дуальном  тренинге  Зим немного оттаивал, становился более терпимым и
даже терпеливо отвечал на неизбежные глупые вопросы.
     Однажды  во  время  двухминутного перерыва, которые устраивались между
различными видами работ, один из парней, его звали Тэд Хендрик, спросил:
     -  Сержант, я ведь правильно думаю, что все это метание ножей - скорее
забава?.. Зачем тогда так тщательно ее изучать? Разве это нам пригодится?
     -  Ну  что  ж, - сказал Зим. - А если все, что у тебя есть, - это нож?
Или  даже  ножа  нет?  Что ты будешь тогда делать? Готовиться к смерти? Или
попытаешься  изловчиться  и  заставить врага получить свое? Ведь это все не
игрушки,  сынок. И некому будет жаловаться, когда обнаружишь, что ничего не
можешь сделать.
     -  Но  я  как раз об этом и говорю, сэр. Представьте, что вы оказались
невооруженным.  Или  у  вас  в  руках  даже  есть  какая-нибудь ерунда. А у
противника - опасное оружие. И как бы вы ни старались, ничего не сделаете.
     Голос Зима прозвучал неожиданно мягко:
     -  Неправильно, сынок. На свете не существует такой вещи, как "опасное
оружие".
     - То есть, сэр?
     -  Опасного оружия нет. Есть только опасные люди. Мы стараемся сделать
вас опасными для врага. Опасными даже без ножа. Опасными до тех пор, пока у
вас  есть  одна  рука  или  одна  нога и пока вы еще живы... Возьмем теперь
твой  случай.  Допустим,  у  меня  только  нож.  Цель  - вражеский часовой,
вооруженный всем, чем хочешь, кроме разве что ядерного заряда. Я должен его
поразить быстро и так, чтобы он не позвал на помощь...
     Зим  чуть-чуть повернулся. Чанк! Нож, которого не было до этого в руке
сержанта, уже дрожал в самом центре мишени для стрельб.
     - Видишь? Еще лучше иметь два ножа. Но взять его ты должен был в любом
случае - даже голыми руками.
     - Да... но...
     -  Тебя  все  еще  что-то беспокоит? Говори. Я здесь как раз для того,
чтобы отвечать на твои вопросы.
     -  Да, сэр. Вы сказали, что у противника не будет бомбы. Но ведь она у
него будет. Вот в чем дело. В конце концов, мы ведь вооружаем наших часовых
зарядами.  Так  же будет и с часовым, которого я должен буду взять. То есть
я,  конечно,  не  обязательно имею в виду самого часового, а ту сторону, на
чьей он воюет.
     - Я понимаю.
     -  Вот  видите,  сэр!  Если мы можем использовать бомбу и если, как вы
сказали,  это  не игра, а настоящая война, то глупо ползать среди бурьяна и
метать  ножи.  Ведь  так  и  тебя  убьют,  и  войну  проиграем... Если есть
настоящее  оружие,  почему бы его не использовать? Какой смысл в том, чтобы
люди  рисковали  жизнью,  используя  пещерное  оружие, в то время как можно
добиться гораздо большего простым нажатием кнопки?
     Зим  ответил  не  сразу, что было совсем на него не похоже. Наконец он
тихо сказал:
     -  Ты  вообще  рад, что связался с пехотой, Хендрик? Как ты знаешь, ты
можешь уйти.
     - Я не собираюсь уходить, сэр. Я хочу отслужить свой срок, сэр.
     -  Понятно.  Что  ж,  по  правде  сказать,  у сержанта нет достаточной
квалификации, чтобы ответить на твой вопрос И, по правде сказать, не стоило
мне  его  задавать. Ты должен был знать ответ еще до поступления на службу.
Ты проходил в школе историю и нравственную философию?
     - Конечно, сэр.
     -  Тогда ты уже слышал ответ на свой вопрос. Хотя я могу сообщить тебе
свою  -  неофициальную - точку зрения. Если бы ты хотел проучить малолеток,
ты стал бы рубить им головы?
     - Нет, сэр.
     - Конечно, нет. Ты бы их отшлепал. Точно так же бывают обстоятельства,
когда  глупо уничтожать вражеский город бомбой: это все равно что отшлепать
мальчишку  топором.  Война  -  не  простое  насилие,  убийство. Война - это
контролируемое  насилие,  предполагающее  определенную  цель.  А цель - это
поддержка  решения  правительства  силой.  Нельзя убивать противника только
для  того,  чтобы  его  убить.  Главное  -  заставить его делать то, что ты
хочешь.  Не  убийство...  а контролируемое и целесообразное насилие. Однако
цель  определяется  не  тобой  и  не  мной. Не солдатское дело - определять
когда,  где  и  как.  Или  почему. Солдат дерется, а решают правительство и
генералы.  В  правительстве  решают,  почему  и  каковы  масштабы. Генералы
говорят  нам  где,  когда  и  как.  Мы  осуществляем насилие. Другие люди -
постарше  и помудрее, как они сами утверждают, - осуществляют контроль. Так
и должно быть. Это лучший ответ, который я могу вам дать. Если он покажется
неудовлетворительным,    могу   направить   желающих   к   более   высокому
командованию.  Если  и  там  вас  не  убедят  -  идите  домой и оставайтесь
гражданскими   людьми!  Потому  что  в  этом  случае  вы  вряд  ли  станете
нормальными солдатами.
     Зим вскочил на ноги.
     -  Что-то мне начинает казаться, вы затягиваете разговор, просто чтобы
меня  надуть.  Подъем, солдаты! Раз, два! К мишеням. Хендрик, ты первый. На
этот  раз я хочу, чтобы ты метнул свой нож в южном направлении. Юг - понял!
А  не  север.  Мишень должна появиться к югу от тебя, и нож должен полететь
туда  же.  Я  знаю, что ты не поразишь мишень точно, но постарайся все же в
нее  попасть.  И  смотри,  не  отрежь  себе  ухо  и не задень никого рядом.
Сосредоточься  на  мысли,  что  тебе  нужно послать нож к югу. Приготовься.
Мишень! Пошел! Хендрик опять не попал.
     Мы  тренировались  с жезлами, шестами и простыми палками, с проволокой
(оказалось,  с  куском проволоки тоже можно проделать множество невероятных
вещей).  Наконец  мы  стали  узнавать и то, что можно сделать с современным
оружием:   как  его  использовать,  как  соблюдать  безопасность,  как  его
ремонтировать в случае необходимости. Сюда входили ядерные заряды, пехотные
ракеты,  различные  газы и яды. И другие вещи, о которых, может быть, лучше
не говорить.
     И  все  же  мы  не  бросили  изучение  старинного, "пещерного" оружия.
Учились,   например,  пользоваться  штыками,  учились  стрелять  из  ружей,
автоматов,  которые  были  в  употреблении еще в XX веке. Такие автоматы на
учениях   часто   заменяли  более  грозное  и  мощное  оружие.  Нам  вообще
приходилось  очень  часто  применять разного рода муляжи. Бомбу или гранату
заменяли  устройства,  дающие  в  основном  лишь  черные  клубы  дыма. Газ,
заставлявший  чихать  и сморкаться, использовали вместо веществ, от которых
ты  был  бы уже мертв или парализован. Однако и его действия хватало, чтобы
мы старались принять надежные меры предосторожности.
     Спали  мы  все  так  же  мало. Больше половины тренировок проходило по
ночам,  заодно  мы  учились  пользоваться радарами, инфравидением и прочими
хитростями.
     Автоматы,  заменявшие  нам  более  современное  оружие,  были заряжены
холостыми  патронами.  И  только  один  из  пятисот  был настоящим, боевым.
Опасно? И да, и нет. При нашей профессии вообще опасно жить... А пуля, если
она  не  разрывная,  вряд ли сможет убить, разве что попадет в голову или в
сердце,  да и тогда вряд ли. Зато одна настоящая штучка на пятьсот холостых
делала  игру  интересней и азартней. Тем более, мы знали: такие же автоматы
находятся   в  руках  у  инструкторов,  которые  не  упустят  случая  и  не
промахнутся.  Они,  конечно,  утверждали,  что никогда намеренно не целятся
человеку в голову, но все же иногда такие вещи случались.
     И  вообще  -  никакие  уверения не могли быть стопроцентной гарантией.
Каждая  пятисотая  пуля  превращала  занятия  в  подобие гигантской русской
рулетки.  Ты  сразу  переставал скучать, когда слышал, как, тонко свистнув,
проносится  мимо  твоего уха смертоносная гадина, а потом ее догоняет треск
автомата.
     Но  время  шло  -  и мы постепенно расслабились, азарт пропал. Тут нам
передали  послание  начальства: если не подтянемся, не соберемся, настоящая
пуля  будет  вкладываться  в  каждую  сотню  холостых...  А  если  и это не
сработает,  пропорция  окажется один к пятидесяти. Не знаю, изменили что-то
или  нет,  но  мы  определенно  подтянулись. Особенно когда ранили парня из
соседней  роты:  настоящая  пуля  задела ягодицы. Естественно, на некоторое
время  он  стал  объектом  нескончаемых шуток, а также предметом подлинного
интереса:  многим  хотелось  посмотреть и потрогать причудливо извивающийся
шрам...  Однако  все  мы знали, что пуля вполне могла попасть ему в голову.
Или в голову одного из нас.
     Те  инструкторы,  которые  не  занимались  стрельбой  из  автомата, на
учениях  почти  не  прятались.  Они  надевали  белые  рубашки и ходили, где
вздумается,   со   своими  жезлами.  Весь  их  вид  говорил  об  абсолютной
уверенности в отсутствии преступных намерений у новобранцев. На мой взгляд,
они  все-таки  злоупотребляли  доверием  к  нам.  Но  так  или  иначе шансы
распределялись в пропорции один к пятистам, к тому же бралось в расчет наше
неумение  стрелять.  Автомат  не такое уж легкое оружие. Он не рассчитан на
точное  поражение  цели. Вполне понятно, что в те времена, когда судьба боя
зависела  от  этого оружия, необходимо было выпустить несколько тысяч пуль,
чтобы  убить  одного  человека.  Это кажется невозможным, но подтверждается
всей военной историей: подавляющее большинство выстрелов из автоматического
оружия  было  рассчитано  не  на поражение противника, а на то, чтобы он не
поднимал головы и не стрелял.
     Во  всяком случае, при мне ни одного инструктора не ранило и не убило.
Так  же,  впрочем, как и ни одного из нас. Новобранцы гибли от других видов
оружия  и вообще по другим причинам. Например, один парень сломал себе шею,
когда  по нему выстрелили первый раз. Он постарался укрыться, однако сделал
это слишком поспешно. Ни одна пуля его так и не задела.
     Надо  сказать,  что  именно  это  стремление  новобранцев  укрыться от
автоматного  огня  отбросило  меня  на  низшую  ступень в лагере Курье. Для
начала  я потерял те самые шевроны капрала-новобранца, но не за собственные
проступки,  а  за  действия моей группы, когда меня даже и рядом не было. Я
пытался  возражать,  но  Бронски  посоветовал  мне умолкнуть. Я, однако, не

действия  моих  людей  независимо  от...  и дал мне шесть часов нарядов вне
очереди  за  то,  что  я разговаривал с ним без разрешения Бронски. Тут еще
пришло  письмо  от  мамы,  сильно  меня расстроившее. Затем я рассадил себе
плечо,  когда  в первый раз пробовал боевой бронескафандр. Оказалось, что у
них   имеются   специальные  скафандры,  в  которых  инструктор  с  помощью
радиоконтроля может устраивать всякие неполадки. Я свалился и разбил плечо.
В результате меня перевели на щадящий режим.
     В  один  из  дней  "щадящего  режима"  я  был  прикомандирован к штабу
командира  батальона.  Поначалу  я,  оказавшись здесь впервые, изо всех сил
старался  произвести выгодное впечатление. Однако быстро понял, что капитан
Франкель не любит суеты и излишнего усердия. Он хотел только, чтобы я сидел
тихо,  не  произносил  ни  слова и не мешал. Так у меня появилось свободное
время,  и  я сидел, сочувствуя самому себе, так как надежд на то, что можно
будет поспать, не предвиделось.
     Но  неожиданно сразу после ланча, когда я сидел все так же, изнывая от
безделья,  вошел  сержант  Зим  в  сопровождении трех человек. Зим был, как
всегда,  свеж  и  подтянут,  но  выражение  лица делало сержанта похожим на
Смерть.  Возле  правого глаза у него была видна отметина, которая у другого
человека, наверное, обязательно превратилась в здоровенный синяк - вещь для
Зима противоестественную. Среди сопровождавших шел Тэд Хендрик. Он был весь
в  грязи  -  ведь рота вышла на полевые учения. (Степь как будто специально
была создана для того, чтобы заставлять нас ползать на брюхе по невероятной
грязи.)  Губы  Хендрика были плотно сжаты, на щеке виднелась кровь, потом я
разглядел  пятна  крови  и на рубашке. Он был без пилотки, в глазах застыло
какое-то странное выражение.
     По  обе  стороны  от  него  стояли новобранцы. Каждый из них держал по
автомату. Руки Хендрнка были пусты. Одного из парней я узнал: Лэйви из моей
группы.  Он  выглядел  взволнованным  и  в  то же время гордым. Лэйви успел
незаметно мне подмигнуть.
     Капитан Франкель был явно удивлен.
     - В чем дело, сержант?
     Зим  стоял  неестественно  прямо и говорил так, словно отвечал заранее
выученный урок:
     - Сэр, командир роты Н докладывает командиру батальона. Дисциплинарное
дело.  Статья девять-один-ноль-семь. Неповиновение приказу и нарушение так-
тического  плана,  в  то  время как группа находилась в учебном бою. Статья
девять-один-два-ноль.
     Капитан, казалось, удивился еще больше.
     - И вы пришли с этим ко мне, сержант? Официально?
     Я  ни  разу  не  видел,  чтобы человек был в таком замешательстве, а с
другой  стороны,  ничем  -  ни одним движением лица или голоса - не выдавал
своих чувств.
     -  Сэр.  Если  капитану  угодно.  Новобранец  повел  себя вопреки всем
дисциплинарным  нормам.  Он  сам  настаивал на том, чтобы увидеть командира
батальона.
     -  Понятно.  Вам нужен судья. Ну, хорошо. Только я все равно ничего не
понимаю,  сержант. В конце концов, это его право - увидеть меня. Какая была
боевая команда?
     - "Замри", сэр.
     Я  взглянул на Хендрика и понял, что ему пришлось несладко. По команде
"замри"  ты  падаешь  на  землю  там,  где стоишь, пытаясь как можно скорее
использовать  любое  укрытие.  При  этом  ты обязан замереть и не делать ни
одного  движения - даже бровью не шевелить без разрешения. Нам рассказывали
историю  о  людях, которых ранило, когда они выполняли эту команду... и они
медленно истекали кровью, не издавая ни звука и не двигаясь.
     Франкель поднял брови.
     - И потом?
     -  То  же  самое,  сэр. После самовольного нару- шения команды - снова
отказ ее выполнить.
     Капитан нахмурился:
     - Фамилия.
     Ответил Зим:
     -        Хендрик,       сэр.       Новобранец       Ар-Ши-семь-девять-
шесть-ноль-девять-два-четыре.
     -  Все ясно. Хендрик, на тридцать дней вы лишаетесь всех прав и будете
находиться   только  в  своей  палатке  -  за  исключением  нарядов,  еды и
санитарной  необходимости.  По три часа каждый день будете выполнять наряды
начальника  охраны:  один  час перед отбоем, один час перед подъемом и один
час  во  время  обеда.  Ваш  ужин  будет  состоять из хлеба и воды, хлеба -
сколько  сможете  съесть.  А  также  десять  часов наряда каждую субботу по
усмотрению непосредственного начальника.
     "Ничего себе!"- подумал я. Капитан Франкель продолжал:
     -  Я  не наказываю вас жестче, Хендрик, лишь потому, что более строгое
наказание   проводится  только  через  трибунал...  А  я  не  хочу  портить
послужной список вашей роты. Свободны.
     Капитан  опустил  глаза  и  стал  разглядывать  бумаги на своем столе.
Инцидент его больше не интересовал.
     Но тут вдруг завопил сам Хендрик:
     - Но ведь вы не выслушали другую сторону!
     Капитан поднял глаза.
     - У вас есть что сказать?
     -  Еще  бы.  Сержант  Зим  сделал  все  это  специально! Всю дорогу он
изводит, изводит меня - с того самого дня, когда я попал в лагерь! Он...
     -  Это  его  работа,  - сказал холодно капитан. - Вы отрицаете, что не
выполнили приказ?
     - Нет, но... Он же не сказал, что я лежал на муравейнике!
     По лицу Франкеля промелькнуло презрительное выражение.
     - Так. И вы, значит, предпочли, чтобы вас убили - а возможно, и друзей
ваших - из-за каких-то дрянных муравьев?
     -  Что  значит  дрянных? Их были тысячи. Они словно хотели съесть меня
заживо.
     - Ну что ж. Давайте, молодой человек, определимся раз и навсегда. Даже
если  перед вами гнездо гремучих змей, вы все равно обязаны выполнить общую
для  всех  команду.  Упасть  и  замереть.  -  Франкель  помолчал.  - Вы еще
что-нибудь хотите сказать в свое оправдание?
     Хендрик стоял какое-то мгновение с открытым ртом.
     -  Конечно, хочу! Он ударил меня! Он занимался рукоприкладством! Целая
компания  таких  же,  как  он,  ходит  все время вокруг со своими дурацками
палками,  и каждый так и норовит ударить, да еще по спине. И это называется
"подбодрить". Хотя с этим я еще как-то мирился... Но он ударил меня. Рукой.
Свалил  на  землю  и  еще  заорал:  "Замри,  упрямый  осел!"  Что вы на это
скажете?
     Капитан Франкель разглядывал свои ногти, затем посмотрел на Хендрика.
     -  Вы,  молодой  человек,  находитесь  во  власти  заблуждения, весьма
распространенного   среди   штатских  людей.  Вы  полагаете,  что  человек,
который  выше  вас  по  чину,  не  может,  как  вы  выразились, "заниматься
рукоприкладством".   В   условиях   гражданской  жизни  -  несомненно.  Ну,
например,  если  бы  вы  вздумали  повздорить  в  театре  или  магазине. На
гражданке  у  меня  не  больше прав ударить вас, чем у вас ударить меня. Но
ведь на службе все совсем не так...
     Не  вставая  со  стула,  капитан обернулся и указал на стоящие у стены
книжные полки.
     -  Вот  законы,  по  которым  протекает  сейчас  ваша жизнь. Вы можете
тщательно  просмотреть  эти  книги,  каждую  статью,  любое  имевшее  место
судебное расследование. И вы нигде, абсолютно нигде не найдете утверждения,
что  человек,  который  выше  вас  по  чину,  не  имеет  права  "заниматься
рукоприкладством". Видите ли, Хендрик, я могу сломать вам челюсть... и буду
отвечать  только  перед  вышестоящим  офицером.  Но  перед  вами  я никакой
ответственности  не  несу.  Я  даже  могу совершить более тяжелый поступок.
Бывают  обстоятельства, при которых офицер не только имеет право, но просто
обязан  убить  офицера  ниже чином или солдата без промедления и, возможно,
даже  без  предупреждения.  И  он не будет наказан. Например, чтобы пресечь
опасное  малодушие,  трусость перед лицом врага.
     Капитан хлопнул ладонью по столу.
     -  Теперь  о  жезлах.  У  них  двойное  предназначение. Во-первых, они
отличают   человека,  облеченного  властью.  Во-вторых,  с  их  помощью  мы
рассчитываем  всегда  держать  вас  в состоянии первой готовности. Конечно,
иногда  вы  можете  испытывать боль, но в большинстве случаев они абсолютно
безвредны.  Но  зато  они  экономят  тысячи слов. Обычный вариант: утренний
подъем.  Если  представить,  что капрал должен долго и настойчиво на словах
убеждать вас встать с кроватки и пойти завтракать... Это просто невозможно.
А с помощью жезла он легко добивается необходимого результата...
     Пока  капитан говорил, я исподтишка бросал взгляды на Хендрика. Похоже
было,   что  тихое  отчитывание  действовало  сильнее  всех  окриков  Зима.
Возмущение  сменилось  у  Хендрика  явным  удивлением,  а потом на его лице
застыла угрюмая гримаса.
     - Говори! - резко приказал Франкель.
     - Э-э... В общем, скомандовали замереть, и я упал на землю, в грязь, и
вдруг  увидел,  что лежу прямо в муравейнике. Поэтому я привстал на колени,
для  того  чтобы продвинуться еще хотя бы на пару футов. И тут меня ударили
сзади,  так  что я упал, и он закричал на меня. И я вскочил и ударил его, а
он...
     -  СТОП!  -  Капитан поднялся со стула, вытянулся, став как будто даже
выше ростом, и впился взглядом в Хендрика.
     - Ты... ударил... своего командира роты?
     -  Э... я же сказал... Но ведь он ударил первым. Да еще сзади, когда я
ничего  не  ожидал.  Я  никому  такого  не позволял. Я ударил его, и тут он
ударил меня снова, а потом...
     - Молчать!
     Хендрик поперхнулся, потом добавил:
     - Я же хотел как раз все объяснить...
     -  Я  думаю, теперь мы все решим, - сказал холодно Франкель. - И решим
очень быстро.
     - Дайте мне лист бумаги. Я увольняюсь.
     - Одну минуту. Сержант Зим.
     - Да, сэр.
     Я  вдруг  вспомнил,  что  Зим  тоже  здесь,  что  он  просто стоит, не
произнося   ни   слова,   неподвижный,   как   статуя,  только  видно,  как
перекатываются  желваки  на  скулах.  Теперь я был уверен, что под глазом у
него синяк. Здорово, кажется, его Хендрик достал.
     - Вы знакомили роту с необходимыми с