ддержки в обществе, ни политической  воли, ни интеллектуального ресурса. И
все-таки им удается консолидировать ту часть народа, которая не смогла найти
себя в новой жизни, находится в подавленном, неустроенном состоянии.
   И  благодаря  этой "консолидации от  противного",  консолидации слабых,
обездоленных, неуверенных в себе и своей жизни людей, коммунисты получали до
1999-го стабильное большинство  в  парламенте. Другая, здоровая,  более  или
менее активная часть общества разобщена, разбита. Не видит своих лидеров.
   Чубайс,  Немцов,  Кириенко,  Хакамада,  по  сути  дела,  не  стали  еще
настоящими  лидерами.  Технологи,  менеджеры,  специалисты.  Нет у  молодого
поколения  политиков  общенациональной  фигуры,   способной  сплотить  целые
социальные  слои. Наверное,  кто-то  из  них  может  стать  символом  нового
поколения, лидером студенчества, молодежи, компьютерных мальчиков и девочек,
людей XXI века. Но и  для этого нужно еще много работать,  долго развиваться
их движению. Хотя, безусловно, это мои политические "крестники".
   Явлинский долгое  время казался  мне хорошей, сильной фигурой, я думал,
настанет   тот   момент,  когда   он  сможет   собрать  вокруг  себя  мощное
демократическое движение.
   Однако  "Яблоко"  все  больше и  больше  превращается  в  "раскольничью
секту". В кружок  диссидентов, инакомыслящих,  которые  действуют по старому
шаблону советской эпохи: все, что  от власти, -  это  зло. Все компромиссы -
зло.  Любые  договоренности  -  на  наших  условиях. Все,  что происходит, -
осуждаем. Голосуем всегда против.
   Такого  подхода  современная политика не приемлет. Вокруг давно другая,
реальная страна, другая, реальная жизнь. Лидеры "Яблока" этого признавать не
хотят.
   Позиция Явлинского, его фракции такая - голосование по пункту обвинения
о  Чечне  будет  свободным. Явлинский  голосует против  меня.  Но  члены его
фракции  - по  свободному  выбору. Не вижу смысла  в этой политической каше.
Давление? Демонстрация?
   Мне  кажется,  Явлинский   запутался  в  своей  стратегии.  Возглавлять
протестный,  но  при  этом  демократический  электорат  (знаю  по  себе,  по
демократам  конца 80-х)  - значит, быть в  необычайно сильном энергетическом
поле, иметь большое преимущество в инициативе и идеях.
   Но  как  раз  в  этом  у Явлинского  есть  огромный  пробел.  Молодежь,
интеллигенция хотят получить от "Яблока" позитивную программу. А ее нет.
   ... Сегодняшнее голосование в этом смысле чрезвычайно показательно.
   "Предметный  урок демократии", который хочет  преподать всем Явлинский,
слишком дорого  может  стоить тем, у  кого  есть желание жить  в нормальной,
демократической России.
   Так  кто же такие  они, парламентарии,  накопившие против  меня столько
обвинений - в развале того, сего,  в очередном "геноциде русского народа", в
чеченской трагедии?
   В сущности, настоящих политических лидеров (кроме Зюганова, Явлинского,
Жириновского, которые жестко работают на  свой  электорат) среди них нет. Но
эти трое - лидеры, скажем так, специфические. А все остальные?
   По  сути дела, в российском  парламенте  образца 1995  года  достаточно
много случайных людей. Наш  политический спектр пока еще очень рыхл,  в  нем
нет  настоящих  партий, нет устоявшихся демократических  традиций, нет этики
политической борьбы.
   Поэтому   в  парламенте  так  мало  профессионалов.  И  довольно  много
примитивных лоббистов. Но я уверен, что это  - дело поправимое. Когда-нибудь
будет у нас  хороший,  приличный парламент. Пока же нужно работать  с таким,
какой есть.
   Я  не верю, что  депутаты  проголосуют  за  импичмент.  Их  болтовня  о
принципах в  очередной раз станет бесплатной рекламой в программах новостей.
Я знаю, что у них нет шансов противостоять моей политической воле.
   Геннадий  Селезнев,  спикер  Думы,   после  отставки  Примакова  твердо
пообещал: "Вот теперь импичмент действительно неизбежен". Я же был убежден в
обратном: после отставки Примакова отрицательного результата голосования уже
не будет. Я обезоружил депутатов, тех, кто еще в чем-
   то сомневался, своей твердой решимостью.
   ... Иду дышать в сад. Смотреть на майское небо. Все равно голосов им не
хватит и на этот раз.
   После отставки Примакова был один для меня очень важный, но почти никем
не замеченный психологический момент.
   Несмотря  на  все угрозы  стачек,  демонстраций,  несмотря на  обещания
губернаторов пойти  в  атаку  на  президента, если он  тронет правительство,
несмотря  на  устойчиво  высокий  рейтинг   Примакова,  его   отставка  была
воспринята всеми очень спокойно.
   Внимание  общества   тут   же  переключилось  на  проблему  импичмента.
Импичмент психологически "съел" отставку. И еще одна, самая главная причина:
общество категорически  не хотело никаких политических  потрясений, оно было
против любых слишком активных действий.
   То  есть мой  расчет  оказался  точен. Ну  а  теперь  все  зависело  от
результатов голосования.
   Сам  Евгений  Максимович  молчал, ничего  не  комментировал, ждал. Надо
отдать ему должное  - очень не  хотелось ему,  опытному,  мудрому  политику,
втягиваться в  опасные игры. Расчет у  него был  совершенно  другой.  Тем не
менее взрывоопасная ситуация с импичментом могла затянуть и его, со всей его
неспешностью   и   аккуратностью.  Его  пытались  использовать,   вовлечь  в
политическую драку.
   Очень многое  зависело  от  того,  какую  кандидатуру  премьер-министра
внесет президент после голосования. Ведь с этого момента, по сути, начинался
старт президентской кампании 2000 года.
   Вариантов у меня было несколько. Точнее,  всего три. И очень важно было
правильно их взвесить, соотнести, распределить на будущее.
   ... Хотя на самом деле существовала и четвертая кандидатура.
   Но сейчас, в конце апреля - начале мая, я ее уже не рассматривал. Игорь
Иванов,   министр   иностранных   дел.   К   Иванову  долго  и   внимательно
присматривалась моя администрация,  имея в  виду то  обстоятельство, что  он
долго  проработал  вместе с  Примаковым. С  ним провели ряд  предварительных
разговоров. "На президентские и парламентские выборы пойду только  в тандеме
с   Евгением   Максимовичем,  -  говорил   Иванов.   -  Пусть  он  возглавит
проправительственную партию на  думских выборах.  В  этом  случае  мне будет
гораздо спокойнее работать премьером".
   Нормальная  цеховая  солидарность  дипломатов.  Но политическая  борьба
летом  этого  года  обещает  быть  настолько  жаркой,  что  тут  уже  не  до
солидарности.  Иванов  из  премьерского списка  выпал. А  жаль.  Иметь такую
молодую сильную фигуру в запасе было бы хорошо.
   Итак,  кто  у  меня  в списке сейчас? Николай Аксененко, министр  путей
сообщения. Тоже  хороший  запасной  игрок.  Опять  он  в  моей  "премьерской
картотеке".  Аксененко  вроде  бы  по  всем  статьям  подходит. Решительный,
твердый, обаятельный,  знает, как  с людьми говорить, прошел долгий трудовой
путь, поднялся, что называется, от земли. Сильный руководитель.
   Однако Дума изначально относится к нему неприязненно, встретит в штыки.
Это хороший вариант, чтобы  заранее разозлить, раздразнить Думу. Подготовить
ее к конфронтации. А потом выдать ей совсем другую кандидатуру.
   Вот только какую? Степашина или Путина?
   Путина или Степашина?
   Министр внутренних дел и директор  Федеральной службы безопасности. Оба
начинали  в  Петербурге,  оба  работали  с  Собчаком. Оба  -  интеллигентные
силовики. Люди  нового  поколения,  молодые,  энергичные, мыслящие. Но какая
огромная разница в характерах!
   Степашин  слишком мягок,  немножко  любит позировать, любит театральные
жесты. Я  не уверен в  том, что он  будет идти  до конца,  если потребуется,
сможет проявить ту  огромную волю,  огромную  решительность, которая нужна в
политической  борьбе. Без этих черт характера я  президента  России себе  не
представляю.
   У  Путина,  наоборот,  воля и решительность  есть.  Знаю, что  есть. Но
интуиция  подсказывает: выводить  Путина  на  ринг политической  борьбы  еще
преждевременно.
   Он должен появиться позже. Когда слишком мало времени для политического
разгона  -  плохо.  Когда слишком много  -  может быть еще хуже. Общество не
должно  за эти  "ленивые"  летние  месяцы  привыкнуть к  Путину.  Не  должна
исчезнуть его загадка, не должен пропасть фактор неожиданности, внезапности.
Это  так  важно  для  выборов.  Фактор  ожиданий,  связанных с новым сильным
политиком.
   Чрезвычайно тяжелая ситуация. Путина ставить  пока еще  рано. Эту паузу
нужно  кем-то  заполнить.  Заполнить  чисто технически. Что  называется, для
отвода глаз.
   Ничего   не  поделаешь,  эту   роль  придется  доверить   симпатичному,
порядочному Сергею Вадимовичу. Разумеется, я  постараюсь  объяснить ему, что
вопрос о будущем, о  президентских  выборах  еще открыт.  И у него тоже есть
шанс себя проявить.
   А фамилию Путина называть не буду. Ни в коем случае!
   Практически об  этом варианте не  знает  еще  никто.  В том числе и сам
Путин. В  этом сила. Огромная  сила  неожиданного политического  хода. Такие
ходы  всегда помогали  мне  выигрывать  всю партию, порой даже  безнадежную.
Реакция Думы и  Совета Федерации после голосования по импичменту на  фамилию
"Путин" непредсказуема. Они его плохо знают, не понимают, что это за фигура.
Но главная опасность заключена в другом.
   Путин и Примаков -  два бывших разведчика, два представителя спецслужб,
занимают в общественном сознании одну нишу, они как бы вытесняют друг друга.
Для  Примакова  фамилия  "Путин" -  мощнейший  раздражитель. Реакция Евгения
Максимовича  может быть тяжелой.  Возможно, будет полное отторжение и  даже,
это  я тоже не могу исключать, ответная атака со стороны Примакова. А  после
его  отставки,  после  голосования  по  импичменту  нужна  хотя бы  какая-то
предсказуемость. Передышка.
   ... Эту передышку может дать только Степашин. К нему Примаков относится
доброжелательно.   (Позднее,  летом,  когда   Евгений  Максимович   вплотную
задумался о  президентстве,  у  него  даже  возникла идея внести изменения в
Конституцию,  вновь ввести пост вице-президента, и  все  это для того, чтобы
предложить Сергею Вадимовичу вместе  идти на выборы:  Примаков -  президент,
Степашин - вице-президент.)
   Тем не  менее  тактический ход  с  "временным  премьером" таит  в  себе
определенную  угрозу. За несколько месяцев своего  премьерства Степашин да и
многие  другие наверняка поверят в то, что он -  основной кандидат власти на
выборах-2000. Не слишком  ли  я усложняю  ситуацию? Не  закладываю  ли  мину
замедленного действия?
   Короче говоря, стоит ли ждать с Путиным?
   Возвращаясь теперь, почти год спустя,  к событиям тех майских дней,  не
могу не признать - внутреннее мое состояние было довольно тревожным. Слишком
долго,   практически   с   начала   1998   года,   продолжался   в    России
правительственный кризис.  Почти полтора года. Такие случаи бывали, конечно,
в мировой практике.  Бывали и в развитых странах - Италии,  Японии, Франции.
Но  даже  в Италии  70-х  годов, где  премьер менялся  несколько  раз  в год
(республика-то  парламентская), в  экономическом  смысле была гораздо  более
стабильная обстановка.
   ... В России каждый новый премьер порождал свою специфическую проблему.
Например, оставить у власти молодых реформаторов  в  августе 1998 года можно
было, только установив в стране чрезвычайное положение! Ни больше ни меньше.
Менеджерское,  технократическое  правительство Кириенко  не  имело  никакого
политического ресурса (проще говоря, доверия, влияния на общество). Не могло
договориться ни с Думой, ни  с профсоюзами, которые  устроили нам "рельсовую
войну",  ни с деловой  элитой.  И при  этом для  проведения в  жизнь  своего
жесткого курса  ему была необходима  полная,  абсолютная поддержка общества.
Или  -  беспрекословное  подчинение!  Ну  не  мог  я  пойти  на чрезвычайное
положение. Не те годы, не та эпоха. И Россия - это не Чили, не Аргентина.
   Примаков,  наоборот,  обладал  огромным политическим ресурсом.  Но  его
правление грозило  полным откатом реформ.  Полным крахом  даже тех  зачатков
экономической свободы, да и  вообще демократических свобод, которые  удалось
выпестовать  и  сохранить  за  эти  годы.  Не  говоря уж  о  свободе  слова,
сохранении нормальной политической конкуренции.
   Казалось бы, у каждой отставки были свои веские причины...
   Но  тогда, в мае 1999-го, затянувшийся  правительственный  кризис висел
надо мной как дамоклов меч.
   И все-таки  после мучительных раздумий я  пошел  на то, чтобы растянуть
этот кризис  еще  на  несколько месяцев. То есть предложил Думе  кандидатуру
Степашина. Зная, что почти неминуемо буду с ним расставаться.
   Идти на третье подряд политическое обострение (после отставки Примакова
и  голосования  по  импичменту)   было  слишком  рискованно.   Степашин  был
стопроцентно проходной кандидатурой  в Думе, во многом  благодаря  лояльному
отношению Примакова.
   Да,  уже внося кандидатуру Степашина, я  знал,  что  сниму  его.  И это
знание тяжелым грузом висело на мне.
   Честно говоря,  чувство страшноватое.  Ведь  люди  воспринимают события
непосредственно,  сегодня,  сейчас.  Они  радуются  и волнуются, негодуют  и
страдают  -  в этой, нынешней, ситуации.  А ты  живешь  и  знаешь,  что  эта
ситуация  изменится, причем  ровно через два месяца или через месяц,  причем
именно таким  образом.  И  нет никакой радости от этого  знания. Наоборот  -
тяжесть. Приходится брать на себя  ответственность за судьбы людей, за порой
трудно прогнозируемые последствия того или иного шага.  Я знаю это чувство -
когда посреди  разговора,  посреди обычной встречи вдруг как черная тень  по
комнате  пробежит.  Предрешенность  того  или иного поступка,  той  или иной
политической  судьбы дает  о  себе  знать  постоянно.  И ты вынужден  крепко
держать эту ношу, не выпускать наружу свои мысли.
   И вот еще что.
   Путин должен  появиться  неожиданно. Когда наши  политические оппоненты
проявятся до конца.  Когда в разгаре будет  настоящая  предвыборная  борьба.
Когда его решительный характер и жесткость
   пригодятся в полной мере.
   ...  Но  не  только  этот  политический  анализ  останавливал  меня  от
последнего, откровенного разговора  с Путиным,  который продолжал руководить
Советом безопасности и ФСБ, ведать не ведая о моих планах.
   Мне его  было и  по-человечески  жалко.  Я собирался предложить ему  не
просто "повышение по службе". Я хотел передать  ему шапку Мономаха. Передать
ему свое политическое завещание: через победу на выборах, через нелюбимую им
публичную политику во что  бы  то ни стало удержать в стране демократические
свободы, нормальную рыночную экономику.
   Донести эту ношу до 2000 года будет очень и очень непросто. Даже такому
сильному, как он.
   Итак, решено.  Вношу кандидатуру  Степашина.  Но  мне нравится,  как  я
завернул интригу  с Аксененко.  Этакая  загогулина. Думцы  ждут именно  его,
готовятся к бою. А я в этот момент дам им другую кандидатуру.
   Вызываю   главу  администрации  Александра  Волошина.  Он  идет  писать
представление, а я нажимаю кнопку телефона Геннадия Селезнева, спикера Думы.
   Произнес  длинную  вводную  фразу  и,  в конце  концов  "оговорившись",
сказал: "Аксененко". Положил трубку и подумал: вот удивятся, когда прочитают
- Степашин. Ничего, полезно будет.
   Кандидатура Степашина прошла с первого раза.  Легко, без  напряжения. В
газетах на следующий день  писали, что Кремль очень хитро построил игру. Все
ждали  неприятного  Аксененко  и  с  облегчением проголосовали за  приятного
Степашина.



МЭР ИДЕТ В АТАКУ, ИЛИ БЕСПЛАТНАЯ КЕПКА

   В  начале  лета  Москва, как обычно,  замирает.  Пустеют  улицы. Как-то
обыденней   и  скучней  становятся   голоса   ведущих   теленовостей.   Дума
разъезжается на каникулы.
   Многие вывозят детей за город,  да  и  сами живут  в  основном на даче,
пользуясь редкими хорошими солнечными  днями. Элита тоже начинает жить тихой
садово-дачной жизнью, стараясь скорей удрать из душной столицы.
   Это  -  всего  лишь настроение.  Но  настроение, бывает,  очень  многое
определяет в обществе.
   Начало  лета 1999-го тоже не стало исключением  из этого  правила. Было
видно невооруженным глазом, как народ устал от политики. Не прекращавшийся с
сентября по май кризис  утомил буквально все слои населения. Не  было сил ни
протестовать  по поводу Примакова, ни строиться  в коммунистические колонны,
ни даже обсуждать нового премьера.
   Премьер  между тем  всем  нравился.  Если оставить в стороне внутренние
склоки в правительстве  - а широкой публике  они  совершенно неинтересны,  -
перед  телекамерами  Степашин  просто  расцветал.  Много ездил, встречался с
губернаторами.   Активно,   живо,   с   удовольствием   проводил   заседания
правительства. Произвел очень хорошее  впечатление  на  западных лидеров. Но
самое главное - он создавал в обществе своим немножко наивным  оптимизмом ту
самую атмосферу, по которой все так соскучились, атмосферу пусть  непрочной,
но все-таки передышки.
   Широкие массы  быстро  восприняли этот импульс  и... на время  забыли о
текущей политике.
   ... Однако главные  силы  вовсе не собирались разбегаться на  каникулы.
Все участники политического  процесса были готовы  к решающему  сражению.  И
вскоре оно началось.
   После  отставки, причины которой  действительно  не  были  очевидны для
широких слоев общества, рейтинг Евгения Максимовича Примакова еще вырос - от
двадцати процентов в мае до  тридцати к  июлю. Аналитики дружно заговорили о
том,  что с  таким-то запасом прочности бывший премьер-министр  может  смело
идти на думские выборы  - конечно,  во главе  нового движения. А потом,  как
победитель, и на президентские.
   Движение, позвавшее Примакова, очень быстро нашлось.  Его  формальным и
неформальным лидером был Юрий Михайлович Лужков. Оно называлось "Отечество",
и  на него были потрачены  все ресурсы  московского мэра.  Лужков  ездил  по
стране,   лично    встречался   с   региональными   лидерами.   Губернаторы,
обеспокоенные отсутствием на горизонте  сильного  премьера, будущего  центра
власти, той пустотой, которая образовалась  после отставки Примакова, начали
быстро становиться под знамена московского мэра.
   Одна  область, другая,  третья,  десятая,  двадцатая  бодро  салютовали
своему    новому   "Отечеству".   Идеологией   движения    стал    центризм.
Идейно-политическим  рупором  -  "третья  кнопка",  или  "новое  центральное
телевидение", финансировавшееся также Лужковым.
   Казалось  бы,  центристы.  Что ж  тут  плохого?  На  фоне раздробленных
демократических  сил,   которые  раз   за  разом   проигрывали   коммунистам
парламентские выборы, можно было бы  только приветствовать  и эту партию,  и
эту идеологию. Но...
   Критику  политического  оппонента, особенно  в  предвыборный период,  я
понимаю  и  вполне  приемлю.  Это  почти  обязательная  для  цивилизованного
общества политическая практика.
   Но  когда   идет  не   критика,   а  целенаправленное  создание  образа
общенационального врага - извините. Вот  это уже  не нормальная предвыборная
борьба,  а   советская   пропаганда.  Именно   советские   методы  борьбы  с
политическим противником и были избраны промосковскими СМИ.
   Ельцинский режим продал Родину иностранному капиталу. Это он  виноват в
том,  что  за  рубеж  вывозятся миллиарды  долларов ежегодно.  Это он создал
систему  коррупции. Это он устроил "геноцид русского народа", это он повинен
в падении рождаемости,  в  катастрофическом  положении отечественной науки и
образования,  медицины  и культуры.  Вокруг  президента  сложилась мафиозная
семья, настоящий бандитский клан.
   ...Таково  было  содержание ежедневных политических  программ  третьего
канала  телевидения.  Этот нехитрый набор  идей транслировался,  внедрялся в
сознание  по-разному:  и  дежурными  клише,  и  конк