сть океан".
     Я  отключил библиотеку,  вежливо  выпроводил кибера,  невесть  откуда
появившегося в  каюте,  и  вышел на  палубу,  навстречу морю,  над которым
стояли столбы солнечного света,  точно  гигантские соломины,  пившие воду.
Там,  на палубе,  были синие и желтые краски, и запах настоящего дерева, и
ветер, гнавший тяжелые белоснежные облака, и одно, самое высокое, розовое,
как  дорогой жемчуг,  облако стояло,  казалось,  на  якоре,  сопротивляясь
всеобщему движению.
     Совсем рядом,  у самого борта, держась за пластиковые поручни, стояла
высокая девушка. Вероятно, я не сразу заметил ее. Но у меня был, вероятно,
соответствующий вид; она не удержалась и сказала с неподражаемой грацией:
     - Вы, по-моему, романтик?
     - Да. Разумеется, - ответил я в тон.
     - И потому вы здесь, на "Гондване"?
     - А где же мне еще быть?
     - Значит, вам не скучно в этом плавучем музее?
     - Самое подходящее место для таких, как я.
     - Шутите? - попробовала она догадаться.
     - Нисколько. Те, первые, открывавшие континенты, моря и проливы, даже
не  знали толком,  что их ждет.  Они летели на воздушных шарах,  спешили к
полюсу на нартах,  пробирались узкими тропами к  подножиям сияющих вершин,
потом  шли  выше  -  на  Джомолунгму,  на  марсианские пики.  Опускались в
Марианскую впадину.  Те,  кто не  утонул,  не умер от голода,  не погиб от
удушья,  написали книги-отчеты о деле своей жизни. А за ними по просторным
дорогам,  по надежным воздушным трассам и морским путям, на вертолетах, на
комфортабельных  кораблях,  на  подводных  лодках  устремились  романтики.
Они-то и положили начало этому движению, то есть романтике. И воспели ее в
стихах  и  прозе,  заодно с  теорией преодоления препятствий,  которой они
долго занимались, прежде чем отправиться в путь. Как видите, я не рисуюсь.
     Она молчала,  словно что-то обдумывая. Этот большой ребенок, кажется,
даже шевелил губами.  Я подошел к ней вплотную и поцеловал ее. Теперь было
можно.  Потом -  никогда.  Ничто в  ней не изменилось.  Родилась и  тут же
канула  в  вечность минута  понимания.  Она  откинула волосы,  внимательно
посмотрела на меня сверху вниз (она была чуть выше меня), и я вдруг увидел
это  мгновение из  будущего,  моего будущего.  Наверное,  тогда мне станет
грустно.


                                ВАЛЕНТИНА

     На ней было светлое платье с кружевами.  В пушистых волосах - лиловый
цветок.  Большие серые глаза с  прелестью вечного недоумения в них изучали
меня. Трудно было понять, какое впечатление я произвел. Но тайная смелость
и любопытство взяли верх. После паузы я вдруг услышал:
     - Потоп  не  сказка.   И   не  потому,   что  находят  следы  древних
цивилизаций. А потому что есть океан. С любой силой человек справится, а с
океаном пока нет. Разве не так?
     Тирада о потопе натолкнула меня на мысль, что ей не больше двадцати -
странный,  неопределенный возраст...  Тело и мозг пластичны, на лице следы
постоянных перемен,  оно точно зеркало,  в котором возникает зыбкий образ,
но линии так и остаются незаконченными.
     Я вспомнил вслух:
     - "Воздух стал темен от  ливня,  который в  косом падении,  изогнутый
поперечным бегом ветров,  образовывал собою волны, подобно волнам поднятой
вихрем пыли..."
     - Откуда это? - живо спросила она.
     - Леонардо.
     - А дальше?
     - Не помню.  Кажется, дальше говорится о зеленых долинах, наполненных
до краев прозрачной водой,  о торчащих на склонах высоких деревьях - на их
вершинах спасаются птицы, звери и люди, - о тучах и молниях.
     - Это наше будущее,  -  сказала она неожиданно, - бесконечный океан и
корабли.
     - Мне это знать не дано.
     - Ну как же...  сначала океанские станции,  подводные дома.  Сейчас -
первые плавучие города с миллионным населением. А дальше?
     - Ах вот оно что! Пожалуй, вы правы.
     - Все связано,  совпадает...  Ведь и корабли, и плавучие небоскребы -
это как бы огромный ковчег.
     - Что ж, это не исключено.
     - Значит, и вы так думаете?
     - Нет.  Я просто говорю,  что это не исключено. Кто же может заказать
будущее? В космическом, конечно, масштабе.
     Мы расстались,  но, как оказалось, ненадолго. Я забежал к Ольховскому
и  несколько минут созерцал его массивную бритую голову.  Он заметил меня,
вежливо   выпроводил  из   кабинета  двух   назойливых  молодых  людей   с
всклокоченными шевелюрами и  любезно сообщил мне,  что ни  слова не  может
добавить к тому, что я уже знал о Близнецах.
     - Полные материалы еще не поступили,  -  сокрушенно произнес он,  и у
меня не осталось никаких сомнений, что и он пока ждал их с нетерпением.
     Готов  предположить,   что   человеку  прошлого  века  в   преддверии
нескончаемых  звездных  полетов  во   все  концы  обозримого  пространства
показалось бы  странным такое пристальное внимание к  случившемуся.  В  то
время положительный результат просто не вызывал сомнений. Но сейчас, после
тысячи и одной неудачи, когда мечта давно умерла, когда перестали верить в
пятую стихию вне Земли и когда вдруг свершилось...
     - Жаль, - сказал я, - придется подождать. В редакции тоже ничего...
     - Хотите,  я  познакомлю вас  с  человеком,  который первым обнаружил
забытый корабль? - улыбнувшись, спросил Ольховский.
     - Очень хочу.
     - Загляните в зеркало.
     - Не совсем понимаю вас.
     - Могу посоветовать только вспомнить заатмосферную станцию.
     - Ах вот оно что!  Неужели?  И  он вышел в наш сектор?..  В тот самый
вечер?
     - Да.  Та самая блуждающая крапинка. Неопознанный объект. А в секторе
работали вы. Мои поздравления!
     - А  я  пожалел было,  что оказался на  "Гондване",  -  чистосердечно
признался я.
     - Берите "Дельфин",  - сказал Ольховский,  - все равно  будем  стоять
несколько  часов.  Только  не  глубже  километра.  Дальше  делать  нечего.
Неинтересно. Темно, сыро и сумрачно. Лучше махните на отмель. Успеете.
     И я оказался на "Дельфине". Вместе с Валентиной (так я стал звать ее,
ни  буквы  не  убавляя  в  ее  имени,  потому  что  оно  ей  необыкновенно
подходило).
     - Какой я биолог!  -  воскликнула она в ответ на мой вопрос. - Только
учусь.  Иногда вот дежурю на "Дельфине".  Это проще простого. Нужно только
помнить, что делать: биотоки управляют всем, и механизмами и аппаратурой.
     - Вы, по-моему, несколько преувеличиваете роль биотоков, Валентина.
     - Конечно,  -  созналась она,  - управление чаще всего дублируется. С
"Гондваны". Так что не разбежишься.
     - Зачем тогда биотоки?
     - На  всякий  случай.  Например,  полетело  уплотнительное  кольцо  у
антенны, в зазор хлынула вода. Что делать?
     - Вычерпывать воду, - пошутил я.
     - Всплывать! Сбрасывать балласт и всплывать.
     Мы пошли к  отмели.  Я хотел увидеть голубую воду,  зеленые подводные
поля, серебристый рыбий дождь. Там, говорят, настоящие подводные пейзажи с
бесчисленными ежами,  мидиями,  трепангами.  Ни  разу не  видел я  на воле
звездочетов,  больших налимов,  не  знал  еще,  как  метят рыбье население
ультразвуковыми датчиками и флюоресцирующими штрихами.
     Мы остановились ненадолго,  повисли. Над нашей головой - километровый
столб  воды.  "Дельфин" медленно  дрейфовал,  повинуясь ленивому  течению.
Метрах в  ста от  нас шныряли полупрозрачные креветки.  Валентина включила
увеличитель.  Тончайшие,  не  видимые  глазом  лучи  нащупали целое  живое
облако. Я увидел этих миролюбивых морских зверьков как бы под микроскопом,
на экране.  Они смешно плавали, подгребая под себя воду хвостом, по-паучьи
перебирая ногами.  Я упросил Валентину, и она протянула к ним механическую
руку с приманкой -  мясным фаршем. Металлическая ладонь испугала креветок,
они всполошились,  исчезли с экрана.  Но вот неведомое чудище перестало их
тревожить, и они набросились на корм. В несколько мгновений полупрозрачные
существа расправились с  мясными крохами,  и  все  облако  застыло,  точно
ожидая новой подачки.
     Но мы ретировались:  в океане рассеяны мириады таких же вот эфемерных
созданий,  и  накормить их  просто невозможно.  Пусть уж заботятся о  себе
сами.
     Валентина рассказала,  что  дважды встречала стайки креветок вместе с
муренами.  Необычное соседство пятнистой,  как леопард, или полосатой, как
тигр,  морской зверюги и  суетливых безобидных рачков  объясняется просто:
мурены не пользуются зубными щетками и доверяют туалет креветкам.  Ложатся
на дно и раскрывают рот, усаженный острыми пиками.
     - Ни  разу не встречался с  муреной,  -  оказал я,  -  и  не хотел бы
встретиться.
     - Их можно приручать,  - заметила Валентина. - Они берут из рук мясо,
рыбу, любят, когда их гладят или почесывают.
     - Читал, - сказал я. - Но не пробовал.
     - У нас еще часа три. Показать вам настоящие кораллы?
     Я  кивнул.  Повинуясь биотокам,  "Дельфин" всплыл и понесся,  обгоняя
ветер, над самой водой.
     - Сто пятьдесят узлов, - отметила Валентина.
     И снова мы погрузились на дно.  В коралловые джунгли, под зыбкую тень
подводных веток -  розовых и фиолетовых, в самую чащу морского заповедного
сада.
     "Дельфин"  сел  у  крутой  стенки  кораллового  дворца.  По  какой-то
странной прихоти я  направил механический щуп на розовую глыбу,  призрачно
сиявшую в зеленоватых лучах, и отколол от нее кусок. Он медленно покатился
вниз,  поднимая муть.  За  ним тянулся желтоватый шлейф.  Тут же  налетели
рыбешки, они окружили оторвавшийся коралловый кусок трепетным кольцом.
     - Вы угостили их хорошим обедом,  -  сказала Валентина,  -  не так-то
просто добраться им до полипов - жильцов подводного небоскреба.
     - Они нисколько не боятся нас. Наверное, если бы человек рожден был в
воде, то ему проще было бы жить и охотиться.
     - Может быть.  Но  тогда не  нужно было бы строить,  ведь температура
постоянна,   ни  снега,  ни  бурана,  ни  жары.  С  самого  начала  больше
возможностей для самосовершенствования:  быстрее плавать,  быстрее думать.
Не надо одежды, не надо жилищ, и нет угрозы голода.
     - А зачем тогда думать? Вроде бы мозг ни к чему.
     - Нет.  Нужно ведь обманывать подводные течения и слышать приближение
шторма за сотни миль. И бороться с акулами. А если еще и управлять режимом
плавания...
     - Знаю, знаю. Дельфины! Вот кто умеет это делать.
     - Ну  что  ж...  у  них есть чему поучиться.  Идеальная цивилизация с
точки зрения отношения со средой.
     - А я уже придумал человеческий эквивалент такой цивилизации.  -  И я
рассказал Валентине об "эффекте необитаемости".  (Чем,  в  самом деле,  не
равновесие между субъектом и средой?)
     Она не уловила легкой иронии и  восприняла параллель вполне серьезно.
Оказывается,  она тоже думала о чем-то таком...  Только в ее представлении
все складывалось иначе, и ее мысленный эксперимент осуществить было не так
уж трудно.
     - Деревянная  изба.  Четыре  окна.  Двускатная  крыша.  Перед  окнами
одуванчики,  маргаритки,  пусть даже бурьян, - перечисляла она неторопливо
все, что сейчас хотелось бы ей увидеть. - Лесная дорога без асфальта. И по
ней нужно долго идти -  к другому жилью,  на работу.  Хорошо, если солнце.
Хорошо и зимой,  в снег,  в буран. Пусть даже дождь, серый, долгий. Видела
на картине такую избу.
     - Мечта,  -  сказал я. - Говорят, кое-где на Севере рыбаки до сих пор
живут в таких домах. Но мне бывать в таких местах не доводилось.
     - Скучаю иногда,  -  сказала Валентина.  - Кораллы, омары, осьминоги,
водяные лилии, пальмы, а настоящей земли нет!
     - Расставаться. Скучать. Возвращаться. Радоваться возвращению. Так?
     - Да, так. Иначе скука непреходящая.
     Сквозь прозрачный корпус мы видели светло-зеленые волны,  пробегавшие
по лентам водорослей.  Они вздрагивали от пузырьков, устремлявшихся вверх,
от суеты пестрых, золотых и серебряных рыб.
     Вдруг среди нас появился Ольховский.  Он  стоял перед нами.  Лицо его
было серьезно, как никогда. Я вздрогнул, потом понял: здесь полная связь с
"Гондваной". Настоящий эффект присутствия. Ольховский сказал:
     - Возвращайтесь.  Быстрее.  Курс -  прямо на "Гондвану". Через минуту
возможно землетрясение.
     Прошло полминуты.  Мы удалялись от подводных скал. Нас догнали волны.
"Дельфин" качнулся, выпрямился. Упругие удары, толчки. Сработала аварийная
сигнализация.  Я  слышал  какой-то  тонкий  комариный писк.  Низко  гудела
сирена.  Глухой шум  и  снова  толчки и  удары.  И  вдруг тишина.  И  нить
жемчужных пузырей, пересекшая иллюминатор.
     Землетрясение прекратилось внезапно.  Море  утихло,  волны убегали за
горизонт.  "Дельфин" держал курс на корабль. Нас отделяли от него тридцать
минут хорошего хода.


                                  * * *

     - Меня удивляет не планета,  не звезды-близнецы,  -  вслух размышляла
Валентина.  -  И даже не то,  что там нашли жизнь.  Непонятно другое:  как
могло получиться,  что  зонд  принес оттуда один вид  растений?  И  ничего
больше.
     - Что  же  тут  такого?  Случайная проба грунта.  Что  поймал,  то  и
осталось. Вряд ли автомат выудил бы инопланетную рыбину.
     - Придется вам  открыть истину.  В  литре обыкновенной океанской воды
десятки тысяч  мельчайших организмов.  Бактерии,  водоросли,  какие-нибудь
личинки.  Зачерпните стакан воды  в  любом  месте нашего маршрута -  и  вы
невольно  отнимете у  океана  тысячи  коренных его  обитателей.  Погрузите
пробник  в  ил  -  он  принесет столько живой  пыли,  что  и  компьютер не
сосчитает.
     Она  отошла к  пластиковой стене,  надавила пальцем невидимую кнопку,
стена раздвинулась.  Там были... книги. Она быстро выбрала том в старинном
переплете.  Потом стала листать его в поисках нужной страницы.  Книга была
такая старая, что у нее, как я догадался, не было даже электрокопии.
     - Вот,  -  сказала она,  -  послушайте. "На темном плотном иле лежала
яркая  красная креветка.  Она  казалась выточенной из  драгоценного камня.
Рядом  с  ней  они  увидели  большую  плоскую  рыбу,  которая  смотрела на
металлический шар огромными глазами.  И никто из них не смог понять, зачем
рыбе глаза, если она живет на такой глубине".
     - Откуда это?
     - Описание первого  погружения на  дно  Марианской впадины.  Батискаф
"Триест" с Пикаром и Уолшем на борту. Классика. Седая древность.
     - Ну  что ж,  -  заметил я,  не  вполне понимая,  куда она клонит,  -
опустись в этом месте какой-нибудь космический зонд с дальней планеты,  он
бы поймал эту креветку. Возможно, и рыбу тоже.
     - И  все  же  микроскопические организмы,  которые  оказались  бы  их
спутниками,  рассказали бы  о  жизни на  нашей планете больше.  И  за ними
прежде всего и охотился бы посланец из космоса.
     - Придется поверить.
     - Это   просто.   Одноклеточные  -   основание,   фундамент  "пищевой
пирамиды".  Без них жизнь немыслима.  Даже кислорода нам не хватило бы без
крохотных водорослей.  Вовсе не  леса  -  легкие нашей планеты,  а  океан.
Потому что  зеленые клетки,  живущие в  его водах,  поглощают три четверти
углекислоты. Гораздо больше, чем джунгли, тайга, рощи всей Земли.
     - Это я знаю. Но меня не устраивает такой энергетический подход. Будь
я  конструктором,  то  не  стал бы  строить аппарат для доставки микробов,
фагов, амеб. Просто неинтересно. Это почти не жизнь.
     Она звонко рассмеялась. Но спохватилась, и глаза ее стали серьезными.
     - В вас говорит инстинкт охотника, но не исследователя!
     - Разве  биолог  откажется  от  крупной  дичи?   Из  созвездия  Кита,
например?
     - Мы  говорим о  разном.  Совсем недавно возникло новое направление в
биологии.  У  него  сложное  название.  Даже  биологи  именуют  эту  науку
сокращенно: нанология, наука об общих свойствах и системах микроорганизмов
и  простейших.  Кое-кто,  например,  изучает только  способы передвижения.
Движители   коловраток  напоминают  сказочные   цветы,   колесики   часов,
фантастические  турбины  или  пропеллеры.   У   инфузории  есть  множество
ресничек-весел,  но  действуют они  по  программе:  вдоль тельца пробегают
"волны  сжатия".  Сразу  и  волновой  и  весельный механизмы.  Специалисту
достаточно ознакомиться только с  этими  маленькими созданиями,  перевести
то,  о чем молчаливо рассказывают "живые чертежи", на язык математики, - и
откроется удивительная картина.  Можно построить такую машину:  на входном
конце  -  пробирка  с  микроорганизмами,  а  выходное  устройство сообщает
параметры кораблей, авиеток, даже ракет.
     - Почему же этого не делают до сих пор?
     - Все  решения давно получены другими способами.  Возьмите две  пробы
грунта  в  разное  время  -  бактерии  и  водоросли  расскажут вам  все  о
цивилизации:  о применении металлов,  о химии,  технологии, даже о внешнем
облике разумных существ, населяющих планету. Микроорганизмы живут совсем в
другом измерении:  наш  месяц для  них  целая эпоха,  за  десятки лет  они
меняются,  перерождаются,  закрепив в  генах все  изменения.  Нужно только
расшифровать.  Я  уж не говорю об искусственно созданных организмах -  для
переработки руд, для контроля за средой, для синтеза лекарств, для счетных
машин...  Если бы вдруг перестали работать заводы и  фабрики,  все морские
суда вернулись бы  в  порты,  то  океан,  наверное,  стал бы чище,  чем во
времена первобытного человека.  Об этом,  сами того не ведая, позаботились
бы многие миллиарды существ, которых можно рассмотреть только в микроскоп.
Океан  всегда  как  бы  противостоял натиску цивилизации.  Мы  обязаны ему
жизнью.  По  степени этого противодействия нетрудно судить о  цивилизации.
Думаю,  с  этим-то  уж  вы согласитесь...  Планету,  на которой процветает
только один  вид,  представить почти невозможно.  Так  же  как  нормальное
дерево с  одним-единственным листом.  Ведь  жизнь подобна дереву,  реке со
многими притоками.
     - Я думаю, та планета необитаема. То есть там нет... инопланетян.
     - Разум появляется потом.  Сначала господствует стихия.  И  не мог ей
противостоять один организм.  Он должен был или погибнуть, или дать начало
дереву жизни. Даже если когда-то был заброшен туда по воле случая.
     - Не забывайте, это ведь другой мир.
     - Марианская впадина - тоже другой мир.
     - Ну нет. Не согласен.
     - А  я  чувствую,  что  это  так.  Только  объяснить толком не  могу.
Послушали бы вы Соолли...
     - Кто это Соолли?
     - Биолог. У нее скоро день рождения. Можете заглянуть.
     - Соолли?.. - вспомнил я. - Это такая милая фрау с темными волнистыми
волосами, в очках?
     Валентина кивнула.
     ..."Дельфин"  нырнул  в   бирюзовую  успокоившуюся  воду.   Под  нами
подводный хребет.  На  экране  он  выглядел  безжизненным бурым  вздутием,
опаленным неведомо каким  огнем.  "Гондвана" ушла  вперед,  но  мы  быстро
нагоняли ее.  Я  с  удовольствием,  как Энно,  пробурчал вполголоса:  "Нас
разделяет  девяносто миль".  Столько  показывал дальномер,  настроенный на
корабль,  и я понимал теперь язык "Дельфина",  знал,  что видели и слышали
его глаза и уши,  доверял ему,  как самому себе.  Это важно,  чтобы машина
была так  устроена,  что  располагала бы  к  себе.  Наверное,  так же  вот
Ольховский или Энно чувствовали "Гондвану".
     Я  взял у  Валентины управление и пошел к кораблю по кривой атаки,  в
шутку  рассчитанной мной  тут  же,  по  данным  допотопного навигационного
пособия из числа книжных древностей.  Вспыхнул красный огонь: "Дельфин" не
хотел  такой  погони.  После второго предупреждения аппарат не  послушался
меня и пошел сам, прежним курсом. Валентина, кажется, поняла...
     Мы перевалили хребет.  На другом его склоне, мрачном и голом, выросла
огромная полусфера.  Она  слабо светилась.  За  ней  угадывались подводные
небоскребы неправильной формы с красными тусклыми огнями в проемах круглых
окон. Точно город мертвых.
     Широкий проспект уходил по склону вниз, в подводную долину, и терялся
в ее глубинах. Вдоль него тянулись сверкающие нити труб. В каждой