Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Приключения
   Приключения
      Жаколио Луи. Пожиратели огня -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  -
общества нет и вряд ли может быть. Но общество, которое _стремится_ стать совершенным, это уже прекрасное общество, - сказал Саша. - Что-то не видно, чтобы наше общество к этому стремилось. Общество - это люди, а мы их превращаем в нелюдей, - Всеволод Сергеевич встал, - пойду. Завтра вам на работу. Видите, даже плотничать вам доверили, а мне и этого нельзя. Саша засмеялся, показал на хозяина. - У меня протекция. Савва Лукич помог. - А чего не помочь? - сказал Савва Лукич. - Кончать надо работу-то. Начальство велит. - Вот и взяли бы меня. - Ты человек умственный, ученый, тебе наша работа нехороша покажется. Всеволод Сергеевич ушел. Саша перечитал мамины письма, снова просмотрел Варины приписки - короткие, сдержанные, но даже в них находил он тайный смысл. "Живу, работаю, скучаю... Ждем тебя". И он писал ей так же коротко: "Милая Варенька, когда я получаю почту, то сразу же смотрю, есть ли что-нибудь от тебя". Может быть, и она что-то увидит за его словами. Большего он не мог себе позволить. В Москве он не выказывал ей особого интереса, сейчас такой интерес может показаться лишь тоской по воле, по знакомым, просто по женщине. Саша не хотел быть ложно понятым. Может быть, написав: "Как бы я хотела знать, что ты сейчас делаешь?" - она и повела себя более смело, более решительно, а может быть, он это придумал, просто хотела поддержать его: добрая девочка, с добрым сердцем. "Живу, работаю, скучаю... Ждем тебя". Конечно, что-то за этим все-таки есть... Что бы там ни было, но и этих скупых ее приписок он дожидался с волнением. Варина твердая уверенность в будущем обнадеживала и его. Мамины письма были спокойны, он просил ее поискать в ящиках письменного стола его институтскую зачетную книжку и шоферские права (при обыске их не забрали) и, если найдет, пусть сохранит до его приезда, они ему понадобятся. Написал единственно для того, чтобы успокоить ее, уверить в своем скором возвращении, укрепить в ней надежду на свое освобождение. Сам он на освобождение не надеялся. Попросил также прислать некоторые свои книги о Великой французской революции. Он много занимался ее историей в школе, собирал книги, хотел перечитать. И еще написал, что работает на строительстве молочной фермы, работа приятная, платят хорошо, хватает на еду и жилье, так что денег ему высылать не надо. Он долго писал письмо. Даже старуха с печи ему сказала: - Зачем глаза маешь? Стели постелю, ложись. - Завтра обратная почта пойдет, - ответил Саша, - надо дописать. Он поздно лег и проснулся, когда Савва Лукич уже завтракал. - Я мигом, Лукич! Саша быстро оделся, умылся, принялся за яишню - она уже стояла на столе. Старик вышел во двор. - Иди, - сказал ему вслед Саша, - я тебя бегом догоню. Савва Лукич тут же вернулся. - Кошевка с милицией... - К нам? - Кто знат? Ничего не собрано, ничего не готово. Саша метнулся было к письмам - не хотел, чтобы их трогали чужие руки, но он ничего не успеет собрать. Ладно, подождут, никуда не денутся. Вот и все. Кончается жизнь на Ангаре. Где, в каком лагере она будет продолжаться? Наверно, никогда он больше не увидит маму, не увидит отца, не увидит Варю. Он вынул папиросу из пачки, закурил. Посмотрел в окно, оно заиндевело, ничего не видно. Прислушался. И скрипа полозьев не слышно. Хлопнула калитка. Открылась дверь - вернулся Савва Лукич. - Пронесло, Саня, - он перекрестился, - слава те Господи. - Куда поехали? - За тот угол завернули. "Тот" означало второй угол, первый угол назывался "этот". За кем же? За Масловым, наверно. - Лукич, я туда забегу, а потом на работу. - Иди, иди, - сказал старик, - не торопись, управимся. Кошевка ждала у дома, где жил Маслов. Тут же стояли Всеволод Сергеевич и Петр Кузьмич. И только Саша подошел, в дверях показался Михаил Михайлович Маслов с чемоданом в руке и рюкзаком за плечами. Когда успел собраться? Неужели жил с приготовленным чемоданом? Впереди Маслова шел милиционер с винтовкой и сзади милиционер с винтовкой, высокий прямой парень с презрительно сжатыми губами. Маслов положил чемодан в сани, снял с плеча и туда же положил рюкзак, повернулся к Всеволоду Сергеевичу. Они обнялись, поцеловались. И с Петром Кузьмичом обнялся и расцеловался. Саше протянул руку. Саша пожал ее, посмотрел Михаилу Михайловичу в глаза, спросил: - Вы ничего не хотите передать Ольге Степановне? - У Всеволода Сергеевича есть адрес, он напишет. И, подумав, добавил: - Спасибо, что вспомнили... 2 Саша пошел на стройку. Мужики на нижнюю обвязку ставили брусья через каждые два метра, отделяя одно стойло от другого. Ставили в "шип", чтобы создать жесткую конструкцию. Работа красивая, точная. Саша поражался, как все это делается такими немудреными инструментами: топор, пила и ножовка, долото, стамески, рубанок, фуганок, скобелка; как достигается такая точность с помощью отвеса уровня-ватерпаса. И он мог бы делать такую работу, но сегодня запоздал и его опять поставили тесать бревно для верхней обвязки. - Проводил товаришша? - спросил Савва Лукич. - Проводил. - Куда его угнали-то? - поинтересовался смуглый, горбоносый, сухопарый мужик Степан Тимофеевич. - Кто знает, - ответил Саша. - Может, срок вышел, - сказал Савва Лукич. - На волю, значит? - усмехнулся Степан Тимофеевич. - На волю с милиционером не отправляют. - В Кежме мужики толкуют - убили кого-то из начальства, в газетах пишут, - сказал другой мужик, его тоже звали Степан, но не Тимофеевич, а Лукьянович, - а убил его троцкист, что против колхозов, чтобы, значит, распустить колхозы энти. - А куды их теперича распускать, - усмехнулся Степан Тимофеевич, - чего раздавать-то? Чем наделять? Все порушили... - Ну, ладно, - Савва Лукич опасливо посмотрел по сторонам, - ты того, не больно-то, значит. - Чего не больно-то?! - А то, что все, значит, от Бога, - сказал Савва Лукич, - как Господь Бог устроил, так, значит, и идет. - Бог, Бог, все на Бога валите, - желчно ответил Степан Тимофеевич, - где она, ваша церква? Бог за тебя ничего не сделат, коровник ентот срубит тебе Бог? Коров губим, коровник рубим. - А ты не руби, - сказал третий мужик, Евсей, как его по отчеству, Саша не знал, звали его просто Евсей, иногда прибавляли неприличную рифму. - Куды уйдешь от ентого? - злобно ответил Степан Тимофеевич. - Вот, - он показал на Сашу, - кончат срок - уедут, хоть куда. А нам, хрестьянам, никуда дороги нет. Беспашпортные мы. Держат на одном месте - не шевелься! - Какая змея тебя донимат?! - сказал Савва Лукич. - Услышит кто, разбазланит, знаешь, чего от этого быват? - Знаю, - угрюмо ответил Степан Тимофеевич, - оттого и погибаем, что молчим, уду съели. - Наше дело работа, весь уповод проговорили. Действительно, приближался полдень. И они снова принялись за работу. Мужики хотят поговорить, но, видно, Саша им мешает - чужой человек, при чужом человеке лучше держать язык за зубами... Через неделю-другую вызвали в Кежму Петра Кузьмича, через сельсовет приказали: явиться такого-то числа. - Может, отпускают, а? - он заглядывал в глаза Саше и Всеволоду Сергеевичу. - Срок-то мой еще в ноябре кончился. - А чего же вы тут сидели, если кончился? - спросил Саша. - Напомнили бы. - Опасно напоминать, Александр Павлович, напомнишь, а они тебе новый срок пришьют... Ведь не увезли меня, как Михаила Михайловича. И статья у меня не политическая. - Не политическая! - усмехнулся Всеволод Сергеевич. - Экономическая контрреволюция, ничего себе статейка. Ладно, отправляйтесь в Кежму - узнаете и нам потом расскажете. Петр Кузьмич ушел в Кежму, Всеволод Сергеевич сказал Саше: - А ведь могут и отпустить - машина бюрократическая... Срок вышел, никаких распоряжений нет, черт его знает, посмотрим! К вечеру вернулся Петр Кузьмич, радостный, возбужденный. Освобожден! Показал бумажку. "За отбытием срока заключения... подпадает под п.II Постановления СНК о паспортной системе". Значит, минус - не может жить в больших городах. - А зачем мне большие города, - возбужденно говорил Петр Кузьмич, - не нужны мне большие города. Родился я и вырос в Старом Осколе, там жена, дочери, родня. Там и буду жить. - Деньги на проезд у вас есть? - спросил Саша. - Доберусь... До Кежмы с почтарем договорился, только вещички положит - десятка. Билет до Старого Оскола, думаю, рублей, наверно, 25-30. В общем, в полсотни уложусь. Полсотни у меня найдется. - А пить, есть... Петр Кузьмич махнул рукой. - С голоду не помру. Сухарей хозяйка насушит, рыбки вяленой даст, яичек, кипяток на станциях бесплатный... Не беспокойтесь, доберусь. На другой день с попутной колхозной подводой Петр Кузьмич уехал в Кежму. Всхлипнул, прощаясь с Сашей, со Всеволодом Сергеевичем, - стыдился своей удачи. - Бог даст, и с вами все обойдется. - Бог даст, Бог даст, - ласково-насмешливо повторил Всеволод Сергеевич, - живите там спокойно, лавку не заводите! - Что вы, Всеволод Сергеевич, - старик отпрянул в испуге, - какая лавка по нынешним временам. Возьмут продавцом - спасибо! - Идите лучше в сторожа, - сказал Всеволод Сергеевич. - Это почему же? - В магазине материальная ответственность, в случае чего придерутся. А в сторожах - сидите в шубе, грейтесь... - Нет уж, Всеволод Сергеевич, как же можно? Я свое дело с детства знаю, я еще пользу могу принести. Последние слова он произнес, уже взобравшись в сани... Возчик дернул вожжами, лошади тронулись. - Прощайте, дай вам Бог, - крикнул Петр Кузьмич. - Ничего не понял человек, - мрачно произнес Всеволод Сергеевич. Освобождение Петра Кузьмича немного приподняло настроение. К тому же вскоре пришло известие: в деревне Заимка освобожден ввиду окончания срока отец Василий. Значит, не всеобщая акция, а частичная, не всех чохом, а с разбором. Однако еще через неделю к коровнику прибежала девчонка и, став против Саши, сказала: - Севолод Сергеич тебя кличут. Девчонка эта была дочерью хозяйки Всеволода Сергеевича. Саша сразу понял: Всеволода Сергеевича отправляют. Саша застал его бодрым, деятельным, собирающим вещи. Раньше он томился в неизвестности, в ожидании, теперь все решилось - опять дорога; теперь он твердо знал, что его ждет; для того, что его ждет, нужны силы, нужно быть готовым ко всему. - Вам приказано явиться? - спросил Саша. - За мной приедут из Кежмы. А в Кежме, видимо, последний этап на Красноярск. Вы в него не попали - это вселяет надежду. Впрочем, этапов еще будет много, Саша, так что будьте готовы ко всему... Это вам, - Всеволод Сергеевич указал на пачку книг, - вы не большой любитель философии, но тут есть интересные книжонки, а мне их тащить с собой... Да и все равно отберут... Вас отправят - оставьте кому-нибудь, в крайнем случае бросьте. - Спасибо, - сказал Саша, - чего вам не хватает для дороги? - Вроде все есть. - Ничего у вас нет, - сказал Саша, - белья теплого нет? - Я к теплому не привык, хожу в обычном. Да и зима кончается. - У меня фланелевое есть - две пары. Носки шерстяные, лишний свитер, возьмите. - Саша, ничего не надо... Уголовные все отберут. - До Красноярска не отберут... Перчатки я ваши видел, в них по Невскому разгуливать. - Нет, перчатки мои еще хороши... - Я вам дам верхонки, хорошие лосиные рукавицы, натяните на свои перстянки - тепло будет. Обувь? - Обувь у меня прекрасная, видите, валенки подшитые. Хватит, Саша... Все есть. Денег нет. Но теперь государство берет меня на свое иждивение. - Откуда вы знаете, что за вами приедут? - Знаю, - коротко ответил Всеволод Сергеевич. Вещей у Всеволода Сергеевича оказалось немного - один туго набитый заплечный мешок. - Вот и собрал. Всеволод Сергеевич присел на лавку. - Что я вам хочу сказать, Саша, на прощание. Мне грустно расставаться с вами, я полюбил вас. Хотя, как теперь говорят, мы с вами по разные стороны баррикады, но я вас уважаю. Уважаю не за то, что вы не отступились от своей веры - таких, как вы, еще много. Но ваша вера не похожа на веру других - в ней нет классовой, партийной ограниченности. Вы, сами не сознавая, выводите свою веру оттуда, откуда выходят все истинные идеалы человеческие. И это я в вас ценю. Но я старше, опытнее вас. Не превращайтесь в идеалиста. Иначе жизнь уничтожит вас или, это еще страшнее, сломает вас, а тогда... Простите меня за прямоту: идеалисты иногда превращаются в святых, но чаще - в тиранов и охранителей тиранства... Сколько зла на земле прикрывается высокими идеалами, сколько низменных поступков ими оправдывается. Вы не обижаетесь на меня? Саша усмехнулся. - Что вы, Всеволод Сергеевич! Разве можно обижаться? Скажу только одно: я не идеалист в вашем понимании. Я идеалист в моем понимании: нет ничего на свете дороже и святее человеческой жизни и человеческого достоинства. И тот, кто покушается на человеческую жизнь, тот преступник, кто унижает человека в человеке, тот тоже преступник. - Но преступников надо судить, - заметил Всеволод Сергеевич. - Да, надо судить. - Вот уже слабинка в ваших рассуждениях. А судьи кто? - Не будем входить в дебри вопроса. Я повторяю, самое ценное на земле - человеческая жизнь и человеческое достоинство. Если этот принцип будет признан главным, основополагающим идеалом, то со временем люди выработают ответ и на частные вопросы. Всеволод Сергеевич прислушался. У дома раздался скрип саней. - Так, это за мной. - Задержите их, я сейчас вернусь, - сказал Саша. Он выскочил из дома, у крыльца стояла кошевка, в ней возчик и милиционер. Саша прибежал домой, схватил пару фланелевого белья, свитер, верхонки, вернулся к Всеволоду Сергеевичу. - Ну зачем вы все это? - поморщился Всеволод Сергеевич. - Смотрите, "сидор" мой набит. - Ничего, втиснем, открывайте! Они сложили все в мешок. - Да, - сказал Всеволод Сергеевич, - вот адрес Ольги Степановны, город Калинин. Я письмо написал, надеюсь послать из Красноярска. Но там, может быть, привезут прямо в тюрьму. Поэтому напишите вы ей - из двух писем одно дойдет наверняка. Саша положил бумажку с адресом в карман. Милиционер и возчик кончили пить чай, вышли на улицу. Всеволод Сергеевич оделся, взял мешок, опустил его на пол. - Ну что же, попрощаемся, Саша. Они обнялись, расцеловались. Всеволод Сергеевич зашел на кухню, попрощался с хозяевами и вышел на улицу, положил мешок в сани. В дверях стояла девчонка, дочь хозяйки, в накинутой на плечи шубейке. - Ну, еще раз! Всеволод Сергеевич и Саша расцеловались. Всеволод Сергеевич сел в сани, укрыл ноги полостью, весело проговорил: - Тронули, что ли! Сани заскрипели... Саша стоял, смотрел им вслед, пока они не скрылись за углом. И девочка стояла в дверях, смотрела. Ссыльных в Мозгове осталось только двое: Саша и Лидия Григорьевна Звягуро. 3 А на Арбате жизнь продолжалась по-прежнему, будто не было ссылок, тюрем, лагерей, не было заключенных. Знакомые заключенных, знакомые этих знакомых жили, как и жили. О них, о рядовых тружениках, об их славных делах писали в газетах, сообщали по радио, говорили на собраниях. О таких, как Саша Панкратов, тоже писали в газетах, сообщали по радио и говорили на собраниях, но как о врагах, которых надо уничтожить. И тех, кто им сочувствует, тоже надо уничтожить. Так как никто не хотел быть уничтоженным, то никто не выражал сомнения в том, что надо уничтожать людей, суда над которыми не было и о вине которых узнавали из коротких газетных сообщений. Безопаснее было вообще о них не говорить. Лучше говорить о другом. Например, об отважных полярных летчиках, вывозивших в прошлом году со льдин Ледовитого океана экипаж потерпевшего кораблекрушение парохода "Челюскин". А если и приходила кому-нибудь в голову мысль, что спасение из тюрем невинных людей не менее важно, чем спасение "челюскинцев", то вслух эту мысль не высказывали. Юрий Денисович Шарок носил теперь шпалу - старший оперуполномоченный - и подчинялся непосредственно начальнику первого отделения Александру Федоровичу Вутковскому и его заместителю Штейну. Вутковский и Штейн ценили Шарока: серьезный, добросовестный, исполнительный работник. И перспективный. Перспективным считался здесь тот, кто мог не только "расколоть" подследственного, не только заставить его признать собственную вину, но, что главное, вывести его на связи, создать не единичное, а групповое дело. Члены группы, в свою очередь, выведут следствие на новые связи. Таким образом, создается задел, обеспечивающий непрерывное функционирование карательных органов. Шарок это усвоил хорошо, усвоил и много других истин, в частности ту, что не надо цепляться ни за чей хвост. Березин к нему благоволил, но Шарок держался на расстоянии. И правильно. Березин загремел на Дальний Восток. И работников его рассовали кого куда. Так что ходишь по острию ножа. Сохраниться здесь можно только величайшей осторожностью. Тем более, отделение их самое актуальное. Во втором отделении - меньшевики, бундовцы, анархисты, в третьем - всякие национальные движения - мусаватисты, дашнаки и тому подобное, в четвертом - эсеры, в пятом - церковники. Тихие отделения, какие теперь меньшевики и эсеры... Шарок с удовольствием бы туда перешел. Как-то ему представилась возможность перейти на церковные дела, но он после некоторого колебания отказался. Не хотел связываться с Господом Богом. Шарок не верил в Бога. Но к богомольности матери относился терпимо - ее дело. Да и черт его знает! Верят же в Бога образованные люди, академик Павлов например. Ученый с мировым именем, а завел церковь в Колтушах, бьет поклоны. Правительство между тем его ласкает, сам товарищ Сталин относится с уважением. Бог не Бог, а что-то необъяснимое существует. Судьба, что ли... Как он горевал тогда, в октябре 1934 года: из-за дерьмового аппендицита не поехал в Ленинград, к Запорожцу. А поехал бы - трубить ему сейчас в лагере. Юра тогда вернулся с работы, как обычно, под утро, и часов в семь, наверно, его скрутило. Боли были непереносимые, тело будто разламывало пополам, ни вздохнуть, ни выдохнуть, на правый бок ложился, на левый, подтягивал ноги к груди, ничего не помогало, не мог сдержать стона. Мать металась по комнате: "Может, грелку поставить?" Слава богу, отец еще не ушел на работу, догадался, в чем дело, не разрешил ставить грелку, сказал: "Будем вызывать карету "Скорой помощи". Юра отказывался: карета "Скорой помощи" наверняка увезет его в больницу, а ему вечером "Красной стрелой" ехать в Ленинград к Запорожцу, из больницы могут не отпустить, и накроется поездка, пропадет Ленинград, опять ему ходить под Дьяковым. - Давай телефон, - настаивал отец. - Не надо звонить, сейчас пройдет. - Не дашь свою "скорую", вызову городскую. Юра попытался сесть на постели, застонал, повалился на подушку, нет, терпеть невозможно, "скорая" хоть укол сделает, и боль пройдет. Он показал, откуда достать записную книжку. Через полчаса пришла машина, Юру вынесли на носилках, весь дом глядел, весь подъезд переполошился. Привезли на Варсонофьевский, в больницу НКВД сразу положили на стол, прооперировали. Сказали, шов снимут дней через десять. Все! Накрылся Ленинград! Как горевал тогда, как

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  - 24  - 25  - 26  - 27  - 28  - 29  - 30  - 31  - 32  - 33  -
34  - 35  - 36  - 37  - 38  - 39  - 40  - 41  - 42  - 43  - 44  - 45  - 46  - 47  - 48  - 49  - 50  -
51  - 52  - 53  - 54  - 55  - 56  - 57  - 58  - 59  - 60  - 61  - 62  - 63  - 64  - 65  - 66  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору