ррор  бунтовавшим
крестьянам  и казакам,  не вычищали  под  корень целые  социальные пласты  -
может, и не пришлось бы ехать потом в арестантской машине?
   Почему я об этом говорю так подробно?..
   ...   Вплоть   до   выборов   96-го   года   новая   волна   российских
генералов-политиков оказывала сильнейшее воздействие на нашу  жизнь.  Судите
сами.  Генерал   Павел  Грачев,  министр  обороны.  Генерал  Джохар  Дудаев,
президент  "независимой  Чечни".  Генерал   Александр   Лебедь,  кандидат  в
президенты  России  и  секретарь  Совета  безопасности.  Генералы  Александр
Коржаков, руководитель моей охраны, и Михаил  Барсуков, директор Федеральной
службы безопасности. У каждого - своя история. О каждом есть что сказать.

   Прошлую  свою  книгу,  которую писал  по  горячим следам,  закончил  на
трагических событиях  осени  1993 года.  Тогда  мне  казалось,  что все -  с
коммунизмом в  стране покончено раз и навсегда. Никому не хотелось  доводить
дело  до  массовых  столкновений. Но  раз уж  Верховный  Совет  во  главе  с
Хасбулатовым навязал президенту и стране логику  гражданской войны, пришлось
действовать очень жестко и быстро. Это были страшные для Москвы дни.
   И  все-таки главной  своей победой считаю то, что нам  удалось избежать
широкомасштабного   кровавого   столкновения,   гражданской   войны    между
сторонниками коммунистического  Верховного  Совета  и законной президентской
властью по всей России.
   ... Вот тогда  я впервые  глубоко  об этом  задумался. Можно сказать  и
по-другому - тогда я впервые столкнулся с типом генерала без убеждений.
   Суровые  внешне,  как   бы   из  железа  сделанные,  волевые,   четкие,
приверженцы  присяги и  долга - такими  они хотели выглядеть.  А  на поверку
вышло как раз наоборот.
   Часто у скромного гражданского человека, застенчивого и книжного (самые
яркие примеры - Сахаров, Лихачев, Собчак, Старовойтова), и убеждения тверже,
и поступки решительнее.
   Список примеров тут может быть бесконечен.
   Все это время - с 90-го по 96-й, - теперь  я в этом  абсолютно убежден,
над Россией висела тень смуты, гражданской войны.  Многие россияне с  глухой
тоской верили в  то,  что все так и будет:  новый военный  переворот, хунта,
растаскивание  на множество маленьких республик, короче,  вариант Югославии.
Или, если ближе  к нашей  истории, - вариант 1918 года. Страшный вариант. Он
был возможен. Многие тогда уезжали из страны именно по этой причине.
   И  действительно, объективные обстоятельства  подталкивали нас именно к
такому развитию.
   Советская империя строилась много лет без тени  сомнений,  по железному
генеральному  плану.  Внутренних  противоречий  не  замечали.  Сценария,  по
которому  империи придется  уйти  с ряда  территорий,  уступить  место новым
государственным  образованиям,  даже  не  предполагали,  не  имели  в  виду.
Экономику  развивали  исходя не из местных  потребностей  и уклада  жизни, а
разом всю, на одну шестую часть суши. После развала Союза в роли  эмигрантов
оказалась огромная  часть  русскоязычного населения в республиках,  где  они
десятки  лет  обслуживали имперскую промышленность, науку, культуру.  В  тех
городах  и  областях, куда продовольствие завозили из других регионов и  где
производили  только  сталь,  танки,  ракеты,  приборы  и  так  далее,  из-за
рухнувшего  внутреннего рынка произошла почти  экономическая  катастрофа.  К
обычным  безработным  добавились  безработные  офицеры -  наша  армия быстро
покидала Европу.
   В  1991  году,  в дни  августовских  событий, когда  рухнула  советская
власть, мне лично казалось, что  уж с  идеологией-то в  стране все  будет  в
порядке.  Все тогда дружно ненавидели коммунизм и коммунистов, все  клеймили
лживый режим...
   Наш  российский  народ  очень  верит  в  силу  слова.  И  я  такой  же.
Потребность  в  пропаганде,  потребность  верить   красивым  словам  в   нас
неистребима.
   Слишком долго нас  трясло и в годы горбачевской перестройки, и после ее
краха, слишком  много политики  было на  экранах  телевизоров. Образ мирной,
благоустроенной, позитивной  России никак не мог родиться. Ему мешали путчи,
бытовая неустроенность, экономическая "шоковая терапия", ломка всего старого
уклада. Да и я считал, что ничего искусственного здесь создавать не надо. Не
нужна пропаганда новой жизни. Новая жизнь сама собой убедит людей в том, что
она уже есть.

   ... И чувство обиды, потери  всего  привычного породило новую генерацию
политиков.
   С одной  стороны, истерично-озлобленных  депутатов, для  которых  важно
было оседлать эту идею национальной ущемленности.
   С  другой  - харизматических  генералов,  которые  были готовы в  любой
момент встать во главе каких-нибудь очередных "событий".

   Вот вам  генерал  Дудаев.  Вроде бы настоящий армейский  генерал, можно
сказать,   видный   советский   военачальник.   Командовал    подразделением
стратегической авиации, держал  в руках  штабные  карты Европы. Казалось бы,
человек образованный.
   Неужто уже  тогда, в 91-м, он возвращался домой в Чечню, имея в  голове
план: выйти из  состава  России, объявить  шариатскую республику? Неужели не
давали покоя лавры Хомейни или Каддафи? Я этого себе представить не могу. Но
оказалось именно так - на "историческую родину" вернулся одержимый безумными
идеями человек. За грозными, эпохальными событиями  91-го мы  проглядели эту
национальную катастрофу  Чечни.  Не верили, не могли представить, что  такое
возможно.
   Масштабы  насилия,  охватившие республику  в  первые  же годы правления
Дудаева, были просто невероятны. Сначала десятки, потом сотни тысяч людей, и
русских, и чеченцев, покинули в те годы Чечню под проклятия и угрозы.
   Но главная  опасность была даже не в этой невиданной эскалации дикости.
На   территории  России  образовалась  криминальная  черная  дыра.   Всплеск
криминала -  особая  тема.  Я к ней  еще обязательно  вернусь. Здесь чеченцы
выглядят не  хуже  и не  лучше других народов  - у каждого  народа есть свои
бандиты. Но  только в Чечне этот бандитизм  стал практически легальным видом
дохода, стал гражданской доблестью. Одно дело, когда государство худо-бедно,
но пытается  бороться  с  оргпреступностью  на  своей  территории,  в  своих
городах,  где органы правопорядка имеют хоть какой-то  ресурс власти. Другое
дело - если местная власть сама помогает бандитам и они могут в любой момент
исчезнуть со  своими деньгами, с заложниками, с оружием  в эту  самую черную
дыру.
   Тогда, осенью  94-го, перед  началом  первой чеченской войны, общество,
напуганное путчами, не хотело никаких конфликтов.
   Но  Дудаев  угрожал  России,  шантажировал ее террористическими актами,
взрывами на военных объектах,  на атомных электростанциях. Человек,  который
озвучивает  такое,   в  принципе,  не  может  и  не  должен  быть  субъектом
переговоров.
   Чеченцы очень гордятся тем, как долго и как часто они воевали с большой
Россией:  в XIX веке -  с царем, в гражданскую -  с белыми генералами, после
войны - с чекистами.
   На этом национальном мифе, на том, что  чеченцы еще  в  древней истории
чувствовали враждебность  со стороны других горских племен, и сыграл Дудаев.
Ничто  в  его  лощеном провинциальном облике  - шляпа,  галстук, усики  - не
напоминало  сегодняшних  главарей  вооруженных  банд, которые  пришли ему на
смену и терроризировали Россию уже не на словах, а на деле. Но именно Дудаев
- духовный отец этих людей.
   И помог ему в этом еще один миф - об исламской революции.  Опасный миф.
И самое  печальное, что в том  числе  и  грубая  политика  Советского  Союза
привела  к  возникновению мирового  исламского экстремизма. Сколько лет мы в
СССР "боролись с сионизмом", осуждали Израиль, помогали палестинцам и другим
арабским  движениям,  не брезгуя  терроризмом.  Сколько  лет потом воевали в
Афганистане.  В  результате  привозной социализм,  террористические  методы,
насаждавшиеся нашими же
   спецслужбами, сомкнулись  с самыми радикальными  и страшными исламскими
сектами и... с  ненавистью к России и к  русским, которая возникла во  время
афганской войны.
   Впрочем,  ненависть  террористов, радикалов-исламистов в  разное  время
направлялась на  разные  страны - на  США, Англию, Францию,  Индию, Израиль,
Россию. Важно  другое:  все  эти  страны в конце XX  века,  обладая  ядерным
оружием, высокоразвитыми технологиями,  самолетами,  ракетами, компьютерами,
внезапно разбудили другую, варварскую,  цивилизацию, разбудили средневековую
дикость  - и справляются с этой  проблемой с неимоверным трудом. И  уже  эта
дикость ставит под сомнение наши ценности, наш мир, само наше существование.
Цивилизация  как бы стоит  в растерянности перед полевыми командирами, перед
партизанской  войной, перед захватом заложников, перед терактами: как с этим
справляться?  Мы  еще  не умеем бороться  с  этой бедой,  которая как  будто
вылезла из  глубокого исторического  подполья. Из прошлых  веков. Мы  только
учимся с ней бороться.
   Причем все  делают это по-своему. Израильтяне отвечают  ударом на удар.
Американцы,   англичане   создают  огромную  агентурную  сеть,  выслеживают,
охотятся  за главарями,  одновременно  стараясь во  внешней  политике,  и  в
особенности в международной экономике, связать исламские страны  цепью общих
приоритетов. Французы  в разгар  борьбы с алжирскими  повстанцами прибегли к
массовым  репрессиям,  к  депортации  многих   тысяч  людей   из  страны   и
одновременно  старались и стараются  поддерживать  дружеские связи со своими
бывшими колониями.
   Мы  столкнулись с  той  же  самой  проблемой,  и,  как я  уже  говорил,
совершенно  неожиданно  для  себя.  Теперь  надо  вспомнить,   как  все  это
начиналось.  Честно вспомнить,  невзирая  на  ошибки тех  дней,  невзирая на
душевную боль, которая сопровождает эти воспоминания.
   Летом 1994 года чеченской проблемой стали заниматься вплотную. Тогда во
властных  структурах   имела  хождение  такая  теория.   Власть  Дудаева  на
территории  Чечни  крайне  непрочна. Новый режим  в  республике опирается на
влияние  тейпов  (родов),  и,  хотя  он  поддерживается старейшинами,  между
теинами идет  страшная  вражда,  война за  влияние  и  власть. Постоянно  на
территории  Чечни  возникают вооруженные конфликты  -  то  в  Грозном, то  в
Надтеречном  районе.  Производство  остановлено,  ничего  не   работает,  не
функционирует, народ  измучен и уже по горло сыт дудаевскими обещаниями. Все
хотят какой-то стабильности. Пришло время России вмешаться - с помощью новых
антидудаевских  сил  внутри республики. События  в  Грузии показывают,  что,
когда лидер  зарывается, начинает бесчинствовать,  авторитетная национальная
интеллигенция готова поддержать альтернативные, как правило, ориентированные
на Россию,  политические группы. Давайте создадим здесь, в Москве, где живет
много  очень авторитетных чеченцев, некий новый орган, который возглавит это
движение. Есть немало подходящих кандидатур - Автурханов, Гаджиев, Завгаев.
   Стадии плана были таковы.  Постепенно осуществить плавный вброс в Чечню
антидудаевских настроений и сил. Помочь деньгами, если надо - специалистами.
Добиться,  чтобы  народ сам прогнал Дудаева.  А  если  начнется  вооруженный
конфликт  -   не  допускать  кровопролития.  Миротворческие   усилия  всегда
пользуются  поддержкой  народа:  это  мы уже  знали  на опыте  Таджикистана,
Приднестровья.
   И я согласился на этот план.
   Был и еще  один аргумент:  если объявить  войну преступности в каком-то
одном  месте  и  победить,  это сможет  переломить  криминальную ситуацию  в
России.  Начинать  надо   с  Чечни.   Нужно   отнять  у   бандитов  ощущение
безнаказанности,  нанести  не  точечный,  а  по-настоящему  мощный  удар  по
преступному миру, который оккупировал целую республику.
   Существовала  такая теория:  мол,  Ельцин пошел на  обострение с Чечней
ради укрепления своего  авторитета,  ради  ужесточения  режима президентской
власти. Чушь!  Бред! Я знал, что общество  боится и не хочет войны.  Главная
особенность первой чеченской  операции состоит как  раз в том, что я пытался
остановить  разрастание  военного  конфликта,  не сообразуясь  с  конкретной
тактической   выгодой.   Но   война  не   прекращалась,  вспыхивала   вновь.
Выкручивалась из наших рук, вновь возникала, на новом витке, в новой форме.
   Так было в Буденновске, в Красноармейске, в Грозном летом 1996 года.
   Решение о начале военной операции принимал Совет безопасности. В прессе
много  писали: кто  отдавал  приказ?  как?  почему?  -  все  покрыто  мраком
неизвестности. Ельцин, мол, ушел от ответственности. Снова вранье! Никогда в
ходе чеченской кампании  я  не уходил  от ответственности. Даже когда приказ
отдавали другие, брал ее на себя. И несу ответственность за штурм  Грозного,
за  бомбардировки  и  за  их прекращение.  А  на  Совете  безопасности,  где
принимали решение о начале операции, действительно протокол не вели.  У меня
на столе лежали справки (таких  справок, подготовленных разными ведомствами,
было  тогда десятки) с мотивировками, почему нужно начинать операцию. Были и
другие  аналитические  материалы, говорившие о том, что вмешиваться  в  дела
Чечни нельзя.  Я изложил аргументы и сказал: какие  мнения  "за" и "против"?
Что нас ждет? И общая  позиция была одна: мы  не можем безучастно наблюдать,
как отваливается кусок России, это станет началом распада страны.
   Одним из  тех,  кто  твердо  верил в  "молниеносный"  характер  военной
операции,  был Павел Сергеевич Грачев, министр обороны России с 1992 по 1996
год.
   В этой связи не могу не сказать о нем несколько слов.
   Павел Грачев - настоящий армейский генерал. Я говорил когда-то, что это
"лучший министр  обороны". Что я имел в виду? Дело в  том, что в  отличие от
многих  своих коллег Грачев всегда чурался политики. Это действительно  была
ценная   его   черта,   которая   гарантировала   государству   определенное
спокойствие.
   Грачев   всегда   стремился   быть   "человеком  на  своем   месте".  И
действительно,  это  разная   работа  -  руководить  военным  ведомством   и
руководить  боевыми  действиями:  штурм Грозного  в  ночь  на 1  января  это
подтвердил  и  навсегда врезался  в нашу  память. Сотни убитых, ожесточенное
сопротивление боевиков.
   Потом  появились  боевые генералы, которые  нормально  воевали  под его
началом,  нормально  вели  кампанию. Но как же  дорого стоила  эта  мешанина
первых двух месяцев!
   Чудовищная неподготовленность армии. Полный  разлад в действиях силовых
министерств.  Жесточайшая обструкция, непонимание  наших действий со стороны
журналистов, резкая реакция общественного мнения. По своим последствиям этот
"локальный" чеченский кризис, когда  страна буквально взорвалась от жестоких
нелепостей "молниеносной войны", можно сравнить и с 91-м и с 93-м годами.
   Россия  в  тот момент простилась с  еще  одной, чрезвычайно опасной, но
столь близкой и  дорогой  нам иллюзией  -  о мощи  нашей армии.  Ее  выучке.
Подготовленности к любым конфликтам. Ее непобедимости.
   Что говорили  тогда? Какая-то там  Чечня...  Ну сколько их там  - пять,
десять, двадцать тысяч... И наша армия - огромная, могучая, самая сильная.
   Скоро выяснилось, что армия  и  ее командиры готовились совсем не к той
войне.  Известная  ошибка  генералов.  Война  оказалась  тяжелой,  страшной,
кровавой.
   Я  помню,  скольких  усилий  стоила  мне  встреча с  Сергеем Адамовичем
Ковалевым, который в первые дни военной операции принял сторону сепаратистов
и  потом  приехал  в  Москву,   чтобы   рассказать  на  пресс-конференции  о
разрушениях и жертвах в Грозном.
   Какие  внутренние  противоречия меня  раздирали! Вот сидит передо  мной
достойный  человек,  демократ, правозащитник, уполномоченный  президента  по
правам  человека. Как объяснить ему, какими словами, что на карту поставлена
сама государственность, сама жизнь России? Ведь все равно он моих аргументов
не услышит.
   Я выслушал его  молча, взял доклад и поблагодарил  за работу. Если бы в
те  дни -  а  дни были  очень острые, когда каждый  антивоенный репортаж  по
телевизору воспринимался моими помощниками как предательство, -  мы пошли на
чрезвычайные  меры, на ограничения свободы слова, раскол был бы неминуем.  И
общество покатилось бы совсем по другому пути.
   Усилием  воли  я  заставил  себя  не  обращать  внимания  на  излишнюю,
несправедливую критику. И  постепенно в обществе  возобладала здравая линия,
линия середины.
   Все поняли, что  там  воюет наша армия,  наши  люди. И военные занялись
своим  делом, а гражданские - своим.  И раскола  не случилось. Хотя кое-кто,
возможно, на это рассчитывал.
   Именно  тогда,  в  95-м,  Россию  поразила  новая болезнь  -  тотальная
"отрицаловка", полное неверие в себя, в свои силы.  Мы,  россияне, разлюбили
сами себя. А это для нации - исторический тупик.
   Почему так  произошло? В основе этих комплексов  -  детская  наивность,
воспитанная в людях советской властью. Детская вера во всесилие государства.
И когда государство допустило ошибку, когда президент,  как обычный человек,
оказался  в  плену  неких   стереотипов  (в  частности,  стереотипа  о  мощи
российской  армии), истерика захлестнула общество с головой. Разрушительная,
тотальная истерика. Ее результаты мы пожинаем до сих пор.
   ... Летом и  осенью  1996  года судьба вновь  свела  меня еще  с  одним
российским политиком в погонах (погоны  он, правда, к  тому времени снял, но
образа его действий это не изменило, в душе он остался генералом).
   Я говорю об Александре Лебеде.
   Я  до сих пор  помню его мощный голос в августе 91-го, когда он говорил
мне  в  кабинете  Белого  дома: один  залп из  БТРов - и  вся начинка здания
заполыхает, все ваши  герои попрыгают из  окон. Тогда этот офицер  Советской
Армии вызвал во мне интерес и симпатию.
   Но  с  течением  времени  я стал понимать,  что за  рыкающим голосом  и
медвежьей повадкой,  за какой-то утрированной мужественностью стоит глубокая
неуверенность  в  себе армейского  человека,  вырванного из привычной среды.
Лебедь  очень дружил в  свое время с Павлом Грачевым (потом их дорожки круто
разошлись). Так вот, Грачев - типичный генерал, который не хочет выходить за
рамки устава, рамки армейского этикета, привычной армейской жизни. Ему и там
хорошо. Лебедь, его бывший подчиненный, тип совершенно  противоположный. Это
тип российского офицера, который оказался за бортом той грандиозной системы,
в которой он всю жизнь был важной деталью, и вдруг к сорока годам понял, что
жизнь началась заново.
   Я  к  этой человеческой драме отношусь  очень серьезно и  чувствую вину
перед  уволившимися из армии офицерами,  которым  новая российская власть не
дала того, что обещала,  - квартир, интересной работы, устроенности. Но  это
разговор другой.
   Так вот, генерал  Лебедь в каком-то  смысле концентрированное выражение
этой судьбы, этой  человеческой  драмы, кризиса личности,  отчаянного поиска
себя в новых условиях. Человек ринулся в политику, как в атаку. Ему задавали
вопросы о международном положении - он рычал в ответ,  что  негоже бегать за
кредитами,   как   козел   за   морковкой.   Сыпал   шутками,   поговорками.
Демонстрировал, какой он  крутой  и несгибаемый  мужик.  Сбивал с  ног, злил
журналистов своим самоуверенным тоном. Но  по крайней  мере в нашей политике
это был живой, искренний голос человека, а не игра. Так мне тогда казалось.
   Я  чувствовал, как мечется этот неординарный  человек,  как ему хочется
былой определенности, четкости, ясности - и как ему плохо от того, что он ее
не  находит в своей  новой жизни.  Не только чувствовал, но и  сочувствовал.
Журналисты  уловили  эту  мою  симпатию,  поспешили  назначить  Лебедя  моим
преемником.
   ... Никаким преемником он, конечно, не мог быть.
   18 июня  1996  года  в  Кремле  рано утром в присутствии  журналистов я
подписал   указ   о  новом  назначении.   Лебе