась в тот момент,  когда  лет  двадцать  назад,  в
туманной еще  юности,  она,  поклонница  постмодернистских  стихов  Хаима,
написанных в стиле а-ля Генделев, влюбила в себя своего будущего  мужа  и,
будучи в глубине души любительницей Пушкина и Блока, заставила-таки  Хаима
полностью изменить свой поэтический стиль. Ломка эта не прошла  даром  для
таланта поэта, и Рина отправилась в тот мир, где над стилем Хаима  Лейкина
не было произведено никакого насилия.
     Альтернатива была грустной. Хаим Лейкин не только не стал лауреатом -
он вообще перестал писать стихи, неожиданно даже для  Рины  переключившись
на прозу.
     Мы  не  стали  смотреть  продолжение  этой  истории   и   перешли   к
альтернативе Ноама Сокера.
     Писатель на этой неделе заканчивал последние главы своей эпопеи "Сага
о Рабинах". Если вы думаете, что речь  шла  о  знаменитой  семье  Рабиных,
давшей Израилю, например, премьер-министра конца прошлого века и  великого
химика десятых годов века нынешнего, то вы ошибаетесь.  По-моему,  история
семьи,  высосанная  Сокером  из  какой-то  альтернативы,  не  представляла
никакого интереса. Я удивляюсь читателям - они набрасываются на совершенно
банальные семейные истории, будто не могут посмотреть на себя  в  зеркало.
Зачем Сокер отправлялся в альтернативный мир, если ровно такой же сюжет он
мог отыскать, поговорив с соседями?
     Проскучав несколько часов между седьмой  и  восьмой  главами  третьей
книги пятого тома, мы с Рувинским вернулись в операторскую.
     - Всегда не любил семейные романы, - сказал Моше, -  а  теперь  я  их
просто ненавижу.
     - Ты не понимаешь, - вздохнул я. - У людей в жизни полно  стрессов  -
то забастовки, то теракты, то катастрофы, вот  им  и  хочется  хотя  бы  в
романах читать о нудной и тривиальной старости, отягощенной маразмом...
     Рувинский пожал плечами, и мы ринулись  в  альтернативный  мир  Якова
Вайнштейна, поскольку это был наш последний шанс. Мы  понимали,  насколько
этот шанс близок к нулю.


     Нам повезло.
     Бизнесмен Вайнштейн играл на бирже. В нашем мире он купил  в  прошлом
месяце акции компании "Бруталь"  и  крупно  проиграл.  Поскольку,  покупая
акции, он раздумывал, выбирая  между  "Бруталем"  и  "Кинако",  Вайнштейн,
естественно,  полагал,  что  в  альтернативном  мире  он  приобрел  именно
"Кинако" и должен был существенно обогатиться, ибо  фирма  эта  неожиданно
для всех пошла в гору.
     Да - в нашем мире. А там, куда  попали  мы  с  Рувинским,  следуя  за
мнемозаписью Вайнштейна, прогорели обе компании. И знаете почему?  Министр
иностранных дел  Шуваль  через  подставных  лиц  продал  все  свои  запасы
"Кинако". В том мире бедняга  Вайнштейн  стал  банкротом,  ему  оставалось
только пустить себе пулю в лоб. Нет, он  бы  этого,  конечно,  никогда  не
сделал, среди израильских  бизнесменов  самоубийства  как-то  не  приняты,
израильский бизнесмен, потеряв все,  предпочитает  пойти  и  набить  морду
конкуренту.
     Мы с Рувинским шли за Вайнштейном по пятам и видели,  как  бизнесмен,
выйдя из здания биржи, где он оставил все свои  сбережения,  отправился  в
частное сыскное агентство и заказал найти того варвара, вандала и негодяя,
который через подставных лиц выбросил на рынок столько  акций  "Кинако"  с
очевидной и единственной целью свести его, Вайнштейна, в могилу.
     Мы переглянулись с Моше и прокрутили альтернативу в ускоренном режиме
до того момента, когда детектив Глузман позвонил заказчику по видеоканалу,
защищенному от прослушивания, и сообщил, что  разорителем  оказался  никто
иной, как министр иностранных дел господин Шуваль.
     - Убью негодяя! - вскричал Вайнштейн и  принялся  ходить  по  салону,
вынашивая планы мести.
     - Вот оно, - прошептал мне Рувинский и  был  прав.  Сейчас  в  мыслях
Вайнштейна рождались самые изощренные способы  преступления,  и  одним  из
таких  способов  вполне  могла   оказаться   идея   убийства   с   помощью
электрического  тока.  Каждая  минута   размышлений   Вайнштейна   рождала
альтернативы, смертельные для Шуваля, одна из них могла совпасть  с  нашей
и...
     Рувинский поднял камень и бросил в окно салона. Я понял  директора  -
он хотел любым способом прервать ход мыслей  взбешенного  бизнесмена.  Нет
мыслей - нет альтернатив.
     Однако Вайнштейн находился в таком состоянии, что не обратил внимания
на разбитое стекло и вопли охранной сигнализации. Он продолжал  бегать  из
угла в угол, вынашивая  смертоносные  планы.  Что  могли  мы  с  Рувинским
предпринять еще? Ворваться  в  квартиру,  ударить  бизнесмена  по  голове,
прервав тем самым скачки его мыслей?
     Хорошо, что мы этого не сделали!
     Вайнштейн подошел к видеофону и набрал  номер.  На  экране  появилось
лицо госпожи Сары Шензар, личного секретаря министра Шуваля.
     - Я хочу поговорить с Абрахамом, - заявил Вайнштейн. -  Дело  личное.
Скажи, что это Яков Вайнштейн, он меня знает.
     - Что у тебя за вопли? - поморщилась Сара.  -  Если  у  тебя  дерутся
кошки, сверни им шею. Министр тебя не услышит.
     - Это не кошки, это сигнализация, - нетерпеливо сказал  Вайнштейн.  -
Сейчас я ее отключу.
     Честно  говоря,  мы  ожидали  всего,  только  не  того,  чему   стали
свидетелями. Вместо того, чтобы наброситься  на  министра  с  обвинениями,
Яков сказал:
     - Хорошо сработано, Абрахам. Когда я получу мою долю?
     - Спроси у брокера, - ответил министр. - Моя миссия закончена.
     Разговор продолжался в  мирных  тонах  еще  минут  пять,  после  чего
Вайнштейн выключил видеофон и отправился спать.
     А мы с Рувинским вернулись в операторскую, чтобы  обсудить  результат
наблюдений.
     - Что-то в этом есть, - многозначительно сказал Моше.  -  Собственно,
этот  Вайнштейн  -  единственный  среди  всех  подозреваемых  в  нашем   и
альтернативном мирах, который имеет какие-то контакты с Шувалем.  И  мотив
для убийства налицо.
     - Нет, - покачал я головой. - Что-то в этом есть, но что-то в этом не
то. Ты согласен?
     Рувинский вопросительно посмотрел на меня.
     - Смотри, - продолжал я. - Мы совсем выпустили из поля зрения сюжет с
убийством Бродецкого. Именно он был реализован во время  убийства  Шуваля,
так? Мы набросились на Вайнштейна, потому что у него  оказался  мотив  для
убийства Шуваля. Мотив слабый - ты же  видел,  они  действовали  заодно  и
как-то на этой афере нажились оба. К тому же, Вайнштейн понятия не имел  о
сценарии Шлехтера. Это раз. Второе: если он, действительно, с пылу, с жару
обдумывал, как бы убить министра, при этом спонтанно  рождались  случайные
альтернативы, которые описывает твоя формула... как его...
     - Горовица, - подсказал Моше.
     -  Да.  Ты  сам  утверждал,  что  вероятность  перехода  альтернативы
обратно, в нашу действительность, близка к нулю.
     - Говорил, - согласился Рувинский с кислой миной на лице. - Но, кроме
Вайнштейна, нет никого, кто имел бы...
     Неизвестно, сколько времени мы вели бы с  директором  Рувинским  этот
бесплодный диалог, если бы наше уединение не нарушил единственный человек,
которого нам обоим не хотелось видеть - комиссар Роман Бутлер. Он ввалился
в операторскую при всех своих полицейских регалиях, и я подумал, что  ему,
видимо, пришлось применить силу, поскольку Моше  отдал  охране  совершенно
четкое  указание  не  пропускать  в  здание  института   никого,   включая
министров, покинутых невест и пришельцев из других миров.
     - С возвращением, - сказал Роман. - Я не ошибаюсь, вы  уже  осмотрели
все альтернативы, какие было возможно?
     - Да, -  признал  Рувинский.  -  Послушай,  комиссар,  а  может,  это
преступление совершенно не связано с "Клубом убийц", и мы идем по  ложному
следу?
     - Для того, чтобы услышать полный  рассказ  о  ваших  похождениях,  -
продолжал Роман, не обращая  внимания  на  выпад  директора,  -  я  должен
пред®явить постановление об аресте или кто-то из вас расколется сам?
     - Песах,  -  кивнул  на  меня  Рувинский.  -  Он  твой  сосед,  пусть
раскалывается.
     Я вкратце пересказал Бутлеру наши соображения, предположения, идеи  и
бесславные результаты  визитов  в  альтернативные  миры.  Роман  время  от
времени хмыкал, а когда я истощил свою память, сказал:
     - Молодцы, хорошо поработали. Теперь все понятно.
     Мы с Рувинским переглянулись.
     - Что нам должно было понятно? - спросил Моше.
     - Я сказал - вам? Все понятно мне. А вам  понимать  ни  к  чему.  Эти
дилетанты... вечно путаются под ногами.
     Обвинение было несправедливым, и  Рувинский  вскинулся.  Его  суровое
мнение  об  израильской   полиции   было   бы   высказано   немедленно   и
недвусмысленно, но мне удалось прервать начавшуюся ссору в зародыше.
     - Моше, - сказал я прежде, чем директор успел открыть рот, - ты плохо
знаешь комиссара Бутлера,  а  мы  с  ним  пьем  кофе  каждую  субботу.  Он
намеренно вызывает тебя на ссору, чтобы, обидевшись, не  делиться  с  нами
информацией. Я прав?
     - Конечно, - не смущаясь, согласился Роман. -  Но,  господа,  мне  бы
действительно не хотелось сейчас выкладывать на стол все карты. Если бы не
ваш дремучий дилетантизм, вы бы и сами догадались, кто в чем виноват.  Вся
информация у вас есть.
     После чего комиссар встал и покинул помещение института. Надеюсь, что
выпустили его без приключений.


     Признаюсь честно:  мы  с  директором  просидели  в  его  кабинете  до
позднего вечера, просматривая заново уже виденные альтернативы  в  поисках
незамеченного  нами  доказательства.  Но  мы  лишний  раз  убедились,  что
единственным разумным  кандидатом  на  роль  подозреваемого  был  бы  Яков
Вайнштейн, если бы он не оказался столь странным образом замешан вместе  с
министром Шувалем в общей афере. А может, они потом  что-то  не  поделили,
Вайнштейн смертельно обиделся и...
     Нет, не могло этого  быть.  Мы  просмотрели  альтернативу  вплоть  до
сегодняшнего дня - если бы Вайнштейн задумывал преступление, он должен был
бы рассориться с Шувалем еще  вчера  вечером.  Иначе  в  нашей  реальности
ничего к нынешнему утру ничего не смогло бы произойти.
     - Значит, - сказал директор Рувинский, - мы не обратили  внимания  на
какую-то информацию. Мы не обратили,  а  Бутлер  обратил,  потому  что  он
профессионал.
     - Ну да, - согласился я. - Он Эркюль Пуаро, а мы  с  тобой  Ватсон  с
Гастингсом.
     - Обидно, - продолжал каяться Рувинский. - У него четкая логика  плюс
информация, а у нас... Мы как две бабы - сидим и чешем языками, не понимая
сути...
     - Как ты сказал? - насторожился я. - Ты сказал - две бабы?
     - Да не обижайся, Песах, - вздохнул Рувинский.
     Он так и не  понял.  Почему  я  должен  был  обижаться  на  человека,
докопавшегося до истины и не подозревающего об этом?


     Я высматривал из окна,  когда  комиссар  вернется  с  дежурства.  Его
авиетка свалилась из  верхнего  ряда  поперек  общего  движения  -  только
полицейский мог себе позволить такое вопиющее нарушение правил  воздушного
движения.
     Когда Роман, насвистывая, спускался с посадочной площадки, я уже ждал
комиссара у входа  в  его  квартиру.  Он  ведь  сам  говорил,  что  эффект
внезапности - главное при разоблачении преступника.
     - Давно ли, - сказал я, взяв Романа за локоть, - министр  Шуваль  дал
от ворот поворот Алисе Фигнер?
     Мне очень хотелось бы  написать  в  этом  месте  -  "у  комиссара  от
удивления отвисла челюсть". Но, к сожалению, эта фраза и выглядит  слишком
вульгарно, и абсолютно не соответствует характеру Бутлера. Роман  тихонько
высвободил свой локоть и сказал:
     - Если ты приготовишь кофе, я спущусь к тебе через десять минут.
     Эти десять минут показались мне  часом,  потому  что  комиссар  и  не
подумал ответить на мой вопрос. Я думал о бедной манекенщице Алисе  Фигнер
и потому переварил кофе.
     - Фу!  -  сказал  Роман,  испробовав.  -  Сразу  видно,  что  готовил
дилетант.
     Теперь  уж  я  оказался  на  высоте  и  не  отреагировал   на   явное
оскорбление.
     - Ну хорошо, - сказал Бутлер, заставив себя отхлебнуть глоток, -  ты,
конечно, прав, зачинщицей преступления была Алиса Фигнер. Ты ведь не забыл
моих слов о том, что она женщина не только красивая, но и  умная,  однако,
слишком нетерпеливая, и потому ее детективные сюжеты обычно  повисали,  не
добравшись до финала. Год назад  она  стала  любовницей  нашего  министра.
Связь эта продолжалась бы долго, от Алисы не так-то просто отделаться,  но
жена Шуваля начала о  чем-то  догадываться.  Ничего  конкретного,  никаких
имен, просто подозрения, ревность... Но министр предпочел не  доводить  до
скандала и об®явил Алисе об отставке. Алисе можно было  сказать  все,  что
угодно, но только не то, что ею пренебрегли как женщиной.
     - И она решила отомстить, - сказал я, кивая головой.
     - Я не сказал бы, что это было  осознанное  решение,  -  с  сомнением
сказал Роман. - В "Клуб убийц" Алиса пришла не потому, что продумывала уже
план  мести.  Она  любила  разнообразие,  а  когда   Шуваль   ее   бросил,
разнообразие требовалось ей, как