ория вызывает не только мой гнев, но и интерес.
     Действительно, король слушал кардинала с самым неподдельным интересом. Это вовсе не обрадовало его высокопреосвященство, который добивался другой реакции. Однако следовало продолжать.
     - Комендант понял, что заключенному, который находился в той камере, хотят устроить побег, и перевел его в другую, расположенную в другом конце тюрьмы. По его оплошности дона Алонсо, чья камера была теперь занята тем самым узником, некуда было поместить. Как я уже говорил, ему готовили помещение, соответствующее его титулу, - он все же испанский гранд, а не лавочник, - но не успели.
     - Так, значит, те, кто устроил этот побег, думали, что они освобождают того прежнего.., а вовсе не испанца?!
     - Да, ваше величество.
     - Так! Но кто же тот, которого хотели освободить?
     - О, это человек, заслуживающий того, чтобы быть освобожденным. Если он прольет свет на некоторые вопросы.
     Хотя теперь многое и так прояснилось.
     - Назовите же его имя, герцог, - потребовал король раздраженным тоном.
     - Лейтенант мушкетеров д'Артаньян, ваше величество.
     - Д'Артаньян?! - вскричал пораженный король. - Д'Артаньян все еще в Бастилии?!!
     Как многие коронованные особы он имел короткую память.
     Кардинал принял удрученный вид.
     - К сожалению, ваше величество. Государство переживает такое тяжелое время... Столько дел, столько тревог...
     - Понимаю, господин кардинал, понимаю, - поспешно сказал король, опасаясь привычного монолога его высокопреосвященства относительно полного расстройства дел, пустой казны, происков внешних и внутренних врагов, а в заключение - сетований на пошатнувшееся здоровье и просьбы о разрешении удалиться от дел.
     - Все же я надеюсь, его дело решится в самом скором времени. Войска выступают в поход, мушкетеры отправляются в авангарде, и такой человек, как д'Артаньян, может нам понадобиться.
     - Несомненно, ваше величество. Господин д'Артаньян - человек храбрый и искусный в бою. Тем более необходимо тщательно разобраться в его деле и убедиться, что он действует в наших интересах.
     Произнося эти слова, кардинал сделал ударение на слове "наших", желая подчеркнуть, что его интересы полностью совпадают с интересами короля.
     Король нахмурился, но промолчал.
     - Если, ваше величество, позволите, я закончу свою мысль, - проговорил кардинал после некоторой паузы.
     - Прошу вас, герцог, - сухо сказал король.
     - Говоря об этой истории, неслыханной истории, ваше величество, так как я затрудняюсь припомнить, чтобы из Бастилии вообще кто-нибудь бежал, - так вот, говоря о ней, мы преследуем одну цель: выяснить имена тех, кто сумел устроить этот побег. Нас интересует в данном деле не столько личность господина д'Артаньяна, сколько его сообщники.
     - Правильно. И кто же эти люди? Я не сомневаюсь, что вам об атом доложили, так же, как и об остальном.
     - К сожалению, нет, ваше величество.
     - Так их имена неизвестны?!
     - Увы, ваше величество.
     - Но одно мы знаем наверняка, что они из числа мушкетеров де Тревиля! - воскликнул король.
     - Я не подвергаю сомнению слово, данное солдатами господина де Феррюсака и им самим. Ведь они дали его, вспомните, ваше величество!
     - Да, правильно. Но тогда... Нет, герцог, я решительно отказываюсь разгадывать эту загадку. Она не имеет решения.
     - Все же рискну предположить, что мы можем ее решить.
     - Только вы, господин кардинал. Говорите за себя - не "мы", а "вы".
     Кардинал поклонился Людовику XIII и снова немного помолчал.
     - Те люди, которые, не моргнув глазом, готовы рисковать своей жизнью или, во всяком случае, свободой ради господина д'Артаньяна, несомненно должны быть его лучшими друзьями. А таких друзей у него было трое.
     - Да-да, припоминаю! - оживился король. - Что-то, связанное с вашими лучшими гвардейцами, герцог, не так ли? Бернажу и де Жюссак, кажется. Потом еще эта история с обедом на бастионе Сен-Жерве... Помнится, они там пообедали на пари, да еще уложили чуть не с полсотни ларошельцев. Вы еще сами тогда приказали вышить золотом лилии на салфетке, превратив ее в штандарт, которым граф де Ла Фер размахивал, стоя на бруствере под пулями ларошельцев. Ведь одного из них звали граф де Ла Фер, прав я, герцог?
     - Совершенно правы, ваше величество.
     Король действительно рад был оживить в памяти приятные для него события. Он не преминул спросить:
     - Ведь это именно он убил на дуэли Каюзака?
     - Вполне возможно. Сейчас я уже не помню подробностей, ваше величество, - холодно отвечал кардинал, но концы его усов гневно топорщились.
     Король прекрасно понял, что его высокопреосвященство немало уязвлен и негодует в душе. По этому случаю он пришел в хорошее расположение духа. Но лишь на миг. Кардинал редко давал монарху возможность пребывать в подобном состоянии сколько-нибудь продолжительное время.
     - У лейтенанта д'Артаньяна было еще двое друзей, одного из которых зовут господин дю Валлон...
     - ..Геркулес, расшитый золотым галуном...
     - ..а другого - господин д'Эрбле, - веско закончил кардинал.
     - Вы сказали - д'Эрбле, герцог? - переспросил король, помрачнев.
     - Теперь уже - аббат д'Эрбле. Если не ошибаюсь, он был рукоположен в Нанси.
     - В Лотарингии? - помрачнев еще больше, уточнил Людовик XIII.
     - Именно, ваше величество. Кстати, Карл Лотарингский направил вооруженный отряд в армию герцога Орлеанского, - как бы к слову заметил Ришелье.
     Король хранил угрюмое молчание. Кардинал тоже умолк, выжидая.
     Наконец его величество заговорил:
     - Герцог, но ведь это не более чем предположения.
     Есть ли какие-либо доказательства причастности господ де Ла Фер, дю Баллона и д'Эрбле к побегу из Бастилии?
     - Никаких, ваше величество, - ответил кардинал скрепя сердце.
     - Вот видите.
     И тут Ришелье понял, что решительный момент наступил.
     - Поэтому я и осмеливаюсь обратиться к вашему величеству с просьбой, - сказал он.

Глава сорок четвертая

Как Атосу и Портосу пригодился опыт обороны бастиона Сен-Жерве

     - О чем это вы, господин кардинал? - подозрительно осведомился король, уже давно мечтавший об окончании тяготившего его разговора. С некоторых пор его мысли вновь и вновь возвращались к хорошенькой и умной новой фрейлине Анны Австрийской - мадемуазель де Лафайет. Особенно Людовику XIII хотелось повидать ее после подобных бесед с его высокопреосвященством.
     - Поскольку речь идет о государственном преступлении, ваше величество, - почтительно, но твердо проговорил кардинал. - Необходимо назначить комиссию из высокопоставленных и компетентных персон, которой и следует поручить расследование дела. Я полагаю, было бы правильным включить в состав этой комиссии господина де Тревиля.
     - Я одобряю это предложение, герцог, - отрывисто сказал король. - Конечно, должен быть и главный полицейский комиссар, остальные - на ваше усмотрение.
     - Мне кажется, необходимо присутствие коменданта Бастилии.
     Король кивнул.
     - А возглавить мог бы герцог Бельгард...
     Король слегка поморщился.
     - Или маршал де Ла Мельере.
     - Будь по-вашему, господин кардинал. - И король резко поднялся.
     Кардинал понял, что разговор окончен, и лишь успел заручиться согласием короля на издание соответствующего приказа, подкрепленного распоряжением г-ну де Тревилю обеспечить явку всех участников "Бастильской эпопеи" на импровизированное судилище или, как сказали бы теперь, в следственные органы.
     Однако, вернувшись к себе, Ришелье допустил промах.
     Удовлетворение от разговора с королем было столь велико, что чувство меры изменило его высокопреосвященству. Действительно, повод для торжества был. Впервые король согласился с тем, что мушкетеры небезупречны, и теперь нескольким из них предстоит давать показания перед лицом следствия. Более того, его высокопреосвященство знал и" донесений, что описание внешности трех мушкетеров, осуществивших дерзкий план побега, полностью соответствует тому, что он и ожидал услышать. Поэтому Ришелье не сомневался, что расследование приведет к полному торжеству его умозаключения, троих друзей объявят государственными преступниками, а всех членов конвоя во главе с де Феррюсаком королю придется признать виновными в соучастии, хотя бы и пассивном. В этом случае еще девять-десять человек будут по меньшей мере изгнаны из рядов роты г-на де Тревиля, а репутация этой привилегированной части будет запятнана в глазах короля. Большего кардинал и желать не мог. Таким образом, он делал бы первый (и весьма успешный) шаг на пути к цели: роспуску всей ненавистной роты мушкетеров - этой "преторианской гвардии" короля и удалению от двора де Тревиля - этого преданного королеве воина и своего заклятого врага.
     Итак, чувство меры изменило кардиналу. Он вызвал расторопного секретаря Шарпантье и продиктовал ему приказ об учреждении специальной комиссии для расследования известного происшествия, оно же - государственное преступление, оно же - дело о побеге из Бастилии. Это занятие подняло настроение Ришелье и он, без передышки, продиктовал секретарю второй приказ, в котором предписывалось задерживать всех, свободных от несения службы мушкете ров роты г-на де Тревиля, где бы последние ни находились, для препровождения вышеозначенных мушкетеров в Дом Гвардейцев. Кардинал резонно полагал, что сначала следует собрать в казармах всю роту, чтобы комиссия легко могла заполучить в свое распоряжение искомых конвоиров бедного Бассомпьера. Остальные солдаты роты - по мысли его высокопреосвященства - также должны были находиться под рукой, дабы в случае необходимости дать свидетельские показания. Перо скрипело в руке писца, слова грозного приказа сами ложились на бумагу, и мысленному взору его высокопреосвященства уже открывались отрадные картины роспуска роты г-на де Тревиля, полное устранение из политики всех гасконских выскочек, а всех бывших мушкетеров - из Парижа (тех, разумеется, которые избежали бы Бастилии). Его высокопреосвященство испытал такой душевный подъем, что даже почувствовал, как неумолимая подагра отступила, признав свое полное поражение.
     Не прошло и четверти часа, как приказ был написан в достаточном количестве копий, грозную бумагу украсила не менее грозная подпись его высокопреосвященства, начертанные перьями писцов буквы были посыпаны мелким красноватым песком, выполняющим функции пресс-папье или промокательной бумаги, перечитаны кардиналом Жаном Арманом Дюплееси де Ришелье; после этого приказ был разослан тем, кого он касался непосредственно и кому его надлежало выполнять, то есть начальникам частей гвардии, которые обычно привлекались, наряду с мушкетерами г-на де Тревиля, к патрулированию парижских улиц, охране городских застав и самого Лувра.
     Таким образом, в то время когда сумерки стали тихо сгущаться над славным городом Парижем, небесного цвета мушкетерский плащ, который, как полагал Атос, послужит ему и Портосу надежной маскировкой, был поставлен вне закона и мог навлечь на своего обладателя одни лишь неприятности.
     Атос рассчитал верно. Кардиналу и в голову не могло прийти, что двое из трех смельчаков, которые в компании своего четвертого товарища неизменно становились у него на дороге, станут разгуливать по Парижу в форме роты г-на де Тревиля, спустя почти пять дней после происшествия в Бастилии. Он собирался всего лишь показать г-ну де Тревилю, этому гасконскому дворянчику, как он его называл, кто истинный хозяин в Париже, а заодно убедить короля в том, что семена мятежа проникли даже в ряды королевской гвардии, опоры трона Людовика XIII. Однако сама судьба, казалось, передавала в руки кардинала тех, кого он искал.
     Атос и Портос, сопровождаемые Гримо с Планше, каждый из которых был вооружен мушкетом, неторопливо шагали по улице Святого Фомы, когда на противоположной стороне показались гвардейцы его высокопреосвященства.
     Друзья презрительно отвернулись и продолжали свой путь прежним размеренным шагом.
     - Эх, - с сожалением в голосе проворчал Портос, - было время, когда мы бы не прошли мимо господ гвардейцев, будто их и не замечаем.
     - Правда, но, кажется, они нас заметили и не собираются этого скрывать, - произнес Атос, увидев, как верные слуги его высокопреосвященства, ускорив шаги, направились в их сторону.
     - Что вы говорите?! - удивился Портос. - Раньше такой наглости за ними не замечалось!
     - Но их четверо.
     - Нас - тоже!
     - Слуги - не в счет.
     - То есть как это не в счет, Атос? Вы не шутите ли, друг мой?! Меня собираются арестовывать, а вы предлагаете мне соблюдать правила дуэли?!
     - Возможно, они как раз и не собираются нас арестовывать.
     - Чего же они в таком случае хотят?
     - Тс-с! Сейчас узнаем.
     Гвардейцы подошли близко, и стало видно, что каждый положил руку на эфес своей шпаги. Вперед выступил один из них, нашивки на красном мундире которого свидетельствовали о том, что это офицер.
     - Прошу прощения, господа мушкетеры! Сообщите нам ваши имена, - сказал он.
     Атос удивленно вскинул брови. Портос залихватски покрутил ус, а Гримо и Планше тревожно переглянулись.
     - Прошу прощения, господа гвардейцы, - насмешливо проговорил Атос. - На каком основании вы нас спрашиваете об этом?
     - На основании приказа герцога де Ришелье, - торжествующе ответил офицер, видя, что численное превосходство на его стороне. Закон, как он полагал, - тоже.
     - Кардинал решил составить списки мушкетеров? - все тем же насмешливым тоном осведомился Атос.
     - Не стоит тратить время на бесполезные разговоры, милостивые господа, - заявил офицер гвардейцев. - Согласно приказу его высокопреосвященства все мушкетеры роты господина де Тревиля должны собраться в Доме Гвардейцев. А чтобы они не мешкали или, часом, не перепутали дорогу, я имею инструкцию провожать их к месту назначения.
     - Ну и наглость! - проревел Портос. Неожиданно он замер, словно окаменев. Потом разразился хохотом:
     - Ба! Да это же господин Бикара собственной персоной! Делаете карьеру, сударь!
     - Господин Портос?! Вы же оставили службу! - удивился Бикара, тоже узнавший великана.
     - Решил вернуться, господин Бикара. В провинции скучно, - веселился Портос. - Там, знаете ли, нет вашего брата - гвардейцев его преосвященства! Некому задать трепку, когда придет охота!
     Физиономии гвардейцев покраснели от злости и сравнялись цветом с их плащами.
     - Несколько лет назад вам и впрямь повезло у монастыря Дешо, - сдерживаясь, сказал Бикара. - Но везение не бесконечно, господа. И, если не ошибаюсь, господину Атосу уже случалось испытать это на своей шкуре. Или это не вы валялись поперек улицы Феру?
     - С тех пор я стал умнее и не позволяю застать меня врасплох, господин Бикара, - с неистребимым спокойствием отвечал Атос. - Вам не удастся сделать это и теперь.
     Бикара выхватил из ножен шпагу, Атос молниеносно выхватил свою. Мгновением позже обнаженные клинки сверкнули в руках остальных гвардейцев, которые до сих пор держались чуть позади, предоставляя вести переговоры своему командиру. Портос, не слишком торопясь, извлек из ножен свою шпагу, она соответствовала его росту и руке, а потому была почти на четверть длиннее и тяжелее обычной и больше напоминала меч или рейтарский палаш.
     Величавая осанка Портоса и его боевой дух внушали гвардейцам некоторые сомнения, однако двойное численное превосходство, как они считали, не оставляло мушкетерам почти никаких шансов. Действительно, не в обычаях того времени было участие слуг и лакеев в поединках между дворянами. Но тут было иное дело. Мушкетеров не вызвали на дуэль по всем правилам; их фактически собирались арестовать. Да и Атос с Портосом вступили на тропу мятежа, приняв участие в похищении узника из государственной тюрьмы, им было не до условностей. Было и еще одно существенное отличие. Планше не являлся слугой ни Атоса, ни Портоса, а скорее их боевым товарищем. Поэтому сержант пьемонтских пикинеров Планше без колебаний изготовил мушкет для стрельбы и направил его дуло на одного из гвардейцев. Гримо же положил палец на курок, взяв на прицел второго.
     - Одно движение - стреляю, - пояснил он. Такая многословность легко объяснима. Гримо был возбужден.
     Планше не сказал ничего, но черное дуло мушкета, направленное в грудь его противника, было красноречивее всяких слов. Гвардеец не мог достать Планше своей шпагой, тот стоял слишком далеко, поэтому ему не оставалось ничего другого, как замереть, иначе в любую минуту он мог получить пулю.
     Таким образом, Атос и Портос имели возможность сражаться на равных.
     - Уступите его мне, Атос! - прогудел гигант, устремляясь к Бикара. - У нас с кавалером старые счеты...
     Портос говорил правду. Именно Бикара был его противником в тот памятный день у монастыря Дешо, с которого и началась дружба "трех неразлучных" с д'Артаньяном.
     И именно Бикара один из всех кардиналистов остался в тот день цел и невредим.
     Атос не обладал честолюбием своего друга, он вполне удовольствовался солдатом, уступив товарищу офицера.
     Клинки скрестились. Игра началась. Но то была игра со смертью. Поэтому все, кто находился на улице поблизости от места схватки, поспешно разбежались, и только несколько зевак решились понаблюдать за ней с почтительного расстояния.
     Бикара встретил Портоса с холодной расчетливостью, которая отличала его характер. Он давно уже находился в рядах кардинальской гвардии и успел побывать во многих стычках и схватках с мушкетерами короля, а точнее - г-на де Тревиля, Портос же атаковал бурно и напористо. Он был чрезвычайно раздосадован тем, что обе попытки освободить д'Артаньяна из каменного мешка потерпели неудачу, а сами они оказались в ситуации лишь немногим лучшей, чем их друг. Поэтому Портос с воодушевлением ухватился за возможность выместить свою досаду на подходящем объекте.
     Никто не подходил для этой цели лучше, чем Бикара.
     Последний, парировав первые два выпада Портоса, убедился, что прошедшие годы никоим образом не ослабили искусства последнего, и вынул дагу <Дага - кинжал для левой руки, предназначенный для того, чтобы парировать выпады противника.> с полусферической чашкой. Бикара получил возможность использовать шпагу лишь для атаки, и Портос, чья шпага была длиннее, не только лишился преимущества, но и оказался в явно невыгодных условиях.
     Атос также столкнулся с искусным противником. Этого гвардейца звали Меркер, и он считался одним из самых умелых фехтовальщиков во всем полку. Таким образом, двое наших храбрецов на улице Святого Фомы получили куда более достойных противников, чем в недалеком прошлом на улице Бриземиш.
     - Что вы смотрите?! - крикнул Бикара двум своим подчиненным, попавшим на прицел к Гримо и Планше. - Атакуйте их!
     Один из гвардейцев, воодушевленный своим офицером, бросился на Планше, но тот спустил курок. Грохот выстрела слился с воплем гвардейца. Мушкетная пуля раздробила бедняге кисть руки, в которой он держал шпагу, пытаясь достать Планше. Рана была несмертельной, но очень болезненной. Кардиналист пошатнулся и мягко осел на землю, временно лишившись сознания от боли.
     Второй гвардеец, увидев, что стало с его товарищем, потерял всякую охоту к ведению боевых действий и замер под пристальным взглядом Гримо, который продолжал держать его на мушке.
     Атос фехтовал, словно в учебном зале. Он провел серию обманных движений, понял, что противника сбить с толку не удалось, и постепенно начал теснить его, заставляя отступать на полшага снова и снова, пока гвардеец не почувствовал, что вот-вот окажется прижатым к стене здания, и постарался избежать этого положения. Он отчаянно попытался перехватить инициативу. Атос и не думал уступать. Несколько минут скрещивающиеся клинки рассыпали вокруг голубые искры, и в ушах дуэлянтов стоял неумолчный звон. Но Меркер почувствовал, что начинает уставать. Его учащенное дыхание делалось все громче, в то время как Атос, казалось, вовсе не дышит.
     В это время Бикара, который представлял дело отн