Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Щупов Андрей. Гамма для старшеклассников -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  -
го дошла до сознания не сразу. Это оказалось действительно ванной. Я нашарил чугунные края, ногами ступил на эмалированную поверхность. Человек, сопевший впереди меня, куда-то пропал. Я попробовал наклониться и ударился лбом о рукоятку крана. - Лезь же! Чего топчешься! - Куда?! - яростно огрызнулся я. Руки щупали по сторонам, но выхода не находили. - Куда-куда!.. В сливное отверстие, конечно! - Дайте ему по ушам, чтоб не телился! - сердито зашипели во тьме. Правая нога чуть надавила в том месте, где по моим расчетам находилось сливное отверстие. "Что за чушь? Они издеваются?" Я силился понять, куда же исчезли мои предшественники, но мысли тупыми бревнами крутились в водовороте, на мгновения превращаясь в аллигаторов, раздражено покусывая друг дружку зубками. Однажды, когда пробка в доме куда-то подевалась, я мылся в ванной, заткнув сливное отверстие пяткой. Было не очень удобно, но в общем все обошлось и я покинул ванную чистым. Сейчас от меня хотели чего-то иного. - Нашел отверстие? - Ну? - Баранки гну! - рявкнули за спиной, но советчик, оказавшийся рядом, решил проявить терпение. - Да не орите вы! Он же совсем растеряется... Послушай, вот в этот сток и надо пролезть. Ты, главное, постарайся. Поначалу кажется узко, но если поднажать да изловчиться, все получится. Кто-то в темноте пошловато загыгыкал. Я постарался не обращать на хихиканье внимания. - Как же я пройду туда? - Все прошли, и ты пройдешь. Главное, попробуй... Я поднажал, я даже крякнул от натуги, и правая нога в самом деле проскочила. Черт возьми! Я даже не сообразил толком, как это произошло. Раз - и все. Колено еще торчало наружу, а все прочее было уже там. - Ну как? Вышло? - Точнее сказать, вошло... И снова в спину зашипели. - От, балагур! Тянет резину и не стесняется!.. Эй, удалец, за тобой еще люди. И море вот-вот доберется. Я не стал отвечать. Тем более, что дальше дело пошло бодрее. Я просунул вторую ногу, поднатужился, втиснулся по пояс, а потом и по грудь. Несколько хуже было с головой - все-таки череп - штука костяная, твердая, но и тут я в конце концов справился. Чуть впереди меня кто-то мучительно и медленно полз. Не крот и не крыса, - человек. Так же мучительно и медленно полз за ним я. Должно быть, мы напоминали дождевых червей. Только с руками и ногами, но таких же гибких, склизких и грязных. Перемещаясь по хлюпающему тоннелю, я все еще пытался рассуждать. Море и время - ладно, но как быть с водостоком? Труба от силы - сантиметров семь или десять в диаметре. Одно мое предплечье куда толще. Я не говорю о туловище. Я не говорю о животе! А тот генерал? Неужели и он ползет вместе с нами? И снова я проморгал ответственный момент. Довольно грубо меня ухватили за ногу и дернули. - Наверх же, олух! Труба разветвлялась, и, должно быть, дернувший меня за ногу был прав. Во всяком случае я не стал спорить и решил поверить ему на слово. А через пару минут я уже сидел в ванне. Перепачканное лицо, волосы, оскверненные какой-то слизью, измятая одежда. И все равно я чувствовал огромное облегчение. Все кончилось. Перебродив, компот трансформировался в вино. Я сидел в собственной ванне, я слышал приглушенную ругань соседей. Мгла окружала со всех сторон, но я не сомневался: события перебросили незадачливого путешественника на родину, домой. В отличие от многих бродяг я люблю путешествовать с одним непременным условием - всегда возвращаться. В данном случае я перехитрил всех и даже самого себя. Холод, который я предсказывал на завтра, уже миновал. Пространство, вобравшее меня, причислялось уже к иному времени. Здешнее время еще хранило тепло. Еще или уже... ФА-ДИЕЗ Разумеется, я отправился в гости. Выпасть из законного времени - в каком-то смысле означает потерять себя. Если это происходит в коллективе, можно укрыться в безлюдных пещерах, если потеря настигает в одиночестве, значит, бьет час выходить в люди. Именно там - в вереницах необязательных разговоров, среди пирамидальных салатных холмов и лениво-безучастных тортов вдруг обнаруживаешь с удивлением свое крохотное "я". И возвращается былая запальчивость, возрождается тяга к несбыточному, приходит знание того, что ложка - существо одноклеточное и по роду своему мужское, а вилка - напротив, обязательно дама - с грациозно изогнутой спинкой, всегда вприщур и остро нацеленная, готовая прижать и ужалить. И только в гостях взираешь на часы с оттенком снисходительности. То, что может все, не в состоянии уничтожить таинство посиделок. Ради этого я хожу в гости. И по этой же причине не беру с собой фотоаппарата. Когда-то я любил снимать публику на дымчато-голубые ленты. Дырочки перфорации вызывали во мне священный трепет. Я закупал бездну фотомелочей и спешил запереться в своей крохотной, подсвеченной красным фонарем лаборатории. Но с некоторых пор любовь моя несколько приувяла. Я заподозрил, что дни рождений, на которых я без устали работал затвором, мало-помалу превращаются в дни моих фотографий. Праздник претерпевал странный перелом, и меня начинали таскать из угла в угол, желая запечатлеть свои незамысловатые позы и улыбки. Иногда мне просто некогда было поесть, зато и почести мне оказывались почти как имениннику. О нем, кстати, успевали забыть. На слуху было только имя фотографа. Странный азарт охватывал гостей, - в них пробуждались актерские качества, и каждый в меру своей фантазии старался изобразить что-нибудь особенно вычурное. Багроволицые кавалеры в тройках и галстуках становились на голову, кто-то пытался садиться на шпагат, а в групповых снимках начиналось совсем неописуемое. Зубастые оскалы лезли в объектив, люди лепились в ком и изо всех сил кричали, желая озвучить кадр, зарядить его своей взбалмошной энергией. Самое удивительное, что иногда это им удавалось. Увы, именинами дело не завершалось. На следующий день начинались звонки и расспросы. Все встречные и поперечные считали своим долгом поинтересоваться, что там с фотографиями и как удалась проявка. Спрашивали, когда можно ожидать презента. Когда же "презент" расходился по рукам, начинались довольно странные воспоминания - воспоминания о том, как все они _ф_о_т_о_г_р_а_ф_и_р_о_в_а_л_и_с_ь_. Случались, разумеется, и обиды. Молодые девушки редко нравятся самим себе. Фотография - не зеркало, к ней другое отношение, и порция неприязни обязательно достается фотографу. Впрочем, может быть, вполне заслужено. Чего-то он, значит, не уловил. Какого-то прекрасного момента. И не оправдание, что такие моменты - редкость, что их караулят, как пугливую синюю птицу. Вот и карауль, коли снимаешь! Выслеживай! И нечего оправдываться и объяснять, что жизнь - не фотография. И что плакать красиво не получается. Так уж оно принято. Вой и рыдания принято называть плачем. А разудалое человеческое гавканье - смехом. Словом, когда я хочу просто отдохнуть и развеяться, фотоаппарат остается дома, на верхней полке моего специального фотошкафчика, а я подставляю плечи под парадный пиджак и плетусь к зеркалу. - Полезай, полезай! - говорю я своему упирающемуся костюму. Моему костюму в зависимости от обращения дают самый разный возраст - от трех до двадцати лет. То есть, после чистки и глажки - выглядит он года на три - не больше, а вот после гулянки, дня рождения или еще хуже свадьбы - на все двадцать. По старой привычке все же заглянул в шкафчик, но в обществе громоздкого проектора, пахучих реактивов, стопок фотобумаг и черных рулонов отснятой пленки фотоаппарат чувствовал себя более комфортно, чем у меня в сумке. Это было очевидно, и я удовлетворенно прикрыл дверцу. В общем так или иначе я оказался в гостях - за столом, в пиджаке и без фотоаппарата. Хозяина звали весело и просто: Василий Грушин. Он мне нравился, я ему тоже, хотя друг дружку мы понимали с трудом. Он был серьезен и верил в принципы, я тоже был серьезным, но, что такое принципы, не знал. Он мечтал переустроить мир к лучшему и на собственном примере неустанно доказывал, что это вполне возможно. Про переустройство мира я опять же ничего не знал, но Васю Грушина за эту его мечту любил. Любил, но не уважал, и за это он, кажется, уважал меня. Грушин был крупным начальником, его баловали подарками, улыбками и комплиментами. Я ему ничего не дарил и улыбался только когда мне этого хотелось. Но Грушин мне нравился, и он про это знал. Судя по всему, ему было этого достаточно. Однажды я зашел к нему на работу и застал за странным занятием. Охрану из проходной он проверял на знание Пушкина. Здоровый малый перетаптывался у него в кабинете и с туповатой растерянностью повторял: - Мой дядя... Дядя самых чистых правил... - Честных, - мягко поправлял его начальственный Грушин. - Чего? - Честных, а не чистых, хоть честь и чистота - тоже, конечно, в некотором роде... Ммм... В общем продолжай... Чуть позже в кабинет заходили секретари, водители, бухгалтера и тоже бубнили заученные строчки. Знатоков Пушкина Грушин поощрял премиальными. - Зачем им это нужно? - спросил я его. - Ты спрашиваешь об этом меня? - Ну да! - Спрашиваешь, зачем людям нужен Пушкин? - Да нет же! Но при чем тут они? - Ты не считаешь их за людей? - Тьфу ты!.. На этом наш разговор завершался. И чаще всего таким образом завершалось большинство наших бесед. Но мы друг друга любили. Я считал, что Грушины бессильны переделать мир, но я не сомневался, что он держится на их плечах. Сам Грушин, должно быть, думал про меня, что я правдив и сострадателен. Этих качеств ему вполне хватало, чтобы относиться ко мне с симпатией. Вполне возможно, что причины своего неравнодушия мы просто выдумали. На чем держится дружба и недружба? Наверное, как и любовь, на чем-то смутном и по-человечески неразрешимом. Словом, я сидел в гостях у Грушина и отдыхал от себя самого. Шел второй час отдыха, и несмотря на гул заздравных тостов и бесед я чувствовал себя немного окрепшим. Пасюк, сосед Грушиных, парень с голосом, не нуждающимся в мегафоне, тыкал меня кулаком в бок и радостно кричал в ухо. - Вся жизнь - сплошное представление. Времена Ренессанса - театр. То, что сейчас, - цирк. Мы, майн либер киндер, зрители, посасывающие леденцы. Все, что от нас требуется, - сидеть на законном месте и не возбухать. К кулисам, - желтый от табака палец Пасюка мотался перед самым моим носом, - ни под каким видом не приближаться! Табу, майн либер! Что там за ними - нас не касалось и не касается. Сиди и аплодируй. - А если я не хочу? - Чего не хочешь? - Аплодировать. - Значит, свисти. Ногами топай. Желаешь помидором порченным воспользоваться, - пожалуйста! Хочешь спать, - тоже не возбраняется. - Но допустим, я вознамерился узнать правду. То бишь, чуточку больше того, что нам показывают на сцене. Как же возможно постигнуть правду, оставаясь на месте? - Только так ее и постигают! - палец Пасюка вновь пришел в назидательное движение. - Кстати! Какой правды ты возжелал? Может, закулисной?.. Так я тебе еще раз повторю: вселенная познается не круговым обстрелом и не методом скверного сюрприза, вселенная познается погружением вглубь. А если тебя интересует, к примеру, что там у тебя булькает и пульсирует под кожей, так тут, паря, ничего занимательного: мозги, кишочки и прочая неаппетитная размазня. Заглянуть, конечно, получится, но понять - ты все равно ничего не поймешь. На людей надо глядеть извне! И то - лишь в случае, если они прилично одеты, с носовым платком в карманчике и капелькой дорогого одеколона на виске. Пойми, без всего этого мы - довольно-таки невзрачные создания. - Отнюдь, - сосед, сидящий напротив, тонко улыбнулся. - К некоторым такие сентенции, вероятно, не подойдут. - Сентенции... - Пасюк отмахнулся от тонкостей соседа и вновь задышал над ухом. - К примеру, жрем мы с тобой говяжьи языки и хихикаем над остротами застольных ораторов. Это нормально, это по-человечески. И в рот друг другу мы при этом не заглядываем. Иначе тошно станет. Вот так по всей жизни. Вместо одной правды обнаруживаем десять и тут же запутываемся. Потому как, - на этот раз палец багроволицего Пасюка согнулся крючком и, описав щедрый полукруг, постучал по голове хозяина, - здесь у нас, не поймешь, что. Думаешь, думаешь, а находит все равно будто кто-то вместо тебя. - Ты игнорируешь энергетику, - снова возразил я. - Мы ищем не потому что надо найти, а потому, что надо _и_с_к_а_т_ь_. - Браво! - оценил Пасюк. - И кроме того, пусть не все, но многие из нас желают быть героями. - Ага, либидо-фригидо! Знаем... И вот, что тебе на это отрапортуем: герой нашего времени, золотце, не супер из Чехословакии или Афганистана, а дезертир - тот, кто наотрез отказывается мчаться на Ближний или Дальний Восток сокрушать чужие дома и проливать чужую кровь. - И свою собственную, не забывай! - Не забываю, золотце. Зис импосибл! И все равно повторю: настоящий герой нашего времени - дезертир! Дабы не убить он идет на плаху, на вечное оплевывание и так далее. Как ни крути, это жертва. Не бунт, а именно жертва. Так что давай, братец мой, дернем одну рюмашечку за него. - Не знаю, - я покачал головой. - А Отечественная? А революция? Один уходит, - тяжесть перекладывается на остальных. - Во первых, не приплетай сюда Отечественную. Защищаться и завоевывать - разные вещи. А во-вторых, если брать революцию, то здесь дезертиры имели самый настоящий шанс спасти мир. Но не спасли. Потому что совести предпочли присягу. - Совесть - у каждого своя. - Зато присяга - общая, - Пасюк сардонически захохотал, ядовито подмигнул левым глазом. - Легко жить чужой волей, верно? Сказали - сделал. Потому что долг! Потому что обязательство перед обществом! А зов сердца... - что зов сердца?.. Муть и ничего более. И никому ничего не докажешь. Оно ведь там внутри, под ребрами. Так просто не вынешь и не продемонстрируешь. - Только если скальпелем, - хихикнул кто-то из соседей. - Во-во! Скальпелем!.. - Пасюк мрачновато зыркнул в сторону шутника. - Только для этого помереть надо. Как минимум. А каждый раз помирать, когда кому-то что-то доказываешь... - он развел руками. - В общем давай за терпеливых. На них мир держится. - Только чтоб тебя успокоить, - я поднял рюмку на уровень глаз и с неудовольствием убедился, что держать посудину ровно уже не получается. Вино капало на скатерть, заливало пальцы. Чтобы окончательно не опростоволоситься и не стать сахарно липким, я торопливо перелил алкоголь в желудок. - Вот теперь ты снова человек! - объявил Пасюк. - Когда кто-нибудь начинает делить и классифицировать - знаешь, там жанры всякие, подклассы и отряды, меня разбирает хохот. И все же... - те, кто не пьют... Как бы это выразиться помягче... Он подпер лобастую голову кулаком, и я приуныл, изготовившись слушать его многословное и нелестное мнение о непьющих. И все-таки минут через пять мне удалось взять тайм-аут. Совершенно неожиданно Пасюку ударили во фланг, и он вынужден был отвлечься. Я занялся жаренной картошкой, а моему собеседнику пришлось отбиваться от обрушившегося на него противника - такого же громогласного Пасюка, но с иной идейной платформой, иными претензиями к человечеству. - Правда - она всегда правда, а ложь - всегда ложь! - красноречиво надсаживался Пасюк номер два (звали его, если не ошибаюсь, не то Эльдар, не то Эдуард и учился он, разумеется, на филфаке - кажется, уже восьмой год). - Кое-кому, разумеется, хочется взмутить водичку, - продолжал Эльдар-Эдуард, - но историю не обманешь! В главном мир всегда диктовал двуединое начало: мужчина и женщина, солнце и луна. То же и тут: есть правда, а есть ложь. Правда - естественное благо, ложь - противозаконное зло. Морщась, Пасюк налил себе коньяка, а мне с отеческой заботливостью плеснул клюквенного морса. - Ну а как же тогда ложь во спасение? Или таковой нет вовсе? - Нет и не было! - рубанул Эльдар-Эдуард. - Солгал, значит, предал. Не кого-нибудь, так самого себя. - Стало быть, если я вижу, что у мамзель кривые ноги, я обязан объявить это ей в лицо, а не расточать комплименты? И про мужа излишне ретивого не забыть, и про годы в виде морщин... - Демагогия! Такая же демагогия, как пресловутые рассуждения про черную зависть и белую! - Эльдар-Эдуард взмахнул вилкой, чуть-чуть не зацепив соседа, тот вовремя вильнул плечом, с нервным хохотком отодвинулся вместе со стулом подальше. - Позвольте! Про зависть я ни единым звуком... - Чушь! - Эльдар-Эдуард не позволил. Тема очевидно была ему близка, ему настоятельно требовалось, чтобы кто-нибудь хоть как-то упомянул ее за столом. Каюсь, я злорадствовал. Пасюку приходилось несладко, и мне хотелось, чтобы хоть раз в жизни почувствовал каково дышится его оппонентам. - Не надо притворяться! - Эльдар-Эдуард переправил в рот громадный кус пирога и яростно жевать. Голос его приобрел глуховато-коровий оттенок. - Не надо обелять и маскироваться! Черная зависть, белая... Есть одно единственное чувство - чувство нормальной человеческой зависти! И завидовать по-хорошему это уже не завидовать. - А что же это, по-вашему? - Все, что угодно! Любоваться, восхищаться, быть мысленно рядом... Не надо расщеплять этимологических связей. Когда у кого-то есть то, чего нет у меня, и я сожалею об этом, имеет место зависть! Простая, человеческая, без изысков. - Но могут существовать градации. - Могут. Кто-то завидует вяло, кто-то от души - и все равно и те, и другие завидуют. Корень остается прежним. А когда начинается припудривание - дескать то-то и так-то, прямо зло берет. Я, мол, завидую ему, но исключительно по-хорошему... Ишь мы какие хорошие стали! Брут, может быть, тоже завидовал. И тоже считал, что по-хорошему... Пасюку не удавалось вставить ни словечка. Расстроенный, он продолжал подливать себе коньяка, а мне морса. Он словно мстил мне за наскоки своего нового оппонента. В споре их все чаще начинали мелькать подозрительные словечки вроде монады и квиетизма. Философы принялись друг за дружку всерьез, пробуя на зуб, испытывая на гибкость. Сосед с белесыми бровями и такими же белесыми губами стеснительно наклонился ко мне. - Я извиняюсь, люпмен - это что-то вроде ругательства? - Вы хотите сказать "люмпен"? - я в очередной раз передвинул бокал с морсом смуглокожей особе с голубоватой искоркой в глазах и золотистой в уголке улыбки. Меня одарили кивком, морс благосклонно приняли. - Люмпен - это когда показывают, например, по телевидению "Алые Розы" Сергея Соловьева или "Механическое Пианино" Никиты Михалкова, а вы переключаете на детектив или не подходите к телевизору вовсе. Любитель интеллектуальных тонкостей, сидящий напротив, расслышал мою тираду. Помимо всего прочего он обладал, по-видимому, и тонким слухом. - Но тот же Соловьев умудрился снять чудовищный "Дом под звездным небом". Стоит ли мне после этого подходить к телевизору? Вероятно, сказывалось влияние Пасюка и Эльдара-Эдуарда. Я ответил с нагловатой уве

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору