ыберется! И чем меньше ты будешь болтать об этом деле, тем будет лучше для тебя самого, твоего господина и всех нас!
     - Полно, Портос! Вы же знаете, что из Гримо и так слова не вытянешь. Уж тут-то мы можем быть совершенно спокойны, - заметил Арамис.
     - Хорошо, Гримо, - проговорил между тем Атос. - Вы думали, что наше предприятие удалось, и на радостях решили последовать примеру своего хозяина. Поэтому вы отправились в тот кабачок, что виднеется отсюда, и отпраздновали освобождение господина д'Артаньяна.
     Гримо сделал замысловатый жест, как бы говоря, что он отпраздновал не только это выдающееся событие.
     - Ты хочешь сказать, что имелся еще какой-то повод?
     Гримо утвердительно кивнул.
     - Какой?
     Гримо показал на Атоса, затем слегка ударил себя ребром ладони по шее, изображая отсечение головы, после чего отрицательно помотал головой и снова показал на Атоса. Свою пантомиму он сопроводил радостной улыбкой.
     - Понимаю, - сказал Арамис и рассмеялся. - Наш Гримо выражает свою радость по поводу того, что не лишился вас, Атос. Малый привязан к вам.
     Атос, очевидно, сам прекрасно понял жестикуляцию своего слуги. Он спокойно кивнул в знак того, что принимает объяснения Гримо и удовлетворен ими. После чего спросил:
     - В таком случае должны были остаться еще шесть бутылок божанси. Я пил только бургундское.
     Протрезвевший Гримо быстро нырнул в дорожную сумку, притороченную к седлу своей кобылы, и извлек оттуда пузатую бутылку вполне аппетитного вида.
     - Шесть, - сказал он, кивая снова, чтобы рассеять всякие сомнения, если они у кого-либо еще оставались.
     Портос посмотрел на Арамиса. Арамис посмотрел на Портоса.
     - Атос, о чем вы говорите? Когда вы пили бургундское? Вот уже скоро сутки, как мы все время фехтуем, стреляем из пистолетов, выкрадываем узников Бастилии и скачем на лошадях.
     - Вы забыли еще одно, Арамис. Мы конвоируем арестантов в тюрьму - занятие низкое и неблагодарное! Вот я и попросил Гримо захватить дюжину бутылок хорошего вина, когда он отправится встречать нас у заставы.
     - И добрый Гримо... - со смехом начал Арамис.
     - Выполнил мое поручение в точности. За одним лишь исключением. Он переусердствовал и привез две дюжины бутылок: двенадцать - с бургундским, а двенадцать - с божанси. Он не расслышал моего приказания, но, как вы понимаете, побоялся переспросить.
     Друзья пришпорили своих лошадей и, миновав Люксембургский дворец, вскоре достигли улицы Феру, на которой, как помнит читатель, находился дом, две комнаты коего Атос снимал в бытность мушкетером г-на де Тревиля.
     Добрая женщина сразу узнала Гримо, высланного вперед в качестве маленького, а потому подвижного, разведывательного отряда. Уразумев, в чем дело, она всплеснула руками и бросилась наверх по лестнице, ведущей в комнаты Атоса, - взбивать подушки. Судейский чиновник, квартировавший в них, поначалу был не слишком обрадован перспективой скорого выселения. Однако внушительный вид прибывшей следом за Гримо троицы в сочетании с пистолем, врученным ему за причиненное беспокойство, возымели свое действие. Хозяйка также сдержала свое слово и подыскала прежнему постояльцу квартиру в двух кварталах, поселив его у своей племянницы, обещавшей брать с него меньшую плату.
     Все устроилось к всеобщему удовольствию, и вскоре комнаты, снова перешедшие к Атосу, были проветрены и вымыты до блеска. Хозяйка кликнула служанку и привлекла себе в помощь Гримо, - и трое друзей смогли воздать должное оставшимся бутылкам божанси в сияющей, как новая, квартирке Атоса, оживившей в них воспоминания минувшей мушкетерской поры.

***

     - Итак, теперь нам необходимо решить, что делать дальше, - промолвил Арамис, после того как с божанси и тем провиантом, что нашелся на кухне у хозяйки, было покончено.
     - Надо предупредить господина де Тревиля! - решительно заявил Портос.
     - Разумеется, - согласились Атос и Арамис. - Но теперь задача усложняется. С этих пор нам придется не только думать о том, как вытащить д'Артаньяна, но также постоянно заботиться о собственной безопасности. Сейчас на нас пойдет охота по всему Парижу.
     - Но ведь на кардинала, по вашим словам, тоже начнут охотиться, не так ли, Арамис?
     - Только бы охотники не опоздали) Все замолчали. Портос представлял себе, как будет выглядеть корона на дверях его кареты, когда партия герцога Орлеанского свергнет кардинала. Он был уверен, что Арамис пользуется в этой партии большим влиянием и похлопочет за него перед принцем. Атос подумал о том, что все средства исчерпаны и у них больше не осталось в запасе ни одного плана, годного для того, чтобы вызволить д'Артаньяна из тюрьмы. Арамис же думал о том, что неожиданно для себя выполнил задание командиров духовного Ордена, членом которого он состоял. Он помог выйти из Бастилии приближенному герцога Оливареца и испанского короля дону Алонсо дель Кампо-и-Эспинозе, человеку, который когда-то доставлял ему послания от герцогини де Шеврез и послания которого он сам доставлял той же даме. Арамис находил в этом утешение от постигшей их неудачи и благословлял небо, ибо в таком поразительном совпадении ему оставалось лишь усматривать перст Божий.
     - Что же мы сидим?! - вскричал Портос, вдоволь насладившись мысленным созерцанием короны на дверцах своей кареты. Ей на смену пришел д'Артаньян - исхудавший и бледный, словно привидение. Он бряцал своими цепями, потрясал лохмотьями, в которые превратился его некогда щегольской мундир лейтенанта мушкетеров и стенал, простирая руки к товарищу. Этого Портос вынести не смог. - Что же мы тут сидим?! Надо действовать, черт побери!
     - А мы уже начали действовать, - проронил Арамис, рассеянно поглядывая в окно.
     - Да нет же! Мы сидим и доедаем жаркое!!
     - И допиваем отличное вино, добавьте, - присовокупил Атос, к которому, как обычно, в минуты повышения концентрации винных паров пришла меланхолия.
     - Уверяю вас, вы ошибаетесь, Портос. Мы думаем - значит, действуем. Как только у нас появится план кампании, можно смело полагать, что полдела сделано.
     - К несчастью, у меня нет никакого плана, - мрачно произнес Атос, отправляя в угол пустую бутылку. - Разве только возвратиться в Бастилию и попроситься составить д'Артаньяну компанию.
     - Это мы всегда успеем сделать, - заметил Арамис. - Знаете, что, Атос, не одолжите ли вы мне Гримо на некоторое время?
     - Охотно! Берите его, раз вы знаете, что с ним делать...
     - Я предполагаю послать его на улицу Старой Голубятни. Должны же мы известить господина де Тревиля о том, чем закончилось дело. Сам же я не хочу выходить на улицу до наступления темноты.
     - Так пошлите его.
     Гримо, уже вполне трезвый и отдохнувший, был вызван, снабжен необходимыми инструкциями и отправлен к г-ну де Тревилю.
     - Итак, что мы сделаем теперь? - спросили Атос и Портос.
     - Но почему вы спрашиваете об атом меня?!
     - Тысяча чертей! Да потому, что по вам, почтенный аббат, сразу видно - у вас что-то на уме.
     - Хотите я скажу вам, что у меня на уме? - с неподражаемым выражением спросил Арамис.
     - Две тысячи чертей!! И вы еще спрашиваете?!!
     - Так слушайте. У меня на уме - мягкая постель и подушка в течение предстоящих семи-восьми часов.
     - Постель? И подушка?!
     - И, заметьте себе, господа, эти благословенные предметы занимают мой ум уже довольно давно. Примерно с тех пор, как мы перешагнули порог вашей вновь обретенной квартиры, Атос.
     Портос собрался было сказать что-то нелестное, но Атос остановил его мягким жестом. Его чуть печальный взор устремился на Арамиса. Атос встретился глазами с другом, Арамис задал немой вопрос. Атос понял.
     - Моя постель в вашем полном распоряжении, друг мой, - проговорил он так, как умел говорить в свои лучшие минуты. - А так как Гримо тоже жил в этой квартире, здесь должны быть две кровати. Вы можете занять ее, Портос, если вы не против. Что касается меня, то я завернусь в одеяло и лягу подле камина. Я так устал, что засну еще прежде, чем успею принять горизонтальное положение.
     Лучший военный совет - это крепкий сон!

Глава тридцать пятая

О чем говорили в свете

     Камилла де Бриссар стала бывать в свете. У г-жи де Рамбулье она получила возможность завязать новые знакомства. Голубая зала хозяйки салона оказалась местом, где девушка смогла увидеть чуть ли не всю знать Парижа. Здесь бывали не только аристократические верхи, но и почти все парижские знаменитости, а это в эпоху Людовика XIII было отнюдь не одно и то же.
     Что же вынесла Камилла, встретившись с этим непривычным для нее миром. Если бы не ее одиночество в Париже и последующее радостное удивление при такой неожиданной и существенной перемене, какой явилось для нее знакомство с принцессой Конде, и тем, что из этой встречи получилось, девушка вполне могла бы испытать некоторую неприязнь, а точнее, неприятие светского салона. Она, воспитанная в кальвинистской вере и привыкшая думать о вещах в духе христианского мировоззрения, сразу же почувствовала, что столичные салонные мудрецы и щеголи к подобным вещам относятся глубоко безразлично и подчас даже враждебно.
     Поверхностная эстетика, культивируемая салоном, трудно сочеталась с пуританской моралью и религиозными доктринами.
     Но что же спрашивать с молоденькой девушки, оставшейся в Париже наедине со своими чувствами и юной, полной жизненных сил, природой!
     В Голубой зале познакомилась Камилла и с другой "светской львицей" - г-жой Сенто, - сестрой модного в парижском обществе поэта Далибре. От принцессы Камилла узнала, что г-жа Сенто - любовница прославленного Вуатюра, что сперва несколько шокировало девушку. Затем она почувствовала некий запретный интерес к пикантной хозяйке второго по известности и притягательности салона Парижа.
     У г-жи Сенто обсуждались последние литературные и светские новости. Распространение светских сплетен было занятием едва ли не самым популярным в салоне г-жи Сенто, и поэтому Камилла, бывая у этой дамы, невольно оказывалась в курсе самых последних слухов и новостей подобного рода.
     В тот день, о котором мы намереваемся рассказать, Камилла появилась у г-жи Сенто, по обыкновению, довольно рано, так как опасалась возвращаться домой после захода солнца, не слишком полагаясь на способность единственного своего лакея по имени Антуан защитить ее от уличных грабителей.
     Несмотря на ранний час, дом был полон гостей, которые наперебой обсуждали свежую новость.
     - Слышали ли вы, что вслед за Ла Портом кардинал повелел засадить в Бастилию и Бассомпьера? - спросил Поль де Гонди, которому было в то время лишь двадцать лет, но он, несмотря на свою молодость, еще четыре года назад был посвящен в каноники церкви Парижской Богоматери. Это был тот самый Гонди, что получил впоследствии аббатство Бюзе, но так как "Бюзе" напоминало ему слово "бюз" - глупец, то он стал называться аббатом де Рецем.
     Аббату де Рецу суждено не раз появляться на страницах французской истории, а значит, и нашего повествования.
     Итак, Гонди спросил:
     - Слышали ли вы, что вслед за Ла Портом кардинал повелел засадить в Бастилию и Бассомпьера?
     - Быть не может! - воскликнул герцог Ларошфуко. - Не далее как позавчера мы встретились с ним у принцессы де Конти, и он тут же сказал мне какую-то дерзость в своей обычной манере.
     - Я надеюсь, вы не поссорились, любезный герцог! Это было бы чрезвычайно досадно, - заметила хозяйка дома, подходя к собеседникам.
     - О, конечно же, нет! Ведь на Бассомпьера положительно невозможно сердиться дольше минуты, - провозгласил герцог громким голосом.
     - Но давайте спросим у господина Дезэссара, он должен знать! - воскликнули дамы.
     Господин Дезэссар, получивший новость "из первых рук" - от г-на де Тревиля, - подтвердил известие. Собравшиеся были весьма возбуждены, и многие вслух выражали свое негодование.
     - До каких же пор Ришелье будет отправлять в Бастилию достойнейших дворян королевства?! - вскричал г-н де Меланкур. - Скоро он пересажает весь Париж!
     - Кто же арестовал маршала? Господин де Кавуа?
     - О нет! Говорят, именно из-за этого ареста де Кавуа поссорился с кардиналом и впал в немилость.
     - И слег от огорчения!
     - Но кто же в таком случае осуществил арест? Господин де Тревиль?
     - Он не захотел сделать шаг в историю подобным образом. Арестовали маршала мушкетеры...
     - Значит, маршалу пришлось отдать свою шпагу лейтенанту д'Артаньяну...
     - Вы ошибаетесь, господа, - раздался голос г-на Дезэссара. - Господин д'Артаньян сам является узником Бастилии.
     - Как, господин Дезэссар?! - воскликнула Камилла, услышавшая эти слова. - Господин д'Артаньян - в Бастилии?!
     - К несчастью - да, мадемуазель де Бриссар, - отвечал капитан. - И все мы немало опечалены этим обстоятельством.
     - Но возможно ли это?! - не в силах скрывать свое волнение продолжала Камилла. - Лейтенант королевских мушкетеров заключен в Бастилию! Какое же преступление он мог совершить?
     - Но вы же слышали, его высокопреосвященство уже посадил в Бастилию и маршала Франции! Ему можно все.
     - Ах! - воскликнула г-жа Сенто. - Я до сих пор не могу поверить, что с маршалом случилось подобное несчастье. Ведь он баловень фортуны!
     - А знаете, почему Бассомпьеру всегда и во всем сопутствует успех, - заметил граф Прален. - Вернее, я хотел сказать - "сопутствовал". На этот счет существует одна любопытная легенда.
     - Ах, поскорее расскажите нам ее, граф! - зашумели дамы, и только Камилле хотелось узнать больше о гасконце, сверкнувшем, словно комета, на ее жизненном небосводе. Но, к несчастью, блестящий аристократ Бассомпьер занимал умы собравшихся куда больше, чем скромный служака д'Артаньян, а потому все хотели слышать историю о первом, а о втором больше никто не вспоминал.
     - Рассказывают, - начал граф Прален, весьма польщенный привлеченным к своей особе вниманием, - что с фамилией Бассомпьера, который, как известно, родился в Лотарингии в 1579 году, связана одна странная, а лучше сказать, загадочная история.
     - Не томите, граф, - улыбаясь, сказала г-жа Сенто. - Иначе нам придется тоже попроситься в Бастилию, чтобы бедный маршал сам нам все рассказал.
     - С удовольствием продолжаю. Итак, жил на свете некто граф Оржвилье, который слыл самым страстным охотником во всей округе. Однажды, вернувшись с очередной успешной охоты, граф возымел фантазию войти в комнату, находившуюся в одном из дальних уголков своего обширного замка и давно не отпиравшуюся. Он обнаружил там женщину, лежавшую на кровати, застланной удивительно тонким и свежим бельем. Женщина была красива до чрезвычайности, а так как она спала или, быть может, хотела казаться таковой, граф не покинул комнаты немедленно. Напротив, он надолго задержался в ней...
     Прекрасная незнакомка не рассердилась на графа. Она даже пообещала ему появляться в этой комнате раз в неделю, в тот самый день, когда состоялось их первое свидание.
     Перед расставанием она взяла с графа клятву сохранить все происшедшее в тайне, предупредив, что если хоть один человек узнает об их любви, то он навсегда ее потеряет.
     - Какую романтичную историю вы нам рассказываете, любезный граф! - послышались голоса дам, составивших главную часть слушателей. - Что же было дальше и какое отношение имеет бедный маршал ко всей этой истории?
     - Маршал имеет к этой истории самое непосредственное отношение. Это будет видно из дальнейшего, - отвечал граф Прален, после чего продолжал:
     - Их связь продолжалась пятнадцать лет, но красавица оставалась такой же молодой и прелестной, как и в день их самой первой встречи.
     И хотя всякому ясно, что тут не обошлось без вмешательства сил мистических и недоступных разумению, все же счастье графа окончилось, как кончается все на этом свете! Граф тщательно хранил тайну, но графиня заметила, что каждую неделю, в один и тот же день, ее муж избегает супружеской спальни, а удаляется куда-то на ночлег. Графиня решила узнать, в чем дело. Она проследила его путь до уединенной комнаты, после чего возвратилась к себе, не сказав графу ни слова. Наутро же распорядилась сделать себе другой ключ от той двери и, дождавшись следующего условленного дня, вернее, условленной ночи, вошла в комнату, где и увидела графа с незнакомкой, крепко спящих. Графиня, будучи женщиной умной, не стала их будить, а вместо того сняла свой ночной чепец и положила его на виду, на смятой постели.
     И после этого удалилась.
     - Она поступила правильно! - был единодушный приговор женского общества, которое совершенно увлеклось повествованием графа.
     - Проснувшись, красавица поняла, что о них стало известно, и залилась слезами. Граф, пробудившийся в свою очередь, увидел чепец своей супруги и тоже все понял. Красавица, плача, сказала, что должна покинуть его навсегда, потому что таково повеление судьбы. На прощание лесная фея - без всякого сомнения, таинственная незнакомка была ею - сделала графу три подарка. У него было три дочери, поэтому графу Оржвилье было подарено три талисмана, представлявшие собой волшебные предметы, обещавшие счастье и покровительство судьбы во всем тому семейству, которое владеет такой вещицей. Если же кому-то удалось бы похитить подарок феи, то похититель, напротив, подвергся бы преследованию рока и всевозможным несчастьям. После этого фея исчезла.
     - И они никогда не виделись больше?! - воскликнула одна из молодых дам.
     - Никогда, - отвечал граф, наслаждаясь произведенным эффектом.
     - Но что же за волшебные предметы подарила фея графу Оржвилье? - спросила г-жа Сенто, настроенная менее романтически. - И где же здесь Бассомпьер?
     - Сейчас вы увидите сами, сударыня, - с поклоном отвечал граф. - Этими тремя талисманами были бокал, кольцо и ложка. Когда граф выдавал замуж своих дочерей, каждой он дал по одному талисману и по имению впридачу. Старшей дочери, вышедшей за господина де Круа, достался бокал и имение Фенестранж, второй, которая стала госпожой де Сальма, - кольцо и земля Фислинг, а третья дочь сделалась супругой Бассомпьера и получила ложку и имение Оржвилье.
     - И что же, подарки феи действительно обладали приписываемой им волшебной силой? - спросила герцогиня де Роган, которая давно собиралась покинуть Париж и последовать за своим мужем в Венецию, но никак не могла осуществить свое намерение: Париж обладает особой притягательной силой и имеет свойство не отпускать от себя тех, кто не слишком противится этому.
     - Судите сами, герцогиня! - воскликнул рассказчик, давая понять, что он подошел к самому драматическому моменту своего повествования. - Однажды господин де Панж, знавший эту историю, но не желавший поверить в волшебство или заклятие, как вам будет угодно, так вот господин де Панж похитил кольцо у господина де Сальма во время веселой пирушки и надел его себе на палец, со смехом уверяя, что не верит сказкам. И предсказание феи сбылось! Де Панж, имевший прекрасную жену, трех дочерей-красавиц, вышедших замуж и любивших своих мужей, а кроме всего прочего - сорок тысяч ливров годового дохода, был послан в Испанию. По возвращении оттуда он нашел свое имение разоренным, всех дочерей - оставленных своими мужьями, а жену - беременной от иезуита. Вскоре он умер от горя.
     - Ах! - воскликнула герцогиня де Роган. - Ваша история, граф, подействовала на мое воображение.
     - Итак, Бассомпьер обладал ложкой феи, - задумчиво проговорила г-жа Сенто. - И удача сопутствовала ему везде и во всем.
     - Несомненно, сударыня, - вмешался герцог Ларошфуко. - Например, он всегда выигрывал по-крупному. Я вам могу засвидетельствовать, что маршал постоянно выигрывал у герцога де Гиза до пятидесяти Тысяч экю. Дело дошло до того, что однажды супруга герцога предложила Бассомпьеру пожизненный пенсион и десять тысяч экю, чтобы он только не играл более с ее мужем! И вы знаете, что он ответил?!
     - Что же? - с улыбкой спросила г-жа Сенто.
     - Он сказал: "Ах, сударыня, я от этого много потеряю!", - возгласил герцог и громко захохотал.
     В кругу кавалеров т