я тебе скажу, и обдумай
все  это  на  досуге,  покуда мы ведем тебя в Сигурдову башню, знакомую тебе
так  же  хорошо,  как  нам. Я думаю, ты в настоящую минуту не дорого дашь за
свою  жизнь?  Так  знай,  что  единственное  средство  спасти  ее и получить
свободу  - это чистосердечно во всем признаться. Мало того: тебе можно будет
даже  некоторое  вознаграждение  дать, чтобы ты впоследствии мог честно жить
на  обеспеченные  средства,  если  только  честная  жизнь совместима с твоей
испорченностью.  Если  ты  скажешь  нам всю правду, то клянусь тебе, что все
это  будет  сделано для тебя; если же ты солжешь, тогда не прогневайся: тебе
не жить... Итак, твоя судьба в твоих собственных руках.
     При  первых словах Грундвига бандит вздрогнул. Итак, ему оставалась еще
надежда  на  спасение  жизни,  а  стало  быть  и  на  сохранение возможности
отомстить.  Он в эту минуту с радостью отдал бы свою жизнь за то, чтобы хотя
бы  в  продолжение  десяти  минут  иметь  в  своих руках Гуттора, Грундвига,
Гаральда и его сыновей.
     По  мере  того  как  норрландец развивал свои мысли, Надодом овладевала
сильнейшая  радость. В его изобретательном на все злое уме быстро составился
новый план, и, когда Грундвиг кончил свою речь, бандит сказал сам себе:
     "Ну,  стало  быть, еще не все потеряно... Напротив... Не пройдет и трех
дней, как они меня самого станут умолять на коленях о пощаде."
     Гуттор   возвратился,  насвистывая  какую-то  веселую  песенку,  словно
сделал  самое обыкновенное дело. Он уже собирался взвалить Надода на плечи и
нести, но Грундвиг заметил ему:
     - Может быть, он согласится идти сам?..
     - О! Для меня все равно, - сказал богатырь.
     Надода  спросили.  Он  кивнул  головой,  давая знать, что согласен идти
беспрекословно. Ему развязали ноги, но руки оставили связанными ремнем.
     Сигурдова  башня,  куда  розольфцы  вели  пленника, была плодом прихоти
одного  из  Биорнов  по  имени  Сигурд.  Выстроена  она была для охотничьего
павильона  и  стояла  в  глухой  степи, в восьми милях от замка. Кругом были
очень  живописные  места, в которых водилось много медведей, волков и оленей
по причине близости небольшой речки, куда эти животные являлись на водопой.
     Массивная  башня  эта  была  в  пять  этажей, с несколькими комнатами в
каждом  этаже  и  с  великолепною  террасой  наверху,  откуда видно было все
происходящее  в  долине, на восемь или на десять миль кругом. В нижнем этаже
помешалась  столовая  с  буфетами,  снабженными  всем  необходимым,  так что
охотники,  застигнутые  во время охоты метелью, могли там спокойно переждать
ее несколько дней.
     Олаф  и  Эдмунд  любили  это  место  и  сделали его центром всей охоты,
проводя  в башне иногда целые недели. Смотрителем башни был старый служитель
по имени Гленноор, который там и жил круглый год.
     Черный  герцог  не  любил,  когда  его  сыновья  отправлялись  в башню,
которую  он и прочие члены его семьи покинули совсем более двадцати лет тому
назад.  Случилось  это  вследствие  одного происшествия, подобного которому,
кажется, не могло бы произойти нигде больше на земле.
     В  четверти  мили от башни находилось несколько нор полярных крыс, этих
ужасных  грызунов,  против зубов которых, кажется, ничто не может устоять. В
степях  Норрланда  и  Лапландии  они  водятся  просто  миллионами  и живут в
бесчисленных  норах  под  мхом.  Можно  ходить по этим норам сколько угодно:
крысы  даже  и не почувствуют этого. Иной раз, впрочем, они и выбегут и даже
будут  смотреть  на вас с любопытством, но не сделают вам вреда, если только
и  вы  в  свою  очередь ничем их не раздразните. Но беда, если вы как-нибудь
заденете  их:  они сейчас проявят солидарность и набросятся на вас, раздерут
своими  крепкими  зубами  вашу  крепкую  одежду, потом доберутся и до вашего
тела.  Вы  упадете,  весь  искусанный,  и они докончат ваше истребление... В
самом  деле - что может сделать индивидуальная сила одного против совокупной
силы  и  злости миллионов маленьких существ? Полярных крыс боятся даже волки
и медведи.
     Вообще   крысы   истощают   страну,   в   которой   поселяются,  лет  в
десять-пятнадцать  и перекочевывают в другую. Ничто не может их остановить -
ни  реки,  ни  заливы, ни горы; жители спасаются от них только огнем - и это
единственное средство остановить нашествие страшных грызунов.
     Теперь  понятно, почему старый Гаральд так боялся всякий раз, когда его
сыновья  отправлялись на охоту в башню Сигурда. Герцог боялся, как бы они не
сделали   какого-нибудь   неосторожного  поступка  и  не  навлекли  на  себя
нападения  крыс  или, как в Норвегии называют этот вид, леммингов. Он боялся
также,  как бы расставленные всюду врагами шпионы нарочно не подвели Олафа и
Эдмунда   под   мщение  грызунов.  Достаточно  для  этого  было  раздразнить
леммингов,  взорвав  в  скоге  мину,  -  и  крысы  набросились бы на первого
попавшегося человека.
     Быть  может,  Грундвигу и Гуттору пришла бы тоже в голову эта печальная
мысль,  если б они догадались, какую радость вдруг почувствовал Надод, когда
услыхал,  что  его  хотят  вести  в  башню  Сигурда.  Догадайся  они об этой
радости,  они, конечно, постарались бы доискаться истинной цели, для которой
Надод  посылал  Трумпа и Торнвальда в ског... Но есть вещи, которых не может
предвидеть  человеческая  прозорливость.  Грундвиг  и  Гуттор  не знали, что
Надод  успел  высадить на Нордкапе целую шайку грабителей и устроить засаду.
Но,  быть  может,  и  Надод  начал  радоваться  слишком рано, так как смерть
Трумпа   и  Торнвальда  могла  повлиять  дурно  на  шайку,  оставив  ее  без
руководителя...
     Надод  готов  был  дорого  дать  за  то,  чтобы  у  него вынули изо рта
затычку.  Обменявшись  несколькими  словами  с Гуттором и Грундвигом, он мог
бы,  конечно,  найти  средство дать сигнал и своим товарищам. Но его желание
осталось  неисполненным,  и  потому он ограничился лишь тем, что старался на
ходу  производить  как  можно  больше  шума,  чем,  впрочем, ровно ничего не
достиг.
     Один  раз  он  даже приостановился, вглядываясь в темноту. Ему хотелось
разглядеть  хоть  что-нибудь  в  густой  степной  траве.  Сзади его довольно
сильно   ударил   какой-то   корень.  Уж  не  сигнал  ли  это  был?..  Надод
приостановился,  как  бы  поджидая,  что  будет дальше, но сейчас же услыхал
грубый голос Гуттора:
     - Ну, ну, иди! Чего стал? Или уже утомился? Скоро же!..
     Не  имея  возможности  отвечать,  Надод  должен был молча повиноваться.
Грундвиг  и  Гуттор  не  разговаривали.  По  временам  пробегали  мимо стада
оленей,  вдали  слышен  был  вой  волчьих стай и рев медведя, потревоженного
присутствием человека.
     Но  вот  на  темном  фоне  обрисовался  силуэт Сигурдовой башни. Звезды
начали бледнеть. До рассвета оставалось уже недолго.
     Кругом старой башни царило угрюмое молчание. Дверь ее была заперта.
     - Это  странно,  -  сказал  Грундвиг: я был уверен, что старый Гленноор
нас ждет.
     Он свистнул три раза и не получил никакого ответа.
     "Ладно!  -  подумал  Надод.  -  Давай знать о своем присутствии, давай!
Ничего лучшего я не желаю."
     Грундвиг подошел к двери и без труда ее отворил.
     На  столе  в столовой горела старая норвежская лампа из темной глины. В
нее был налит тюлений жир.
     - Гленноор!.. Гленноор!.. - позвал Грундвиг.
     Эхо   башни   повторило   его  крик,  затем  настала  глубокая  тишина,
исполненная чего-то зловещего.
     Богатырь ввел пленника, запер дверь и подошел к своему другу.
     На губах Надода играла злорадная усмешка. Грундвиг это заметил.
     - Прежде  всего  нужно  этого негодяя убрать в надежное место, - сказал
он, - а потом мы увидим, в чем дело.
     Вдруг  Гуттор,  наклонясь  под стол, чтобы посмотреть, нет ли там чего,
испустил ужасный крик.
     - Что такое? - вскричал Грундвиг.
     - Черт возьми, он убит! - отвечал богатырь.
     - Кто убит?
     - Гленноор.
     Он  вытащил труп из-под стола. Бедный старик получил удар ножом прямо в
сердце. Оружие было оставлено убийцей в ране. Тело еще не успело остыть.
     Грундвиг  с  силою  отворил  дверь  в  примыкавшую  к  столовой  тесную
погребушку,  втолкнул  туда  Надода и, старательно заперев дверь, вернулся к
другу.
     - Послушай,  Гуттор,  - сказал он шепотом, - я, честное слово, боюсь...
Это со мной в первый раз случилось, я боюсь, говорю тебе откровенно!


XXIII

     Как  говорят  немые.  -  Откровенное  признание.  -  Ужас.  - Герцогиня
Эксмут.

     Тщательно  осмотрев  все  пять  этажей  башни и ее подземелья, Гуттор и
Грундвиг  возвратились  в  столовую,  где  лежал труп несчастного Гленноора.
Ничего  подозрительного  они  не  нашли.  Когда же успел убежать убийца? Это
было  подозрительно.  Но,  с  другой  стороны,  поиски  оказались совершенно
безуспешными, и потому Гуттор и Грундвиг до некоторой степени успокоились.
     - Гуттор,  -  сказал  старый биорновский управляющий, - это оказывается
гораздо  серьезнее,  чем я сперва думал. Очевидно, розольфский замок окружен
со  всех  сторон  -  и  с суши, и с моря. Наши господа подвергаются огромной
опасности.
     - Пожалуй, нам бы не следовало приходить сюда.
     - В  замке  мы  не  были  полными господами над нашим пленником. Герцог
постарел,  сыновья  его  -  само  великодушие,  и  в  случае, если б негодяй
отказался  говорить, у нас не было бы средств принудить его. Наконец, если б
мы  сюда  не  пришли, мы не узнали бы, насколько сильны бандиты, собравшиеся
сюда  для  разрушения  замка.  Я узнаю во всем этом руку "Грабителей морей",
которые  за  несколько  лет ограбили и разрушили множество замков по берегам
Швеции,  Норвегии,  Англии и Шотландии, и уверен, что они действуют здесь по
плану,  выработанному Надодом, который, к счастью, теперь в наших руках. Это
даст  нам  время  опомниться,  так  как  "Грабители" не решатся приступить к
делу, прежде чем вернется Красноглазый.
     - Стало быть, капитан Ингольф заодно с ними?
     - Боюсь  я этого... Дай Бог, чтобы я ошибался, но подобная месть вполне
подходит  к  характеру Надода. Ведь он мог двадцать лет воспитывать мальчика
в  ненависти к Биорнам и теперь привести его сюда для того, чтобы несчастный
молодой  человек  истребил  собственное  семейство,  убил своего отца, своих
братьев...   Быть  может,  Надод  собирается  сказать  умирающему  Гаральду:
"Знаешь  ли  ты,  кто  разорил  твой  дом,  убил  твоих  детей, тебя самого?
Фредерик  Биорн, твой старший сын, похищенный мною и воспитанный в ненависти
к тебе... Капитан Ингольф и Фредерик Биорн - одно и то же лицо".
     - Ах,   замолчи,  пожалуйста,  Грундвиг!  Твои  слова  меня  бросают  в
дрожь... Это ужасно! Это адски ужасно!
     - Подожди,  это  еще  не все. Я всегда заранее предчувствовал все беды,
какие  только  случались  с  нашими  господами.  Я знал, что Магнус Биорн не
вернется;  знал,  что  леди Эксмут, наша юная и прелестная Леонора, погибнет
во  цвете лет; предвижу, что Сусанна, графиня Горн, кончит тем же... Сказать
тебе,  кто  убил  Магнуса Биорна? Кто погубил герцогиню Эксмут с детьми? Кто
собирается   извести  Черного  герцога,  Олафа,  Эдмунда,  Эрика  и  Сусанну
Биорн?..  Все  он,  все  бессовестный Надод... И это он сделает, если мы его
выпустим из рук.
     - Но  если  он будет говорить, если он сознается во всем?.. Ведь мы ему
дали честное слово, Грундвиг.
     Старик рассмеялся горьким смехом.
     - "Честное  слово"!..  Может  ли  речь  идти  о  чести, Гуттор, о нашей
личной чести, когда дело идет о спасении Биорнов и о наказании их врагов?
     Понизив голос, он прибавил несколько спокойнее:
     - Видишь  ли,  Гуттор,  я  при самом рождении получил один ужасный дар,
переходящий  у  нас  в роду от отца к сыну. Когда в воздухе носится беда, то
мы  ее  предчувствуем  и  предвидим.  Я  чувствую, что на роде Биорнов лежит
роковая   печать,   что  он  прекратится  вместе  с  нынешним  веком...  Но,
разумеется,  мы  будем защищать остающихся до последней капли крови - не так
ли, Гуттор?
     - Ты  ведь  знаешь, я думаю, что моя жизнь вся принадлежит им, - сказал
Гуттор трогательно просто.
     - Ну, пойдем же допрашивать негодяя.
     - Если твои предположения верны, то он говорить не станет.
     - Не  станет?..  Ну, брат, вот ты увидишь, что Грундвиг и немого сумеет
заставить говорить.
     Сказав  это, старик улыбнулся с такою холодною жестокостью, что Гуттору
даже  страшно  сделалось,  -  не  потому,  чтобы  он  жалел  бандита,  но по
врожденному его добродушию.
     Грундвиг  спустился в подземелье и принес оттуда вроде жаровни, которую
и поставил в угол, сделав знак Гуттору, чтобы тот привел пленника.
     Гуттор немедленно исполнил приказание друга.
     - Ну,  -  сказал Надоду Грундвиг, прямо приступая к делу, - у тебя было
довольно  времени  обдумать  мои слова. Что же, решился ли ты ответить мне и
Гуттору на те вопросы, которые мы тебе зададим?
     Надод  все  это время внимательно прислушивался, словно ожидая услышать
какой-нибудь  сигнал  или  хотя  бы  шум.  При  виде  убитого  Гленноора  он
догадался,  что  бандиты  не замедлят прийти к нему на помощь. В переводе на
обыкновенный  язык,  убийство  старика  означало: "Господин! Мы недостаточно
еще  сильны,  чтобы  напасть  на твоих стражей и освободить тебя, но держись
крепко,  -  мы  скоро  вернемся в достаточном числе и поможем тебе". Поэтому
Надод,  уже  решившийся  было признаться во всем, лишь бы спасти свою жизнь,
теперь  раздумал  и  заупрямился.  Кинув на своих врагов взгляд, исполненный
ненависти, он отвечал медленно и обстоятельно:
     - Вот  уже  двадцать лет, как мы не видались с вами, Гуттор и Грундвиг,
но  вы  должны  хорошо  меня  знать и потому не удивляйтесь, если я откажусь
отвечать  вам,  запугать  меня  нельзя  ничем.  Зрело  обдумав  все, я решил
молчать.  Мы  играем  втемную. Теперь я в ваших руках, но мы еще увидим, чья
возьмет... Делайте со мной, что хотите.
     - Это  твое  последнее  слово?  -  с  рассчитанной  холодностью спросил
Грундвиг.
     - Первое и последнее. Вы больше от меня не услышите ничего.
     - Увидим,  -  старик  отвечал  со  зловещим  спокойствием,  от которого
Надода невольно бросило в дрожь.
     Негодяй  знал,  насколько  важно  было  для  его  противников, чтобы он
говорил,  и  потому он был убежден, что жизнь его во всяком случае пощадят и
лишь  запрут его в какое-нибудь подземелье. Поэтому холодный ответ Грундвига
смутил его и даже несколько испугал.
     "Неужели они осмелятся меня подвергнуть пытке?" - подумал он.
     Не  говоря  больше  ни  слова,  Грундвиг  стал нагревать жаровню, и это
занятие,  по-видимому,  доставляло  ему  большое удовольствие, потому что он
насвистывал  старинную норвежскую балладу, переставая это делать лишь тогда,
когда нужно было раздувать уголь.
     Надод с ужасом следил за этой операцией.
     Вдруг  он увидал, что Грундвиг сунул в жаровню нож, который в несколько
минут накалился добела.
     - Свяжи этому негодяю ноги, - сказал Гуттору старик.
     Гуттор поспешил выполнить приказание.
     - Что значит эта шутка? - спросил Надод, щелкая от страха зубами.
     Никто ему не ответил.
     Накалив  нож,  Грундвиг  вынул  его  из  жаровни  и,  зажав его в руке,
подошел  к  Надоду,  который  обезумел  от  ужаса  и  вскочил на ноги, чтобы
убежать,  но  железная рука Гуттора удержала его, и несчастный бандит увидал
раскаленную сталь близко-близко от своего лица.
     - Сжальтесь, - пробормотал он. - Я буду говорить.
     - Что,  брат?  Поумнел?  -  сказал  Грундвиг,  саркастически  смеясь. -
Выслушай  же  меня еще раз. Тебя зовут Красноглазым. Даю тебе честное слово,
что  тебя  станут  называть  Безглазым,  потому  что я выколю тебе последний
глаз,  так  как убивать тебя не стоит - это было бы слишком жалкою местью...
Итак,  ты предупрежден. Многого от тебя я и не потребую, отвечай мне только:
да  или нет, и помни, что я все знаю и потому лгать будет бесполезно. Правда
ли, что Фредерик Биорн не утонул, как ты утверждал это?
     - Действительно,  Фредерик  Биорн  не  утонул,  но я не знаю, жив ли он
теперь.
     Раскаленное железо снова приблизилось к лицу бандита.
     - Клянусь  именем  матери,  единственного  существа, которое я люблю! -
вскричал в испуге несчастный. - Я правду говорю.
     В этом восклицании звучала правдивость. Грундвиг остановился.
     - Объяснись, - сказал он.
     - С  детства  я ненавидел Биорнов за их могущество, за их богатство, за
их  удачи  во  всем.  Мне  хотелось  причинить им какое-нибудь зло. Однажды,
прогуливаясь  с  мальчиком  в лодке по фиорду, я отдал Фредерика неизвестным
людям, приехавшим на великолепной увеселительной яхте.
     - Как же ты это сделал?
     - Я сказал, что будто мы сироты и что мне нечем кормить братишку.
     - Негодяй!.. А как назывался корабль?
     - Не заметил.
     - Флаг у него какой был?
     Грундвигу хотелось крикнуть:
     - Лжешь,  негодяй!  Ты  отлично  знаешь, что капитан Ингольф и Фредерик
Биорн одно и то же лицо!
     Но он удержался, желая допросить бандита еще.
     - Значит, ты с тех пор никогда не видал Фредерика?
     - Где  же мне было его видеть? Вы меня так жестоко прибили, что я долго
боролся  со  смертью  и выздоровел, лишь благодаря заботливому уходу за мной
моей  матери.  Когда же я потом ушел из Розольфсе, где я мог найти мальчика,
не зная сам, кому я его отдал?
     - Он прав, - тихо сказал Гуттор.
     - Это   верно,  -  отвечал  Грундвиг,  -  но  если  Фредерик  командует
"Ральфом", то какими судьбами они встретились! Это странно.
     Допрос продолжался.
     Надод,  не боявшийся смерти, предпочел сказать всю правду, только чтобы
не лишиться зрения.
     Действительно,  сделавшись  слепым,  он уже не мог бы мстить, тогда как
он  был убежден, что все равно к нему на выручку скоро явятся его товарищи -
бандиты.
     Мы  не станем повторять того, что уже известно читателю. Скажем только,
что  Надод  откровенно  во  всем  сознался, рассказал о том, как "Грабители"
предприняли  нападение на Розольфсе, как им оказал поддержку Гинго, желающий
отделаться  от  Биорнов,  как  ему, Надоду, удалось привлечь на свою сторону
Ингольфа,  который,  впрочем,  потребовал, чтобы жизнь владельцев замка была
во всяком случае пощажена.
     Последнее  сведение  наполнило  сердце Грундвига чрезвычайною радостью,
так  как  теперь он нашел оправдание капитану Ингольфу, который, как офицер,
не мог не повиноваться приказанию начальства.
     Под  конец  допроса  Гуттор и Грундвиг пришли в совершенный ужас, когда
узнали,  каким  образом  погибла  несчастная леди Эксмут со всем семейством:
все  они были утоплены в море по приказанию адмирала Коллингвуда, который во
что  бы  то  ни  стало  желал  наследовать  титул и поместья своего старшего
брата, мужа Леоноры.
     Что  сказали  бы  Гуттор  и  Грундвиг,  если  б  они знали, что адмирал
Коллингвуд  явился  с  эскадрой  в  Розольфсе?  Но  они ушли из замка раньше
прибытия англичан.
     Наконец,  все  Биорны  не  знали,  что Коллингвуд - родной брат герцога
Эксмута.  Покойный герцог был в ссоре с братом давно, и в его доме запрещено
было произносить имя адмирала.
     После  ужасной катастрофы, лишившей Черного герцога его любимой дочери,
Гаральд  не  имел  никаких  сношений  с  родными зятя и не знал, что герцогу
Эксмуту наследовал брат, который был убийцей его, а также его жены и детей.
     Взволнованный  всем  услышанным,  Грундвиг и Гуттор взяли друг друга за
руку  и  поклялись  жестоко  отомстить  всем  тем,  кто  так  или  иначе был
причастен к этой гнусной и ужасной драме.


XXIV

     Помощь.   -  Брошенный  с  башни.  -  Правильная  осада.  -  Костер.  -
Благодетельная буря.

     Окончив  свою  исповедь,  Надод  впал в совершенно угнетенное состояние
духа.
     При  всей  своей  низости  он  был  вполне  храбрый человек и, не приди
Грундвигу  дья