ль,   они
зачарованно  зашептались,  словно  до   этого   Богом   забытого   обломка
цивилизации донеслось  из  Венеции  или  Антверпена  звонкое  пение  арфы.
Десятки лет минули с тех пор, как они в последний раз слышали голос  белой
женщины. Разбойников  сопровождали  человек  двадцать  индейцев,  одни  из
которых были абсолютно голыми, а другие носили мешковатые штаны и  куртки.
У одного осклабившегося дикаря из продырявленного носа торчали  в  стороны
перья попугаев; другие украсили свою наготу браслетами из обезьяньих  шкур
и нитками ожерелий из речного  перламутра;  все  они,  включая  нескольких
женщин, которые либо на руках, либо в утробе несли  ребятишек,  составляли
небольшой  дружный  отряд.  Они  окружили  Тристана   и   назойливо,   как
пчелы-глазолизы, без тени смущения ощупывали его со всех сторон, словно он
представлял собой какой-то чудной механизм.
   К  Изабель  они  прикасались  более  осторожно,   и   она   попыталась,
воспользовавшись этим,  загородить  собою  Тристана,  однако  грубость,  с
которой ее отшвырнули прочь, показала  ей,  что  их  восхищение  белокожей
красавицей не  было  беспредельным.  Кроме  того,  воздействие  ее  тихого
женского голоса и акцента кариоки на ушные перепонки  этих  разряженных  в
кожу искателей приключений тоже имело определенные границы. Тем  не  менее
человек с рапирой - вожак отряда -  с  какой-то  странной  почтительностью
позволил ей держать в руке цепь от ошейника Тристана, словно признавая  за
ней право собственности на черномазого мужчину.
   - Я боюсь, Тристан, - шепотом призналась она.
   - Чего? Это же твои соплеменники.
   Ее оскорбили враждебность и злость, сквозившие в его голосе. Между ними
внезапно возникла пропасть. И это  после  долгого  путешествия,  во  время
которого их высохшие тела почти слились в одно!
   - По крайней мере, нас накормят. Эти  негодяи  толсты,  как  свиньи.  -
Голос Тристана чуть смягчился.
   По расширяющейся тропинке отряд  по  склону  холма  спустился  к  реке.
Расчищенные поля и ухоженные посадки маниоки  и  бобов  подготовили  их  к
появлению поселка - беспорядочного скопления  круглых,  крытых  пальмовыми
листьями хижин, одни  из  которых  были  лишены  стен,  как  полагается  у
индейцев, а  другие  имели  толстые  бревенчатые  или  глинобитные  стены,
обеспечивая европейцу иллюзию замкнутого пространства. Вдоль  реки  стояли
рядами деревянные подставки для вяления рыбы и рамы из жердей, на  которых
сохли сети. Неподалеку в куче  щепы  валялись  и  несколько  недостроенных
долбленых лодок. Выгоревшее на солнце знамя с крестом и щитом  трепыхалось
на бамбуковом шесте, венчавшем крышу самого большого здания  в  поселке  -
помещения для собраний, куда могло поместиться все население.  Через  час,
после того как ловкие и настойчивые индейцы накормили и помыли  пленников,
их доставили именно в это здание, где уже собралась  толпа,  и  подвели  к
другому бронзоволицему мужчине - постарше и постройнее; он сидел в похожем
на трон плетеном кресле с высокой спинкой, украшенной пятнистой  шкурой  и
головой ягуара с оскаленной пастью.
   - Я  имею  честь  быть  капитаном  сей  бандейры  [отряд  авантюристов,
отправлявшихся во  внутренние  районы  Бразилии  за  золотом  и  рабами  в
XVII-XVIII веках] отважных и набожных паулистов, -  сказал  тот,  иронично
представляясь пленникам. - Мое имя Антониу Альварес Ланьес Пейшоту. Ты уже
знакома с моим младшим братом Жозе де Альваренга Пейшоту.
   Борода у Антониу была  клинышком,  фамильный  бронзовый  цвет  лица  на
скулах и большом горбатом носу переходил в золото. Заметив, что Изабель не
сводит глаз с его носа, он приложил к нему палец и сказал:
   - Моей матерью была индианка-карижу, а отцом - новый христианин, точнее
говоря,  один  из  бывших  сынов  Авраамовых,  как  и  половина  населения
Сан-Паулу. Влияние Священной инквизиции Баийи не распространяется  на  наш
юг, хотя, - торопливо добавил  он,  -  иезуиты  не  обнаружили  бы  у  нас
недостаточного рвения в соблюдении веры, клянусь ранами на теле Господнем.
Мы ли не рисковали жизнью и здоровьем ради спасения душ  язычников?  Разве
не бродили мы годами по адской земле кактусов  и  муравейников,  разве  не
терзали нас самые  ужасные  острозубые  рыбы  и  насекомые,  каких  только
Создатель  всего  сущего  изволил  сотворить?  Разве   не   осаждали   нас
безжалостно  дикари,  коих  мы  стремились  спасти   от   греха,   дикари,
вооруженные и доведенные до безумия испанскими иезуитами, этими тварями  в
черных сутанах, изменниками своей расы и веры?
   Казалось, эти риторические вопросы обращены не столько к Изабель - хотя
даже в самые страстные  мгновения  своей  речи  оратор  не  сводил  с  нее
блестящих маленьких глазок цвета янтаря, -  сколько  к  отряду  оборванных
воинов, толпившихся за спиной у пленников.
   - Ради собственной выгоды и разврата эти богохульники пестуют неверных,
- поносил он иезуитов, - в так называемых резервациях, содержа их в наготе
и безделье. Мы в наших поселениях и королевских имениях уже давно обратили
бы  их  в  боговдохновенную  веру,  научили  полезному  труду  и  одели  в
цивилизованную одежду.
   - Я слышала о королях, - робко встряла Изабель. - Но они правили  очень
давно.
   - Да, - оборвал ее круглолицый Жозе, - долго  блуждали  мы  по  здешним
дебрям, дав обет не возвращаться домой без индейцев и золота. Ну  а  ежели
мы и переживем  парочку  королей,  а  по  дороге  чудесным  образом  родим
пару-тройку ребятишек, что с того? Ведь мы вернемся в наши имения богатыми
людьми, с полчищами работящих слуг. Если что, можем обменять их на участки
земли! Белое золото - наша цель, красное золото - наша добыча!
   Антониу, подняв палец, остановил страстную речь брата.
   - Мы вербуем еретиков ради их же спасения, - напомнил он своему отряду,
обращаясь тем не менее к Изабель. -  Они  бьют  нас  по  правой  щеке,  мы
подставляем левую: только захватываем их в  плен,  в  то  время  как  они,
окажись на нашем месте, просто убили бы своих пленников. Во  мраке  своего
безбожия они поедают мозг и внутренние органы своих врагов, чтобы  обрести
храбрость в бою. Мы же искореняем эти дурацкие обычаи и обучаем  настоящей
науке и полезным ремеслам. Так, невзирая на ужасы сражений,  мы  дарим  им
милость Спасителя, а они отплачивают нам за это отравленными стрелами!
   Услышав такую витиеватую речь,  никто  не  смог  удержаться  от  смеха;
остальные члены бандейры весело зашумели, а Жозе доверительно, с хитрецой,
как давним знакомым, признался Тристану и Изабель:
   - Правда, если мужчины молоды и слабы и не могут  работать,  а  женщины
слишком стары, чтобы согреть мужчине  постель,  мы,  конечно,  с  ними  не
возимся.
   - Значит, все эти туземцы, - Изабель спросила Антониу, - ваши рабы?
   - Умоляю тебя, дитя мое, не произноси это слово.  Порабощение  туземцев
запрещено строгим  королевским  указом  и  многократно  осуждено  папскими
буллами. Управлять ими - вот  наши  намерения.  Тех  же,  кого  ты  видишь
вокруг,  всех  этих  тупи,  гуарани   и   кадивеу,   мы   просто   убедили
присоединиться  к  нам,  и  они  стали  нашими  проводниками  и  любезными
товарищами. Многие из нас  рождены  индейскими  матерями,  и  мы,  в  свою
очередь, продолжаем род тем же путем. Другие, правда, были бы рады убежать
со службы, да не могут. Господь  еще  не  благословил  наш  поход  богатым
урожаем обращенных душ, а многих из вновь обращенных Господь, увы, призвал
в царство небесное, наградив оспой или  лихорадкой.  У  нашего  священника
кончились запасы драгоценного вина, и он уже не может причащать  их  перед
смертью.
   - Эти негодяи бегут от нас, - вмешался Жозе, - они бегут от  нас,  даже
умирая! Они столь неблагодарны, что останавливают биение своих сердец! Вот
почему, госпожа, твой негр - настоящее сокровище для нас; даже в Сан-Паулу
не многие могут позволить себе чистокровных черных рабов. Эту расу Господь
создал для того, чтобы обогащать их благодетелей: сыны Хама должны служить
сынам Сима и Иафета. Они живучи. Да, они тоскуют по  своей  отвратительной
родине, вырезают себе идолов и бьют  в  барабаны,  а  если  их  набирается
изрядное количество, то, сбившись в стаю, они поднимают мятеж  и  бегут  в
леса, где строят поселения, в которых царят разврат и анархия  -  все  это
так; но они не мрут, как индейцы.
   - Он не раб! - воскликнула Изабель.
   Кустистые,  рыжие  с  проседью   барочные   брови   Антониу   удивленно
приподнялись.
   - Кто же он в таком случае?
   - Он мой... он мой спутник, мой муж, - сказала Изабель. Она собралась с
духом, приготовившись к граду насмешек, ибо говорить  об  упрямо  молчащем
существе, которое  держат  в  ошейнике  и  на  цепи,  подобно  собаке  или
обезьяне, как о своем муже, было полным абсурдом, однако слова ее  утонули
в удивленной тишине. - Я люблю его, - произнесла она в этой тишине  тонким
срывающимся голосом:  сколько  километров  она  несла  свою  любовь  через
просторы Бразилии, как тонкую фарфоровую вазу.
   Антониу  подался  вперед,  и  его  мягкие  янтарные  глаза  внимательно
уставились на нее.
   - Поведай нам о себе, - приказал он.
   - Мы шли на запад столько недель, что сбились со счету, - начала она, -
мы спасались бегством от гнева моего отца, недовольного  нашим  союзом,  и
искали место, где можно поселиться и заняться полезным трудом. Недели  две
назад, а может больше, на нас напали раскрашенные дикари; они убили верную
индианку тупи и похитили двух  наших  детей,  ускакав  прочь  на  огромных
лошадях.
   Это краткое перечисление бед окончательно сломило Изабель, по ее  щекам
потекли слезы, а в горле застряли рыдания.
   - А, это гуайкуру, настоящие воплощения  дьявола,  -  горячо  заговорил
Жозе. - Они  владеют  арабскими  конями,  как  чародеи,  не  пользуясь  ни
седлами, ни стременами. Вскакивают на лошадь одним  прыжком.  Их  женщины,
чтобы не мешать передвижению племени, убивают детей  в  своих  утробах  и,
нанося  себе  ужасные  раны,  навсегда   становятся   бесплодными;   чтобы
восполнить нехватку детей, они похищают их где только можно и  воспитывают
по  своим  сатанинским  обычаям.  Они  столь  извращены,  что   заставляют
некоторых  мужчин  одеваться  в  женские  платья,  и  эти  мужчины  должны
мочиться,  сидя  на  корточках,  и  раз  в  месяц  истекать   кровью.   Их
святотатству нет границ!
   Изабель обратилась к Антониу:
   - Господин, а моих детей... - Ее голос судорожно прервался. - Могли  бы
вы и ваши храбрецы спасти моих детей?
   Вожак бандейры наклонился к ней, как любящий отец.
   - Гуайкуру многочисленны и свирепы, - печально произнес он. - Нас  было
втрое больше до того, как мы вступили с ними в битву.
   - И у них есть братья  по  сатанинскому  промыслу  Пайгуа,  -  деловито
вставил Жозе, вспотев от возмущения. - У них каноэ вместо лошадей,  и  они
перелетают в  них  через  реки,  как  птицы!  Плавают  они,  как  рыбы,  с
абордажными саблями в зубах!
   - А человек, - спросил у Изабель Антониу,  не  отводя  от  нее  взгляда
своих янтарных глаз, -  которого  ты  именуешь  своим  мужем,  не  пытался
защитить ваших общих детей?
   Объяснять, что дети могли родиться и не от Тристана, было не  к  месту.
Изабель заговорила, и перед  ее  взорами  вновь  пронеслись  картины  того
ужасного вечера - дети в коконах из москитной сетки,  раскрашенный  индеец
гуайкуру с тонкими белыми бивнями под нижней губой.
   - Он защищал. Он застрелил одного  из  индейцев,  но  их  было  слишком
много, и они успели сбежать с детьми.
   - Застрелил, говоришь?
   Тут вмешался Жозе:
   - Сир, мы нашли этот механизм среди вещей.  Сделан  он  великолепно,  и
сначала мы приняли его за голландскую игрушку или  итальянскую  табакерку,
но потом  более  тщательный  осмотр  показал,  что  это  пистоль,  правда,
укороченная, но очень ловко сделанная - на нем нет кремневого запала.
   Он передал Антониу револьвер Сезара. Антониу осмотрел его отшлифованные
станком детали и размашисто, как и  подобает  старому  мушкетеру,  вскинув
револьвер, прицелился во что-то прямо над их  головами  и  выстрелил.  Все
присутствовавшие оцепенели, услышав резкий хлопок и свист  пули  и  почуяв
кисловатый запах пороха; в соломенной крыше не осталось заметных следов, и
вождь отряда изумленно выстрелил  еще  раз,  а  уже  потом  револьвер  дал
осечку. Эти две пули Тристан хранил для себя  и  для  Изабель.  Теперь  им
придется жить дальше.
   - Ты прав, брат, это детская игрушка. Этот ствол не вместит дроби  даже
на воробья.
   Потом Антониу снова обратился к Изабель,  словно  вынося  окончательный
приговор:
   - Этот черный раб больше не муж тебе, милое дитя. Рабы не  имеют  права
иметь жену. Не отчаивайся. Я человек холостой и, как ты скоро сможешь сама
убедиться, совсем еще не такой старый, каким кажусь на первый взгляд.
   Упрямое молчание  Тристана  показалось  ей  громче  раскатов  грома,  в
которое превратились удары ее собственного изумленного стойкого сердца.



        СТАНОВИЩЕ


   Старый вожак бандейры взял Изабель в жены, точнее говоря,  он  взял  ее
третьей женой, поскольку его уже обслуживали  две  аборигенки,  Такваме  и
Ианопамоко. Они восприняли пополнение без  особого  ропота,  руки  Изабель
облегчали их труд, а в первый год ее жизни в бандейре индианки были  почти
полностью избавлены и от ублажения своего  господина  в  постели.  Изабель
забеременела и на второй год замужества произвела на свет сына с янтарными
глазами, которого назвала Саломаном, надеясь, что  он  вырастет  мудрым  и
станет с честью носить имя ее отца; может, так  ей  удастся  сменить  гнев
отца на милость.  Когда  она  сообщила  о  своем  решении  Тристану  через
Ианопамоко  -  самую  молодую  наложницу  Антониу,  красавицу  из  племени
тупика-вахиб, с цилиндрическим,  лишенным  талии  туловищем  и  стройными,
грациозными ногами, - Тристан оскалился и проклял свою жену.
   -  Пусть  этот  ребенок  пожрет  ее  сердце,  -  сказал  он,  и,  когда
Ианопамоко, рассказывая  об  этом  Изабель,  попыталась  изобразить  оскал
негра, черты ее комично исказились. Лицо индианки было  довольно  плоским,
его покрывал узор из точек и крючочков ярко-синего цвета, значение которых
было известно только той стоявшей на пороге великого  забвения  сморщенной
карге, что обновляла их, когда краски бледнели.
   Наверное, проклятие  Тристана  подействовало,  поскольку  младенец  был
странно тих и малоподвижен, в отличие от Азора, который пинался и толкался
маленькими толстенькими ручками и ножками с первых же дней своей жизни.
   Тристана заковали в ножные кандалы, чтобы предотвратить побег,  послали
работать в поле, на выжженные солнцем плантации маниоки и маиса,  сладкого
картофеля и земляных орехов, табака, тыкв и бобов.  Затем,  когда  хозяева
заметили в нем навыки механика,  приобретенные  на  заводе  и  на  золотом
прииске,  его  поставили  вырубать  из  дерева   каноэ   для   дальнейшего
продвижения бандейры вниз по реке. Каноэ эти нужно было строить широкими и
прочными, чтобы воины пайагуа не могли подплыть под  водой  и  перевернуть
их, поэтому для них вырубались самые  большие  стволы  каштанов,  красного
дерева и араукарий, которые затем  приходилось  выдалбливать  единственным
ржавым теслом. Братья Пейшоту надеялись спуститься по воде к Мадейре, где,
по сообщениям предыдущих экспедиций, индейские  поселения  облепили  реку,
словно виноградины лозу перед сбором урожая. Оттуда они смогут  спуститься
к Амазонке и далее  по  морю  вернуться  домой  в  Сан-Паулу  и  по-райски
провести старость в окружении благодарных одомашненных язычников.
   Изабель лежала в постели рядом с Антониу  под  большим,  выполненным  с
мельчайшими подробностями распятием, где каждый ноготь на руке  или  ноге,
каждый гвоздик и струйка крови  казались  реальнее  настоящих,  и  слушала
рассказ о долгом походе бандейры. Они  отправились  из  дома,  исполненные
боевого духа, с большими запасами провизии и амуниции, а их жены,  дети  и
банкиры, дававшие денег на поход,  провожали  их,  пройдя  с  ними  первые
несколько километров по разбитой  дороге.  Через  сорок  дней  поредевшая,
поизносившаяся,  но  закаленная  в  боях   бандейра   прибыла   в   миссии
Паранапанема и Гуайра и обнаружила, что миссии эти, в  которых  послушные,
обращенные в христианство племена индейцев жили, как скот в загонах,  были
настолько  разграблены  и  разорены   нападениями   таких   же   искателей
приключений, что испанские иезуиты собрали оставшихся в живых  индейцев  и
отправились с ними на юг и на запад в земли Параны за  водопадами  Игуасу.
Затем, после месяцев лишений, они достигли Параны, и им пришлось выдержать
несколько ужасных сражений, поскольку испанские власти  позволили  наконец
иезуитам вооружить индейцев  ружьями.  Легкие  победы  знаменитых  Антониу
Рапозу Тавареса и Андре Фернандеса, подарившие им тысячи пленных, остались
в далеком прошлом. Бандейра Пейшоту отступила на запад, а потом на  север,
в болота Пантаналя, где добычи почти не было, поскольку побоища, болезни и
нападения ягуаров и кайманов губили индейцев прежде, чем бандейра успевала
до них добраться. Немногочисленные жители голодающих деревень  -  одна-две
семьи, - едва попав в плен,  вдруг  начинали  умирать  один  за  другим  с
противными пуканьем и кашлем.
   - По прибытии в деревню мы помогали ее обитателям завершить сбор урожая
и проявляли при этом терпение, вполне достойное  нашей  задачи;  когда  же
урожай был наконец собран, я, позволив своим людям попировать  и  погулять
одну ночь, отдал затем приказ  отправляться  в  путь  со  всеми  остатками
припасов, заманивая тем самым индейцев в нашу бандейру.  Как  уже  говорил
тебе Жозе, язычники мерли как  мухи:  если  болезни,  которым  их  дух  не
сопротивлялся, порой щадили индейцев, то злоупотребление пингой, к которой
ребята приучили их из озорства, а иногда и  просто  смятение  дикарей,  не
понимающих,  к  чему  мы  стремимся,  приводили  их  к  смерти.  Когда  мы
спрашивали о золоте, они готовы были расписывать нам целые золотые города,
стоящие за ближайшим горным хребтом, лишь бы мы поскорее скрылись из глаз;
если мы описывали им алмазы, то они рассказывали нам об алмазных  городах.
Тем не менее мы так и не добрались до края дикой саванны. Засуха сменялась
сезоном дождей, за синей рекой текла коричневая река, а наша бандейра  так
и не смогла достичь своей цели,  двигаясь  от  Южного  Креста  к  Полярной
звезде.
   - Как долго продолжалось это путешествие,  господин  мой?  Сколько  лет
длится ваш поход?
   - Этого не знает никто, милое дитя. Мой мозг  заволокло  белым  туманом
здешних просторов.
   Однако с каких бы давних времен ни стояли они лагерем в  этих  болотах,
надежда на продолжение пути все еще жгла мозг ее  владыки,  заставляя  его
усы возбужденно  топорщиться,  и  возбуждение  это  иногда  достигало  его
узловатых, нежных чресел. Он еще надеялся достичь  реки  Мадейра,  которая
одарит их толпами здоровых индейцев, жаждущих обращения в новую веру,  они
станут его собственностью  и  превратят  его  фазенду  на  красных  землях
Сан-Паулу в царство небесное.
   Держа  на  руках  своего  сына,  Изабель  не  могла  обнаружить  в  его
обескровленном лице ни силы, ни ума. Ему не хватило  соображения  даже  на
то, чтобы сосать грудь. И тогда Изабель начинала плакать о Тристане, своем
гордом любимом, прикованном навек к стволу дерева и от рассвета до  заката
наполняющем лагерь стуком тесла. Индейцы, которые до его появления  лениво
и беспорядочно долбили стволы деревьев, теперь считали  это  занятие  ниже
своего достоинства и почитали своим долгом подгонять черного раба кнутом.
   Ианопамоко жалела Изабель; молодые женщины  полюбили  друг  друга,  как
сестры, и научились говорить на  своем  собственном  языке  -  причудливой
смеси из скудного запаса португальских  слов  и  нескольких  фраз  родного
наречия Ианопамоко (слова в нем  всегда  оканчивались