ряной  королевской.  Может  быть,
преследователи подумают, что Руперт переправился через разливавшуюся Северну
при Уэстбери, и захотят сделать то же самое. Но это будет их погибелью: вода
в том месте так глубока, стремительность ее так велика, что сунувшиеся в нее
сгоряча лошади не в силах будут с ней бороться.
   Принц Руперт хотя и согласился с доводами Ленсфорда, но с  очень  тяжелым
сердцем решился следовать к другой переправе. Ему хотелось как можно  скорее
достичь Берклея, где он мог бы укрыться со своими пленниками, а главное -  с
пленницами. Он тоже был полностью уверен, что  за  ним  погонится  полковник
Уольвейн, чтобы отбить у него лакомую добычу. К  чести  этого  развращенного
немецкого  принца  нужно  сказать,  что  он  отнюдь  не  страдал  трусостью;
напротив, он  был  одним  из  храбрейших  среди  роялистов.  Но  голова  его
отяжелела после чересчур усердного возлияния за ужином, и ему очень хотелось
хорошенько выспаться вместо того, чтобы скакать ночью сломя голову по  горам
и оврагам, лесам и перелескам, переправляться через разбушевавшиеся  реки  и
ждать встречи с полудикими форестерцами. Все это вовсе не улыбалось  принцу,
и он очень нервничал.
   Но вот добрались, наконец, до переправы при Фремилоде, находившейся милях
в двух выше уэстберийской. Ввиду того, что эта переправа должна была  отнять
много времени, принц распорядился оставить на  берегу  арьергард,  настолько
сильный, что в случае надобности он мог бы отбить преследователей. Для этого
пришлось использовать треть всего отряда. В  той  трети,  которая  следовала
непосредственно за командирами, находились и холлимидские пленники. Все они,
не исключая дам, были закутаны в длинные военные плащи с опущенными на  лица
капюшонами; это было сделано для того, чтобы скрыть их от  взоров  возможных
встречных. Пленники сидели на лошадях, которыми сами и  управляли,  но  были
так стеснены по сторонам конвоирами, что у них не могло явиться  и  мысли  о
побеге.
   Командовать арьергардом было поручено Реджинальду  Тревору.  Поместившись
среди деревьев, спускавшихся с горных высот до самой реки, Тревор мог видеть
приближение неприятеля с тыла, не будучи сам им замечен, и  это  давало  ему
некоторое  преимущество.  Он  должен  был  сдерживать   преследователей   до
последней возможности, не думая ни о себе, ни о своем отдыхе, во имя главной
цели - благополучной переправы принца и Ленсфорда с пленниками. В случае  же
отсутствия погони арьергард мог переправляться сам  по  сигналу  со  стороны
авангарда, когда тот окажется уже в безопасности на противоположном берегу.
   Никто из офицеров принца Руперта не подходил более для охраны  переправы,
чем Реджинальд Тревор. Он отлично знал местность, примыкавшую к его  родовым
владениям, и отличался большим  мужеством  и  стойкостью.  Но,  к  несчастью
принца, он не знал, что творится в душе и сердце этого офицера.
   А сердце Реджинальда Тревора было в тревоге с самого отъезда из Бристоля.
Капитан знал, куда и зачем едет принц, и это страшно мучило  его.  Не  менее
беспокоила его и необходимость рекомендовать этого принца той самой девушке,
которую  он  сам,  Реджинальд,  не  переставал  любить  и   которую   Руперт
намеревался  превратить  в  игрушку  своей  мимолетной  прихоти.  Теперь  же
вдобавок на него была возложена и обязанность помогать высокородному  повесе
вести эту девушку туда, где она могла лишиться чести и всех своих надежд  на
будущее.
   Раньше  очень  испорченный  в  среде  роялистов,  которая   была   школой
всяческого разврата, Реджинальд в последнее время словно  переродился,  став
таким же, каким был в дни своего юношества в родительском доме. И  это  чудо
свершила любовь к этой девушке. Неужели же он мог равнодушно  присутствовать
при ее позоре и даже быть участником  и  пособником  в  нанесении  ей  этого
позора?
   Стоя на своем посту и следя за  переправой  авангарда  через  разлив,  он
испытывал  противоречивые  чувства.  В  нем  боролись  две   обязанности   -
обязанность честного человека и долг службы, и  это  приносило  ему  большие
мучения.
   Наконец,  повинуясь  голосу  совести,  превозмогшему  голос  службы,   он
выдвинул свой отряд прямо на берег, без всякого прикрытия,  и  отдал  приказ
держаться на месте и  не  открывать  стрельбы  без  его  команды.  Потом  он
медленно отъехал один назад по только  что  пройденной  дороге  и,  шагах  в
пятидесяти от места  стоянки  отряда,  остановился.  Этот  маневр  показался
солдатам странным; но так как они не  слыхали  распоряжений  принца  и  были
твердо уверены в преданности своего капитана королю,  то  подумали,  что  он
действует по каким-нибудь тактическим соображениям.
   Между тем, в сущности, Реджинальд изменился не только в нравственном,  но
и политическом смысле. Эта перемена была так глубока, что он готов был пасть
первым в бою с ожидаемыми  преследователями,  лишь  бы  был  уничтожен  весь
конвой принца Руперта, а  уводимые  им  пленник  и  пленницы  были  спасены.
Приглядевшись поближе к грязной оборотной стороне "блестящего" роялизма,  он
почувствовал к нему такое же непреодолимое отвращение, какое побудило и  его
двоюродного брата, Юстеса, покинуть роялистов.
   Теперь, в особенности в последний день,  отвращение  это  достигло  такой
силы, что сделало из прежнего ярого роялиста такого же ярого  республиканца,
мечтавшего о том, чтобы сбросить с себя опротивевший ему королевский мундир,
которым раньше он так гордился. Он очень жалел о том, что не сделал этого до
сих пор, отстав где-нибудь по  дороге  сюда,  например,  в  Мичельдине.  Там
представился удобный случай. Стоило ему войти  в  первый  попавшийся  дом  и
заявить о своем намерении: его встретили бы  с  распростертыми  объятиями  и
помогли бы ему присоединиться к парламентским войскам.
   Напряженно вслушиваясь, не раздастся ли  в  ночной  тиши  шум  погони  со
стороны Уэстбери, Реджинальд молил судьбу, чтобы его желание  осуществилось.
Как был бы он счастлив,  если  бы  вдруг  из-за  поворота  дороги  показался
несущийся отряд зеленой конницы и раздался ее грозный военный клич:  "Бог  и
парламент!" Только одно и  могло  еще  спасти  Вегу.  Но  нужно,  чтобы  это
случилось вовремя, немедленно; через  какой-нибудь  час  прекрасная  девушка
будет уже за  крепкими  стенами  Берклей-Кессля,  куда  и  он  должен  будет
последовать, лишенный всякой возможности помочь несчастной  жертве.  Там  он
даже ценой своей жизни не будет в  состоянии  спасти  ее.  Да,  теперь,  под
влиянием чар любви к Веге,  прежний  себялюбивый  Реджинальд  Тревор  охотно
отдал бы за эту девушку свою жизнь.
   Кругом царила глубокая тишина. Шумели только воды,  да  изредка  слышался
крик ночной птицы, устроившейся на ночлег в ветвях деревьев. Стучали  копыта
и бряцали удила лошадей. Шумела в воде переправлявшаяся  часть  конницы.  На
далекое же расстояние кругом все было погружено в безмятежный ночной покой.
   Так прошло немного времени. Вдруг донесшийся издали смутный гул  заставил
Реджинальда встрепенуться и напрячь слух.  Сиявшая  в  эту  ночь  луна  ярко
освещала  красивое  и  мужественное  лицо  молодого  человека.   Посторонний
наблюдатель мог бы заметить теперь на этом лице, до сих пор таком печальном,
и в его открытых блестящих глазах радостное выражение.
   Как принц Руперт со своими друзьями опасался погони со стороны Уольвейна,
так  Реджинальд  Тревор  желал  ее.  Он  был  уверен,  что  пленницы   через
кого-нибудь из своих людей или преданных друзей из среды местного  сельского
населения ухитрились сообщить сэру Ричарду  о  грозной  опасности  для  них.
Получив об этом известие, храбрый полковник, конечно, ни минуты не промедлит
и со своим отрядом сейчас же бросится на помощь к своей невесте и ее сестре.
Догадавшись, что принц забрал в плен всю семью Поуэля и, поджегши усадьбу, с
этой живой добычей поспешил назад  в  один  из  своих  городов,  сэр  Ричард
попытается догнать его и отбить обратно драгоценную добычу. Иначе не могло и
быть. И вот теперь эта погоня действительно уже приближается.
   Убедившись в том, что не ошибся в своих ожиданиях, Реджинальд вернулся  к
своим драгунам, но в полной нерешительности: сдаться сразу неприятелю или до
конца  исполнить  принятое  на  себя  обязательство  защищать  честь  флага,
которому служил столько времени?  Заметили  и  солдаты  приближение  погони,
приготовив мушкеты, ожидали команды открыть огонь, -  но  ожидали  напрасно.
Даже тогда,  когда  зеленая  конница  была  уже  совсем  близко  и  по  всей
окрестности разнесся ее бодрящий  клич:  "Бог  и  парламент!"  -  Реджинальд
Тревор молчал и не делал никаких распоряжений для обороны.
   Положим, солдаты были довольны бездеятельностью  своего  начальника.  Они
видели, что противник  во  много  раз  превосходит  их  своей  численностью.
Схватиться с таким сильным неприятелем - значило идти на верную и бесславную
смерть. Поэтому гораздо лучше, если начальник  крикнет:  "Прощу  пощады!"  -
тогда и они охотно присоединят к его голосу свои голоса.
   Их желание исполнилось немного спустя, когда оба отряда сошлись  лицом  к
лицу.
   Впереди зеленых кавалеристов сэра Ричарда Уольвейна летел Юстес Тревор  с
обнаженной саблей  в  руке.  Он  первый  узнал  своего  кузена  в  командире
неприятельского отряда и несся прямо на него. Едва успев обнажить свою саблю
Реджинальд, как она уже с громким лязгом скрестилась со шпагой Юстеса.
   - А, наконец-то! - весь дрожа в пылу  воинственности  вскричал  Юстес.  -
Наконец-то мы встречаемся с оружием в руках и можем выполнить  свой  уговор.
Исполняя его, я кричу вам: "Без пощады!"
   - А я, - ответил Реджинальд, - кричу: "Прошу пощады!"
   Пораженный этой неожиданностью, Юстес поспешно опустил оружие и спросил:
   - Как мне понимать ваши слова, капитан Реджинальд Тревор?
   - Понимайте их, капитан Юстес Тревор, в том смысле, что я не служу больше
ни принцу, ни королю, а с этой минуты посвящаю себя и свое оружие на  службу
парламенту, - пояснил Реджинальд.
   - О, да благословит тебя Бог, дорогой Редж! -  мгновенно  переменив  свой
враждебный тон на сердечный, произнес обрадованный Юстес и  протянул  кузену
руку. - Какое счастье... Я думал, мы встретимся, как враги, а ты вот как...
   - Ну, я-то  едва  ли  стал  бы  убивать  тебя,  но  предоставил  бы  тебе
удовольствие разрубить меня на  какие  угодно  мелкие  части,  -  с  улыбкой
заметил Реджинальд.
   - Разве?.. Да ты совсем изменился, Редж,  прямо  до  неузнаваемости!  Что
такое случилось с тобой?.. Впрочем, теперь не время для таких разговоров...
   - Действительно, не время, Юст. Видишь, как улепетывают  принц  Руперт  с
Ленсфордом и со своими пленниками...
   - Вижу. Ну, мы их немножко подзадержим... Ты ведь теперь с нами, Радж?
   - Конечно, с вами, Юст. Соединим наши отряды  -  мой,  как  мне  кажется,
ничего не имеет против этого, хотя бы из одного чувства самосохранения, -  и
готов мчаться вслед за разбойниками!
   Подоспевший в это время сэр Ричард решил, что лучше  хоть  для  видимости
обезоружить королевских драгун арьергарда, хотя на его  вопрос  те  заявили,
что давно уже думали оставить короля и только ждали удобного случая  сделать
это. Сержант Роб Уайльд отобрал у всех красномундирников оружие  и  поместил
их в середине собственного эскадрона. После этого вся объединенная кавалерия
бросилась в воду, вдогонку за принцем.
   Шум новой переправы заставил оглянуться  задние  ряды  передового  отряда
принца Руперта. Смутно различив в полумраке  очертания  коней  и  всадников,
драгуны авангарда подумали, что их нагоняют товарищи арьергарда и крикнули:
   - Наши бегут с берега.
   Крик этот, передаваемый из ряда в ряд, быстро достиг слуха принца.
   - Бог мой! - вскричал он на своем пестром жаргоне, обернувшись  назад,  -
что бы это могло значить, полковник? Почему арьергард следует вслед за нами,
не дождавшись сигнала с нашей стороны? Как вы  думаете?..  Потом,  смотрите,
разве такое огромное количество людей было оставлено  с  Тревором?..  Уж  не
круглоголовые ли это?.. Но как они тогда могли ускользнуть от арьергарда?
   - Едва ли это наши, ваше высочество, - отвечал Ленсфорд,  всматриваясь  в
густые колонны, имевшие явное намерение следовать за ними по  пятам.  -  Это
что-то другое... Можно  предположить  только,  что  круглоголовые  захватили
врасплох Тревора с его отрядом, и притом так ловко, что он  не  мог  оказать
никакого сопротивления, и всех наших забрали в  плен,  а  теперь  вот  хотят
преследовать и нас.
   Пока  принц   и   Ленсфорд   с   недоумением   переговаривались,   погоня
приближалась;   даже   стали   слышны   крики:   "Бог   и   парламент!"   До
противоположного берега было довольно еще далеко,  да  и  вообще  показывать
спину настигающему неприятелю не в обычае храбрых людей. Лучше обернуться  к
врагу лицом и встретить его как подобает, с оружием в руках.
   Принц  повернул  свой   отряд   обратно;   отряд   полковника   Уольвейна
приближался. Встреча произошла  приблизительно  посередине  разлива.  Лошади
стояли в воде по брюхо, хотя под их ногами и была шоссейная дорога, так  как
по обе стороны ее вода  была  еще  глубже.  Появившаяся  в  это  время  луна
освещала необычную картину боевой схватки двух кавалерийских отрядов в воде.
   Первый же натиск  "зеленых"  был  настолько  силен,  что  роялисты  сразу
понесли большие потери. Красномундирники один за другим  валились  с  коней,
пораженные метким сабельным ударом или пулей. Некоторое  время  спустя  весь
отряд принца дрогнул и подался назад. Многие из красномундирных солдат стали
искать спасения вплавь.
   С обнаженной саблей в руке и грубой бранью принц Руперт прокладывал  себе
путь в расстроенных рядах своих драгун; рубя направо и налево,  он  старался
пристыдить, устрашить, остановить бегущих. Но тут он вдруг очутился лицом  к
лицу с человеком, одно имя которого наводило на него, самого храброго бойца,
панический ужас, - с сэром Ричардом Уольвейном, с  которым  ему  и  пришлось
скрестить оружие.
   Первый удар сэра Ричарда был ловко парирован принцем, но при втором сабля
Руперта была выбита у него из рук и, описав при лунном свете широкую дугу, с
плеском упала в воду. Это был тот же самый прием, которым  Уольвейн  некогда
обезоружил Юстеса Тревора.
   Со страшным проклятием Руперт выхватил из кобуры пистолет и направил было
его в противника. Но в это время перед ним выросла фигура другого  человека,
которого ему еще приятнее было бы лишить жизни.
   - А! Подлый изменник! Гнусный ренегат! - с пеной у рта прохрипел принц. -
Это вы предали нас врагу... Получайте же за это!
   И принц выстрелил, но не в сэра Ричарда, а в Реджинальда Тревора и  вышиб
его  из  седла.  На  смену  одному  Тревору  перед  принцем  возник  другой,
стремившийся нанести ему удар в грудь шпагой.
   Между тем сэр Ричард увидел Ленсфорда, с которым ему, главным образом,  и
хотелось схватиться. Однако  трусливый  Ленсфорд  был  не  из  тех,  которые
способны сохранять самообладание при виде явной опасности. Притом  он  знал,
что  в  части  владения  оружием  он  совершенно  бессилен  по  сравнению  с
Уольвейном. Боясь за свою шкуру, абсолютно  не  дорожа  своей  честью,  этот
малодушный человек вдруг круто повернул своего коня и, показав сэру  Ричарду
спину, исчез у него из глаз в  общей  сумятице.  Его  примеру  последовал  и
принц, обезоруженный Юстесом Тревором, не успевшим взять его в плен.
   Вообще, красномундирники  все  до  одного  или  спасались  бегством,  или
просили пощады и сдавались в плен. Часть же их была перебита  или  утоплена.
Храбрые форестерцы продвигались  вперед,  пока  не  добрались  до  пленников
принца Руперта, оставленных  своими  конвоирами  посреди  воды  на  произвол
судьбы.
   - Сабрина!.. Ричард!.. Вега!.. Юстес!
   Четыре радостных голоса произнесли эти имена одновременно, сопровождаемые
нежными прилагательными: "милая" и "милый", "дорогая"  и  "дорогой".  Других
слов  не  находилось.  Но  не  время  было  сейчас  предаваться   дальнейшим
излияниям. Сэр Ричард хотел завершить начатое Юстесом  Тревором  -  взять  в
плен  принца  Руперта,   что   было   бы   большой   политической   победой,
перевешивавшей все личные интересы.
   Но этому делу не суждено было свершиться. Руперт и  Ленсфорд  уже  успели
перебраться через паводок и скрыться вдали. Долго  еще  в  их  ушах  звенели
позорные прозвища и насмешки, которыми их осыпал  преследовавший  противник.
Впрочем, их, этих аристократов-выродков, это мало смущало.  Совесть,  честь,
чувство собственного достоинства давно уже были потеряны ими в буйных оргиях
и диком пьяном разгуле. Они только  радовались,  видя  себя  уцелевшими  для
новых оргий и преступлений...
   Немало было совершено и других преступлений принцем  Рупертом,  хотя  ему
после описанных событий и не пришлось долго поцарствовать в  Бристоле.  Этот
город вновь подвергся штурму и на этот раз уже со стороны человека, которому
было суждено сделаться впоследствии законодателем всей Англии и  озарить  ее
светом свободы и блеском истинной славы.
   Этот человек был Оливер  Кромвель.  Когда  он,  явившись  под  Бристолем,
крикнул: "Сдавайтесь!" и не голосом, сомневающимся в  успехе,  а  твердым  и
властным, принц Руперт  немедленно  исполнил  это  требование,  спасая  свою
жизнь. Вместе  с  жизнью  великодушный  победитель  даровал  ему  свободу  и
беспрепятственный отъезд из города со всем его  имуществом  в  сопровождении
его собутыльников и всякого рода прихлебателей и паразитов.
   Одновременно в соседнем Глостере происходило событие еще  более  приятное
для пера бытописателя. Там, перед алтарем  собора  свершалось  торжественное
бракосочетание четырех любящих пар: Сабрины Поуэль  с  полковником  Ричардом
Уольвейном, Веги Поуэль с капитаном Юстесом Тревором, Уинифреды с  сержантом
Уайльдом и Гуензсианы с трубачом Губертом. Последняя парочка тоже давно  уже
тяготела друг к другу, хотя у автора и  не  было  случая  сообщить  об  этом
читателю.
   Среди стольких сияющих счастьем лиц особенно бросался  в  глаза  грустный
вид Реджинальда Тревора. Он не был убит в сражении при Фремилоде,  а  только
ранен. Вовремя спасенный сержантом Уайльдом и  перевезенный  в  Глостер,  он
быстро оправился от тяжелой раны.  Сердечная  же  его  рана  была  настолько
глубока, что он едва ли мог надеяться на ее скорое исцеление. Зато внутренне
он все более и более очищался от наносной грязи. Но он смирил себя до  такой
степени, что смог даже оказать честь  своему  счастливому  сопернику-кузену,
присутствуя у  него  на  свадьбе.  В  сущности,  это  было  для  Реджинальда
равносильно принесению самого себя в жертву другому.
   В числе публики, смотревшей  на  церемонию  бракосочетания  четырех  пар,
находилась и Кларисса Лаланд. Разумеется, она  смотрела  на  все  это  не  с
добрым чувством. Обманутая в своих ожиданиях  относительно  Юстеса  Тревора,
она сама навязалась принцу Руперту, но быстро ему надоела,  как  все  другие
предметы его мимолетной прихоти, и была им брошена. После  этого  она  стала
ловить  в  свои  сети  других  вельмож  со  звонкими  титулами  и  блестящим
общественным положением. Раз нельзя было удовлетворить  сердечное  влечение,
"нужно было удовлетворить хотя бы тщеславие". Но пока ей не удавалось и это:
слишком уж избалована, своенравна и сварлива была эта  красавица  для  того,
чтобы надолго привязать к себе даже  самого  снисходительного  к  красавицам
мужчину.
   Тотчас же после свадьбы своих дочерей мистер Поуэль избавился  от  своего
довольно значительного имения и переселился  за  океан,  в  страну  истинной
свободы, пышно процветающую теперь  под  своим  звездным  знаменем.  За  ним
охотно последовали все его близкие: дочери с мужьями и друзья:  сержант  Роб
Уайльд и трубач Губерт с женами, и даже Джек-Прыгун. Дружескими  убеждениями
всех этих добрых людей, составивших как  бы  одну  тесно  сплоченную  семью,
удалось заставить