оне и так храбро держались при
нападении моих телохранителей. Я никогда в жизни не видывал такой верховой
езды! И следовательно, я и не должен был беспокоиться. Давайте-ка выпьем.
   Он подал знак слугам. Один из них сделал несколько шагов вперед, достал
из-под своих широких,  плавно ниспадающих одежд высокий серебряный бокал и
влил в него такую огромную порцию бренди,  что Тарвин, привыкший к крепким
напиткам,  широко открыл глаза.  Другой слуга  достал бутылку шампанского,
открыл ее с ловкостью,  свидетельствовавшей о том, что он делал это далеко
не в первый раз, и долил бокал доверху пенящимся вином.
   Махараджа выпил  бокал  до  дна  и,  вытирая пену  с  бороды,  произнес
извиняющимся тоном:
   - Все это не для глаз политических агентов, но вы, сахиб, истинный друг
нашей страны.  Поэтому я от вас и не прячусь. Хотите, вам приготовят такой
же коктейль?
   - Благодарю вас.  Но я приехал сюда не за этим.  Я приехал сказать вам,
что махараджа очень болен.
   - Мне  говорили,  что  у  него  небольшая лихорадка,  -  сказал король,
откидываясь в кресле.  -  Но он находится под присмотром мисс Кейт,  и она
его вылечит. Просто небольшая лихорадка, сахиб Тарвин. Выпейте со мной.
   - Небольшая, черт побери? Да вы в состоянии понять, о чем я говорю вам?
Малыша чуть не отравили.
   - Ну  так это от  английских лекарств,  -  сказал махараджа,  вкрадчиво
улыбаясь.  -  Я  тоже  однажды сильно  разболелся из-за  них,  и  пришлось
обратиться к  туземцам-хакимам.  Вы  всегда говорите забавные вещи,  сахиб
Тарвин.
   Огромным усилием  воли  Тарвин  подавил вспышку гнева;  похлопывая себя
кнутом по сапогу, он произнес внятно и отчетливо:
   - Я  пришел сюда не для того,  чтобы забавлять вас.  Мальчуган сейчас у
мисс Шерифф.  Его туда привезли больным: кто-то во дворце пытался отравить
его коноплей.
   - Это бханг!* - произнес махараджа с глуповатым видом.
   - Я не знаю,  как у вас называется это блюдо,  но я точно знаю, что его
отравили.  И если бы не мисс Шерифф,  он уже умер бы -  вы понимаете,  ваш
первенец уже был бы мертв.  Его отравили, слышите вы, сахиб махараджа? - и
отравил его кто-то во дворце.
   - Он просто съел что-то несвежее и заболел из-за этого, - сказал король
угрюмо. - Мальчишки всегда наедятся какой-нибудь дряни. О боже! Да никто и
пальцем не посмеет тронуть моего сына.
   - А что бы вы сделали, чтобы помешать этому?
   Махараджа приподнялся, и красные глаза его гневно засверкали.
   - Я  бы  привязал того  человека к  передней ноге моего самого большого
слона и убил бы его еще до захода солнца!
   После этого он  перешел на родной язык и  стал в  бешенстве перечислять
все те ужасные пытки,  которые хотел бы применить, но на которые по закону
не имел права.
   - Я сделаю это с каждым, кто осмелится тронуть его, - заключил он.
   Тарвин недоверчиво усмехнулся.
   - Знаю я,  что  вы  думаете,  -  горячился король,  обезумев от  вина и
опиума.  - Вы думаете, что раз здесь правит английское правительство, то я
могу судить только по закону?  Чушь! Мне дела нет до законов, записанных в
книгах.  Разве стены моего дворца поведают кому-нибудь о том,  что я здесь
творю?
   - Нет, они никому ничего не расскажут. А если бы заговорили, рассказали
бы вам о том, что верховодит здесь женщина, которая живет во дворце.
   Смуглое лицо махараджи стало серым. И тут он снова взорвался и закричал
хрипло:
   -  Да что я, король или горшечник, что дела моего зенана* вытаскиваются
на  белый  свет  всякой  белой  собакой,  которой вздумается облаять меня?
Подите вон, не то мои слуги вытолкают вас взашей, как шакала.
   - Отлично, - спокойно произнес Тарвин. - Но какое отношение это имеет к
принцу,  сахиб  махараджа?  Приезжайте  к  мистеру  Эстесу, и я вам покажу
вашего  сына.  Я  думаю,  вы  знаете, как действуют наркотики. Вы сами все
поймете. Мальчик был отравлен.
   - Будь проклят тот день, когда я позволил миссионерам приехать сюда! Но
тот день, когда я не выгнал вас отсюда, хуже стократ.
   - Вовсе нет.  Я здесь для того,  чтобы охранять махараджу Кунвара,  и я
буду охранять его,  что бы  ни случилось.  А  вам бы хотелось,  чтобы ваши
женщины убили его.
   - Сахиб Тарвин, да понимаете ли вы,- что говорите?
   - Если бы  не  понимал,  то  ничего и  не  сказал бы.  У  меня есть все
доказательства.
   - Но когда кто-то пытается отравить кого-то,  то доказательств нет и не
может  быть,  особенно если  яд  дала  женщина!  Здесь  придется судить по
подозрению, а по английским законам убивать по подозрению - крайне жестоко
и  нецивилизованно.  Сахиб Тарвин,  англичане отобрали у  меня все,  о чем
мечтает настоящий раджпут,  и я, как и другие, маюсь от бездействия, точно
конь,  которому не  дают побегать на  воле.  Но здесь я,  по крайней мере,
господин!
   Он махнул рукой в  сторону зеленых ставен и  заговорил,  понизив голос,
снова опускаясь в кресло и закрывая глаза.
   Тарвин смотрел на него с отчаянием.
   - Никто не посмеет - никто, - бормотал махараджа слабеющим голосом. - А
что же касается того, другого, о чем вы говорили, - это не в вашей власти.
Клянусь Богом!  Я раджпут,  и я король.  И я не разглагольствую о том, что
происходит за занавесями.
   И тогда Тарвин призвал себе на помощь все свое мужество и заговорил.
   - Я и не хочу,  чтобы вы разглагольствовали об этом,  -  сказал он. - Я
просто хочу предупредить вас насчет Ситабхаи. Это она травит принца.
   Махараджа  вздрогнул.  Чтобы  европеец  осмелился назвать  королеву  по
имени!  Это  само по  себе было достаточно оскорбительно,  и  на  его веку
такого не бывало.  Но чтобы европеец,  стоя посреди двора, во всеуслышанье
бросал королеве таксе  обвинение -  это  вообще выходило за  всякие рамки.
Махараджа только что  пришел от  Ситабхаи,  которая убаюкивала его  своими
песнями и нежностями,  предназначенными ему одному;  и вот перед ним стоит
этот худой иностранец и  нападает на нее со своими подлыми обвинениями.  И
если бы не опиум,  то в припадке гнева махараджа набросился бы на Тарвина,
который спокойно говорил:
   - Я  могу представить доказательства того,  о  чем  говорю,  полковнику
Нолану.
   Махараджа  уставился  на  Тарвина  заблестевшими  глазами,  и  Нику  на
мгновение показалось,  что сейчас его хватит удар,  но оказалось,  что это
вино и опиум с новой силой подействовали на него. Махараджа что-то сердито
проворчал. Голова его упала на грудь, слова замерли на устах, и он, тяжело
дыша, обмяк в кресле и ни на что больше не реагировал.
   Тарвин подобрал вожжи и долго молча смотрел на пьяного короля,  а в это
время за ставнями шум и  шорох сначала усилились,  а потом затихли.  Затем
Ник развернул лошадь и в раздумье въехал под арку, ведущую из дворца.
   Вдруг  кто-то неожиданно выскочил из темноты, где спал привратник и где
содержались  на  привязи обезьяны короля, развлекавшие его своими драками:
это серая обезьяна с цепью, разорванной у пояса, бормоча что-то невнятное,
прыгнула прямо на луку седла; лошадь Тарвина, испугавшись, встала на дыбы.
Тарвин почти не различал зверя в темноте, но по запаху догадался, кто это.
Обезьяна  одной  лапой  вцепилась  в лошадиную гриву, а другой - обхватила
Тарвина  за  шею.  Он инстинктивно отклонился назад и, прежде чем страшные
зубы  на  грязных  синих  деснах  успели  сомкнуться  на его горле, дважды
выстрелил  в  упор. Зверь скатился на землю и застонал, как человек, а дым
от двух выстрелов поплыл назад и рассеялся по широкому дворцовому двору.



XVI

   -  Это  вы,  сахиб Тарвин? - спросил чей-то голос на ломаном английском
языке.
   Прежде чем ответить,  Тарвин вскочил на  ноги.  Он  стал с  подозрением
относиться к появлению нежданных гостей, особенно являвшихся поздно ночью.
Рука невольно потянулась к боковому карману.
   - Нет, не бойтесь, - произнес голос, - это я, Джуггут Сингх.
   Тарвин задумчиво раскурил сигару.
   - В стране много разных Сингхов, - сказал он. - Вы-то который из них?
   - Я Джуггут Сингх, служу при дворе махараджи.
   - Ах так! Король кочет меня видеть?
   Фигура приблизилась на шаг.
   - Нет, сахиб, вас хочет видеть королева.
   - Какая из двух?
   Человек, стоя на веранде, рядом с Тарвином, прошептал ему почти на ухо.
   - Есть только одна королева,  которая отваживается выезжать из  дворца.
Это цыганка.
   В  темноте Тарвин радостно и  беззвучно щелкнул пальцами и с торжеством
прищелкнул языком.
   - Какое замечательное время выбирает эта леди для приглашения гостей! -
сказал он.
   - Здесь не место для разговоров,  сахиб.  Мне было велено сказать одно:
"Приходите, если не боитесь темноты".
   - Ах, вот оно как! Тогда послушайте меня, Джуггут, давайте уж договорим
до конца.  Мне бы хотелось встретиться с вашей подружкой Ситабхаи.  Но где
вы ее держите? Куда мне надо идти?
   - Я  должен был сказать одно:  "Пойдемте со мной!" Вы боитесь?  -  этот
вопрос посланник задал уже от себя.
   - Ну,  до  страха еще далеко,  -  сказал Тарвин,  выпустив целое облако
дыма. - Нет, дело не в этом.
   - Нас ждут лошади - очень быстрые лошади. Это приказ королевы. Пойдемте
со мной.
   Тарвин  неторопливо докуривал сигару,  и  когда  он  наконец поднялся с
кресла,  то сделал это так же неторопливо.  Он достал из кармана револьвер
под  взглядом Джуггута Сингха,  не  спускавшего с  него глаз,  внимательно
просмотрел барабан и  снова,  подмигнув при  этом  своему  гостю,  положил
оружие в карман.
   - Ну,  пошли,  Джуггут,  -  сказал он. Они вышли из гостиницы, зашли за
угол и оказались там,  где их ждали две лошади,  головы которых, чтобы они
не заржали,  были замотаны тряпками.  Джуггут сел на одну из них, а Тарвин
молча вскочил на другую,  предварительно удостоверившись,  что на этот раз
подпруга была в порядке. Они свернули с главной дороги, ведущей в город, и
поехали шагом по проселочной дороге, по направлению к горам.
   - А вот теперь,  -  сказал Джуггут Сингх после того, как они с четверть
мили проехали с такой скоростью, - теперь можно и припустить.
   Он  нагнулся,  подтянул стремена и  начал бешено хлестать свою  кобылу.
Ничто,  кроме  страха смерти,  не  могло  заставить изнеженного дворцового
евнуха скакать таким аллюром.
   Тарвин глянул на то,  как он вертелся в седле,  усмехнулся в последовал
за ним.
   - Да, ковбой из вас не получился бы, а, Джуггут?
   - Едем,  -  задыхаясь,  выкрикнул Джуггут Сингх.  - Вон к той расселине
между горами!  Видите сторожевую башню на дальнем конце запруды? - спросил
Джуггут Сингх. - Цыганка там.
   - Неужели всю  жизнь меня  будут так  называть?  -  произнес в  темноте
чей-то голос,  мелодичный и ласковый.  - Хорошо, что я мягкого нрава, а то
бы ты поближе познакомился с рыбами в этом водоеме, Джуггут Сингх.
   Тарвин дернул поводья и рывком остановил лошадь, потому что рядом, едва
не  касаясь  уздечки,   возникла  с  головы  до  ног  укутанная  в  облако
светло-желтой  газовой  ткани  грациозная  фигура.   Женщина  вышла  из-за
гробницы  темно-красного  цвета,   в   которой   был   некогда   захоронен
воин-раджпут, каждую ночь, по поверью сельских жителей, объезжающий верхом
построенную им  самим плотину -  вот почему никто не  ходил на  Дунгар Рао
после захода солнца.
   - Спускайтесь с  лошади,  сахиб Тарвин,  -  произнес голос,  в  котором
угадывалась насмешка. - Я уж, во всяком случае, не серая обезьяна. Джуггут
Сингх, подожди меня с лошадьми у сторожевой вышки.
   - Да,  идите, Джуггут, и не засните там, пожалуйста, - приказал Тарвин,
~  вы нам можете понадобиться.  -  Он спешился и  встал перед закутанной в
покрывало Ситабхаи.
   - Шеканд,  -  сказала  она  после  некоторого молчания,  протягивая ему
ручку,  которая была даже меньше, чем у Кейт. - Ах, сахиб, я знала, что вы
придете. Я знала, что вы не испугаетесь.
   Она не отнимала свою руку,  пока говорила,  а,  наоборот, нежно сжимала
его пальцы.  Тарвин обхватил крохотную ручку своей широкой ладонью и пожал
ее с такой силой, так искренне, что заставил ее невольно вскрикнуть.
   - Я счастлив познакомиться с вами, - сказал он, а она прошептала:
   - Клянусь Индрой,  ну  и  хватка!  И  мне  тоже приятно вас  видеть,  -
отвечала она громко.  Тарвин заметил,  как мелодичен ее голос. И ему очень
хотелось увидеть лицо, скрытое под покрывалом.
   Она спокойно села на  край могильной плиты,  жестом предложив ему сесть
рядом.
   - Все  белые  любят  говорить прямо,  -  проговорила она  по-английски,
медленно и с акцентом. - Скажите мне, сахиб Тарвин, что же вы знаете?
   При этих словах она отбросила покрывало и повернула к нему лицо. Тарвин
увидел, что оно прекрасно. И это впечатление незаметно заслонило собой все
прочее - все то, что он узнал о ней раньше.
   - Вы ведь не хотите, чтобы я сам себя выдал, не так ли, королева?
   - Я вас не понимаю. Но я знаю, что вы говорите не так, как другие белые
люди, - сказала она мягко.
   - Значит, вы не ожидаете, что я скажу вам правду?
   - Нет,  -  ответила она.  - Иначе сказали бы, почему вы здесь. Зачем вы
причиняете мне столько беспокойства?
   - Именно я причиняю вам беспокойство?
   Ситабхаи засмеялась, откинувшись назад и положив руки за голову. Тарвин
с любопытством разглядывал ее при свете звезд. Его чувства были обострены,
он был настороже и время от времени внимательно осматривал все вокруг.  Но
он ничего не видел,  кроме тусклого блеска воды,  плескавшейся у  подножия
мраморных ступеней, и ничего не слышал, кроме совиных криков.
   - О,  сахиб Тарвин,  -  сказала она.  -  Знаете,  после того,  как  это
случилось в первый раз, мне было вас так жалко.
   - Когда же это было? - поинтересовался Тарвин рассеянно.
   - Ну, конечно, тогда, когда седло перевернулось. А потом, когда с лесов
упала балка, - я думала, что хотя бы ваша лошадь покалечена. Ушибло ее?
   - Нет, - ответил Тарвин, ошеломленный ее подкупающей откровенностью.
   -  Не  может быть, чтобы вы ни о чем не догадывались, - проговорила она
чуть ли не с упреком.
   Он покачал головой.
   - Нет,  Ситабхаи, моя дорогая, - произнес он медленно и со значением. -
О  вас я  и  не  подумал,  и  это будет мне вечным позором.  Но  теперь я,
наконец,  начинаю соображать, что к чему. Наверное, маленькие инциденты на
плотине - тоже ваших рук дело - и на мосту, где застряла нога лошади, и на
насыпи, когда меня норовили сбить с ног телегой. А я-то думал, что это все
результат  дьявольской  небрежности туземцев!  Да,  что  сказать...  -  Он
засвистал какую-то  мелодию,  и,  словно ей в  ответ,  в  камышах раздался
хриплый крик журавля.
   Королева вскочила на ноги и прижала руки к груди.
   - Это условный сигнал!  -  А потом, снова опустившись на край могильной
плиты,  добавила: - Но я знаю, вы никого не привели с собой. Я знаю, вы не
побоялись приехать сюда один, без спутников.
   - О, я вовсе не стараюсь погубить вас, юная леди, - ответил он. - Я все
еще  не  могу прийти в  себя от  восхищения вашими весьма изобретательными
шалостями:  вы в этом деле устали не знали. Оказывается, вы виновница всех
моих невзгод?  А эта шутка с плывуном,  в котором завязла моя лошадь, была
очень мила. Вам частенько приходилось устраивать такое?
   - А,  там, на плотине! - воскликнула королева, махнув рукой. - Я просто
велела им  устроить что-нибудь,  что им по силам.  Но они очень неловкие -
ведь это просто кули.  Они рассказали мне,  что они сделали,  и  я  на них
рассердилась.
   - Ну и что, вы убили кого-нибудь из них?
   - Нет, а с какой стати я буду это делать?
   - Ну,  если на то пошло,  с  какой стати вам так хочется убить меня?  -
сухо поинтересовался Тарвин.
   - Мне не нравится,  когда сюда приезжают белые и живут здесь, а про вас
я  знала,  что вы приехали сюда не на день,  а чтобы жить.  Кроме того,  -
продолжала она,  - вы понравились махарадже, и я никогда прежде не убивала
белых людей. А потом, как на грех, вы и мне понравились!
   - О! - ответствовал на это Тарвин.
   - Клянусь Маланг-Шахом,  вы и  об этом не догадывались!  -  она клялась
именем бога, которому поклоняется ее народ - именем цыганского бога.
   - Не надо! Какое это имеет отношение к делу? - сказал Тарвин.
   - А вы убили мою любимую обезьяну,  - продолжала Ситабхаи. - Она каждое
утро  приветствовала меня и  была при  этом ужасно похожа на  Лухмана Рао,
первого министра.  Сахиб Тарвин,  я знавала многих англичан.  Я плясала на
канате,   натянутом  перед  походными  офицерскими  столовыми,   во  время
марш-броска.  Я  протягивала большому  бородатому  полковнику  чашечку,  в
которую собирала подаяние,  и  в  это  время я  ему  еще  и  до  колена не
доставала. - И она рукой показала, какой маленькой тогда была; - А когда я
подросла,  - продолжала она, - мне казалось, что я знаю сердца всех людей.
Но  клянусь  Маланг-Шахом,  сахиб  Тарвин,  я  никогда не  видывала такого
человека, как вы. Нет, - продолжала она почти умоляющим тоном, - только не
говорите мне,  что вы ничего не замечали. Есть такая любовная песня: "Я от
луны до  луны не  спала из-за  тебя" -  и  эта  песня обо мне.  Иногда мне
кажется,  что я  не  очень-то и  хотела бы видеть вас мертвым.  Но было бы
лучше,  если бы вы умерли. Я и только я одна управляю этим государством. А
сейчас, после того, что вы сказали королю...
   - Да? Так вы слышали?
   Она кивнула.
   - После этого я не вижу иного выхода - разве что вы сами уедете отсюда.
   - Я никуда не уеду, - ответил Тарвин.
   - Хорошо,  -  сказала королева и засмеялась.  - Значит, мне не придется
скучать без вас,  и я каждый день буду встречать вас во дворце. И так день
за  днем.  Я  думала,  что солнце убьет вас,  когда вы  дожидались прихода
махараджи.  Будьте же справедливы и благодарны,  сахиб Тарвин,  ведь это я
устроила так, что махараджа вышел к вам. А вы отплатили мне злом.
   - Моя милая юная леди,  - сказал Тарвин серьезно, - если бы вы спрятали
свои злые коготки,  никто не  захотел бы причинить вам зла.  Но я  не могу
позволить вам  одержать победу  там,  где  речь  идет  о  жизни  махараджи
Кунвара.  Пока  я  здесь,  я  буду  стараться сделать так,  чтобы  мальчик
погостил у нас. Держитесь от него подальше, тогда и я от вас отстану.
   - И опять я вас не понимаю,  -  сказала королева озадаченно.  - Что для
вас жизнь какого-то ребенка - для вас, иностранца, чужака?
   - Жизнь ребенка?  Странный вопрос.  Жизнь ребенка -  это жизнь ребенка.
Чего вы еще хотите от меня? Неужели для вас нет ничего святого?
   - У  меня тоже есть сын,  -  возразила королева,  -  и  он не слаб и не
болен.  Нет, сахиб Тарвин, этот мальчик с самого рождения был болезненным.
Как  он  может  управлять  другими  людьми?  Мой  сын  вырастет  настоящим
раджпутом,  а когда придет время...  Но вас, белых людей, это не касается.
Пусть этот мальчик возвратится к богам!
   - Я этого не допущу, - решительно ответил Тарвин.
   -  Иначе,  -  продолжала королева, никак не реагируя на его слова, - он
так  и  проживет  всю  жизнь до девяноста лет больным и несчастным. Я знаю
этот  ублюдочный  род  Кулу, из которого он происходит. Да, я пела у ворот
дворца его матери, когда мы обе были девчонками, - я стояла в пыли, а ее в
нарядных носилках проносили мимо, на свадьбу. Теперь она во прахе, а не я.
Сахиб Тарвин, - голос ее молил, - мне никогда не родить второго сына, но я
могу,  по  крайней  мере,  управлять государством, стоя за занавесями, как
всегда  делали  королевы.  Я  родилась и выросла не во дворце. А те, - она
презрительно  кивнула  в  сторону  огней  Ратора, - никогда не видели, как
бежит  волна по пшеничному полю, не слышали воя ветра, никогда не сидели в
седле,  не  разговаривали, открыв лицо, с мужчинами на улице. Они называют
меня  цыганкой и съеживаются от страха под своими покрывалами, как толстые
улитки   в  раковинах,  когда  мне  вздумается  протянуть  руку  к  бороде
махараджи.  Их  придворные  поэты  поют  им  песни  об  их предках, живших
двенадцать  сотен  лет  назад. Ну как же, они же благородные, воистину! Но
клянусь  Индрой  и  Аллахом - да