количество припасов. И потому я решился предоставить скотине
свободу, чтобы животные могли сами промышлять себе пищу.
     Однако  мы  решили  погнать  их в сторону истока ручья, противоположную
болоту, в которое скрылась змея.
     Дело  это  принял  на  себя  Фриц.  Он  выпустил  скотину и намеревался
проводить  ее,  а  мы остались на террасе, чтобы наблюдать за неприятелем и,
если  он  будет  угрожать  Фрицу  или скотине, стрелять в него. Уже буйвол и
корова  были  связаны вместе, когда осел, которому три дня отдыха и хорошего
корма  придали  необыкновенную  бодрость  и  игривость,  побежал  в  поле  с
громкими  криками  и-а  и  выделывая  такие  уморительные  прыжки,  что  мы,
несмотря  на  душевную  тревогу,  не могли не расхохотаться. Фриц вскочил на
онагра  и  хотел  уже  пуститься  в  погоню за ослом, когда я остановил его,
указывая  на  опасность  такой  погони,  потому что осел направился именно к
болоту.
     Мы  пытались  приманить беглеца, который по временам оглядывался в нашу
сторону,  как  бы  издеваясь  над  нами; мы показывали ему соль, но все было
тщетно:  ослу  хотелось  насладиться свободой и, дальше и дальше удаляясь от
нас, он направлялся прямо к убежищу пресмыкающегося.
     Вдруг  из  тростника  поднялась  страшная голова змеи. При виде ее осел
остолбенел  от  ужаса,  испустил  вопль  и  устремил  мертвый  взгляд в нашу
сторону.  Казалось,  он  был пригвожден к земле: змея приблизилась к нему, а
он  не  сделал  никакой  попытки  спастись.  В  минуту  бедное животное было
охвачено   кольцами  чудовища  и  задушено  в  этих  страшных  объятиях.  Мы
наблюдали  эту сцену в печальном молчании. Дети спросили меня, не выстрелить
ли  нам  в боа, чтобы спасти бедного осла. Я остановил их, возражая, что они
только  раздражат  чудовище,  ярость  которого может обратиться на нас, а не
помогут ослу, который уже не проявлял никаких признаков жизни.
     - Дадим  змее,  - сказал я, - проглотить свою добычу: после этого можно
будет безопасно напасть на нее.
     - Да  ведь  не  проглотит  же  чудовище,  - возразил Жак, - нашего осла
сразу.
     - Так  как  у  змей,  -  возразил я, - нет зубов, которыми они могли бы
терзать  добычу,  то  они  изламывают  ее и глотают целиком. Да вот посмотри
сам,  как змея своими кольцами сжимает и ломает свою жертву и утончает ее да
ширины свое пасти.
     В самом деле, боа с очевидной алчностью готовил свою пищу.
     Мать,   боясь,   чтобы  отвратительное  зрелище  не  произвело  слишком
тягостного   впечатления   на  меньшего  сына,  да  и  сама  не  желая  быть
свидетельницей  его,  удалилась вместе с Франсуа. Даже на меня действия змеи
нагнали ужас.
     Труп   осла   представлял  безобразную  массу,  в  которой  можно  было
различить только окровавленную голову.
     Боа,  чтобы  придать  себе более силы, обернулся хвостом вокруг лежащей
тут  каменной  глыбы  и начал мять свою жертву в тесто. Затем змея облила ее
густою  слюной. Готовясь проглотить свою добычу, она прежде всего вытянулась
во  всю  длину  тела  против  мятой массы осла; потом, схватив его за задние
лапы,  она  стала  тащить  его  к себе и глотать, и мало-помалу задние ноги,
туловище  и  передние  ноги  исчезали в пасти чудовища, которое по-видимому,
утоляя  голод,  испытывало  и  страдание,  и  наслаждение. Но, добравшись до
головы,  которую  змея  не  позаботилась  смять подобно остальному телу, она
остановилась и впала в совершенную неподвижность.
     Этой-то минуты я и ждал. Схватив ружье, я закричал сыновьям:
     - Теперь чудовище в нашей власти. Смелее!
     И  я  побежал  к  змее,  сопровождаемый Фрицем и Жаком, но не Эрнестом,
который,  всегда  боязливее  своих  братьев,  остался  на террасе в качестве
наблюдателя.
     В  обращенных  на  нас глазах боа сверкала ярость. Но боа решительно не
мог  двигаться,  и  потому  Фриц  и  я  выстрелили  в  него  почти  в упор и
раздробили  ему  череп.  Во  взоре  змеи блеснул последний луч ярости, затем
хвост ее, извиваясь, ударил несколько раз по земле, и чудовище издохло.
     В  эту  минуту  Жак,  которому  тоже хотелось принять участие в победе,
тоже   выстрелил  из  пистолета  в  брюхо  змеи.  Сотрясение  произвело  род
гальванического  действия  на  ее  хвост;  он  поднялся  и так сильно ударил
нашего  ветреника,  что  свалил его. Само собой разумеется, что, ощущая этот
удар, Жак верил в воскресение боа и испытал сильный ужас.
     К  счастью,  это  было  последней  неприятностью,  испытанною  нами  от
страшного врага.
     Наши торжествующие крики привлекли мать, Эрнеста и Франсуа.
     Настоящий  порыв восторга заставил нас обнять друг друга. Казалось, нам
снова дарована была жизнь.
     - А  я, - сказал Эрнест, всегда готовый воспользоваться своим небольшим
запасом  учености,  -  благословляю  нашего  осла  за то, что он пожертвовал
собой  для нас, как некогда римский герой Курций пожертвовал собой для своих
сограждан.
     - Что  мы  станем  делать  с трупом змеи? - спросил Жак, оправившись от
ужаса.
     - Мы  выпотрошим  ее,  -  предложил  Эрнест, - и набьем, чтобы украсить
чучелом наш естественноисторический музей.
     - А  разве  этого  огромного угря нельзя есть? - спросил Франсуа, - его
мяса хватило бы на несколько недель.
     - Есть мясо змеи, которая, может быть ядовита! - воскликнула мать.
     - Боа,  дорогие  мои,  не  ядовит,  -  сказал  я,  - да если б он и был
ядовит,  то  не  было  бы  опасности  употребить  в пищу его мясо: для этого
стоило  бы  только отрубить и бросить голову змеи, в которой находятся полые
зубы  и железки, содержащие яд. Дети засыпали меня вопросами, на которые мои
познания из естественных наук позволили мне отвечать довольно определенно.
     Эрнест,   всегда   любознательный  и  не  упускавший  случая  научиться
чему-либо, спросил меня, правда ли, что некоторые змеи любят музыку.
     - Это  совершенно  справедливо,  -  ответил  я,  -  и  они даже до того
впечатлительны  к музыке, что пляшут под лад ей, поднимаясь на конце хвоста.
Индийские  фокусники,  приучающие  змей  к  подобным  движениям,  тем  самым
поражают  удивлением малообразованных туземцев. Эти фокусники сохраняют свое
искусство  в  глубокой  тайне,  потому  что она-то и обеспечивает им успех в
представлениях   перед   невеждами.   Думают,  что  они  употребляют  особые
усыпляющие  травы,  действию  которых  змеи  не  могут сопротивляться; кроме
того, утверждают, что до приручения змей они вырывают им ядоносные зубы.
     - Как  же  они  решаются  вырывать  их и как делают они эту операцию? -
спросил Жак. - Я не хотел бы делать ее.
     - Операция  производится  очень  просто,  -  ответил  я.  -  Когда змея
приближается  с  враждебным  намерением,  ей подставляют лоскут полотна; она
бросается  на  лоскут и вонзает в него зубы; тогда лоскут быстро вырывают из
пасти  змеи;  зубы  отламываются, и на более или менее продолжительное время
животное лишено возможности кусать и вредить.
     - Но,  -  возразил  Эрнест, высказывая мысль, которую до этого таил про
себя, - заклинатели змей, может быть, заколдовывают их?
     - Я  уже  ответил  на  этот  вопрос,  друг мой, и думал, что достаточно
пояснил  тебе таинственное искусство заговаривать змей. Твое упорство видеть
в  нем что-либо сверхъестественное похоже на склонность невежественной толпы
верить в чудесное лишь потому, что оно занимает ее более истины.
     - Я  не  спорю,  -  снова  возразил наш ученый, - но помню очень хорошо
вычитанное  где-то,  что  гремучие  змеи обладают способностью покорять свою
добычу одной силой своего неподвижного взгляда.
     - Признавать  это  - значит принимать следствие за причину. Что кажется
чарующим  влиянием  змеи  -  есть не что иное, как ужас избранной ею жертвы.
Страх  приковывает  жертву  к  месту; она не может двигаться следовательно и
бежать,  и  враг  ее  пользуется этим. Примером тому может служить наш осел.
Может  быть,  впрочем,  гремучие змеи издают на близком расстоянии одуряющий
запах,  который  охватывает  жертву. Но что допустимо относительно животных,
должно  быть,  как  нелепость,  отвергнуто  относительно  человека,  который
никогда не поддавался ни запаху, ни взгляду гремучей змеи.
     - Папа,  -  в  свою  очередь  обратился ко мне Фриц, - что нужно делать
укушенному змеей?
     - Прежде  всего,  дорогие  мои,  чтобы  быть  укушенным гремучей змеей,
нужно  почти  добиваться  этого,  потому  что  гремучая ленива и нападает на
человека,  лишь  будучи ранена или угрожаема им. Враг, предостерегающий тебя
о    своем   присутствии   звуком   ли,   издаваемым   при   движении,   или
распространяемым   неприятным   запахом,  менее  опасен,  особенно  если  ты
вооружен.  Однако  предположим,  что  кто-либо  из  вас,  по  собственной ли
неосторожности,  или  по  несчастной случайности, от которой избави нас Бог,
был  бы  укушен  гремучей  змеей.  Самым  действительным  средством  было бы
вырезать  пораненное  место  или  сжечь на нем кучу пороха. Удаются и другие
средства,  менее  мучительные: следует обмыть рану соленой водой, каким-либо
находящимся  под  рукой щелочным раствором или даже маслом. Советовали также
употреблять  отвар  корней американского растения стода сенеги; но так как я
не  знаю  этого  растения,  то благоразумие заставляет меня советовать вам в
случае  несчастья прибегнуть к первым двум средствам, какой бы решимости они
не требовали. Из этих двух средств вернее вырезывание раны.
     - Да средство это, - сказал неженка Эрнест, - хуже самого укушения.
     - Ты  не  сказал  бы  этого,  если  бы обдумал, что немного часов после
укушения  гремучей  змеи,  если  рана не вырезана или не прижжена, наступает
мучительная смерть, от которой укушенный мог избавиться!
     - А  как  не хорошо, что на нашем острове есть змеи, - заметил Франсуа,
- в Швейцарии их нет, - там лучше.
     - Поэтому  ты  хотел  бы уехать с нашего прекрасного острова, - спросил
Фриц,  -  возвратиться  в  тесные,  набитые  народом улицы, бросить ананасы,
кокосовые  орехи, наших животных пещеру, дом на дереве? Прикажешь взять тебе
место в почтовой карете?
     - Ты  всегда  смеешься  надо  мной,  -  сказал  Франсуа, - ты злой. А я
все-таки не хочу любить змей.
     Да  и  я  почти соглашаюсь с Франсуа, - заметила жена, - во всякое ваше
отсутствие я буду страшно беспокоиться.
     - Будь мужественна, - сказал я ей, - и надейся на Бога.


XXV

НАДПИСЬ НА МОГИЛЕ ОСЛА. ЧУЧЕЛО БОА

     Во  время  нашего  продолжительного  разговора мы отдохнули от работы и
всех предшествовавших тревог.
     Мы  сидели  под тенью огромной скалы; подле нас лежали заряженные ружья
и  пистолеты.  Посмеиваясь  над  робостью Эрнеста, заставившей его, во время
нашей  битвы  с  чудовищным  пресмыкающимся,  оставаться  сзади,  я  вздумал
предложить   ему   составить  эпитафию  нашему  ослу  и  тем  доказать  свое
сочинительное дарование. Предмет, конечно, стоил попытки.
     Эрнест  не  заподозрил в моих словах ни малейшей насмешки; напротив, он
совершенно  добродушно  принял  мой  вызов.  Минут  десять  спустя  лицо его
озарилось довольством.
     - Эпитафия готова! Но, - прибавил он, - ты не смейся, папа.
     Я  ободрил  Эрнеста,  и  он прочел нам свое произведение не без легкого
стыдливого   румянца:   "Здесь   покоится   честный   осел,   жертва   своей
опрометчивости,  которой  он спас от жестокой и верной смерти четырех детей,
их отца и мать, выброшенных морем на этот остров".
     - Хорошо,  друг мой; мы высечем эту надпись на том обломке скалы, подле
которого погиб осел.
     Говоря  это,  я  вынул  из  кармана  карандаш, который всегда носил при
себе, и пошел начертить эпитафию на упомянутом обломке.
     Когда  я  кончил  писать,  к  нам  подошел  Фриц,  ходивший в пещеру за
вьючными  животными,  чтоб  при  помощи  их  перевезти к пещере труп убитого
врага.  Но  прежде  я  вытащил из пасти и желудка боа остатки нашего бедного
осла,  которые  мы  зарыли  в  глубокую яму и завалили обломками скал, чтобы
предохранить труп от хищных зверей.
     Потом мы припрягли к змее быков, и они стащили ее к пещере.
     Прибыв  туда, дети спросили меня, - папа, каким образом снять нам шкуру
с этого гадкого животного, которое, однако, надобно сохранить как трофей?
     - Я  укажу вам способ, который, может быть, удастся. Вы разрежете шкуру
вокруг   шеи,  немного  отвернете  ее  и  прикрепите  к  земле  веревками  и
колышками.  Затем  вы  припряжете быков к голове и тихо поведете их от змеи;
таким  образом  кожа  отдерется  от тела. Вывернутую кожу вы натрете солью и
золой;  потом,  вновь  выворачивая  кожу,  вы  станете набивать ее по частям
мохом,  затем  зашьете  надрез  у  шеи  и, придав чучелу наиболее подходящее
положение, дадите ей высохнуть на солнце.
     Эти   указания   были   вслед   затем  исполнены  четырьмя  детьми  под
наблюдением  Фрица. Я же пока вынимал мозг из головы змеи, чтоб он не загнил
и в нем не завелись черви.
     Когда   чучело   было  набито,  нужно  было  придать  ему  естественное
положение,  и  это  нас  затруднило.  Один  предлагал одно, другой другое, и
никто  не  удовлетворял остальных. Наконец я обернул змею около пня, вышиной
до  трех  футов,  оперев  ее  грудь  на  сглаженный верхний конец пня, таким
образом,  что голова и шея змеи были вытянуты вперед в угрожающем положении.
Разумеется,  пасть  была открыта и язык высунут, и мы выкрасили их в красный
цвет  соком  индийских  смокв. Вместо глаз я вставил, за недостатком стекла,
округленные  и  выкрашенные кусочки гипса, покрытые прозрачным рыбьим клеем.
Чучело  до  того походило на живую змею, что долго возбуждало в нас глубокое
отвращение  и  невольный  ужас.  Потом  оно  было поставлено при входе в наш
музей,  над  дверями  которого дети сделали следующую двусмысленную надпись:
"Ослам вход воспрещается".
     Мне   пришла   было  мысль  пристыдить  детей  за  насмешку  над  нашим
несчастным ослом; но надпись рассмешила и меня самого, и я был обезоружен.


XXVI

ПОХОД. НОВАЯ ПЕЩЕРА.
                      ВАЛЯЛЬНАЯ ГЛИНА. ГОРНЫЙ ХРУСТАЛЬ

     Хотя   угрожавшая   нам   опасность   миновала,  но  я  не  мог  вполне
успокоиться,  довольно  правдоподобно  рассчитывая,  что так как убитая нами
змея  была  самка,  то  нам,  пожалуй,  придется  еще  встретиться с другими
особями того же вида змеи - самцом или детенышами.
     И  потому  я  задумал устроить два поиска: один окрест пещеры, а другой
около  Соколиного  Гнезда;  последний  поиск  надобно было, по-моему мнению,
распространить  до  Проспект-Гилля,  по  направлению  к  которому  находился
скалистый проход, который мог служить дорогой страшному гостю.
     Отправляясь  на  поиск  к  Гусиному  болоту, я заметил в Жаке и Эрнесте
нерешительность;   оба   они   еще   не   вполне  освободились  от  тяжелого
впечатления,  произведенного  на них змеею и гибелью нашего осла, что весьма
понятно в таком возрасте.
     - Да,  меня пронимает дрожь, - сказал Жак, - когда я вспомню неприятное
чувство,   испытанное   мною  благодаря  чудовищу.  Мне  казалось,  что  оно
переломало мне все кости.
     Я постарался ободрить детей, обращаясь к их сердцу и уму.
     - Подумайте,  -  сказал  я,  -  убитая  нами  змея,  вероятно, оставила
детенышей,  которые  могут  вырасти  и  когда-нибудь напасть на нас, на вашу
мать, на маленького Франсуа!
     Подумайте,  ведь  дело  идет  о  собственном  нашем спасении. Мы должны
уничтожить врага, пока он не достиг еще всей своей силы.
     Этот  довод  убедил  детей.  Мы  отправились,  запасшись  нашим  лучшим
оружием  и,  кроме  того,  некоторым количеством бамбуковых тростей, досок и
несколькими  надутыми  воздухом  пузырями,  которые,  в случае нужды, должны
были поддерживать нас на воде.
     Достигнув  болота, мы, по мере того как продвигались, настилали на него
доски и трости и таким образом без приключений добрались до другого берега.
     При  этом  мы  в нескольких местах заметили следы боа; но, к величайшей
нашей радости, ничто не обнаруживало, чтобы он оставил яйца или детенышей.
     Немного  дальше,  на крутом скате пригорка, мы открыли довольно большую
пещеру,  из  которой вытекал ручей и свод которой был украшен сталактитовыми
колонками.  Почва  была  покрыта  чрезвычайно  нежной, снежнобелой землей, в
которой я, к великому моему удовольствию, признал валяльную глину.
     - Вот  драгоценный подарок маме, - сказал я, кладя несколько пригоршней
этой  земли  в  платок  и приглашая детей сделать то же. - Этой глиной можно
будет  очищать  наши  платья,  когда  нам  случится выпачкаться: это готовое
мыло, которое избавит меня от неприятной варки его.
     - Известь необходима при приготовлении мыла? - спросил меня Эрнест.
     - Да,  -  ответил я. - Мыло приготовляют, примешивая к жирным веществам
соду  или  поташ,  которые  без  этой  примеси  разъедали  бы  очищаемые ими
предметы.  Употребляют  также  золу, промытую известковой водой, прибавляя к
ней  сало.  Но изготовляемое таким образом мыло довольно дорого, и во многих
местах  его заменили глиной, которую мы теперь собираем и которая называется
валяльной, так как ее употребляют при валянии шерстяных тканей.
     Отыскивая  источник  ручья,  я  заметил,  что  вода  вытекала из щели в
скале.  Из  любопытства  мы  увеличили  эту щель. В этом месте камень был до
того  рыхл,  что  в  короткое  время мы расширили щель до того, что Фриц и я
могли  пролезть  в  нее. Мы это и сделали, предложив Жаку и Эрнесту обождать
нашего возвращения.
     По  прошествии  нескольких  минут  мы могли встать на ноги и находились
друг  возле  друга  в  совершенной  темноте.  Чтобы  узнать  приблизительную
величину  этой  второй  пещеры я выстрелил из пистолета прямо перед собой. Я
убедился,  что  по величине эта пещера не уступала первой. Желая увериться в
чистоте  воздуха,  я, при помощи огнива, зажег свечу, бывшую в моем кармане.
Она горела прекрасно.
     Мы  осторожно продвигались вперед, осматриваясь насколько позволял свет
нашего маленького факела. Фриц воскликнул:
     - Папа!  новая  соляная  пещера!..  Взгляни на эти чудные кристаллы, на
эти блестящие глыбы!
     - Эти  кристаллы не соли, друг мой, - сказал я отведав воду, текущую со
свода,  и она безвкусна. Мне кажется, что мы проникли в пещеру из настоящего
горного хрусталя.
     - Правда,  правда,  папа!  -  вскричал Фриц еще радостнее, - мы открыли
богатый клад.
     - Для  нас  эти кристаллы так же ценны, то есть так же бесполезны, дитя
мое, как бесполезен был для Робинзона Крузо найденный им кусок золота.
     - А я все-таки отломлю себе образчик.
     Исполнив  это, он спросил: - Отчего же этот отломанный кусок уже не так
прозрачен, как был прежде, держась на стене?
     - Оттого, друг мой, что ты не искусно принялся за дело.
     - Эти  великолепные  кристаллы в форме шестигранных столбиков, держатся
на  очень  твердом основании, которое как бы вросло в глинистую подстилку; в
ней   и   простым   глазом   можно   различить  тонкую  ткань  игл,  которые
представляют,  можно  сказать, зародыши кристаллов. Кусок такой подстилки, с
кучей  столбиков,  называется  группой  кристаллов,  которые  соединяются  с
подстилкой  своим  основанием.  Вследствие  этого,  если  оторвать  один  из
кристаллов,  то во всей группе происходит сотрясение, производящее множество
трещин,  которые  придают  кристаллам,  чистым  как  ключевая вода, молочный
цвет.
     - Как же предупредить это сотрясение и растрескивание?
     - Нужно снимать кристаллы вместе с подстилкой и ломать только ее.
     Во  время  этого  разговора,  в  продолжение которого Фриц засыпал меня
вопросами,  доказывавшими  его  желание  научиться, мы продвигались вперед и
продолжали  осматривать  пещеру,  причем  Фриц  осторожно  снимал кристаллы,
которые признавал достойными сбережения в нашем музее.
     Когда  наша  свеча  стала  догорать,  я  заметил  Фрицу,  что нам время
удалиться.  Перед  в