го  дала  бы  мне
возможность  построить  челнок,  крепкий  и в то же время легкий, и хотя мои
поиски   оставались   до   этой  поры  безуспешными,  я  не  отказывался  от
предприятия.  Окончив  новую  постройку,  я вместе с детьми стал осматривать
окрестность,  изобиловавшую  большими,  редкими  деревьями. Наконец, я нашел
несколько  деревьев,  соответствовавших  моей цели. Судя по вышине и листве,
эти  деревья  можно  бы  было  признать  за  дубы,  если б плоды их, впрочем
похожие на желуди, не отличались чрезмерной малостью.
     Выбрав  дерево,  которое,  на  взгляд,  наиболее  соответствовало моему
намерению,  я, при помощи Фрица, привесил к нижним ветвям дерева принесенную
нами  веревочную  лестницу.  Фриц, поднявшись до конца ствола, распилил кору
дерева,  вокруг  него,  до заболони, между тем как я исполнил то же самое на
нижнем  конце  ствола.  Потом  я содрал, по всей длине дерева, узкую полоску
коры  и  принялся  осторожно  отдирать  остальную кору при помощи деревянных
клиньев.  Дерево было в соку, кора его очень гибка, и потому эта часть труда
удалась  мне  прекрасно.  Но  затем предстояло обратить большой пласт коры в
удобный челнок.
     Не  давая  коре высохнуть, я придал ей желаемую форму, расщепил топором
кору  с  обоих  концов  и сложил обе лопасти, которые свертывались в трубку,
толщиной  в ствол. Затем я скрепил обе лопасти гвоздями, так что, сойдясь на
обоих  концах свертка, они образовали на них по острому ребру. Таким образом
я  придал  челноку  два  носа, которые должны были значительно облегчить его
передвижение.  Однако  середина коры оставалась плоской. Чтобы придать бокам
более  отвесное  положение, я стянул кору веревками, вставив между ее краями
распорки.  Дело  удавалось.  Но так как для дальнейшей работы у меня не было
необходимых  инструментов,  то  я послал за ними Фрица и Жака, поручив детям
привезти  с  собой  сани,  к  которым  я  приделал  колеса  одной  из пушек,
найденных  нами  на  корабле.  Я намеревался перевезти челнок в место, более
удобное  для  окончательной  его  отделки. В ожидании возвращения посланных,
Эрнест  и  я  еще  побродили по окрестности, при чем я нашел дерево, которое
индейцы  называют  деревом-светочем,  употребляя его в виде факелов во время
ночных  походов. Я вырубил также кокоры, чтобы подпереть бока моего челнока.
Одновременно  мы  открыли  и другой род резины, которая, засыхая, твердела и
становилась  непромокаемой.  Рассчитав,  что для смоления челнока эта резина
удобнее всякой смолы и дегтя, я собрал ее в большом количестве.
     Фриц  и  Жак  возвратились  только  перед ночью, и потому погрузка была
отложена на завтра.
     На  рассвете следующего дня мы взвалили на сани челнок, назначенные для
него  кокоры  и  все  вещи,  которые,  по-нашему  мнению, могли принести нам
пользу,  и  направились к Палатке. В Соколином Гнезде мы остановились только
часа на два, чтоб пообедать и накормить наших животных.
     Мы  прибыли  к  Палатке  задолго до заката солнца, но слишком усталыми,
чтоб   предпринять  что-либо  в  тот  же  вечер.  Весь  следующий  день  был
употреблен  на  отделку  челнока. Для скрепления его я прибил под каждый нос
по  согнутому  куску  дерева, а по длине челнока - киль. Вверху мы приделали
отгиб  из  планок и шестов, к которым были прикреплены кольца для продевания
снастей.
     На  дно  челнока  я  бросил, в виде балласта, каменьев и глины, которые
прикрыл  помостом,  удобным  для  стояния  и  ходьбы.  Поперек  челнока были
помещены  подвижные  скамьи.  Посредине  возвышалась  наша мачта, снабженная
треугольным парусом; сзади я прицепил руль.
     Мне  пришла  счастливая  мысль  еще  более облегчить челнок. Я попросил
жену  сшить  мешки  из тюленьих шкур, надул эти мешки воздухом, осмолил их и
привесил  к  бокам  челнока.  Эти  пузыри должны были не только поддерживать
челнок на воде, но и не дозволять ему опрокинуться или зачерпнуть воды.
     Я  забыл  упомянуть,  что  корова  наша  отелилась немного спустя после
времени  дождей. Так как теленок уже подрос, то его можно было употребить на
работу.  Однажды  вечером  я  высказал эту мысль в присутствии семьи. Эрнест
предложил  приучить  бычка  к  бою, по примеру готтентотов, и так как братья
находили его мысль странной, то он добавил:
     - Народ  этот  живет  в  стране,  изобилующей  хищными  зверями. Стада,
составляющие  единственное  его богатство, были бы вскоре истреблены, если б
их  не  охраняли  быки,  приученные к битве с хищными животными. Эти храбрые
сторожа  охраняют  скот на пастбищах, стараясь сдерживать его в одном месте.
Заметив  опасность,  они  понуждают  скот  стать  в круг; слабейшие животные
становятся   в   середину,   другие   по   окружности   -  головами  наружу.
Приблизившийся  неприятель  видит перед собой ряд длинных и острых рогов, и,
по  большей  части, отступает. Однако лев не устрашается и этой обстановки и
для  спасения  стада  защищающий его бык бывает всегда вынужден пожертвовать
собой.  Эти  отважные  животные  употребляются  племенами  готтентотов  и  в
междоусобных войнах, и нередко им то племя и обязано одержанной победой.
     Этот   рассказ   чрезвычайно  понравился  детям;  но  так  как  нам  не
предстояло  ни защищать наши стада, ни вести войну, то было решено воспитать
бычка  обыкновенным  образом.  Оставалось  только  определить, кому из детей
поручить его.
     Ленивому  Эрнесту  было  достаточно  хлопот с обезьянкой; онагр отнимал
довольно  много  времени  у  Фрица;  на долю Жака, наиболее предприимчивого,
выпало  и  наиболее забот: его буйвол и шакал лишали его свободного времени;
заботу  об  осле  приняла  на  себя жена; на мне лежал общий надзор за всеми
животными; только у Франсуа не оказалось занятия.
     - Ну,  малютка,  обратился  я  к нему, - хочешь ты попытаться воспитать
бычка?
     - Да,  да,  папа, - воскликнул он, хлопая в ладоши, - бычок красивый; я
буду  ласкать  его,  давать ему, что он любит, и хоть я и маленький, а с ним
справлюсь. Я назову его Мычком.
     Имя  бычку  было  утверждено,  и дети стали придумывать имена буйволу и
двум  щенкам.  Жак  предложил  назвать  буйвола  Вихрем, уже заранее радуясь
возможным  словам:  "Вот  Жак несется на Вихре". Щенки были названы по своим
мастям: один Бурым, а другой Рыжим.
     Целые  два  месяца  мы  заняты  были  перегораживанием  пещеры дощатыми
заборами  и  плетнями,  чтобы  сделать  это  жилище  как  можно  удобнейшим,
рассчитывая зимой приступить к его украшению.
     Работа  значительно  облегчалась  накопившимся  у  нас  большим запасом
бревен, досок и другого леса.
     Пол  нашей  комнаты был покрыт толстым слоем глины, в которой вставлены
были  очень  тесно  плоские камешки. Стены были покрыты раствором гипса, и я
рассчитывал, что конец лета высушит его.
     Из  шерсти  нишах  коз  и  овец  мы придумали, между прочим, изготовить
войлочные  ковры  для столовой и сборной комнаты. Для этого мы разостлали на
парусе  пласт  предварительно  расчесанной  шерсти  и  полили ее кипятком, в
котором  распустили  куски рыбьего клея. Я свернул парус, и мы долго били по
нем  толстыми палками. Повторив поливку и продолжив колоченье, мы развернули
парус,  и  от  него отделилась длинная и широкая войлочная полость, которая,
будучи  высушена  на солнце, прекрасно выполняла свое назначение. Ковер этот
не мог, конечно, равняться с турецким, но был еще очень пригоден.


XXII

ПРАЗДНИК СПАСЕНИЯ

     Однажды  утром,  проснувшись  раньше  обыкновенного  и  не  желая своим
вставанием  нарушить сон семьи, я старался вычислить время, прошедшее со дня
нашего крушения.
     К  большому  моему  удивлению  вычисление  убедило  меня  в  том, что я
размышляю  накануне  дня,  который  в  минувшем  году оказался для нас столь
несчастным и вместе с тем столь счастливым.
     После  нескольких  воспоминаний, поневоле весьма грустных, я должен был
сознаться  самому  себе  в  моей чрезвычайной неблагодарности. Бог не только
избавил   нас   всех   от   смерти,   но   доставил  нам  убежище,  поистине
благословенное,   так   как   до   настоящего   времени   всякий   труд  наш
вознаграждался  и  малейшее  наше  усилие увенчивалось успехом. Из души моей
вознеслась  теплая  молитва  к Тому, который так очевидно охранял мою жену и
наших  малюток.  Я  решился  не  пропустить  незамеченной  эту  годовщину  и
ознаменовать   каким-либо   торжественным  празднеством,  которое  могло  бы
пробудить в детях чувства, приличные нашему прошедшему и настоящему.
     Вечером,  за  ужином,  я  еще  колебался,  не решив ничего относительно
следующего дня.
     - Дорогие  мои,  -  сказал  я  детям, - завтра великий день, который мы
должны  помнить в течение всей нашей жизни, что бы нас ни ожидало. А мы едва
не  забыли  его!  Завтра  минет  год  с того дня, когда мы пристали к нашему
прекрасному  острову  и  чудесным  образом  избавились  от смерти. День этот
должен  стать  праздником  для  каждого  из  нас. Постарайтесь встать завтра
пораньше.
     Эта  весть  удивила мою семью. Она не хотела верить, чтобы мы уже целый
год прожили в одиночестве.
     - Не  ошибся  ли  ты  в  счете? - спросила жена растроганным голосом. -
Неужели уже целый год...
     - Я   не   ошибся,   дорогая   моя,   -   ответил  я.  -  Мы  потерпели
кораблекрушение  30 января прошлого года. Календарь, который, к счастью, мне
удалось  спасти,  служил  нам одиннадцать месяцев; с того времени прошло еще
четыре  недели.  Мы  пристали  в  берегу 2 февраля, следовательно, завтра мы
должны  праздновать  день  нашего избавления. Но так как книгопродавец забыл
выслать   нам  новый  календарь,  то  впредь  мы  сами  должны  позаботиться
счислением дней.
     - Это  не  трудно,  папа,  -  торопливо  высказался Эрнест. - Нам стоит
только  поступать  подобно Робинзону Крузе: каждый день делать по нарезке на
дереве и затем делить эти значки по неделям, месяцам и годам.
     Мысль  мальчика  казалась  мне  справедливой.  Я  задал  ему  несколько
вопросов  о  календаре, о способах придать счету дней желаемую правильность,
и  ответы  Эрнеста  изумили меня своею основательностью. Я назвал его, шутя,
астрономом  нашей  колонии  и  поручил  ему  надзор  за всеми часами в наших
владениях.
     - Настоящий-то  астроном  -  наша  библиотека, - скромно возразил он. -
Какое счастье, папа, что мы спасли все эти хорошие книги.
     - А я не очень люблю книги, - вмешался маленький Франсуа.
     - Да  ты, маленький лентяй, - заметила мать, - еще не знаешь, что в них
есть.
     - Мне,  мама, веселее играть с Биллем, или бегать с Жаком, или работать
с тобой в саду. Ведь это же не худое дело!
     - Но,  подросши, ты должен будешь и читать. В книгах, дорогой мой, есть
много  хорошего, приятного и притом полезного. Когда ты станешь постарше, ты
узнаешь это и сам.
     - Да  я  уж  и  теперь  постарше,  - ответил Франсуа простодушно, - мне
одним годом больше, чем в прошлом году.
     Тон  Франсуа  вызвал  общий смех. Разговор снова обратился на измерение
времени. Я продолжал спрашивать Эрнеста:
     - Ты  знаешь,  что  год  состоит  из  365  дней, 5 часов, 48 минут и 43
секунд;  как же поступишь ты при вычислении с этими лишними часами, минутами
и секундами?
     - Мы  будем прибавлять их к каждому четвертому году; они составят около
одного дня, и мы прибавим его в феврале, чтобы сделать год високосным.
     - Папа,  - вмешался в свою очередь Фриц, - я никак не могу запомнить, в
каких месяцах тридцать один день и в каких только тридцать.
     - Для  разрешения  этого  вопроса  календарь  всегда при тебе: это твоя
рука.
     - Рука календарь? - вопросительно воскликнул Жак.
     - Да,  мой  друг. Сожми руку и посмотри на первый сгиб кулака с верхней
стороны. Что ты видишь на этом сгибе?
     - Ничего, - ответил Жак.
     - А ты, Фриц?
     - Вижу четыре косточки и три углубления.
     - Ну  вот,  считай  по  ним  месяцы,  начиная  с указательного пальца и
возвращаясь  к  нему, когда дойдешь до мизинца. Затем, какие месяцы придутся
на косточки, и какие на углубления... Как разместятся месяцы?
     - Правда,  -  сказал Фриц, - январь, март, май, июль, август, октябрь и
декабрь приходится на косточки, а остальные на ямочки.
     - Вот  и  весь  секрет:  в  месяцах, которые приходятся на косточки, по
тридцати  одному  дню,  а  в  остальных  -  по тридцати. Помни только, что в
феврале високосного года двадцать девять.
     Этот  прием забавил детей, которые долго еще смотрели на руки и считали
месяцы. Заболтавшись, мы легли в постели довольно поздно.
     - Для   наступающего   праздника,   -  сказала  жена,  целуя  детей,  -
приготовлю хороший обед.
     Занятые  мыслью  о  завтрашнем  дне,  мальчики  долго  не засыпали, и я
слышал,  как  они  тихо спрашивали друг друга: "Что папа придумал на завтра?
Какой будет праздник?"
     Я  притворился,  что  не  слышу  их  разговоров,  и предоставил каждому
строить свои предположения и усыпить себя ими.
     На  рассвете  следующего  дня  нас  внезапно разбудил пушечный выстрел,
слышавшийся  с берега. Мы вскочили и с изумлением глядели друг на друга, как
бы  спрашивая, пугаться ли нам этого звука или радоваться ему. Но я заметил,
что Фрица и Жака не было в постелях, и успокоился. Они вскоре возвратились.
     - Каков гром! - гордо спрашивал Жак.
     Фриц, заметив отражавшееся на моем лице недовольство, сказал:
     - Извини,  папа,  что  мы  решились начать праздник Избавления пушечным
выстрелом.  Мы  думали только о том, чтобы поразить вас неожиданностью, и не
сообразили, что помешаем вам спать.
     Я  объяснил  детям,  что порицаю их не столько за нарушение нашего сна,
сколько  за  совершенно  бесполезную  трату большого количество драгоценного
для нас пороха, заменить который мы не нашли еще средства.
     Но  я  не  хотел  их  более  печалить,  потому что намерение детей было
невинное  и  вошли  они  слишком  радостными,  воображая, что своей выходкой
доставят всем удовольствие.
     Вслед  за  завтраком,  поданным  перед  входом  в  пещеру,  на  вольном
воздухе,  я  открыл  торжество  чтением  своего журнала, чтобы возобновить в
памяти детей все подробности нашего избавления.
     Затем  мы,  как  и  в  другие  воскресенья, вели благочестивую беседу и
молились, а после отправились на прогулку в залив Спасения.
     По  нашему  возвращении жена подала нам в обед две прекрасно изжаренные
курицы  и  очень  сладкий  крем,  до которого дети были большие охотники. По
окончании обеда я встал и сказал:
     - Живо,  дети!  Приготовьтесь  доказать  свою ловкость в гимнастических
упражнениях: победителей ожидают великолепные призы.
     Дети ответили на мой призыв громким "ура".
     Испуганная  этим  криком  пернатая  живность  подняла  со своей стороны
такой  гвалт,  что дети разразились долгим хохотом. Когда они успокоились, я
решил,  что  состязание начнется стрельбой в цель. Для этой цели я поставил,
на  расстоянии шагов ста, доску, величиной приблизительно с кенгуру, которой
мы   придали  топором  несколько  сходную  форму:  две  коротенькие  дощечки
представляли  уши,  полоска  кожи  -  хвост,  а  две  палки - передние ноги.
Подобие  кенгуру  было  поставлено  в  таком  наклонном  положении,  в коком
животное сидит на земле.
     Мальчики,  за  исключением  Франсуа,  зарядили ружья и поочередно стали
стрелять.  Фриц,  искусный  стрелок,  два раза попал в голову; Эрнест, менее
меткий,  попал  одной пулей в тело; Жак дал один промах, но вторым выстрелом
сбил оба уха; такая удача вызвала с нашей стороны взрыв смеха.
     Затем стали стрелять из пистолетов, и Фриц снова одержал победу.
     Тогда  я предложил молодым людям зарядить ружья дробью, и для каждого я
бросал,  насколько  мог  выше,  старую  фуражку,  в  которую они должны были
попасть на лету.
     На  этот  раз  внимательный  и  осмотрительный  Эрнест  почти сравнялся
ловкостью  с  Фрицем;  напротив,  ветренный Жак не всадил в фуражку ни одной
дробинки.  За  этой  стрельбой  я  предложил  состязание в стрельбе из лука,
чтобы  сберечь  порох, и с удовольствием заметил, что в этом упражнении дети
достигли  чрезвычайного  умения.  Я  придавал ему особенное внимание потому,
что  оно  могло оказать нам важные услуги с истощением нашего запаса пороха.
К  этому  состязанию  был приглашен и Франсуа, и он оказался не очень плохим
стрелком.  Братья  увенчали его венком из листвы, и мальчуган не променял бы
его на царскую корону.
     Перед  состязанием  в беге, в котором должны были участвовать лишь трое
старших  детей, был дан непродолжительный отдых. Я назначил расстояние между
местом,  на  котором  мы  находились,  и  Соколиным  Гнездом,  и условился с
детьми,  что кто из них первый достигнет цели бега, тот принесет оставленный
мной на столе нож.
     По  данному  знаку Фриц и Жак пустились бежать как можно быстрее, тогда
как  рассудительный  Эрнест  следовал  за ними ровным и не очень напряженным
бегом.  Это  заставило  меня  предположить,  что  он  устанет позже и потому
достигнет цели раньше братьев. С час спустя Жак примчался на своем буйволе.
     - Мы  намеривались  испытать,  -  заметил  я  ему,  -  быстроту бега не
буйвола, а твою и братьев.
     - Да  что  ж  мне  за  охота  измучиться  напрасно,  - ответил мальчик,
соскакивая  на  землю.  -  Когда  я  увидел,  что, несмотря на мои усилия, я
отстаю,  я  тотчас  же  отказался от приза и добежал до Соколиного Гнезда не
торопясь,  а  там сейчас же сел на буйвола и поскакал сюда, чтоб видеть, как
прибегут Фриц и Эрнест.
     Вслед  затем  явился  Фриц,  а в нескольких шагах позади него и Эрнест,
держа в руках нож, доказательство победы.
     На   выраженное   мною  удивление,  что  он,  победитель,  возвращается
последним, Эрнест ответил, что, выиграв приз, он не считал нужным спешить.
     Я  не мог не улыбнуться этому ответу, вполне согласному с благоразумной
ленью  нашего  ученого.  Затем  я  пригласил детей показать свое искусство в
лазанье на деревья.
     Жак  кинулся к высокой пальме, взобрался на нее, в мгновение спустился,
с  ловкостью  белки,  и  также легко взобрался на второе дерево и на третье.
Интересно  было  видеть, как быстро он влезал по стволу, шутя и гримасничая.
Фриц  и  Эрнест  первые  захлопали  в  ладоши и признались, что они не могут
состязаться с таким соперником.
     Жак  оказался  не  менее  искусным  в  верховой езде, и только Фриц мог
соперничать  с  ним.  Оба  они  обходились  без  седел  и  стремян,  на бегу
соскакивали  с  осла  и  опять  вскакивали  на  него, хватаясь лишь за гриву
животного.  Эрнест  объявил это упражнение превышающим его силы и устранился
от состязания.
     Франсуа,  который  до  этого  времени  оставался лишь зрителем, захотел
показать  нам  свое  искусство  в  управлении Мычком. Мать изготовила ему из
кенгуровой  шкуры  удобное  седло;  в ноздри животного было продето железное
кольцо, и в такой сбруе бычок был приведен на место состязания.
     - Я  -  укротитель  зверей,  -  сказал  мальчуган,  - и покажу вам свои
трюки.
     Не  снимая  венка,  Франсуа совершил несколько упражнений и доказал нам
покорность  животного,  которое,  по  голосу  своего  господина,  подходило,
отходило,  кружило  шагом,  рысью,  галопом и наконец стало на колени, чтобы
Франсуа мог слезть.
     Затем  мы  отправились  на  берег  для состязания в плавании, которым и
закончили празднество.
     В  последнем  упражнении  победа  была  одержана  Фрицем.  Он плавал то
поверх  воды,  то  под  нею  и,  казалось,  был  неутомим,  как  будто  вода
составляла  его природную среду. Эрнест, напротив, оказался боязливым, тогда
как  Жак,  плавая  стремительно,  истощал свои силы в весьма короткое время.
Попытки Франсуа заставили нас предсказать, что он будет искусным пловцом.
     Перед  заходом  солнца  мы  отправились  к  своему  жилищу.  Мать пошла
вперед,   чтобы   встретить   нас   с   достоинством,   приличным   ее