корабля: скрип деревянных подволоков, лязг металлических 
переборок - далекие, пугающие. - Ленни, - сказал он, - держи людей 
подальше от лодки, договорились? Не хочу, чтоб кто-нибудь тут 
ошивался. Я не зря сказал про взрывчатку...
	- Ладно, - кивнул Ленни. - Будет сделано. - И, повысив голос, 
крикнул рабочим: - Ребята, здесь шабаш! По местам! Дж. Р., вы с Мерфи 
должны закончить ремонт обшивки! Перси, ты уже все покрасил? Все по 
местам, за работу! Ну!
	Кип похлопал Ленни по плечу и вышел наружу. Солнце больно 
ударило по глазам, но он по-прежнему видел молчаливую неподвижную 
фигуру на боевой рубке - фигуру, похожую на саму Смерть. Хватит, не 
ерунди, велел он себе, включая зажигание в джипе. А то скоро начнешь 
видеть призраков у себя в тарелке. Он выехал с территории верфи и 
поехал в сторону рыбачьих хижин. Нравилось это ему или нет, нужно 
было навестить жену Кепхаса. Любое дело, даже самое печальное, нужно 
доводить до конца.
	Но, не проехав и сотни ярдов, констебль снова почувствовал 
холодок дурного предчувствия. Внутри у него словно возникла стена, 
отгородившая темный закуток, куда Кип боялся заглядывать.
	Эту подводную лодку создавали для разрушения, крестили кровью 
и яростью, и одному Богу известно, сколько людей и судов погибло, 
попав в радиус действия ее пушек и торпед. В ушах у Кипа неотвязно 
звучал голос Бонифация: "Верните ее в Бездну. Потопите ее. Потопите. 
Потопите..."
	- Как? - проговорил он вслух.
	Впереди внезапно запестрели яркие краски кокинской деревни, 
что-то царапнуло острыми коготками сердце - и только тогда Кип 
задумался над тем, что сказать жене Кепхаса.



7

	Он помедлил в темноте, достал из заднего кармана флягу и поднес 
ее к губам. В горло полилось отличное крепкое виски. Он вытер губы 
рукавом рубахи, сунул флягу обратно в карман и зашагал дальше.
	В безлунной черной ночи гулял сильный ветер с моря. Деревня 
была погружена во тьму. Нет, один огонек все-таки горел - в "Индиго 
инн", одинокий квадрат света в верхнем окне. Этого белого он не знал, 
но видел его в деревне. Он-то и нашел лодку.
	Джунгли подступали к самой дороге, в чаще звенели цикады, то 
тут, то там принималась кричать ночная птица, и от этих звуков ему 
становилось не по себе. Море впереди сливалось с тьмой; расслышав 
шум прибоя на коралловых отмелях, он понял, что берег близко, но не 
мог разглядеть его.
	Днем он трижды приходил в док и глядел на немецкую подводную 
лодку, гадая, что же внутри, под металлической обшивкой. История о 
золотых слитках, найденных на канонерке у Каймановых островов, 
только разожгла в нем жадность. Конечно, он не знал, правда ли это... но 
- а вдруг правда? Конечно, правда! Иначе и быть не может! Он ускорил 
шаг. Верфь была за следующим поворотом дороги, а ему еще предстояла 
очень тяжелая работа.
	Старая подводная лодка чем-то зацепила Турка, лишила его 
покоя. В ней было что-то странное, даже жутковатое. Весь день он 
только о ней и думал, гадая, какие сокровища могут быть спрятаны на 
этом корабле. Возможно, чертов легавый знал куда больше, чем сказал 
им, - очень может быть! Иначе зачем бы ему засовывать эту ржавую 
калошу в док? Почему бы не оставить ее гнить в гавани? Нет, во всем 
этом было что-то по-настоящему странное. Легавый что-то скрывал. Но 
от Турка Пирса ничего не утаишь.
	Впереди смутно забелели ворота верфи. Перелезть через них или 
протиснуться понизу было проще простого. Тем более, что никто 
никогда не узнал бы об этом. Но, когда Турок был уже почти у самых 
ворот, на дорогу, отделившись от сплошной стены джунглей, вышла 
какая-то тень.
	Турок застыл на месте, приоткрыв от волнения рот.
	Он различил в темноте огромный неуклюжий силуэт с широкими 
квадратными плечами. На призраке была тонкая рубашка из хлопка. 
Турок попятился и вдруг понял, что это не привидение. Перед ним на 
дороге стоял смуглый лысый человек с коротко подстриженными седыми 
усами и бородой, и в ухе у него блестела золотая сережка. В руках у 
незнакомца было что-то похожее на ящик - судя по вздувшимся 
бицепсам, тяжелое. Он стоял совершенно неподвижно и разглядывал 
Турка.
	- Ты напугал меня до чертиков, приятель, - негромко сказал Турок, 
пытаясь говорить спокойно. Он вовсе не хотел ввязываться в драку, 
особенно с таким амбалом. - Кто ты?
	Незнакомец молчал.
	Турок шагнул вперед, пытаясь разглядеть его лицо, но фигура 
вдруг исчезла среди листвы. У Турка подкатил ком к горлу: ему 
показалось, что он мельком увидел кусочек лица незнакомца - сплошь 
безобразные шрамы. Он довольно долго стоял на дороге, потом 
отстегнул от пояса фонарь и очень осторожно осветил заросли на 
обочине. Ничего. Если незнакомец и был где-то поблизости, двигался он 
чрезвычайно тихо, почти бесшумно. Турка окатила холодная волна 
невыразимого ужаса, и он задрожал. Что это за тварь разгуливает здесь 
по дороге? Призрак? Чья-нибудь неуспокоенная душа? Или это злой дух 
ищет малых детей, чтобы вволю напиться их крови?
	Светя фонариком на обочины и на дорогу, Турок подошел 
вплотную к воротам и увидел, что под ними можно проползти на 
животе.
	На верфи Турок некоторое время плутал среди сваленных грудами 
ненужных механизмов, пустых бочек из-под солярки и бензина и 
вытащенных на берег кораблей, пока наконец не увидел док. Он 
остановился у бухты толстого троса - и выключил фонарик: по дощатому 
настилу пристани кто-то шел. Ночной сторож, черт бы его побрал? Шум 
повторился, и Турок вдруг понял: это не шаги, это бриз треплет старую 
вывеску с названием верфи. Ему послышался в отдалении какой-то звон 
и густой рокот волн, разбивавшихся о рифы. Турок, еще не отошедший 
после встречи с темной фигурой на дороге, опять включил фонарик и 
подошел к доку. Слава Богу, Кокран не стал запирать дверь на цепь или 
амбарный замок; она была закрыта и завалена ящиками. Написанный от 
руки плакат предостерегал: "Не входить. Кокран".
	Турок оттащил ящики в сторону. К его великому неудовольствию, 
они оказались набиты чем-то тяжелым - болтами, всевозможным 
поломанным инструментом. Открыв дверь, он обследовал док лучом 
фонарика и вошел. Внутри отвратительно пахло склепом, но Турок 
сглотнул и постарался не думать о зловонии. Свет, отразившись от воды, 
рябью пошел по стенам, заколыхался под корпусом лодки. Задвигались 
странные тени - словно призраки спешили сбежать от луча фонарика в 
спасительную тьму. Турок осветил рубку и верхушки перископов, потом 
вновь корпус лодки. "Не такая уж ты страшная, верно?" - мысленно 
спросил он ее. Позади что-то загрохотало, Турок затаил дыхание и 
посветил в угол. Сердце выпрыгивало из груди. Это оказалась всего-
навсего крыса: с непривычки испугавшись света, она в панике кинулась 
спасаться среди ветоши и пустых железных банок.
	Бетонную дорожку с лодкой соединяли сходни. Турок осторожно 
перебрался по ним на палубу. Днем он уже слазил на мостик и осмотрел 
главный люк - над ним еще плескалось на дюйм с лишним воды с песком. 
Второй люк был на кормовой палубе, под щупальцами канатов и тросов, 
в одиночку к нему было не пробиться. Зато на носу, рядом с орудием, 
проступал очерк большого прямоугольника - третий люк, прикрытый 
разбитой дощатой крышкой.
	Турок нагнулся к кругу света у себя под ногами и приподнял 
крышку, чтобы еще раз осмотреть металлическую поверхность. 
~Интересно, насколько эта сука толстая?~ Турок стукнул по железу и 
понял, что работенка ему предстоит та еще. Он присел на корточки и 
посветил в сторону далекого острого носа лодки. Здоровая-то какая, 
сволочь, подумал Турок, и желание прожечь дыру в палубе и проникнуть 
внутрь вспыхнуло в нем сильнее прежнего, хотя габариты лодки внушали 
ему непонятный страх. "Может, золота внутри и нет - а как насчет 
сувениров?" - спросил он себя. Перекупщики в Кингстоне и Порт-о-
Пренсе могут сбыть с рук что угодно... Кроме того, мир устроен так, что 
на любую дрянь найдется коллекционер. Можно было бы неплохо 
заработать, загнав что-нибудь из оборудования - ржавую ракетницу, 
например, или уцелевшие измерительные приборы. А трупы?.. ~А что 
трупы? Может, их там и нет. Ладно, хватит; займись делом~.
	На другом конце дока послышался какой-то шум. Турок выругался 
себе под нос и начал водить лучом фонарика по сторонам. Упала еще 
одна жестянка. Свет упал на пучки бурых водорослей, прицепившихся к 
ограждению мостика, и на Турка повеяло запахом моря. Опять крыса, 
подумал Турок. Док кишел этими тварями - жирными, огромными 
охотницами до местных тараканов.
	В бывшей плотницкой мастерской под куском промасленного 
брезента стояла тележка для перевозки газовых баллонов, что-то вроде 
ручной тележки с установленными на ней двумя баллонами: поменьше - 
с ацетиленом и побольше - с кислородом. Баллоны были подсоединены к 
сварочной горелке. При подаче газов в горелку образующаяся горючая 
смесь позволяла (как, например, требовалось в данном случае) резать 
металл. Эту тележку Турок увез из дока и припрятал здесь, в бывшей 
плотницкой, в самом конце рабочего дня. Конечно, Кокрану могло 
взбрести в голову напоследок проверить склады, но Турок понадеялся, 
что ублюдку станет лень. И не ошибся.
	Турок с величайшей осторожностью покатил тележку по сходням: 
агрегат был довольно тяжелым, и непрочные доски жалобно скрипели 
под ним. На палубе он поставил тележку так, чтобы было удобно 
работать, надел маску, предусмотрительно повешенную с вечера на раму 
тележки, открутил вентили и чиркнул зажигалкой у кончика горелки. В 
темноте расцвел тускло-оранжевый огонек. Отрегулировав смесь, Турок 
нагнулся и приступил к работе; его рука плавно очерчивала на палубе 
дуги.
	Сквозь шипение сгорающего газа Турок услышал стон могучего 
корабля, словно что-то тяжелое, медлительное, неповоротливое 
пробуждалось от долгого сна.


	В маленькой спальне коричневого оштукатуренного дома на 
другом конце острова Стив Кип вздрогнул и открыл глаза.
	Некоторое время он лежал тихо, прислушиваясь к мерному шуму 
прилива, и гадал, что его разбудило. Рядом мирно спала Майра, ее 
тонкая рука лежала у него на груди. Кип повернул голову и очень 
осторожно поцеловал жену в щеку. Майра заворочалась под одеялом и 
улыбнулась. Они через многое прошли рука об руку, и, хотя прожитые 
годы сделали Кипа грубее и циничнее, к жене он относился по-прежнему 
нежно и бережно. Вокруг глаз и у губ Майры давно появились забавные 
морщинки, но они говорили о счастливом житье. Кип снова поцеловал 
жену. Он спал очень чутко, любой звук, любое движение могли 
разбудить его - шум волн, разбивающихся о рифы, шелест кокосовых 
пальм, крик ночной птицы. Он подождал еще несколько секунд. Ничего, 
только знакомые привычные звуки. Кип опустил голову на подушку 
рядом с женой и закрыл глаза.
	И опять услышал.
	Откуда-то издалека неслась приглушенная барабанная дробь.
	Кип сел, откинул одеяло и поднялся. Майра пошевелилась и 
медленно оторвала голову от подушки.
	- Все в порядке, малышка, - шепотом сказал Кип. - Спи. А я пойду 
выйду на воздух.
	- Куда это ты собрался? - спросила Майра, протирая глаза. - 
Который час?
	- Самое начало четвертого. Ложись досыпай. Я ненадолго. - Он 
уже влез в штаны и застегивал рубашку. Майра натянула на себя одеяло. 
Кип подошел к окну, выходившему на гавань. Снаружи было темно, хоть 
глаз выколи, лишь в небе мерцали бесчисленные звезды, словно огни в 
рубках тысяч призрачных судов на черной глади океана.
	Потом снова застучали барабаны, глухой рокот эхом разносился 
по джунглям. По спине у Кипа поползли мурашки. "Черт бы все это 
побрал!" - подумал он, влезая в ботинки, и как можно тише вышел из 
дома.
	Он поехал в сторону Фронт-стрит, повернул и повел джип через 
окутанную тьмой деревню на самом краю гавани к джунглям. В лицо 
бил ветер; Кип искал, не горит ли где свет, не идет ли кто по улице, но 
деревня словно вымерла. Кто кроме него слышал барабаны? Сколько 
человек лежали в темноте, стараясь прочесть послание, которое 
предрассветный ветер с моря разносил по всему острову? Кип 
догадывался, что это: Бонифаций шаманил в честь лодки. "Будь ты 
проклят!" - чертыхнулся про себя Кип, продолжая высматривать 
освещенные окна. ~Я здесь закон, единственный закон, закон, которому 
божки Бонифация не указ~.
	На мостовой Фронт-стрит - джунгли здесь склонялись над дорогой 
странными темными силуэтами - стояли какие-то люди. Когда фары 
джипа осветили их, они метнулись в сторону, так быстро, что Кип не 
успел разглядеть их лица, и в считанные секунды исчезли в зарослях. 
Подъезжая к церкви, Кип увидел, что в ней темно и пусто. Он остановил 
джип и несколько секунд сидел неподвижно, прислушиваясь. Когда 
вновь грянула короткая и все еще довольно далекая барабанная дробь, 
Кип определил направление. Он вынул из специальной коробки на 
полочке над задним сиденьем фонарик, включил его и вышел из джипа.
	Узкая тропинка вела мимо курятника в колючие заросли; Кип 
пошел по ней, стараясь шуметь как можно меньше. Джунгли обступили 
его, черные, непроницаемые и безмолвные, лишь звенели в тишине 
ночные насекомые. Через несколько минут Кип расслышал обрывки 
фраз, внезапный испуганный хор женских голосов, властный, 
проникнутый силой мужской голос, и все это было пересыпано быстрой, 
то затихающей, то вновь непредсказуемо взрывающейся барабанной 
дробью. Он зашагал дальше и не сошел с тропы даже тогда, когда 
пришлось ползком пробираться под густым пологом гибкого жесткого 
кустарника. Голоса звучали все громче, лихорадочней, и наконец Кип 
заметил впереди проблеск света. Размеренно стучали барабаны, сплетая 
воедино три или четыре разных ритма, - громче, громче, и каждому 
удару эхом вторил крик или вопль, словно сами барабаны вскрикивали 
от боли или наслаждения. Шум нарастал, он заполнил голову Кипа - 
неистовство диких вольных звуков. Но сквозь эту какофонию пробивался 
один голос, поднимаясь от шепота до крика:
	- Змей, змей, о Дамбалла-ведо папа, ты змей. Змей, змей, 
ПРИЗОВУ ЗМЕЯ! Змей, змей, о Дамбалла-ведо папа, ты змей...
	Джунгли внезапно расступились, и Кип, поспешно выключив 
фонарик, затаился в темноте. На поляне в широком кольце пылающих 
факелов стояла маленькая трехстенная, крытая соломой хижина. Перед 
самой хижиной, окруженной выкрашенными черной и красной краской 
камнями, рвался ввысь к сплетенным кронам костер. Перед костром 
была нарисована мукой странная геометрическая фигура, в углах 
которой расположились самые разные предметы: бутылки, белый 
крашеный железный горшок, мертвый белый петух и что-то, завернутое в 
газеты. Барабанщики сидели за костром, в круге из тридцати пяти-
сорока человек - одни лежали ничком на мягкой земле, другие вертелись 
волчком, как одержимые, третьи сидели, глядя широко раскрытыми 
остекленелыми глазами в костер. Барабаны неистовствовали, Кип 
заметил, что с полуобнаженных фигур вокруг костра срываются капли 
испарины. Один из танцоров запрокинул голову и стал лить в рот ром из 
бутылки; выплеснув остатки себе на голову, он понесся дальше, 
подхваченный безумным ритмом. По лицам и обнаженным торсам 
струился пот. Кип различил резкий, незнакомый сладковатый запах: 
один из танцующих изогнулся и бросил в огонь горсть какого-то 
порошка; последовала яркая белая вспышка, и языки пламени исполнили 
короткий буйный танец, залив всю поляну красным светом. Человек в 
черном костюме высоко подпрыгнул и припал у костра к самой земле, 
потрясая над головой трещоткой. Это был Бонифаций. В стеклах его 
очков блестело отраженное пламя, по подбородку стекал пот, а он 
размахивал трещоткой, крича:
	- Дамбалла-ведо папа, сюда, Дамбалла-ведо папа, сюда...
	Какая-то женщина в белом головном уборе упала наземь рядом с 
ним, дыша часто и тяжело. Она мотала головой, глаза блестели то ли от 
рома, то ли от марихуаны; лежа на животе, она извивалась всем телом, 
словно хотела заползти в костер. Это была жена Кифаса. Накануне Кип 
заезжал к ней: она сидела в темном углу и бормотала какие-то слова, 
которых он не смог понять.
	Бонифаций затряс трещоткой, теперь - в такт барабанам, сунул 
руку в белый горшок и извлек оттуда толстую змею, которая немедленно 
обвилась вокруг его руки. Появление змеи было встречено криками и 
визгом. Бонифаций поднял ее, выкрикивая:
	- Дамбалла-ведо папа, ты Змей. Змей, о змей, Я ПРИЗОВУ ЗМЕЯ!
	Сердце Кипа стучало, как паровой молот, а голова раскалывалась 
от невозможного шума. Барабанщики ускорили ритм, на их руках 
напряглись мышцы, капли пота летели во все стороны. Кипу с великим 
трудом удалось расслышать свои мысли; стук барабанов и крики 
тревожили его, проникали в ту часть его прошлого, которую он наглухо 
закрыл от себя, туда, где жили страшные воспоминания и ухмыляющиеся 
маски, развешанные по соломенным стенам. Бонифаций повернулся и, 
точно живым плащом, обернул плечи женщины змеей. Громко 
вскрикнув, вдова Кифаса огладила ее. Преподобный отложил в сторону 
тыкву-трещотку, поднял над головой завернутый в газеты предмет и 
волчком завертелся перед огнем, выкрикивая что-то по-французски. Змея 
ползала по рукам старухи, а та играла с ней, дразнила: ~те-те-те-те~. 
Бонифаций взял бутыль с прозрачной жидкостью, вылил ее содержимое 
себе в рот и задержал там, распаковывая тем временем таинственный 
предмет. При свете костра Кип увидел грубо вылепленную из воска 
подводную лодку. Бонифаций швырнул бумагу в костер, прыснул на 
восковую фигурку жидкостью, которую держал во рту, и под 
подстрекающие крики простер руки к костру, гримасничая и дико 
вращая глазами. В следующий миг тепло костра подтопило воск, 
Бонифаций принялся мять его руками и мял до тех пор, пока тот не 
потек по его рукам. Когда скульптурка превратилась в бесформенную 
массу, Бонифаций швырнул остатки в огонь и отступил от костра. 
Собравшиеся разразились еще более громкими криками и заплясали как 
одержимые. Бонифаций плюнул в костер.
	Старуха уставилась змее в глаза, приподняла подбородок, 
позволила твари обследовать свои губы раздвоенным языком и сама 
подставила ей язык. Они походили на любовников из кошмара. Когда 
женщина открыла рот, впуская туда змеиное жало, Кип не вытерпел и 
вышел из кустов на свет.
	Первым его заметил один из барабанщиков; разинув рот от 
неожиданности, он сбился с ритма. Тут уж Кипа увидели и остальные; 
все головы повернулись к нему, и кто-то страдальчески вскрикнул. 
Несколько танцоров метнулись прочь от костра, в джунгли. Жена 
Кифаса в ужасе воззрилась на Кипа, змея выскользнула из ее объятий и 
скрылась в траве, и тогда женщина тоже бросилась наутек. Прочие тоже 
исчезли почти мгновенно; джунгли и тьма сомкнулись у них за спиной и 
поглотили их.
	В полной тишине, еще населенной призрачными отзвуками 
барабанов и голосов, Бонифаций, стоявший на другом краю поляны, 
посмотрел на констебля.
	- Глупец! - проговорил он, тяжело дыша. - Ты не дал мне 
закончить!
	Кип ничего не сказал; он подошел к самому костру и стал 
рассматривать разнообразные бутыли. В одной из них как будто бы была 
кровь.
	- ТЫ НЕ ДАЛ МНЕ ЗАКОНЧИТЬ! - крикнул вдруг Бонифаций, 
сжимая кулаки.
	Во втором горшке была вода. Кип выплеснул ее в костер. 
Зашипели поленья, к небу повалил дым.
	- Я не мешал вашим обрядам, - спокойно проговорил он. - Ни во 
что не вмешивался. Но, клянусь Богом, - повернулся он к священнику, - 
устраивать фарс из-за этой лодки и смерти старика я не позволю!..
	- Молодой осел! - Бонифаций вытер пот с глаз. - Ты не 
понимаешь... да и где тебе понять! Болван!
	- Я попросил вас помочь мне, - Кип поворошил носком ботинка 
тлеющие угли и бросил горшок рядом с костром. - И это ваша помощь?
	- ~Oui!~ - ответил священник. Некоторое время он белыми от 
бешенства глазами смотрел на Кипа, потом отвел взгляд и снова 
уставился в догорающий костер. Вдруг Бонифаций ссутулился, словно 
вконец обессилел. - Ты ничего не видишь и не понимаешь, верно? - 
спросил он усталым шепотом.
	- Что здесь делала жена Кифаса?
	- Это... было необходимо.