али виски.
     - Дрянь, - сказал я об их вкусе.
     - Класс, - сказал Коля, выпив.
     А  Басок и Шапелич смолчали - им лишь бы с трезвостью своею расстаться.
Качур повернулся к столу. Там шла игра теат-а-тет.
     - Водка, селедка, туз, - сказал Качур, и добавил к сказанному: - Очко.
     После чего  сгреб  со стола дензнаки.  Игроки  вскочили.  Вскочив,  они
возмутились. Можно  сказать, во весь голос. Качур  ткнул им кулак. Кулак был
размером с дыню. И игроки успокоились. И тихо, по синусоиде, сошли на нет.
     Качур купил виски. То есть не пить, а с собой.
     - Можно идти в гости, - сказал на это Шапелич.
     Пришли прямиком  к Мише. Где оказалось людно. Особенно много в квартире
было разных детей.  Но были  и женщины. В  том числе красивые. Всем  им Миша
годился в отцы. Я стал посреди комнаты и громко спросил:
     - Миша, сколько у тебя детей?
     Миша сказал:
     - Одна. Вон та. Которая красавица. И  внучка у меня одна. Дочь родила в
шестнадцать, я женился в семнадцать. И вот результат.
     - А остальные - это кто?  - не мог понять  я, не  понимая заодно  и кто
такой Миша.
     -  А остальные - это так. Со двора,  - сказал Миша. -  Кроме жены Веты.
Вета не со двора. Она в кухне. Сейчас нам есть принесет.
     И действительно. Вета принесла тарелку  с кровяной колбасой  и глубокую
миску салата. Салат лежал в этой миске и  истекал  майонезом. Колбаса пахла.
Дети перемещались по квартире. Красивая Мишина  дочь  начала собираться.  Мы
смотрели,  как  она собирается. Это было красиво. Так красиво,  что Басок не
удержался.
     - Глядя на вас, и не скажешь, что вы произошли от обезьяны, - сделал он
ей комплимент. Она повела глазами в южном  направлении и отодвинула Баска от
двери.
     Потом  мы выпили виски.  И  закусили салатом. Миша  закусил колбасой. А
Коля не закусил. Ну  что же, ему виднее. Потом мы выпили еще,  и дети  стали
перемещаться  медленнее  и  реже. Потом  они  плавно,  по одному и  по  два,
исчезли.
     Пришел Мишин родственник. Весь битый, с заплывшим фиолетовым глазом.
     - Хелло,  село!  -  сказал  родственник и обрадовался:  - Да  я прямо с
корабля на бля.
     - Что это? - спросил Миша.
     - Это лицо фирмы, - ответил родственник, который был новым русским.
     - Тогда сходи за водкой, - сказал  Миша.  Хотя виски  еще не кончилось.
Оно было в достатке.
     И родственник сказал:
     - Виски еще не кончилось. Виски - в достатке.
     А Миша ему возразил:
     - Ну и что? Достаток - дело поправимое.
     - Ладно, - сказал родственник. Положишь мою руку - пойду.
     Миша тут же ее положил. А родственник не пошел. Миша еще раз положил. А
родственник еще раз не пошел.
     - Все, ты мне больше не родственник, - сказал Миша.
     - Все люди братья, - сказал родственник.
     И тут он увидел нас. Увидел и, конечно, спросил:
     - А вы кто такие будете?
     - Мы складские! - ответили мы с Колей, а Качур с Баском  ударили себя в
грудь. Мол, мы не будем, мы есть.
     Родственник уточнил, хозяева ли мы  склада -  ему это было важно.  Коля
ответил:
     - Мы грузчики.
     А родственник сказал:
     - А.
     Нам  это не понравилось. Всем, кроме Шапелича. Шапелич  в разговоре  не
участвовал.  Он сидел,  положив ногу на ногу,  и приставал к Вете. С толстой
подошвы ботинка  капала на пол вода. Мы поднялись, взяли  Шапелича и ушли от
Миши с обидой.  Походили  туда и  сюда.  Ища приключений на худой  конец. Но
приключения на улице не валяются.
     - Ну что, по домам или по коням? - спросил Качур.
     - По домам, - сказал Коля. - Завтра на работу идти рано.
     Он вошел в телефонную будку и куда-то коротко позвонил. Мы попрощались.
Пожали друг  другу  руки. И разошлись. На  все  четыре  стороны. Вернее - на
пять.
     В  подвале  моего  дома  как всегда  варили  наркоту.  Вокруг  толклись
жаждущие.  Они гадили  в  подъездах.  Пытались  взламывать  двери.  Воровали
лампочки и плафоны, коврики и газеты.
     Шоферюга  в тапочках с  первого этажа  стоял в ожидании и на нервах. Не
отходя от подъезда.  Ему  только что  поставили телефон,  и  он  позвонил  в
милицию ментам. Больше звонить ему было некуда. А хотелось.  И  он сказал по
телефону 02:
     - Приезжайте, вот сейчас варят, и очередь уже налицо.
     Менты сказали "щас приедем". И не приехали.
     Шоферюга ждал их, замерзая.  На зиму он отпускал себе бороду и носил ее
вместо шарфа.  Для тепла. Но борода в  этом  году  получилась жидкая и грела
плохо.
     Я постоял с шоферюгой, и мы побеседовали. Посреди беседы он сказал:
     - Суки, - и стал грязно выражаться крылатыми и другими выражениями.
     Наверное, он был прав.
     Я  поднялся к себе  и отпер входную дверь. Мать  и сестра спали. Думаю,
часов с девяти.
     Есть после салата не  хотелось.  Спать  вроде тоже. Я вышел  на балкон.
Река  текла  вдоль  берегов,  как  время. Только  медленнее.  Преступники  и
наркоманы шумно жили под окнами.
     Вернулся с балкона  в квартиру и лег.  И прислушался к звукам: за левой
стеной комнаты бьет  барабанная дробь.  По крыше стучит дождь. Где-то стучит
молот  - работает цех  завода.  Кто-то  стучит на  машинке. А  вокруг  стоит
тишина.
     Наконец я уснул.
     Я спал.
     И у меня во сне тикали часы.

x x x

СКЛАД

     И  вот наступило неизбежное завтра. Сначала полночь, потом ночь,  потом
утро.  Ну,  как  обычно  и  как   всегда,  без  отклонений  от   заведенного
миропорядка. И люди проснулись в своих холодных и  теплых  постелях: пожилые
люди  проснулись раньше,  зрелые позже, а  молодые - еще позже. Проснулись и
стали жить  не  работая,  поскольку  у всех  у  них  -  и у  работающих, и у
безработных - был  выходной. Плюс,  конечно,  преддверие праздника, когда  у
большинства человечества на душе проступает радость или хотя бы спокойствие.
Не у всего, конечно, человечества - но у большинства...
     А самой  первой, или одной  из первых, проснулась, конечно,  Сталинтина
Владимировна.  Потому  что спать  ей мешали  возрастные  явления -  нищета и
бессонница.  Вообще-то  нищей на  сто процентов  Сталинтина Владимировна  не
была, при наличии мало-мальской пенсии от государства и  родины. Но старухой
- была.  Это бесспорно. И  с праздниками она поздравляла прохожих мимо людей
от чистого, можно  сказать,  сердца,  без подвоха и  задней мысли. Хотя  и в
искренней надежде на будущую удачную операцию. То есть ей деньги на нее были
нужны, как свежий воздух. И осталось только собрать их своими слабыми силами
и  руками.  Чтобы  снять хирургическим вмешательством  катаракту  и заменить
хрусталик по методу  академика и  профессора Святослава, кажется,  Федорова.
Как минимум, на  одном  глазу. Без требуемой  суммы денег  сделать  это -  в
нынешних экономических условиях кризиса - нельзя  никак. Вот она и  изыскала
способ деньги добыть - с миру по нитке и мелочи для нужд своего  старческого
здоровья. А то Сталинтина Владимировна совсем  мало чего видела в  последние
годы.  Гречку  перебрать,  чтобы  отделить  зерна от плевел  перед  тем, как
сварить  их  и  съесть,  и  то зрение ей  не  позволяло. Но  она  все  равно
перебирала ее, на ощупь. Говорила: "Я всю жизнь перебирала гречневую крупу -
так сколько  мне там осталось? Уж буду перебирать до смерти". Короче, дальше
своего носа ничего Сталинтина Владимировна не  видела. Одни контуры размытые
и силуэты,  чуть  цветами  радуги  тронутые. Недавно она по  зрению  впросак
угодила и в неловкое  двойственное положение: проходя, остановилась напротив
церкви  и решила на нее перекреститься. А оказалось, она не на церковь, а на
горотдел милиции крестилась. Церковь дальше располагалась, по ходу движения.
Она до нее не  дошла.  Конечно, с таким слабым  контурным зрением трудно  ей
было жить на  старости своих  лет насыщенной жизнью. И с таким именем - тоже
трудно. Многие же по сей день не устают ее упрекать, что названа она в честь
кровопийцы мирового  пролетариата и  тирана  всех времен и  народов.  А она,
во-первых,  в  имени своем  перед  людьми не виновата  и  ответственности за
умерших  родителей не  несет,  а во-вторых, с тираном ее имя никак  прямо не
связано.  Ее в память и  во имя мадам де Сталь  назвали, Анны  Луизы Жермен.
Любили ее отец с матерью - мадам эту знаменитую - в свои юные годы и  читали
взахлеб и вслух  до потери сознания.  А товарищ Иосиф Сталин, когда родилась
Сталинтина Владимировна,  был  еще  в масштабе страны  ничем и  всем  покуда
отнюдь  не  стал. Она в двадцать четвертом  году родилась.  При жизни Ленина
еще, между прочим, Владимира Ильича. Того,  что лежит в мавзолее из мрамора,
по  самую сию пору в целости и сохранности, как живой.  Правда, он тогда уже
сильно и неизлечимо  перед смертью болел. Но теперь этого никто уже точно не
помнит и разбираться в ее личных исторических мелочах  не желает, потому что
роль личности Сталинтины Владимировны в  истории мизерна. А некоторые вообще
ничего не желают знать - ни  имени, ни почтенного возраста, ни чего другого,
просто  бьют ее  из  низких корыстных  побуждений под  дых и  все.  А  также
бессовестно  грабят. Люди же  разные  бывают и  встречаются, и  проходят  по
улицам сто  раз на дню в обе стороны. Есть добрые интеллигентные люди, такие
как  Макашутин, Дудко и  Адик Петруть, к примеру. Их интеллигентность всегда
ярко выражена, и они, уважая возраст и старость, и груз прожитых лет, подают
Сталинтине  Владимировне какую-нибудь несущественную мелочь.  Если, конечно,
она у них  у самих  есть в  карманах,  и они могут  позволить  себе подобную
роскошь. А  жена Петрутя, которая и не  жена  ему,  а так  - седьмая вода на
киселе - фрукт уже совсем  иного замеса и всегда кисло смотрит, когда деньги
Сталинтина  Владимировна  обретает  с  легкостью   необыкновенной.  И  потом
высказывает свои мелкособственнические соображения и Адику,  и Макашутину, и
Дудко в личной беседе. В том смысле, что почему это вы какой-то неадекватной
старухе деньги  ни за  грош даете, тогда как у нас самих переизбытка  в этом
плане не наблюдается и не ожидается впредь? Ей все говорят  убедительно, что
подавать  следует не от переизбытка, а  отрывая от себя,  и  что  они  знают
Сталинтину Владимировну  уже несколько последних месяцев,  причем  с  редкой
стороны, как абсолютно непьющую профессиональную нищую, а она  говорит "ну и
что?" и бранит всех почем свет стоит. Правда, приличными словами бранит. Без
вульгаризмов и ненормативной лексики.
     Но суть не в этом, поэтому  вернемся к сути, то есть  на  круги своя, к
своим, так  сказать, овцам и  баранам. Сталинтина Владимировна с  праздником
прохожих  поздравляла не  зря. И  не для  одних только денег. А  потому, что
завтра  действительно  должен был наступить большой  и  радостный  праздник.
Какой, она точно не знала. Забыла она впопыхах. То ли Рождество Христово, то
ли Его Покров. Но  точно праздник  и точно божественный. И наверно, все-таки
Рождество,  судя  по  всему.  С ним  она прохожих  и поздравляла. И прохожие
вспоминали, что  да, действительно,  на  носу  у них  Божий  праздник - и им
становилось  веселее  жить и идти  домой.  Впрочем,  Сталинтина Владимировна
ошибалась.   Праздник  по  церковному  календарю  был  не   завтра.  Он  был
послезавтра. Что несущественно. И еще лучше. Поскольку если б он был завтра,
поздравленные ею  граждане не успели  бы сходить  и купить себе  чего-нибудь
праздничного  и  вкусного к своему  обеденному столу. А так они  при желании
могли легко  это  сделать. Сделать именно  завтра.  В выходной день  недели.
Потому  что  сегодня  уже вечер, поздно и все устали до боли. А  завтра день
впереди,  и  магазины  в  полной  мере  открыты,  и  главное  склад  открыт,
гостеприимно осуществляя торговлю оптом и  в  розницу, но по оптовым ценам -
сниженным  и  предпраздничным  донельзя. Понятно, что этот  факт  превращает
вроде  бы  обыкновенное  предприятие   оптово-розничной   торговли  в  место
паломничества,  в  крупнейший  центр  удовлетворения  насущных  человеческих
потребностей и  желаний. Другими  словами, склад служит обществу, делая его,
так  же как  и его членов, лучше и добрее. Потому что когда граждане - члены
общества - имеют удовлетворенные потребности,  они  автоматически становятся
добрее и лучше  - даже  самые  из  них плохие и недобрые.  А вместе  с ними,
значит,  и  общество  в целом тоже становится добрым и хорошим. Или хотя  бы
приличным. Отсюда вывод - чем больше у общества складов, тем лучше для него,
тем оно здоровее в экономическом  смысле  и в смысле нормализации морального
духа. Это обязаны всесторонне понимать не только бизнесмены  новой формации,
но и политики верхнего эшелона власти.
     А  склад,  он  перед крупными праздниками  неделями работает на ввоз  и
прием грузов. Со всех концов и уголков страны  везут и везут  в склад товары
самого широкого потребления, в основном, конечно,  водку, но везут и коньяк.
И вина  тоже везут из Крыма  и из Молдавии, и из стран дальнего  зарубежья -
Испании и  той же  Франции,  родины всех  шато. И много чего еще, много чего
другого, съестного  и  прохладительного,  везут  крупными партиями вплоть до
вагонных норм. Чтобы люди могли купить себе праздничную пищу и таким образом
отличить праздники от будней. И  все это складывают в  специальных складских
помещениях, холодильных  и  самых обычных,  складывают как можно  плотнее  и
туже,  ящик  к ящику,  контейнер к  контейнеру,  и несмотря  на  это, товары
достигают потолков и практически подпирают  их собой и своею тарой.  Потолки
же на складе высокие. Не  менее пяти метров. Не то что в жилых многоэтажках.
Где человеческой душе жить  тесно, а после смерти  -  отлететь  некуда. Чуть
выше поднимешься -  там другие люди живут,  посторонние, и души у  них свои,
тоже посторонние. Так и  приходится  все  девять  дней под  потолком  низким
болтаться - как люстра.
     Здесь этой  проблемы  нет. Здесь напротив  -  доверху  не так-то просто
добраться. И для  работы  на большой высоте -  чтобы ставить и чтобы снимать
грузы - приходится пользоваться лестницами.  Называемыми стремянками.  Но  и
этого  мало. Заполнив  складское пространство  снизу доверху  и по площади -
кроме узких проходов для грузчиков, - ящики и контейнеры вылезают в торговый
зал и  выстраиваются  там у стен, портя  собой интерьер и угрожая  упасть на
головы покупателей, не подозревающих ничего.
     Накануне  праздников  и празднеств склад открывается  раньше.  Минимум,
раньше на час. Он забит под завязку и ждет, что его опустошат жители и гости
города. И хозяева, проявляя характерные признаки  нетерпения,  ждут того же,
чтоб  получить доход, а,  может  быть,  и сверхприбыль. Другими словами, они
предполагают  нажиться  на  факте  церковного торжества  и  на  человеческой
радости, не имея ни к  первому, ни ко второму никакого касательства. Что все
равно лучше и порядочнее, чем наживаться на горе, как это делают повсеместно
врачи  и  работники  сферы ритуальных услуг,  сантехники и  судьи,  а  также
ростовщики и  ломбардцы,  и  преступные похитители богатых  наследников. Они
вообще молодцы - хозяева и создатели данного склада на пустом месте. То есть
нет, не на пустом и  более того  - на  занятом. Здесь  еще прежней советской
властью  -  на  последнем  ее  издыхании  - хладокомбинат был  выстроен  под
открытым  небом, но  в  эксплуатацию не  пущен и в  строй не введен. А когда
пришли иные времена, этот комбинат, к слову, из стекла и бетона, никому и на
фиг не пригодился. Его хотел сначала Голливуд приобрести для декораций, чтоб
фильмы свои голливудские типа "Терминатора-2" в них снимать, потом  инвестор
какой-то  долго думал  купить-не  купить,  а в результате не купил никто,  и
комбинат стал  ветшать  и разрушаться временем  перемен и разворовываться. И
разворовывался он  до тех пор, пока местные городские  власти  решительно не
продали  его нынешним хозяевам - чуть ли  не  задаром и не  насильно. Они их
долго уговаривали  и обещали всемерную помощь  и  поддержку - лишь бы только
выручить за  эти  мертвые  производственные площади  что-нибудь для  себя. И
хозяева,  все обсудив и  взвесив,  купили  у властей  комбинат  на  льготных
условиях в  кредит и  переоборудовали  его в  склад  для удовлетворения нужд
большого города. Воздвигнув таким образом храм,  можно сказать, торговли. То
есть не для молящихся храм, а для торгующих. Которых никто отсюда не выгонит
никогда. Ну, и для покупающих, само собой разумеется, тоже храм. Для всех, в
общем,  храм -независимо от вероисповедания и конфессии, включая и атеистов.
Потому что если молятся не  все,  то продают и  покупают все без исключения,
так  как  без купли-продажи нет жизни на  Земле. И каждый покупатель находит
своего продавца,  а  продавец своего  покупателя - как  две половинки одного
яблока. Единственное, что продать у нас трудно  - это  мозги. Каждый и любой
дурак  считает, что  мозги  у  него и  у самого  есть и, значит, покупать их
смысла не  имеет. Объяснить же дураку, что он  дурак -  невозможно, ведь  он
свято  верит,  что  создан по образу и подобию Божию. А поскольку дураков  в
нашей стране много - рынок мозгов  узок  и вял. Но склад  здесь ни при  чем.
Склад  мозгами  не занимается.  Разве  что  телячьими,  импортными,  которые
деликатес.
     И все  работники склада сходятся  рано-рано, сходятся  на  заре  и ждут
восхождения  солнца. Одни просто  ходят по складу, заложив  за спину сильные
руки,  другие  сидят  в  подсобке,  играя  в игру  домино. А  хозяева склада
находятся на высоком посту  в кабинетах и звонят из них по делам,  и им тоже
навстречу  звонят. Они внутренне сомневаются, что  горы еды и питья, лежащие
пока мертвым грузом, из склада сегодня исчезнут, и  их в одночасье сожрут, в
смысле,  употребят  в   пищу  для  радости  и  увеселения  душ.  Уж  слишком
значительны залежи твердых и жидких продуктов, и аппетит народа  для полного
их  потребления должен  быть  выше похвал, а он вызывает  некоторые сомнения
ввиду низкой покупательной способности.
     Конечно,  хозяева  рисковали,  вкладывая  деньги  в  еду,  и  если  они
просчитались,  их  ждут  долги  и  нужда -  деньги-то  ведь  чужие,  и взяты
хозяевами склада у  собственных,  высших хозяев, и не просто так они взяты в
долг, а по дружбе и под проценты. И то, и другое свято и, если что - требует
жертв. Чаще всего - человеческих. Но если риск оправдается,  хозяева обретут
свое земное счастье и в жизни, и в труде  на благо  своего бизнеса. Об  этом
как раз обретении они убедительно просят все могущего  Бога, просят прямо из
офиса,  непосредственно с рабочих  мест, оборудованных  по  последнему слову
науки  последними   достижениями  техники  и  в  частности  офисной  мебелью
европейского  класса.  Мысленно  они обещают  поставить  Ему  свечку,  самую
дорогую и толстую, и не одну, а много.
     И постепенно  вступает в  свои права утро напряженного дня, и день этот
тоже  вступает,   обещая   быть  трудовым.   На  складе  начинает  твориться
производственный страх  и  ужас  - столпотворение  и Содом,  помноженный  на
Гоморру. Грузовики от магазинов и уличных предпринимателей едут само собой -
в  плановом порядке и сверх  обыкновенных норм,  автоколоннами. А кроме них,
склад осаждают частные случайные  лица, то  есть,  другими  словами -  люди.
Некоторые  на собственных автомобилях  приезжают,  скупая необходимое и  для
праздника, и на всю последующую неделю, чтобы уж заодно, некоторые - каковых
больше -  приходят  пешком,  семьями, или  добираются  до  склада  городским
общественным  транспортом  -  чтобы  купить  продукты и  напитки  как  можно
выгоднее  и  дешевле  грибов.  Они  не считаются  с расстоянием и  затратами
свободного времени, съезжаясь из всех районов города и из-за его окраин. Это
легко объяснимо.  Да, конечно,  все то,  что есть в  этом гигантском складе,
есть и в магазинах,  щедро разбросанных  по всему городу и близко к  жилищам
граждан. Но в магазинах различных  и многих - что-то в к