лаза злополучная индейка, вечером идет к
чулану, чтобы возобновить внушение. Джакомо через дверную щель
видит лицо каноника, который возитя с замком. В руках у падре -
узкий ремешок с пряжкой.
   Верхняя губа мальчика и впрямь начинает подниматься, как у
волчонка. Подросток оскаливается и съеживается. Дверь
распахнута... и вдруг весь приютский флигель оглашает визг боли
и испуга.
   Сбежавшиеся дети и даже покинувший свою постель привратник,
приковылявший на тумбоподобных ногах, видят падре на полу перед
открытым чуланом; он в ужасе прижимает к животу окровавленные
пальцы, а по двору, в распахнутой сутане, мчится воронок Джакомо
с кухонным ножом в руке...
   В эту ночь тринадцатилетний мальчик бежал из приюта. Каноник,
получивший серьезную рану в живот, поднял на ноги всю полицию,
но беглеца не удалось разыскать...
   До окрестностей Неаполя Джакомо добрался пешком, питаясь
подаяниями. Дымок над Везувием он увидел в луче восходящего
солнца, но это утро могло стать последним в его жизни, ибо на
берегу залива он свалился замертво, обессилев от лишений и
голода.
   Очнулся Джакомо в рыбачьем баркасе Родольфо Ченни. Крепкий
загорелый рыбак с острова Капри стоя правил парусом. У ног его
ползала четырехлетняя черноглазая Доротея, а жена Родольфо,
молоденькая Анжелика, перебирала на корме купленные в Неаполе
обновки.
   Семья Ченни приютила бездомного сироту, и целых четыре года
мальчик провел среди скал и виноградников Капри. Он превратился
в мускулистого, сильного юношу, научился управлять парусами,
вязать морские узлы и плавать, как дельфин. Он уже носил нож у
пояса и ходил вместе с Родольфо в Сицилию, на Корсику и в южные
порты Франции. Родольфо Ченни промышлял контрабандой, и
случалось, что его баркас возвращался в укромную бухту на Капри
со свежими пробоинами в смоленом дереве бортов. Однажды Джакомо
вернулся из такой поездки с пулей французского таможенного
солдата в мякоти ноги. Когда Родольфо вынул пулю и прижег рану
порохом, юноша повесил себе эту пулю на шею в виде брелока и
хвастался ею перед сверстниками.
   Шестнадцати лет от роду Джакомо впервые увидел человека,
которому впоследствии оказался обязанным своей фамилией.
   Небольшой английский парусник разбило бурей у Липарских
островов, и в хижине Родольфо Ченни оказался еще один спасенный.
Бродяга и пьяница, бездомный и бесприютный, как Джакомо, но уже
с сединою в рыжих усах, английский матрос Бартоломью Греллей
сохранил при катастрофе только три гинеи, просоленную потом
рубаху и неисчерпаемый запас рассказов о своих похождениях на
море и на суше.
   Он прожил в семействе Ченни год, вплоть до событий,
переменивших жизнь Джакомо и его друзей.
   Вместе с новым обитателем хижины, который в просторечии
каприйских рыбаков превратился в Бартоломео Грелли, рыбак Ченни
и его семнадцатилетний воспитанник предприняли довольно опасную
операцию. Через несколько границ итальянских королевств,
герцогств и республик они переправили партию оружия в Швейцарию,
для тирольских повстанцев. Отсутствовали они более месяца и
вернулись на Капри без Бартоломео Грелли. На обратном пути,
когда позади остались самые опасные полицейские кордоны и горные
перевалы сухопутной части их маршрута, баркас Родольфо Ченни был
накрыт метким пушечным выстрелом картечью со сторожевого судна.
Свистящий свинцовый град пощадил только Джакомо. Родольфо и
Бартоломео получили тяжелые раны. Джакомо, один управившись с
баркасом, высадил Бартоломео у знакомых рыбаков близ Сорренто, а
раненного в бок Родольфо доставил домой. Через пять суток
Родольфо скончался. Его бренные останки, вопреки ожиданиям,
приняло не море, а маленькое кладбище в ущелье между прибрежными
скалами Капри.
   После похорон в хижине стало пусто и печально. Два дня семья
питалась остатками поминальной еды, а затем Джакомо, которому
Родольфо перед смертью завещал заботу об осиротевшей семье, стал
собирать вдову с дочерью в дорогу. Было решено, что они уедут в
Сорренто, на родину Анжелики. Там Анжелика купила маленький
домик с виноградником и несколькими апельсиновыми деревьями.
Джакомо помог ей устроить несложное хозяйство, а потом разыскал
Бартоломео и вместе с ним ушел на шведском корабле в северные
моря, оставив вдове все полученные вперед деньги. Два года он
проплавал, научился читать мореходные карты и пользоваться
компасом, буссолью и секстаном. Бартоломео Грелли передал ему
весь свой немалый опыт, и штурман-норвежец взял его к себе в
помощники.
   ...В те годы на северо-западе, в уютных островерхих городках
Европы, оглушительно трещали солдатские барабаны: шла
опустошительная война между вероломным и жадным до чужой земли
Фридрихом Прусским и стародавними властителями Европы
[Семилетняя война 1756-1763 годов]. Короли
Франции и Швеции, австрийский император и русская царица слали
войска против выступившей в поход прусской армии. Высадившись в
Штральзунде, Бартоломео и двадцатилетний Джакомо вступили в
конце 1757 года в двадцатитысячную армию шведского короля.
   Более двух лет Джакомо и его старший спутник вели бродячую
солдатскую жизнь. Шведское войско опустошало городки Померании и
Бранденбурга, довольствуясь умеренными трофеями и не отваживаясь
нанести удар в сердце вражеского королевства - Берлин. Летом
армия дралась и разбойничала в прусских провинциях, затем
возвращалась на побережье, в Штральзунд, и в продолжение
нескольких зимних месяцев делила добычу. Такая война уже
начинала наскучивать предприимчивому Джакомо.
   Однажды, во время похода, когда пикеты прусской конницы с
налета нанесли чувствительный урон шведскому отряду, в котором
служили Бартоломео и Джакомо, главнокомандующий шведов граф
Гамильтон обратил внимание на отважного молодого итальянца: в
неравной схватке Джакомо на глазах у своего генерала расправился
с группой солдат противника, уложив несколько человек на месте и
обратив остальных в бегство.
   После боя, едва лишь Джакомо успел отдышаться и вытереть
окровавленный клинок, граф Гамильтон велел привести молодого
солдата к себе в палатку и спросил его фамилию. Старый
Бартоломео записал Джакомо в солдаты под своей собственной,
искаженной рыбаками фамилией, и под этим новым именем Джакомо
был сделан командиром взвода.
   Взвод состоял из отчаянного сброда, а сам Бартоломео Грелли
оказался под командованием своего ученика Джакомо. Все считали
молодого итальянца сыном или братом седого бойца:
   Как-то безлунной осенней ночью отряд стал на бивуаке близ
разграбленного бранденбургского городка с крутыми черепичными
крышами.
   Солдаты из взвода Грелли со смехом окружили повозку бродячей
маркитантки [маркитанты - торговцы съестными припасами и предметами
солдатского обихода, сопровождавшие армию в походах],
следовавшей в течение нескольких недель в обозе
армии. Пожилая женщина, лоток которой солдаты Джакомо уже
опрокинули, отчаянно вырывалась из рук Бартоломео Грелли, Джузеппе
Лорано и Вудро Крейга.
   Голос женщины вызвал в памяти Джакомо неясные, давно забытые
картины. Он остановил своих разгулявшихся солдат, поднес к лицу
маркитантки фонарь и... узнал свою мать, увядшую и поседевшую.
   В палатке маркитантки притихшие солдаты, ближайшие друзья
Джакомо, услышали горестную повесть синьоры Франчески Молла.
Амнистия по случаю рождения престолонаследника тосканского
герцогства принесла ей свободу, но с пожизненным изгнанием из
Италии. Судьба привела ее во Францию, потом в Германию и,
наконец, бросила постаревшую синьору в обоз шведского войска.
   Сын ее рассказал о своем знакомстве с Габриэлем Молетти и
понял, что был ограблен этим полицейским чиновником.
   Вместе с Бартоломео и двумя другими моряками, Джузеппе Лорано
и Вудро Крейгом, которым тоже наскучила сухопутная война,
Джакомо покинул армию шведского короля и, забрав с собою мать,
решил отправиться в Сорренто. Добравшись до южной Франции, все
пятеро поселились на некоторое время в Марселе, где синьора
Франческа и осталась навсегда. Здесь она, уже на склоне лет,
вступила в свой первый законный брак. Мужем ее стал Бартоломео
Грелли, открывший табачную лавку в порту. После мирной и
непродолжительной совместной жизни оба супруга умерли в один год
от холерной эпидемии.
   Когда Джакомо явился в маленький домик на окраине Сорренто,
Анжелика баюкала пятилетнего Антони Ченни, родившегося вскоре
после смерти Родольфо. Доротее шел уже пятнадцатый год, и она
обещала стать настоящей красавицей. Увидев Джакомо, она
завизжала и повисла у него на шее. В доме царила неприкрытая
нищета, и приезд Джакомо спас семью от гибели.
   Вместе с друзьями Лорано и Крейгом он починил домик и даже
отыскал на берегу старый баркас Родольфо. Джакомо накупил
нарядов Доротее и сластей ее брату Антони, но на этом и
кончились остатки монет, бренчавших в карманах бывшего солдата
шведской армии.
   Через несколько месяцев Джакомо с обоими друзьями направился в
Ливорно и здесь узнал, что его обидчик, Габриэль Молетти, уже
вышел в отставку и живет в собственной загородной вилле.
   ...Бывший чиновник герцогской полиции, ныне помещик и
новоявленный патриций Габриэль Молетти вкушал послеобеденный
отдых на террасе своей виллы, выходившей окнами на взморье.
Виноградники и цветы вокруг дома радовали глаз владельца.
Успокоительно жужжали жуки, бабочки реяли в струях нагретого
воздуха. Стоял знойный августовский день 176 года.
   Шорох в кустах под самой верандой, где отдыхал в качалке
синьор Габриэль, удивил его, так как синие щеки синьора не
ощущали ни малейшего дуновения ветерка. Открыв глаза, он увидел
перед собой очень злое лицо незнакомого кавалера в берете, а на
ступенях веранды еще двух молодцов при шпагах и достаточно
грозного вида. Слуги Молетти были на заднем дворе, и синьор
оказался одиноким в обществе трех нежданных гостей.
   Они довольно решительно пригласили хозяина в кабинет и здесь
предъявили ему дипломатический ультиматум в виде трех черных
отверстий пистолетных стволов, потребовав немедленно выложить
наличными сумму в пять тысяч скуди.
   Уклончивое поведение господина Молетти привело к тому, что три
синьора, обшарив кабинет и обнаружив банковскую чековую книжку,
весьма небрежно сунули последнюю в один из многочисленных пустых
карманов, а затем аккуратно связали и упаковали самого владельца
книжки. Оставив упакованного помещика под охраной Вудро Крейга,
Джакомо и Джузеппе при полном непротивлении оробевшего конюха
оседлали на конюшне трех наилучших коней и увезли сверток с
господином Молетти в горы.
   Здесь, в укромной пещере, Джакомо напомнил синьору Габриэлю
некоторые эпизоды из прошлого, и синьор признался во всем, не
преминув, однако, упомянуть и об участии хозяина отеля в
присвоении имущества синьоры Франчески.
   Чтобы не утруждать себя вычислением сложных процентов и
прочими скучными расчетами, Джакомо определил размеры
понесенного им ущерба чисто рыцарским глазомером и в результате
привез из банка пять тысяч скуди по чеку, подписанному Молетти.
Затем друзья распаковали чиновника и привязали его, в несколько
облегченном туалете, к седлу коня. Опытный в обращении с кожаной
плетью Джакомо повторил на спине привязанного синьора все уроки
богословия, испытанные некогда его собственной спиной благодаря
воспитательному рвению приютского падре. Когда взмыленный конь
примчал владельца виллы домой, у домочадцев не было надежды, что
он когда-либо откроет глаза. Но Габриэль Молетти выжил и даже
поставил в придорожной часовне толстую свечу чистого пчелиного
воска в честь чудесного избавления.
   Пока раскаявшийся синьор еще лежал в свертке на полу пещеры
под охраной неразговорчивого Вудро, Джакомо и Джузеппе, под
видом знатных путешественников, прибыли в ливорнский отель...
"Знатные путешественники" потребовали себе номер, выходящий
окнами на противоположный дом. Джакомо взглянул на знакомый
подоконник и на ресторан, находившийся напротив, но уже
переменивший вывеску. В хозяине отеля Джакомо без труда узнал
своего старого знакомого.
   Вызвав хозяина в номер и усадив его на диван, Джакомо и
Джузеппе разыграли мимическую сцену, повторив в точности все
подробности прихода чиновника и хозяина в комнату, где
четырнадцать лет назад тихонько сидели нянька и мальчик. Эта
театрализованная страничка из биографии владельца отеля
произвела на него должное впечатление. Подобно синьору Молетти,
он принялся обвинять своего сообщника, выгораживая себя самого.
Но выражение лиц "знатных путешественников" побудило владельца
взмолиться о пощаде и смиренно отправиться за деньгами. Однако
смирение его оказалось притворным; несмотря на конвой в лице
Джузеппе Лорано, хозяин попытался условным сигналом послать
слугу за полицией. Слуга был тотчас схвачен за шиворот и
водворен в чулан, а хозяина, воображавшего до последней минуты,
что вот-вот появится полиция и отберет у бандитов полученные ими
деньги, Джакомо собственноручно повесил на ламповом крюке
посреди номера.
   Через несколько дней какой-то высокий горбоносый человек
посетил в окрестностях Ливорно францисканский приют святой
Маддалены. Однако, узнав от дряхлого привратника, что падре
каноник скоропостижно скончался от несварения желудка, гость
повернулся и с миром покинул обитель.
   ...Очень скоро от Ломбардии до Сицилии разнеслись слухи о
шайке бандитов, неуловимых и беспощадных. Они внезапно
появлялись среди белого дня в самых неожиданных местах и
исчезали бесследно. Только окрестности Сорренто были избавлены
от набегов.
   Изредка, по ночам, Джакомо появлялся в рыбачьем домике, и юная
красавица Доротея Ченни, к зависти подруг, стала одеваться, как
маленькая принцесса. Когда Дороти призналась матери в своей
любви к "бандито Джакомо", Анжелика перекрестила дочь и целый
вечер простояла на коленях перед ликом пречистой девы.
   ...Более двух лет шайка Джакомо, состоявшая всего из трех
связанных многолетней дружбой мужчин, безнаказанно
бесчинствовала по Италии и южной Франции, но наконец рота
королевских егерей прижала бандитов к берегу в одном из заливов
Сицилии. У трех друзей кончились заряды, и не было иного выхода,
как прыжок в море с обрывистой скалы. Стрелки, взяв скалу в
железное кольцо, уже вышли к берегу. Участь бандитов, казалось,
была решена.
   В это время в заливе появилась длинная шхуна с грязными
бортами и черной тряпкой на гафеле вместо флага. Человек с
повязкой на глазу стоял на мостике. Когда шхуна подошла ближе к
берегу, ее капитан увидел, как три гибких тела "ласточкиным
прыжком" слетели с утеса в воду и быстро поплыли по направлению
к судну. С берега и от подножия утеса затрещали частые выстрелы,
и всплески воды возникли вокруг голов плывущих; однако всем
троим удалось благополучно достичь шхуны. Судно приняло их на
борт, развернулось и, поставив паруса, ушло в синеву Тирренского
моря, увозя свое ценное приобретение...
   Все трое оказались бывалыми моряками, и капитан Бернардито
Луис вскоре сделал Джакомо Грелли своим помощником, Джузеппе
Лорано - штурманом, а Вудро Крейга - боцманом "Черной стрелы".
   Три года крейсировал Бернардито в Средиземном море, а затем, с
трудом проскочив Гибралтар, ушел в индийские воды.
   И вот наступила ночь на 19 апреля 1768 года, когда пиратская
шхуна овладела бригантиной "Офейра". На рассвете пали последние
защитники бригантины; в каюту Грелли на "Черной стреле" была
отнесена бесчувственная Эмили и отведен полумертвый от страха
Мортон. Тело тяжело раненного защитника Эмили, сэра Фредрика
Райленда, осталось на "Офейре", рядом с трупом старого мистера
Натаниэля Гарди.
   ...Грелли, шатаясь, вышел вслед за пиратами. На мокрой палубе
он ухватился за леерную стойку и оглядел горизонт. С севера
надвигалась черная стена урагана. Ветер уже рвал снасти, и
страшный ливень низвергался на крыши палубных надстроек
бригантины. Швартовы удерживали ее у борта пиратской шхуны. Со
шхуны на бригантину был уже перекинут узкий трапик.
   В море, всего на расстоянии мили, виднелся французский корвет.
На нем спешно убирали последние паруса...


   ...Было уже часов восемь утра, но ураганный шторм скрыл небеса
и воды. Две стихии, воздух и океан, смешались в одну. Ничего
нельзя было различить, все слилось в один сплошной гребень
взвихренной волны.
   Связанные друг с другом суда, бригантину "Офейра" и шхуну
"Черная стрела", закружило и понесло, как яичные скорлупки в
водопаде. Люди задыхались: дышать стало нечем, ветер был плотнее
воды. Он не сметал, а сдвигал предметы, точно наступающая стена.
Три мачты "Черной стрелы" обрушились на "Офейру", сломав ее
палубные надстройки и спутав такелаж и рангоут обоих кораблей в
беспорядочный узел. Палубная команда, попытавшаяся было
разъединить корабли, была смыта за борт исполинской волной; она
обрушилась на оба судна с такой высоты, что на несколько
мгновений погребла в пучине и шхуну и бригантину. Но жалкие
скорлупки с забившимися в их недра живыми существами вынырнули
на поверхность. Больше никто не пытался открывать люки, и
суденышки оказались полностью предоставленными ветру и волнам.
   Когда вихрь налетел, Грелли упал на палубе "Офейры". Ползком
он добрался до люка и задраил его над своей головой в тот
момент, когда на бригантину обрушились мачты "Черной стрелы".
Джакомо, закрыв люк, оказался в полной темноте. От внезапного
толчка он полетел куда-то в сторону, ударился головой о бимс и
потерял сознание.
   Но вот дрожь и скрежет всех частей корабля ослабели, и судно
стало раскачиваться, как в обычную штормовую качку. Грелли,
стряхнув вялость и оцепенение, поднялся на ноги. Двигался он с
трудом, как тяжелобольной.
   Внезапно рядом раздался не очень громкий, но для уха бывалого
моряка поистине зловещий звук. Пол под ногами Грелли снова стал
уходить и поднялся вертикально. Послышался шум и плеск воды.
Джакомо опять покатился было в угол, но ухватился за трап,
нащупал люк, распахнул его и очутился на палубе.
   Был вечер 20 апреля. Море волновалось, но ураган уже пронесся
дальше, швырнув под конец корабли на подводный риф. Корпус
"Офейры" уцелел, а "Черная стрела" оказалась насыкенной на
подводную скалу, как цыпленок на вертел. Но и на "Офейре" дела
обстояли плохо. Расшатанные внутренние переборки сдали, вода,
набравшаяся в трюм, устремилась при наклоне в кормовую часть, и
бригантина, давшая сильную осадку на корму, затонула бы, если бы
спутанный такелаж не удержал ее у борта застрявшей на рифе шхуны.
   На "Черной стреле" тоже начали показываться люди. Бернардито
Луис, перегнувшись через борт, спросил у Грелли, в каком
положении "Офейра". Грелли ответил односложно и стал
рассматривать горизонт. Далеко, в шестидесяти - восьмидесяти
милях, чуть виднелся горный пик, похожий на узкое темное облако.
Вокруг кораблей летали буревестники и чайки. Близость суши
ободрила пиратских главарей.
   Положение "Черной стрелы" было безнадежно. Бернардито собрал
команду и объявил ей свое решение: перегрузить все имущество на
"Офейру" и попытаться на бригантине достичь земли, виднеющейся
на горизонте.
   Пираты выбили дно из бочонка с вином, подкрепились ветчиной и
черствыми сухарями, а затем принялись откачивать воду из трюмов
"Офейры". Грузы они перетащили в носовую часть бригантины,
выровняли дифферент [разность осадки носа и кормы корабля],
соорудили мачту и, свалив за борт
сломанные мачты "Черной стрелы", разрубили спутанный такелаж.
Теперь лишь узкий трап и два швартова служили для сообщения
между судами.
   Команда шхуны перетащила свои пожитки на "Офейру", и
Бернардито, сопровождаемый Педро, последний раз пошел в обход по
своему старому кораблю...
   Пока наверху шли спасательные работы, матросы Рыжий Пью и
Питер Жирный, прославившийся способностью выпивать без передышки
ведро пива, заглянули в каюту Грелли на опустевшей шхуне.
Молодая девушка лежала на низкой тахте, устланной грязным
ковром; рядом, на полу, скорчился Томас Мортон.
   Питер схватил Мортона за шиворот и встряхнул его так, что ноги
калькуттского атерни на миг оторвались от пола. Затем, в