ствуют самостоятельно.
     - И, кажется, весьма успешно?
     - Слишком успешно.  Не  нравится  мне,  что  эти  иностранцы  пролезают
буквально во все щели.
     - Значит, ждать седьмого июля?
     - Разве я это сказал?
     - Нет, мне, наверно, так послышалось.
     - Наверно.
     И тут, покончив с обоями, вернулась Мэри. Мы сказали и  проделали  все,
что положено по ритуалу, и медленно пошли домой.
     - Как они мило нас приняли,  лучшего  и  желать  нельзя.  Что  он  тебе
говорил?
     - Все то же самое. Чтобы я для начала пустил в оборот твои деньги, а  я
этого не хочу.
     - Я знаю, милый, ты беспокоишься обо мне.  Но,  по-моему,  будет  очень
глупо, если мы не воспользуемся его советом.
     - Не лежит у меня к этому душа, Мэри.  А  вдруг  он  ошибается?  Ты  же
останешься ни с чем.
     - Слушай, Итен, если ты этого не сделаешь, так и знай, я  сама  к  нему
пойду со своими деньгами. Вот увидишь!
     - Дай мне подумать. Я ни во что не хочу впутывать тебя.
     - И не надо. Ведь счет в банке у  нас  общий.  Помнишь,  что  вышло  на
картах?
     - О господи! Опять эти карты!
     - Да! Я им верю.
     - Если я потеряю твои деньги, ты же меня возненавидишь.
     - Нет. Мое богатство в тебе. Так Марджи нагадала.
     - То, что Марджи нагадала, так мне в голову запало,  что,  покуда  буду
жить, буду в памяти хранить.
     - Оставь свои шуточки.
     - Может, это и не шуточки. Как бы богатство не повредило тихим радостям
нашей нескладной жизни.
     - Не понимаю, каким образом небольшие деньги могут чему-то повредить. Я
не говорю о больших деньгах, а так... Чтобы хватало.
     Я молчал.
     - Ну, Итен!
     Я сказал:
     - О прекрасная принцесса! Не бывает так, чтобы денег хватало.  Одно  из
двух: денег нет совсем или денег не хватает.
     - Неправда.
     - Нет, правда. Помнишь техасского миллиардера, который недавно умер? Он
жил в гостиничном номере с одним чемоданчиком.  Не  оставил  после  себя  ни
завещания, ни наследников, но при жизни денег ему не  хватало.  Чем  человек
богаче, тем ему больше и больше нужно.
     Она сказала ироническим тоном:
     - Да, это, наверно, великий грех, но мне хочется купить новые занавески
в гостиную и поставить котел  побольше,  так  чтобы  четыре  человека  могли
принять ванну в один и тот же день, а я вдобавок - и вымыть посуду.
     - Я не о твоих  грехах  сокрушаюсь,  дурочка,  а  отмечаю  факт,  закон
природы.
     - Мало же в тебе уважения к человеческой природе.
     - Не к человеческой, дорогая  моя  Мэри,  а  к  природе  вообще.  Белки
запасают орехов в десять раз больше, чем им потребуется. У хомяка брюхо того
и гляди лопнет, а он все сует и сует за щеки, будто в мешок. А сколько умные
пчелки съедают меда и сколько они, умницы, его выделывают?
     Когда Мэри теряется, чувствуя себя сбитой с толку, она брызжет  гневом,
как спрут - чернильной жидкостью, и прячется в этом темном облаке.
     - Противно слушать, - сказала она. - Хочется хоть немного порадоваться,
так где там, разве ты позволишь!
     - Нет, родная, не радость меня страшит, а  горечь  неудовлетворенности,
сумятица, чванство, зависть - все, что несут с собой деньги.
     Бессознательно  она,  вероятно,  боялась  того  же.  Она  так   вся   и
ощетинилась; поискала, где у меня больное место, нашла и с вывертом  всадила
туда колючки слов:
     - Вот, полюбуйтесь! Продавец из бакалейной лавки, ни гроша за душой,  а
разглагольствует о вреде  богатства.  Можно  подумать,  ты  в  любую  минуту
способен добыть кучу денег, стоит тебе только захотеть.
     - И добуду.
     - Каким образом?
     - Вот в том-то и вся загвоздка.
     - Ничего ты не можешь, а если  бы  мог,  давно  бы  у  тебя  все  было.
Хвастовство - и больше ничего. Обычная твоя манера.
     Желание причинить другому боль  рождает  в  нас  злобу.  Лихорадка  уже
овладела мной. Свинские, исступленно яростные слова поднимались во мне,  как
яд. Я ненавидел угрюмой ненавистью.
     Мэри сказала:
     - Смотри! Вон, вон там! Видел?
     - Где? Что?
     - Вон, мелькнуло под деревом - и прямо к нам во двор.
     - Кто мелькнул? Мэри! Ну, говори! Что ты там увидела?
     Я почувствовал, как она улыбнулась в темноте уму  непостижимой  женской
улыбкой. Это называют мудростью, но тут дело, пожалуй, не в  мудрости,  а  в
том даре всепонимания, при котором и мудрость не нужна.
     - Ничего ты не видела.
     - Нет, видела - ссору... но она убежала.
     Я обнял ее и повернул назад.
     - Давай обойдем квартал, прежде чем домой.
     Мы пошли туннелем ночи и больше ни о чем не говорили, да нам это  и  не
требовалось.


        ГЛАВА VIII

     В детстве я с наслаждением преследовал и убивал мелкую живность,  когда
только мог. Кролики, белки, мелки" пташки,  а  позднее  дикие  утки  и  гуси
валились наземь окровавленными комочками из костей, шерстки и перьев. В атом
было какое-то остервенелое самоутверждение без примеси злобы, ненависти  или
чувства вины. Война отбила у меня аппетит  к  смертоубийству;  так  ребенок,
объевшийся сладким, отворачивается от еды. Ружейный выстрел уже не  исторгал
из моей груди вопля неистового счастья.
     В эту первую весну к нам в сад повадилась пара кроликов.  Больше  всего
им пришлись по вкусу красные гвоздики моей Мари, и они  начисто  обгладывали
их лепестки.
     - Тебе придется покончить с ними, - сказала Мэри.
     Я достал свою мелкокалиберную,  всю  жирную  от  смазки,  нашел  старые
завалявшиеся патроны с дробью N 5, сел вечером на ступеньки заднего  крыльца
и, дождавшись, когда оба кролика оказались рядом, уложил их обоих  с  одного
выстрела.  Потом  я  похоронил  пушистые  останки  вод  старой   сиренью   и
почувствовал тоску где-то в желудке.
     Я просто-напросто отвык от кровопролития. Привыкнуть человек  может  ко
всему. К убийству, к ремеслу бальзамировщика и даже заплечных  дел  мастера.
Привыкнешь - и дыба и клещи станут для тебя просто рабочим инструментом.
     Когда дети легли спать, я сказал:
     - Пойду погуляю немного.
     Еще несколько дней назад Мэри стала бы допытываться - куда, зачем? -  а
сейчас только спросила:
     - Поздно вернешься?
     - Нет, не поздно.
     - Я ждать не буду, мне спать хочется, -  сказала  она.  Став  на  некий
путь, моя Мэри, видимо, ушла по  атому  пути  дальше  меня.  А  я  все  eige
терзался из-за кроликов. Может быть, это вполне естественно, когда  человек,
уничтоживший что-то, старается что-то создать и  тем  самым  восстановить  в
себе равновесие? Не это ли послужило для меня толчком?
     Я ощупью пробрался в зловонную конуру, где жил Дэнни  Тейлор.  Рядом  с
его койкой горела на блюдечке свеча.
     Дэнни был совсем плох - лицо изможденное, какое-то синее  со  свинцовым
отливом. Меня чуть не стошнило так дурно пахло в этой грязной  комнате,  где
под грязным одеялом лежал давно не мывшийся  "человек.  Глаза  у  него  были
открыты и тускло поблескивали. Я приготовился услышать  горячечный  бред.  И
меня потрясло, когда он заговорил внятно, голосом  и  тоном  прежнего  Дэнни
Тейлора.
     - Зачем ты пришел, Ит?
     - Я хочу помочь тебе.
     - Будто ты не знаешь, что это бесполезно.
     - Ты совсем болен.
     - Думаешь, я сам этого не знаю? Еще  как  знаю,  лучше  вас  всех.-  Он
потянулся за койку и достал оттуда бутылку "Старого лесничего", на две трети
пустую. Хочешь?
     - Нет, Дэнни. А ведь это виски из дорогих.
     - У меня есть друзья.
     - Кто тебе его поднес?
     - Не твое дело, Ит.- Он хлебнул из горлышка и сдержал отрыжку, хотя это
далось ему нелегко. Лицо у него сразу порозовело. Он засмеялся. -  Мой  друг
завел со мной  деловой  разговор,  но  я  его  околпачил.  Он  только-только
собирался начать, а я уже скис. Ему, видно,  невдомек  было,  как  мне  мало
надо. А ты тоже с деловым разговором, Ит?  Тогда  я  быстренько  напьюсь  до
бесчувствия.
     - Дэнни, ты меня любишь? Веришь мне? Ну, хоть сколько-нибудь, любишь? 1
     - Конечно, люблю, но если уж говорить  начистоту,  так  я  пьянчуга,  а
пьянчуги больше всего любят виски.
     - Если я достану тебе денег, ты будешь лечиться?
     Больше всего меня испугало то,  как  быстро  он  пришел  в  себя,  стал
держаться свободно, просто - по-прежнему.
     - Я мог бы сказать да, Итен. Но ты не  знаешь,  какой  они  народ,  эти
пьяницы. Деньги я возьму и пропью.
     - Ну а если я внесу их прямо в лечебницу?
     - Тебе же объясняют. Отправлюсь я туда с самыми благими намерениями,  а
через несколько дней сбегу. На пьяниц полагаться нельзя, Ит. Никак ты  этого
не поймешь! Я и соглашусь и сделаю, как надо, а потом все равно сбегу.
     - Дэнни, неужели тебе не хотелось бы избавиться от этого?
     - Да кажется, нет. И ты, конечно, знаешь, чего мне хотелось  бы.  -  Он
снова поднес бутылку  ко  рту,  и  меня  снова  поразила  быстрота  действия
алкоголя. Мало того что он превратился в прежнего Дэнни, его восприятие, все
его чувства так обострились, такая в них была ясность, что он читал у меня в
мыслях.- Не обольщайся,  -  сказал  он.-  Это  ненадолго.  Алкоголь  сначала
взбадривает, а потом действует угнетающе. Надеюсь, ты уйдешь и второй стадии
не увидишь. Сейчас мне не верится, что так все и будет. Пока ты  на  взводе,
ты в это не веришь.- И тут его глаза, влажные, блестящие  при  свете  свечи,
посмотрели мне в душу. - Итен, - сказал он.-  Ты  предлагаешь  заплатить  за
меня в лечебнице. У тебя же нет таких денег, Итен.
     - Достану. Мэри получила наследство после брата.
     - И эти деньги ты дашь мне?
     - Да.
     - Даже если я говорю тебе:  не  верь  пьяницам?  Даже  если  я  заранее
предупрежу тебя, что деньги я соглашусь взять, но сердце тебе разобью?
     - Ты и так разбиваешь мне сердце, Дэнни. Ты мне снился. Мы с тобой были
как раньше - там, в вашей усадьбе. Помнишь?
     Он поднял бутылку и сразу опустил ее со словами:
     - Нет, нет, потом - не сейчас. Итен, не верь, не  верь  пьянице.  Когда
он... когда я страшен, когда  я  как  труп,  мой  хитрый  умишко  втихомолку
продолжает свою работу и работает против тебя. Вот сейчас, сию минуту, я тот
самый, кто был твоим другом. Я тебе наврал, что скис. Скис-то я скис, но про
бутылку все помню.
     - Стой, я тебя перебью, - сказал я. - А не то тебе покажется... ты меня
заподозришь. Кто принес тебе эту бутылку? Бейкер?
     - Да.
     - И хотел, чтобы ты подписал что-то.
     - Да, но тут я скис.- Он хмыкнул и снова поднес бутылку ко рту,  и  при
свете свечи я увидел в горлышке у нее совсем крохотный пузырек.  Он  глотнул
одну каплю.
     - Вот и об этом я хотел поговорить с тобой, Дэнни. Что ему понадобилось
- ваш луг?
     - Да.
     - Почему ты до сих пор его не продал?
     -  По-моему,  я  говорил  тебе.  С  ним  я  все  еще  джентльмен,  хотя
джентльменским мое поведение теперь не назовешь.
     - Не продавай его, Дэнни. Не поступайся им.
     - А тебе-то что? Почему не продавать?
     - Из чувства гордости.
     - Нет во мне прежней гордости, только чванство осталось прежнее.
     - Нет, есть. Когда ты попросил у меня денег, тебе  было  стыдно.  Разве
это не гордость?
     - Да нет. Я просто ловчил. Тебе же говорят, пьяницы -  они  хитрые.  Ты
сам был смущен, и ты сам решил, что я стыжусь  просить.  А  я  не  стыдился.
Просто захотелось выпить.
     - Не продавай его, Дэнни. Это  ценнейший  участок.  Бейкер  все  знает.
Иначе он не стал бы торговать его.
     - А что в нем ценного?
     - Это единственная ровная площадка вблизи города, где  можно  построить
аэродром.
     - Понятно.
     - Если ты продержишься, Дэнни,  вот  тебе  и  начало  новой  жизни.  Не
поступайся им. Вылечишься, вернешься обратно, а в гнездышке у тебя яичко.
     - Яичко без гнездышка. Может, лучше  продать  луг,  деньги  пропить,  а
когда... подымется ветер и ветку пригнет, птенец желторотый в траву упадет",
- сиплым голосом пропел он и засмеялся. - Тебе  тоже  понадобился  наш  луг,
Итен? Ты за этим сюда пришел?
     - Я хочу, чтобы ты выздоровел.
     - Я и так здоров.
     - Выслушай меня, Дэнни. Какой-нибудь голодранец волен поступать как ему
угодно.  Но  ты  не  голодранец,  у  тебя  есть  нечто  такое,  чем   весьма
интересуется группа дальновидных граждан нашего города.
     - Поместье Тейлоров. Нет, я им не поступлюсь. Я тоже дальновидный. - Он
с нежностью посмотрел не бутылку.
     - Дэнни! Говорят тебе, это единственное место для  аэропорта!  Оно  для
них своего рода ключевая позиция. Им без него зарез! Или  строить  там,  или
срывать холмы, а это обойдется чересчур дорого.
     - Значит, они у меня в руках, и я их еще поманежу.
     - Ты забываешь, Дэнни. Имущий человек - драгоценный сосуд. Я уже слышал
разговоры, что гуманнее всего  было  бы  поместить  тебя  в  соответствующее
заведение, где ты будешь под присмотром.
     - Не посмеют.
     - Посмеют! Да еще возведут это в добродетель. Ты же знаешь, как в таких
случаях поступают. Судья - человек тебе известный - вынесет решение о  твоей
неправоспособности. Назначит опекуна, и я догадываюсь, кого именно. Все  это
обойдется недешево, твой земельный участок,  разумеется,  будет  продан  для
покрытия расходов, а теперь догадайся, кто его купит.
     Глаза  у  Дэнни  блестели,  и  он  слушал  меня,  раскрыв  рот.   Потом
отвернулся.
     - Ты хочешь взять меня на испуг, Итен, но  время  выбрал  неподходящее.
Приходи с утра, когда я лежу пластом и весь мир  как  зеленая  блевотина.  А
сейчас тройную силу придал мне сей штоф в моей руке. - Он взмахнул бутылкой,
точно мечом, и глаза у него превратились в  щелочки,  блестевшие  при  свете
свечи. - Я тебе разве не говорил, Ит? По-моему,  говорил.  У  пьяниц  совсем
особенный ум - хитрый, злой.
     - Но я же предупредил тебя, как все будет.
     - Да, ты прав. Я с тобой согласен. Очень убедительно у тебя получилось.
Но вместо того, чтобы напугать меня, ты разбудил во мне дьявола. Кто думает,
что пьяница  -  существо  беспомощное,  тот  болван.  Пьяница  это  существо
особенное, и возможности у него тоже особенные. Я могу постоять за  себя,  и
сейчас у меня просто руки чешутся схватиться с кем-нибудь.
     - Молодец! Давно я хотел это услышать!
     Он навел на меня бутылку и прицелился, будто на  горлышке  у  нее  была
мушка.
     - Дашь мне взаймы деньги Мэри?
     - Да.
     - Без гарантий?
     - Да.
     - Зная, что шансов получить их обратно - один против тысячи?
     - Да.
     - Пьяница способен на любую подлость, Ит. Не верю я тебе. - Он облизнул
свои пересохшие губы. - И дашь деньги мне в руки?
     - Когда прикажешь.
     - Я же тебе говорил - нельзя давать.
     - А я дам.
     На этот раз он запрокинул голову, и со  дна  бутылки  поднялся  большой
пузырек. Когда он отнял ее ото рта, глаза у него блестели еще ярче,  но  они
были холодные и бесстрастные, как у змеи. - На этой неделе принесешь?
     - Да.
     - В среду?
     - Да.
     - А сейчас у тебя не найдется двух долларов?
     Как раз столько при  мне  и  было  -  долларовая  бумажка  и  монеты  в
пятьдесят, двадцать пят" центов, две по десять, пятицентовик и три пенни.  Я
ссыпал все это в его протянутую руку.
     Он допил виски и швырнул бутылку на пол.
     - Ты у меня в умных никогда не числился, Ит. Тебе  известно,  что  даже
первоначальный курс лечения обойдется около тысячи долларов?
     - Ну и пусть.
     - Игра интересная! Но это не шахматы,  Ит,  а  покер.  Я  когда-то  был
хорошим покеристом... пожалуй, слишком хорошим. Ты делаешь ставку на то, что
мой луг пойдет  в  обеспечение  займа.  И  вторая  твоя  ставка,  что  такое
количество виски - на тысячу-то долларов - убьет меня,  а  тебе  свалится  в
руки аэропорт.
     - Как тебе не стыдно, Дэнни!
     - А мне ничего не стыдно. Я ведь тебя предупреждал.
     - Неужели ты не веришь, что я действительно хочу тебе добра?
     - Нет. Но я... я не могу сделать так, чтобы все вышло, как  ты  хочешь.
Ты помнишь меня мальчишкой, Ит. А я тебя разве не помню? В тебе судья еще  в
детские годы сидел. Ну ладно. Я уже весь высох. Бутылка пустая. Ухожу.  Так,
значит, тысяча долларов.
     - Хорошо.
     - В среду, наличными.
     - Принесу.
     - Никаких обязательств, никаких расписок - ничего. И не воображай,  Ит,
что я такой, как прежде. Вот эта моя подружка ведь камня на камне во мне  не
оставила. Ничего теперь нет - ни чести, ни совести. Посмеюсь я над тобой  от
всей души, и на большее не рассчитывай.
     - Я об одном тебя прошу начни, попробуй.
     - Пообещать я могу, Ит. Но, надо  думать,  ты  уже  понял,  чего  стоят
обещания пьяницы. Приноси деньги, приноси. Можешь  остаться  здесь,  сколько
пожелаешь. Мой дом - твой дом. А я ухожу. Итак, до среды, Ит. - Он  встал  с
койки, сбросил одеяло на пол к стене и, пошатываясь, вышел из своей  конуры.
Молния у него на брюках была спущена.
     Я посидел несколько минут один, глядя, как растет стеариновый наплыв на
блюдце. Он говорил правду - все было верно, кроме одной вещи, на которую я и
делал ставку. Не настолько же он изменился! Где-то среди этих  обломков  был
Дэнни. Я не допускал мысли, чтобы он отрубил от себя этого Дэнни Тейлора.  Я
любил Дэнни и был готов... на то, о чем он говорил.  Был  готов.  Издали  до
меня донесся его резкий, пронзительный фальцет:

     Лети же, корабль, быстрокрылою птицей
     На всех парусах вперед!
     Наш принц на борту - он душой веселится,
     К родным берегам плывет.

     Побыв так в полном одиночестве, я задул  свечу  и  пошел  домой.  Вилли
сидел в своей полицейской машине на Главной улице и еще не спал.
     - Что-то вы повадились гулять, Ит, - сказал он.
     - Да знаете, как бывает.
     - Еще бы! Весна! И в сердце молодом волненье.
     Мэри спала с улыбкой на губах, но, когда я тихонько лег  рядом  с  ней,
она шевельнулась, просыпаясь. Тоска где-то внутри по-прежнему терзала меня -
холодная, сосущая тоска. Мэри повернулась  на  бок,  прижала  меня  всего  к
своему пахнущему травой телу, и она стала нужна мне. Я знал, что мало-помалу
тоска утихнет сама собой, но сейчас Мэри была нужна мне. Не знаю, проснулась
ли она окончательно, может, и нет, но ей, даже сонной, было понятно, что мне
нужно.
     А потом сон у нее прошел, и она сказала:
     - Ты, наверно, проголодался.
     - Да, Елена Прекрасная.
     - Чего тебе дать?
     - Сандвич с луком - нет, два! Ржаной хлеб и с луком.
     - Тогда мне тоже надо, не то задохнусь.
     - Будто тебе самой не хочется!
     - Конечно, хочется.
     Она сошла вниз и вскоре вернулась  с  сандвичами,  картонкой  молока  и
двумя стаканами.
     Лук был свирепый.
     - Мэри, краса, - начал я.
     - Прожуй сначала.
     - Ты правду тогда говорила, что не хочешь знать о моих делах?
     - Д-да...
     - Так вот. Я решил предпринять кое-что. Мне нужно тысячу долларов.
     - Это по совету мистера Бейкера?
     - До некоторой степени. Но там есть и моя идея.
     - Ну что ж, выпиши чек.
     - Нет, родная. Я хочу, чтобы ты взяла сама, причем наличными. И  можешь
обронить словечко в банке, что собираешься купить новую мебель,  или  ковры,
или там не знаю что.
     - Но я и не думала ничего покупать.
     - Все равно.
     - Секрет?
     - Ты же сама так хотела.
     - Да... правда. Так будет лучше. Да. Ой, какой  лук  едучий!  А  мистер
Бейкер одобряет это?
     - Он бы сам так действовал, если бы мог.
     - Когда понадобятся деньги?
     - Завтра.
     - Не буду я есть этот лук. От меня и так, наверно, разит.
     - Ты моя дорогая.
     - Просто не дает мне покоя твой Марулло.
     - Это почему же?
     - Явился к нам в дом. Принес конфет.
     - Неисповедимы пути господни.
     - Перестань богохульствовать. Пасха еще не кончилась.
     - Кончилась. Уже четверть второго.
     - Ой-ой-ой! Спать, спать!
     - Уснуть... а если сновиденья посетят?.. Это Шекспир.
     - Тебе только бы шутить.
     Но я не шутил. Тоска не проходила и все т