Песах Амнуэль. Клуб убийц



     Роман Бутлер был мрачен.
     - Я ничего не могу доказать, - сказал он, - а твой Рувинский не хочет
мне помочь. В конце концов, это  означает  противодействие  полиции,  и  я
запросто...
     - В тебе сейчас говорит обида, - заметил  я.  -  Подумав,  ты  и  сам
поймешь, что ничем помочь тебе Моше Рувинский не может.
     - Почему? - спросил Роман.
     - Потому что  эти  люди  не  создают  альтернатив,  и  следовательно,
стратификаторы Лоренсона бессильны.
     - Не  понимаю!  -  нахмурился  комиссар  полиции.  -  Они  думают  об
убийствах. Они рассчитывают свои действия и нашу реакцию. Они...
     Он, действительно, не понимал, и мне пришлось пуститься в об®яснения.
Чтобы  читатель  не  последовал  примеру  Романа,  об®ясняю  всем  -   мне
совершенно не нужны недоразумения.
     Если вы стоите перед светофором, у вас есть две реальных возможности:
перейти улицу на красный свет или остаться  на  месте,  пока  не  вспыхнет
зеленый. Секунду вы раздумываете  и  решительно  идете  вперед.  В  то  же
мгновение мир раздваивается, и возникает Вселенная, в которой  вы  стоите,
ожидая зеленого светофора. Эта, альтернативная, Вселенная уже  не  зависит
от вашего желания, у нее свои планы на будущее, но вы можете, в  принципе,
воспользоваться стратификатором, находящимся  в  Институте  альтернативной
истории, и поглядеть, каким станет мир лет через десять после того, как вы
остановились в ожидании зеленого светофора.
     Это, конечно, всего лишь пример. Что такое  светофор?  Фу,  мелочь  -
возникающая альтернатива почти не отличается от нашей серой реальности,  и
смотреть на это неинтересно. Но  ведь  в  жизни  человека  бывают  моменты
выбора, определяющего всю оставшуюся жизнь. И даже жизнь страны.  А  то  и
всего мира. Гитлер, к примеру, мог подумать и в припадке эпилепсии  решить
не нападать на СССР. Или, скажем, Рабин перед историческим рукопожатием  с
Арафатом. Наверняка было мгновение, когда премьер размышлял: а не  послать
ли этого террориста к черту? Возобладал трезвый расчет, но, если  мысль  о
выборе  вообще  приходила  Рабину  в  голову,  то  немедленно   и   возник
альтернативный мир, в котором  израильский  премьер,  сославшись  на  свою
историческую роль, отказался от рукопожатия и уехал в Тель-Авив...
     Любой выбор реализуется - либо в нашем мире, либо в альтернативном.
     И я никак не мог  убедить  Романа  Бутлера,  комиссара  тель-авивской
уголовной полиции, в том, что  его  "Клуб  убийц"  никаких  альтернативных
миров не создавал и создавать не мог.
     Причина,  по  которой  Бутлер  не  желал  понимать  очевидного,  была
простой: Роман терпеть не мог художественную литературу.


     Началась эта история в  тот  день,  когда  на  сборище  тель-авивских
писателей-детективщиков явился некий гость, имя которого Бутлер не пожелал
мне назвать. Сборище имело место в клубе писателей  на  Каплан  N_10,  где
авторы детективных романов обсуждали свои сюжеты, после того,  разумеется,
как в  произведении  была  поставлена  последняя  точка.  Споры  писателей
показались гостю настолько интересными, что через неделю он привел с собой
друга. Через месяц писательские собрания посещали уже политики,  ученые  и
даже бизнесмены. А что? Самим участвовать в процессе рождения детективного
сюжета - разве это не увлекательное занятие?
     Надо  сказать,  что  писателям  общество  дилетантов  от   жанра   не
понравилось, да и сами дилетанты  в  конце  концов  решили,  что  писатели
ничего  не  смыслят  в  убийствах.  К  обоюдному  удовлетворению,  сборище
разделилось,  и  дилетанты  от  детектива  начали   собираться   в   клубе
Гистадрута,  обсуждая  реальные  на  вид  возможности  убийства  абсолютно
реальных людей. Особой популярностью пользовался почему-то премьер-министр
Бродецкий: сюжеты с участием его хладного трупа анализировались чуть ли не
на каждой встрече. Обсуждались мельчайшие детали -  конкретные  заказчики,
конкретные  исполнители,  время,  место,   оружие...   В   общем,   забавы
графоманов.
     Роман Бутлер, комиссар тель-авивской уголовной полиции, думал иначе.
     - Смотри, Песах, - сказал он мне однажды. -  Если  человек  замышляет
убийство, причем тщательно обдумывает детали, это  значит,  что  возникает
альтернативный мир, в котором он это убийство  совершает  на  самом  деле,
разве нет? И для того, чтобы спасти от смерти многих людей хотя бы в  иных
альтернативах, я просто обязан это сборище разогнать. Так?  Но  для  того,
чтобы  я,  полицейский,  мог  предпринять  какие-то  действия,  мне  нужны
доказательства вины. То есть - доказательства существования  альтернативы,
в которой, например,  премьер  Бродецкий  был  бы  убит  именно  так,  как
воображали эти бездельники из клуба. Ты согласен? Но для  этого  я  должен
такую альтернативу обнаружить, а директор Рувинский не дает мне разрешения
на обзор!
     - И правильно делает, - сказал я,  -  потому  что  люди  эти  никаких
альтернативных миров не создают и создать не могут.
     - Вот этого я не понимаю! - воскликнул Бутлер. - Они ведь  думают  об
убийствах! Значит, в тот момент, когда они...
     - Ничего подобного, - я об®яснял это Роману уже пятый раз.  -  Смотри
сюда. Я у тебя спрашиваю: налить тебе чай или кофе. И ты задумываешься  на
мгновение, делаешь выбор и говоришь: кофе. Тут  же  мир  раздваивается,  и
возникает альтернатива, в которой ты попросил чай. Верно?
     - Именно об этом я и толкую, - мрачно сказал Роман.
     - А теперь допустим, - продолжал я, - что мы мирно сидим, пьем кофе в
нашей альтернативе и я вдруг спрашиваю тебя: Роман,  а  не  убить  ли  нам
премьера Бродецкого? Ты на миг задумываешься и отвечаешь: нет,  Песах,  не
нужно. И ты воображаешь, что при этом возникает альтернатива, в которой ты
ответил "давай", пошел и убил премьера?
     - Н-ну... - протянул Бутлер, начав, наконец, понимать  разницу  между
реальностью и художественным вымыслом.
     - Не пошел бы, - завершил я свою мысль. - Ибо  для  любого  действия,
для любого реального выбора нужна причина. Чай или кофе - реальный  выбор,
и альтернатива возникает неизбежно. А убийство премьера для  нас  с  тобой
выбор воображаемый, и никакой альтернативы в  этом  случае  возникнуть  не
может. Идея остается идеей. То же и с твоими фантазерами. Ни у кого из них
нет реальной причины убивать господина  Бродецкого,  и  потому  они  могут
сколько угодно рассуждать о том, как лучше  действовать.  Альтернативы  не
будет. Премьер останется жив. Ясно?
     - Да, - сказал Роман,  подумав,  и  я  облегченно  вздохнул  -  скажу
честно, это очень утомительное занятие: убеждать  в  чем  бы  то  ни  было
комиссара полиции.
     - Но, видишь ли, Песах, - продолжал Роман, и я понял, что радость моя
была преждевременной. - Видишь ли, я ведь не знаю - возможно, у кого-то из
этих людей есть причина, и есть повод? Кто гарантирует мне,  что  все  эти
люди - всего лишь графоманы?
     - Никто, - сказал я, спорить у меня уже не было сил. - Ну  и  черт  с
ними. Пусть придумывают способы убийства, пусть  где-то  в  созданных  ими
альтернативных  мирах  премьер  Бродецкий  погибает  смертью  мученика,  а
тамошний комиссар Бутлер с блеском  находит  преступника.  Нам-то  что  до
этого, если в нашем мире ничего подобного не происходит?
     - Ты в этом уверен? - спросил Роман.


     По-моему, самый большой  недостаток  любого  полицейского:  эти  люди
способны заставить сомневаться в  очевидных  вещах.  Если  человек  привык
подозревать всех и каждого, он найдет способ усомниться даже в искренности
Ньютона, придумавшего закон всемирного тяготения. Действительно, для  чего
он это сделал? Яблоко на голову  упало?  Отговорка,  стремление  направить
следствие по ложному пути! Наверняка замышлял какое-то преступление.
     Всю ночь после ухода Романа я думал, тем самым создавая во  Вселенной
самые замысловатые альтернативы. К тому же, я  был  уверен,  что  комиссар
выдал мне не всю известную ему информацию. Может,  он  знал  об  одном  из
членов "клуба убийц" нечто компрометирующее? Реальную  смертельную  обиду,
которую человек затаил и... И что?
     Да ничего! От  воображаемой  пули  премьер  Бродецкий  может  умереть
только в альтернативном мире, который...
     Я точно помню, что было три часа ночи - мой взгляд упал на  циферблат
часов, когда я босыми ногами шлепал по холодным плиткам пола к  видеофону.
Минуту помедлил, решая, кому звонить -  то  ли  сначала  Роману,  а  потом
господину  Рувинскому,  то  ли  сначала  поднять   с   постели   директора
Штейнберговского  института,  а  потом  уж  заняться  комиссаром  полиции.
Позвонил  директору,  а   где-то,   ясное   дело,   осуществилась   другая
альтернатива.
     - Интересно, - сказал Рувинский, хлопая глазами, - идеи тебя посещают
исключительно в ночное время?
     - Обычно идеи не посещают меня вообще, - парировал  я.  -  Поэтому  я
хватаюсь за любую, когда бы она не явилась. А сейчас речь идет о  жизни  и
смерти.
     - Чьей? - спросил Рувинский. - Если твоей, то меня это не интересует.
     - Премьер-министра Бродецкого.
     - Я  сейчас  умоюсь,  -  сообщил  директор  института  альтернативной
истории, осознав, наконец, важность исторического момента.


     - Можно ли убить  человека,  только  подумав  об  этом  и  представив
мысленно свои действия? - спросил я Моше Рувинского, когда тот  не  только
умылся, но еще и оделся, чего, вообще говоря, мог не делать.
     - В альтернативе, да еще при наличии реальной причины для  ненависти,
- да, безусловно, - сказал Моше, повторив  мои  слова,  сказанные  вечером
комиссару Бутлеру.
     - Нет, в нашей реальности.
     - Нельзя, - коротко сказал Рувинский  и  уставился  на  меня,  ожидая
продолжения. Действительно, не поднял же я его с постели только для  того,
чтобы задать дурацкий вопрос, на который и сам знал ответ.
     - Моше, - проникновенно сказал я. - Пораскинь  мозгами,  хотя  они  у
тебя все еще крепко  спят.  Ты  задумал  убийство.  Тем  самым  ты  создал
альтернативу, где это убийство вот-вот  совершится.  Но  тот,  другой  ты,
который  живет  уже  в  той,   другой   альтернативе,   однажды   начинает
сомневаться: а может, лучше не убивать? И - не убивает. Возможно такое?
     - Естественно, - согласился Моше.
     - Это  значит,  -  продолжал  я,  стараясь  говорить  по  возможности
внушительнее, поскольку мне нужно было окончательно убедить еще  и  самого
себя, - это значит, что возникает  еще  одна  альтернатива,  где  убийство
совершается, будучи совершенно неподготовленным физически. И эта,  третья,
альтернатива может совпасть с нашей...
     - Может, - зевнул Моше, - чисто теоретически может. На  деле  это  не
реализуется, потому что альтернатив бесчисленное множество, и  вероятность
того, чтобы линия сделала петлю и вернулась в первую реальность, настолько
мала, что, согласно формуле Горовица...
     - Проснись! - воскликнул я. - До тебя еще не дошло? Формула  Горовица
описывает случайные  переходы.  А  если  ты  намеренно  продумал  создание
альтернативы, а там, тоже намеренно, сделал свой выбор, вернув линию на...
     Все-таки Рувинский был профессионалом. Я-то полагался на  интуицию  и
не был уверен в точности собственного вывода, а Моше тут же, подняв взгляд
к потолку, просчитал в уме какие-то недоступные моему понятию коэффициенты
в формуле какого-то там  Горовица  и  стал  багровым  как  премьер  Рабин,
отвечающий на вопросы репортеров.
     - А что? - сказал он. - Есть конкретный подозреваемый?
     - У Бутлера есть, - сообщил я.


     В  шесть  тридцать  мы  собрались  в  кабинете  Рувинского,  и  Роман
подключил институтский компьютер к файлам памяти Управления полиции.
     - В этот клуб регулярно ходят девять человек, - сказал Роман.  -  Вот
они на экране. Четверо - обыкновенные графоманы. Когда  я  решил  заняться
этой компанией, то заставил себя прочитать по одному произведению  каждого
из этой четверки. Это полный кошмар. Если они замышляют сюжет с  убийством
министра, у них почему-то  в  результате  непременно  погибает  банкир.  И
наоборот. Они  уверены,  что  так  интереснее.  Этой  четверкой  можно  не
заниматься.
     - Пятый и шестой, - продолжал Роман, - профессиональные программисты,
в клуб они ходят для того,  чтобы  расслабиться  -  для  них  нет  лучшего
способа расслабления сознания, чем игра воображения. Я изучил  их  сюжеты.
Это изощренные пытки, включающие,  конечно,  все  возможности  современных
компьютеров. Врагов у них нет, и нет причин  или  поводов  желать  кому-то
смерти. Хотя, я думаю, что, если бы такие причины были,  именно  эти  двое
стали бы главными подозреваемыми.
     - Достаточно ли глубоко ты копал, Роман? -  спросил  я  исключительно
для того, чтобы поддеть комиссара.
     - До дна, - сказал Бутлер, на мой  взгляд,  слишком  самонадеянно.  -
Седьмой член клуба был директором банка, но в прошлом году отошел от  дел.
Враги у него есть,  но  сюжеты,  которые  он  излагает  своим  друзьям  на
заседаниях клуба, говорят о вялости воображения. В любой  альтернативе  он
попался  бы  через  минуту.  Пустой  номер.   Восьмой,   точнее   восьмая,
единственная женщина в этой компании.
     - Алиса Фигнер, - сказал директор Рувинский, глядя на изображение.
     - Совершенно верно, известная манекенщица.
     - Мне казалось, - задумчиво произнес Рувинский, - что в ее голове  не
больше  трех  с  половиной  извилин.  Что  она  делает  в  этом   обществе
интеллектуалов?
     - Внешность обманчива, - философски  заметил  Роман.  -  Алиса  очень
умна. И у нее есть враги, которым она  желает  смерти.  Различные  сюжеты,
заканчивающиеся убийством, Алиса придумывает быстро, но так  же  легко  от
них  отказывается,   когда   кто-нибудь   указывает   ей   на   логические
несоответствия. Говорит,  что  ей  проще  придумать  новое  убийство,  чем
доводить до ума старое.  В  результате  ни  в  одном  из  ее  сюжетов  нет
завершенности, и потому Алису я бы тоже исключил из числа подозреваемых.
     - Остается всего один человек, - сказал Рувинский, показав тем  самым
отличное знание арифметики.
     - Да, именно его я оставил напоследок, поскольку именно  он  наиболее
опасен в этой компании. Ариэль Шлехтер, политический  противник  нынешнего
премьера. Проиграл, как вы знаете, на последних  выборах,  его  партия  не
прошла электоральный барьер. Слишком самолюбив, чтобы вступить  в  большую
партию - ведь там он может и не попасть на первое  место,  а  стоять  ниже
первой ступеньки не в его характере. Бродецкого  он  ненавидит,  и  потому
естественно, что вот уже третий месяц разрабатывает в клубе один и тот  же
сюжет - как убить премьера. Повторяю: один и тот же. В отличие  от  Алисы,
он тщательно  дорабатывает  мельчайшие  детали,  когда  ему  указывают  на
какие-то несоответствия. В  результате,  господа,  в  прошлый  четверг  он
представил сюжет убийства премьера  Бродецкого,  в  котором  "коллеги"  не
обнаружили ни единого из®яна.  После  обсуждения,  выслушав  аплодисменты,
Шлехтер об®явил, что он доволен, и что директор  Института  альтернативной
истории господин Рувинский будет доволен тоже.
     - Он упомянул меня? - поднял брови Моше Рувинский.
     - Да, - подтвердил Роман. - Именно это навело меня на мысль,  которой
я поделился с Песахом. Но Песах меня высмеял.
     - И был прав, - заметил директор. - Но...
     - Но - что?
     - Видишь ли, уважаемый комиссар, - задумчиво продолжал Рувинский, - в
нашем мире иногда происходят странные вещи, и ты, рассуждая вчера о "клубе
убийц", навел Песаха на об®яснение. К примеру, ясновидение - когда человек
вдруг начинает,  обычно  совершенно  не  к  месту,  предсказывать  будущие
события, и события эти происходят в точности так,  как  было  предсказано.
Или психокинез: некто лишь думает о том, что  нужно  подвинуть  стакан,  и
стакан, глядишь, вдруг сам начинает двигаться... Одни в это верят,  другие
- нет. Те,  кто  не  верит,  имеют  для  того  об®ективные  основания:  ни
психокинез,  ни  ясновидение  необ®яснимы  без  привлечения   божественных
сущностей. Так вот, в рамках теории альтернативных миров, все это  отлично
об®ясняется.
     - Каким  образом?  -  отменно  вежливым  тоном  спросил  Роман.  Было
очевидно,  что  разглагольствования  Рувинского  показались  комиссару  не
относящимися к делу.
     - Очень простым.  Предположим,  тебе  нужно  передвинуть  стакан,  не
прикасаясь к нему. Ты думаешь: протянуть  руку  и  передвинуть  стакан?  А
может, не нужно? Нет, решаешь ты, не буду я двигать этот дурацкий  стакан.
И - ничего не делаешь. Немедленно возникает альтернативный мир, в  котором
ты протягиваешь руку и переставляешь стакан на другое место. Но в процессе
движения там, в альтернативном мире, тебя посещает мысль: а  зачем  я  это
делаю? Ну его к черту, этот стакан. Ты об этом подумал,  но  действие  уже
завершено,  стакан  передвинут.  Однако  при  этом  возникает   еще   одна
альтернатива, в которой ты решил  никакого  действия  не  совершать  и  не
махать  попусту  руками.  Теперь   смотри.   Если   ты-второй   знаешь   о
существовании тебя-первого, то  теорема  Горовица,  верная  для  случайных
событий, уже не реализуется. И на самом деле, когда ты  выпускаешь  стакан
из рук, возникает не третья альтернативная вселенная - нет, линия развития
возвращается к первому варианту! Стакан оказывается на новом месте, но  ты
ведь - в  нашей  альтернативе  -  не  пошевелил  даже  пальцем!  Вот  тебе
элементарное об®яснение телекинеза. С  ясновидением  -  то  же  самое.  Ты
понял?
     - Еще бы, - сказал Роман, - особенно относительно  теоремы  Горовица.
Мне она известна с пеленок.
     Директор Рувинский подозрительно посмотрел на Романа и сказал:
     - Я и не ожидал, что ты знаешь теорему Горовица. Но  одно  ты  можешь
понять:  в  принципе,  некто  имеет  возможность  убить  любого  человека,
совершив это действие лишь в мыслях.
     - Что я говорил! - вскинулся Роман.
     - Минутку, - поднял руку Рувинский. - Для этого нужно еще одно, кроме
мысленного  желания.  Нужно,  чтобы  убийца  пришел  ко  мне  в  институт,
записался на просмотр альтернативы, которую он сам и создал и  в  которой,
действительно, убил своего врага. А там, в альтернативной  реальности,  он
должен  создать  новую  линию  развития  с  помощью  иного   воображаемого
действия, и тогда там жертва  останется  жить,  несмотря  на  то,  что  ее
пристрелили, а здесь, напротив,  жертва  погибнет,  несмотря  на  то,  что
никаких предосудительных действий в ее отношении никто не совершит.  После
чего убийца прерывает сеанс, возвращается  домой  и  читает  в  газетах  о
таинственной и необ®яснимой смерти, приключившейся... Понятно?
     - Понятно, - нетерпеливо сказал Роман, поняв лишь последнюю фразу.  -
Скажи мне, как я могу получить улики,  изобличающие  убийцу?  Это  раз.  И
второе: как я могу предотвратить  это  преступление?  Имей  в  виду:  план
убийства премьера уже разработан во всех деталях, но Бродецкий еще жив.  Я
так понимаю, что погибнуть он может в любой момент, и все  признаки  будут
соответствовать сценарию господина Шлехтера. Все, кроме одного:  не  будет
убийцы, не будет физического действия.
     - И следовательно, ты не получишь улик,  -  сказал  я,  вмешавшись  в
разговор. - Улики окажутся в альтернативной реальности, но  там  не  будет
жертвы. По-моему, положение безвыходное.
     Рувинский кивнул.
     - Подождите, - сказал Роман, и я понял, какая  именно  светлая  мысль
его посетила. - Но ведь, чтобы эта ваша теорема... как его...  заработала,
нужно, чтобы убийца отправился в твой  институт,  дорогой  Моше,  и  купил
сеанс. Значит, если Ариэль Шлехтер в течение последней недели...
     - Конечно, - согласился директор, - это была бы улика.  Было  бы  что
обсуждать.
     - Так проверь!
     - Вот, - сказал Рувинский, показывая Роману на девять красных  точек,
горевших  на  экране