. Они покатились вниз по лестнице,  тузя  друг  друга.  Челленджер
продолжал при этом изрыгать проклятия, а сэр Артур только пыхтел, так  как
его рот был забит профессорской бородой.
   И тут Холмс вдруг испустил дикий вопль.
   - Джентльмены, ради бога, остановитесь! Обернитесь, умоляю вас!
   И мы увидели... Не знаю, как об®яснить это чудо,  но  мы  увидели  Нику
Самофракийскую. Пропавшую Нику! Она будто с неба  слетела  прямехонько  на
свой пьедестал. И - еще одно чудо! - у нее теперь были и голова и руки.  В
одной руке она держала копье, а в другой -  боевой  рог,  приставленный  к
губам...
   Боже милостивый! Я просто не верил своим глазам.
   Челленджер и сэр Артур, запыхавшиеся, красные, стояли  рядышком  внизу,
на лестнице, и тоже изумленно смотрели на прекрасную статую.
   Затем произошла еще одна поистине невероятная вещь. Рядом с Никой вдруг
появился странно одетый молодой человек без сюртука, без шляпы,  а  у  его
ног - собака из породы немецких овчарок. Он улыбнулся и помахал нам рукой.
   Челленджер так и рванулся к нему.
   - Эй, вы, послушайте! - крикнул он. - Одно только слово: из  какого  вы
времени?
   - Охотно, - с заметным иностранным акцентом сказал молодой  человек.  -
Сейчас я нахожусь в одном времени с вами... если только вы  в  самом  деле
существуете. Это слишком сложно, а у меня нет времени об®яснять. Счастливо
оставаться!
   Видение исчезло, растаяло, растворилось в воздухе.
   А теперь приспело время поставить точку, ибо  все  то,  что  я  мог  бы
рассказать, покажется сущим пустяком по сравнению  с  необ®яснимым  чудом,
свидетелями которого все  мы  были.  Жалею  только  об  одном:  приходится
рассказывать обо всем этом устно - из-за железного запрета, наложенного на
прессу.



        6. ЗАКЛЮЧИТЕЛЬНОЕ СЛОВО АНДРЕЯ КАЛАЧЕВА

   Утром мы с Виктором и Шадричем  встретились,  как  договорились,  возле
главного корпуса, чтобы вместе подняться к Семену Семенычу.
   Я не выспался, был мрачно настроен и остро  завидовал  Джимке,  который
после ночных приключений беззаботно отсыпался на своей подстилке.
   - Семен Семеныч у себя? - спросили мы в приемной.
   - Да, - ответила секретарша. - Пройдите, он вас ждет.
   "С чего это он нас ждет? - подумал  я.  -  Неужели  Жан-Жак  уже  успел
побывать у него и..."
   Мы вошли в кабинет. Семен Семеныч  и  Жан-Жак  сидели  в  креслах  друг
против друга. По-моему, они только что смеялись, во всяком случае,  вид  у
них был веселый. Ну ясно, уже успел, гад, втереть очки директору.
   -  Садитесь,  товарищи,  -  пригласил  Семен  Семеныч.  -  Садитесь   и
рассказывайте.
   Я начал рассказывать, но что-то я здорово волновался, у меня першило  в
горле, и тогда Виктор стал продолжать. Он хорошо говорил - спокойно, точно
и веско. Семен Семеныч по  своему  обыкновению  тихонько  покашливал,  его
сухое лицо, перечеркнутое сплошной  широкой  линией  черных  бровей,  было
невозмутимо, хотя мы говорили просто ужасные вещи.
   - Вот какая история, - негромко проговорил он, когда Виктор умолк. -  И
не стыдно вам, товарищи?
   - Нам? - вскричали мы с Виктором в один голос.
   - Да, вам. Как же вы так легко поверили черт знает во что?
   - Что значит - легко поверили? - Я  вскочил  со  стула.  -  Он  же  сам
признался, что запросил выкуп... И  мы  видели,  в  книге  подчеркнут  вес
золотых монет...
   - Верно, - сказал Жан-Жак. - Я  подчеркнул  это,  когда  перед  полетом
обсуждал с французами сумму выкупа. Она  должна  была  быть  такой,  чтобы
вызвать сенсацию. Ведь основной  интерес  для  нас  представляли  газетные
сообщения.
   - Между прочим, Иван Яковлевич,  -  сказал  директор,  -  вам  придется
позвонить Михальцеву. Он ждет не дождется часа своего торжества.
   -  Торжества  не  будет.  Вы  сами  видите,  Семен  Семеныч,  что   мое
предположение относительно "эффекта присутствия" в значительной мере...
   - Безусловно. Но с другой стороны, прав и Михальцев.  -  Семен  Семеныч
похлопал ладонью по стопке газет.
   Они помолчали немного.
   Никогда еще я не чувствовал себя так погано. Выходит, это был  все-таки
эксперимент, а не... Я чуть было не взвыл, припомнив, с какими чудовищными
обвинениями обрушились мы на Жан-Жака.
   - Разрешите поинтересоваться, - раздался спокойный и очень  официальный
голос Виктора, - на каком основании эксперимент держали в секрете от  нас?
Полагаю, что мы с Калачевым имеем некоторое отношение...
   -  Справедливо,  -  прервал  его  Семен  Семеныч.  -  Признаться,  Иван
Яковлевич, я не совсем понял,  почему  вы  настаивали,  чтобы  Горшенин  и
Калачев остались непосвященными.
   - Что ж, придется ответить откровенно, - сказал Жан-Жак. -  Эмоции  для
нас, ученых, не должны играть решающей роли. Но - ничего  не  поделаешь  -
все мы люди. Так сказать, homo sum. При всем моем уважении к нашим молодым
друзьям, к их, я  сказал  бы,  незаурядным  способностям,  мне  крайне  не
нравилось их поведение. Дело  не  в  том,  что  они  склонялись  к  мнению
Михальцева об "эффекте присутствия" и не считались с моим, это  их  право.
Они слишком горячи, Семен Семеныч, да, горячи и  грубоваты,  и  склонны  к
скоропалительным решениям, особенно это относится  к  Калачеву.  Возможно,
я... не совсем прав... но именно поэтому - с чисто воспитательной целью  -
я решил не брать их в рейс.
   Семен Семеныч покашлял и посмотрел на меня.
   - Однако, - сказал он, - если вы решили наказать их  подобным  образом,
то, сдается мне, и они не остались в долгу.
   - Да уж... - Ироническая улыбка появилась на холеном лице  Жан-Жака.  -
Будьте уверены, они с лихвой отплатили. Не утруждая себя в выборе слов.
   - Но почему вы сами на себя  наговорили?  -  вскричал  я.  -  Пусть  мы
ошиблись, но вы же ничего не отрицали...
   - Опровергать всякие вздорные обвинения - это,  знаете  ли,  мне  ни  к
чему. Да и, признаться, мне стало любопытно: что  будет  дальше?  Я  решил
немного  разыграть  вас.  Конечно,  я  не   ожидал,   что   вы   настолько
взбеленитесь, что захотите высадить... ну и так далее.
   - Это все из-за Леньки! - вырвалось у меня.
   Жан-Жак поморщился:
   - Что еще за уменьшительные клички?
   - Из-за Лени Шадрича, - поправился  я.  -  Он  сказал,  что  "Джоконду"
украли именно в одиннадцатом году, с этого все и началось...
   - Правильная догадка, - сказал Семен Семеныч. - Французы  рекомендовали
эту дату, чтобы гарантировать газетную сенсацию.
   Жан-Жак посмотрел на Леню, который внимательно приглядывался  к  книгам
на директорском столе, и сказал:
   - Товарищ Шадрич хотя и был вовлечен в возмутительную слежку  за  мной,
оказался наиболее  благоразумным  из  них.  Он  вел  себя  спокойно  и  не
поддержал сумасбродных заявлений. Он  внес  весьма  ценное  предложение  -
посетить Самофракию и устранить из  времени  разрушение  статуи.  Наконец,
когда мы выгружали статую, он вышел по моей просьбе из Лувра за  газетами.
Без этого эксперимент не дал бы полного  результата  по  вине  Калачева  и
Горшенина, которые не выпустили меня  из  машины.  Весьма  прискорбно,  но
должен  признать,  Семен  Семеныч,  что  сотрудники   палеосектора   более
дисциплинированны, чем мои, хотя я трачу массу  реального  времени  на  их
воспитание.
   Во как! "Массу реального времени..."
   Но делать нечего, надо было просить извинения.
   -  Прошу  извинить  меня,  Иван  Яковлевич,  -  сказал  Виктор.  -   Но
одновременно требую большего доверия.
   Я присоединился к нему.
   - Ладно, забудем, - великодушно сказал Жан-Жак. - Однако не лишне будет
напомнить  о  правилах  поведения.  Начну  с  того,  что  собаки   научных
сотрудников не должны проникать в экспериментальную...
   - Иван Яковлевич, - прервал его директор, - я думаю, вы  проведете  эту
беседу с товарищами попозже. А теперь прошу учесть следующее.  Эксперимент
до окончательных выводов должен  остаться  в  тайне.  К  вашему  сведению,
молодые люди: всю эту неделю Лувр был закрыт и, кроме сотрудников Дюбуа  и
Жаклена, никто во Франции не знает, что Ника неделю  отсутствовала  и  что
сегодня  она  появилась  с  головой  и  руками.  К  этому  чуду  надо  еще
подготовить общественное мнение. А пока  они  будут  поддерживать  версию,
будто Нику реставрировали.
   - Мы учтем, - сказал Виктор. - Но покажите нам газеты.
   Семен Семеныч опять похлопал рукой по стопке французских газет.
   - Показывать, собственно, нечего. В газетах ни единого слова о  пропаже
Ники. Они ничем не отличаются от тех газет за те же числа, что хранятся  в
архиве.
   - Ну, так я и думал,  -  сказал  Виктор.  -  Активного  воздействия  на
прошлое быть не может.
   - Не стоит так категорично, Виктор, - заметил Жан-Жак.  -  Мы  все-таки
вошли в прямое соприкосновение с материальными об®ектами.
   - Да, конечно. Но "эффект присутствия" длится только в  течение  самого
присутствия. Он не оставляет следа, не распространяется на будущее.
   - Вы хотите сказать, что мы пронеслись в прошлом как призраки?
   - Не совсем так. - Глаза у Виктора  стали  какие-то  отрешенные.  -  Не
совсем так...
   - Позвольте, - наскакивал на него Жан-Жак. - Мы видели своими  глазами,
как Ника встала на свой пьедестал  в  одиннадцатом  году  -  с  головой  и
руками.
   - Голова и руки появились у нее несколько часов назад.
   Жан-Жак был  озадачен  да  и  я  тоже.  Семен  Семеныч,  покашливая,  с
интересом смотрел  на  Виктора.  А  Леня  уже  успел  углубиться  в  книгу
"Парижский Лувр", взятую с директорского стола,  по-моему,  он  ничего  не
слышал.
   - Не станете же вы утверждать, Виктор, что мы привезли Нику в наш  год,
а не в одиннадцатый, - сказал Жан-Жак.
   - А я и не утверждаю. Я имею в виду  расслоение  времени...  Словом,  у
меня нет уверенности, что мы  побывали  в  том  самом  одиннадцатом  году,
который был на самом деле.
   - Вы допускаете два параллельных течения  времени?  Однако!  -  Жан-Жак
покрутил головой.
   - Не знаю, - сказал Виктор. - Дело в том,  что  путешествие  в  прошлое
противоречит принципу причинности...
   - Так что же получается! - закричал я. - Выходит, нашего путешествия но
было?
   - Об этом-то я и думаю, - сказал Виктор.