прав.
   АСТР. Со своей стороны обещаю до отлета все, что смогу, чтобы
Космоцентр и далее держал эту проблему под контролем. Раз уж на тебя, как
выясняется, надежда слабовата. Уж не обессудь! Прощай.


2. КОСМОЦЕНТР ВЫЗЫВАЕТ АРНО


   ИРЦ. Соединяю Линкастра 69/124 и Арнолита 54/88. Земля, Таймыр,
испытательный отряд завода автоматического транспорта.
   АСТР. Привет, Ари! О, парень, ты хорошо выглядишь, что значит работа на
свежем воздухе! Рыжий-красный, человек опасный, хе!
   АРНО. Здравствуй.
   АСТР. Ну, как вы там, как Ксена? Все лихачите?..
   АРНО. ИРЦ, передавать только существенное!
   ИРЦ. Принято.
   АСТР. ИРЦ, как старший отменяю приказ Арнолита! Тысячу чертей и сто
пробоин в корпусе, я лучше знаю, что существенно, а что нет! Если я начал
разговор в маразматическом ключе, значит, так и надо, этим я преследую
определенную цель!.. Ну, народ, ну, люди: то им не скажи, так не сделай! К
черту, в космос, в тартарары, на Трассу - звезды все примут, роботы все
простят!
   АРНО. Теперь покатайся по полу для успокоения.
   АСТР. Что - помогает? Покажи как.
   АРНО. Обойдешься. Так какую цель ты преследовал речью в маразматическом
ключе?
   АСТР, А ту, что старых надо жалеть. И так мне достается со всех сторон.
   Думал, может, Арно, мой выученик, меня пощадит.
   АРНО. Ты много меня щадил?
   АСТР. А ты не в порядке сделки - бескорыстно, от благородства души.
Знакомо тебе такое понятие: благородство - или передать по звукам? Буря...
Лес...
   Аргон...
   АРНО. Ух, Астр, ну... замечательное у тебя умение находить общий язык,
просто потрясающее! А разговаривать так со мной - куда как благородно, да?
   АСТР. Да... да-да... Ну, прости. Я ведь потому, что не знаю, как
подступиться. А попытаться должен. И видимся в последний раз... Улетаю на
Трассу, знаешь?
   АРНО. Нет. Не интересуюсь. Не переходи на жалостливый ключ,
подступайся, к чему наметил.
   АСТР. Понимаешь, мы тут прикидывали, спорили... Все ваши в разгоне - из
Девятнадцатой. Трое канули в космос навсегда. Другие вернутся через годы.
А дело не терпит.
   АРНО. Какое?
   АСТР. Да с этим Альдобианом. Пришельцем. Берном с примесью Дана. Он
дурит и дуреет, информация может пропасть. Кстати, Ар, как Ксена отнеслась
к этой истории?
   АРНО. Почему бы тебе не спросить это у нее самой?
   АСТР. А... уже можно?
   АРНО. И это узнай у нее самой.
   АСТР. Хм, да... значит, вы до сих пор этих тем не касаетесь. Но как.
   по-твоему, она знает?
   АРНО. Кто в Солнечной об этом не знает!
   АСТР. Понимаешь, она бы лучше всего... лучше всех вас смогла бы
пробудить в Але Дана. Ну, хоть на время считывания по новой методике
Биоцентра. А?
   АРНО. И сама вернется в прежнее состояние?! Ну, знаешь... Ты видел,
какой мы ее привезли? Но ты не видел, какой мы ее сняли с Одиннадцатой.
Вот что, Ас:
   улетай. Улетай на Трассу, выкинь это дело из головы. Ты напрасно раздул
проблему Дана, проблему Одиннадцатой. Никакой особой загадки там не было,
чрезвычайной информации в мозгу Дана нет. Комиссия все правильно
установила и решила. Улетай. Того, чего ты хочешь не будет.
   АСТР. Я хочу - а ты?! Ведь это же твоя экспедиция, твоя! Выходит, и о
тебе все правильно?
   АРНО. Выходит, да. Прощай!



3. ПОРА ПРИЛЕТА ПТИЦ


   Человек, из-за действий или решений которого погиб другой человек, если
доказано, что было возможно избежать этого, лишается права самостоятельной
работы навсегда.


   КОДЕКС XXII века

   "Космоцентр вызывает Арнолита!" "Арно, Ари, это тебя, скорей!" -
окликали товарищи. Это его, его!.. Какая буря надежд и разочарований
прошумела в душе за минуты! Надежд - потому что он, бывший командир
Девятнадцатой звездной, осужденный на пожизненную несамостоятельность,
вычеркнутый из списков, "сосланный" на Землю,- оказался вдруг нужен
космосу. И разочарований - когда понял, для чего нужен: в качестве
подсадной утки. Даже нет, это Ксена должна проявить себя в таком качестве,
а он - лишь воздействовать на нее.
   Арно шагал по кромке берега, по гальке и песку, перемешавшимся с низкой
травой. Холодный полярный ветер гнал крупную волну с барашками пены.
Высоко в белесом небе тянулся в Сторону Новой Земли клин гусей. Порывы
ветра нарушали их строй; они подравнивались, негромко деловито гоготали -
будто обменивались впечатлениями. Он проводил клин глазами, подумал: как
живая природа корректирует наши представления о вечном. Были здесь, в
Северном океане, "вечные" льды - и нет. Была "вечная мерзлота", тундра -
тоже нету, хвойные и лиственные леса выросли на согретой, богатой влагой
почве. А весенний прилет птиц как был, так и остался.
   Подумал об этом с усилием, хотел отвлечься. Не получилось, мысли
вернулись к диалогу с Астром. "Мой выученик"... уж прямо! Техника полетов
и манипуляций в невесомости в ранцевых скафандрах - азы, самая малость,
любой космосстроевец ныне сдает два таких зачета. А что, может, в том и
дело, что азы - все равно как учиться ходить? Ведь только после этого
возникает чувство принадлежности Вселенной, а не Земле. "Эх, лучше бы мне
это не чувствовать!"
   ...Именно Астр задал на следственной комиссии вопрос, решивший его
судьбу:
   - Почему ты не разделил их? Зачем отправил на одну планету?
   Это и была та самая доказанная возможность избежать - подлая штуковина,
которая всплывает, когда ничего уже не избежишь и не поправишь.
   В скудных фактах, собранных на Одиннадцатой с немалым опозданием
("Альтаир"
   как раз находился за Альтаиром и пока вышли из зоны радионеслышимости,
пока поняли, что сигналов нет потому, что их не посылают, пока он
долетел...), получалось, будто Дан разбился из-за того, что на
максимальной высоте вышли из повиновения биокрылья. А из повиновения они
вышли в богатой кислородом и углекислородом атмосфере планеты от
неоптимального сгорания в них АТМы, возникающего при этом "кислородного
опьянения" искусственных биомышц, их дрожания и судорог; это потом
подтвердили лабораторно.
   Но главное было то, что Дан, получалось, погиб в результате собственной
неосторожности, легкомыслия, непростительного для астронавта-исследователя.
   Объяснить это можно было, в свою очередь, только его ненормальным
психическим состоянием, которое проистекало от их с Ксеной взаимной
влюбленности друг в друга, из-за чего их пребывание на этой красивой
планете было скорее праздником любви и уединенности, чем работой. Такое
мелькнуло в первой и единственной их передаче с Одиннадцатой, а когда Арно
опустился туда, увидел закат и восход Альтаира - симфонии огней и красок,-
то понял (у Ксены ничего узнать уже было невозможно), что Дан, несомненно,
фигурял, залетал бог весть куда ради эффекта наслаждения видами. Такой
вывод подкрепляла и скудость собранного этими двоими материала о планете.
   После этих показаний Арно комиссии и возник вопрос.
   - Это... это было бы неправильно понято,- ответил он.
   - Как? Кем?
   - Всеми. И ими. Как использование командиром власти для удовлетворения
личных чувств.
   - Каких именно?
   - В подробности вдаваться не хочу.
   - Иначе сказать, и ты был неравнодушен к Ксене?
   - Можно сказать и так.
   В решении было записано: проявил слабость, непредусмотрительность,
допустил ошибку, которая привела... все как полагается. И теперь ему
закрыт путь даже на Космосстрой. Даже рядовым монтажником. Даже сцепщиком
контейнеров. Потому что в космосе любая работа самостоятельна и
ответственна.
   Что ж, все правильно. Он и сам ставил бы такие вопросы, сам
проголосовал бы за такое решение. Люди могут не заметить чью-то ошибку,
могут не придать ей значения, могут простить - космос все заметит и ничего
не простит.
   И все-таки... все было так, да не так. Здесь, дома, в залах и коридорах
лунного Космоцентра, все выглядело как-то проще, ординарней. Происшествие
было одним из многих, да и сама экспедиция тоже: заурядная (в той мере, в
какой могут быть заурядны звездные перелеты) Девятнадцатая в так
называемом тысячелетнем плане исследования ближне-звездного пространства,
сферы вокруг Солнца радиусом пять парсеков. Шестьдесят звездных объектов,
расписанные - с учетом сдвоенных и строенных - на 44 радиальные
экспедиции. Теперь, после открытия Трассы, подумал Арно, с этим планом
закруглятся до конца столетия.
   И звезда Альтаир в созвездии Орла была среди всех объектов далеко не
самым интересным; не сравнить ее с давшими богатый материал для понимания
природы тяготения двойниками Сириус А и Сириус В, Крюгер-60 А и Б, с
изменившей представления о метрике Вселенной быстролетящей звездой
Барнарда или с тем же Тризвездием Омега-Эридана, породившим антивещество.
Непеременная, со сплошным спектром - яркий ориентир, к которому надо
долететь и поглядеть, что там. Только и есть двенадцатитысячеградусный
накал, светит ярче десятка солнц. Даже о существовании планет около нее
знали давно, с первых наблюдений во внеземные телескопы.
   Что и говорить, было достаточно причин, чтобы в ретроспективном взгляде
с Земли все стушевалось, смазалось в дымке ординарности, казалось сводимым
к проверенным жизнью силлогизмам простым следствиям из простых причин.
Даже то, что Дан и Ксена были самыми молодыми, а следовательно, и самыми
эмоционально нестойкими членами экспедиции, работало на версию. И то, что
он, командир экспедиции, был неравнодушен к биологу-математику-связисту
Алимоксене... Неравнодушен-влюблен! А было не так просто.
   ...Все мужчины и женщины "Альтаира" были неравнодушны к этим двоим.
Может быть, мужчины более к Ксене, женщины - к Дану, но в целом именно к
ним двоим, к раскрывающемуся на глазах прекрасному цветку их любви. Было в
этом неравнодушии куда более благодарности, чем влюбленности. И...
человеческого самоутверждения.
   Все дело было в космосе. В Великой Щели, темном овраге, разделяющем две
обильные звездами ветви Млечного Пути по ту сторону галактического ядра;
она была почти по курсу, в созвездии Стрельца - прекрасное зрелище, от
которого стыла душа. Расстояние в 6 световых лет до звезды они одолели за
18 календарных лет, за три релятивистских (внутренних) года, за год
биологического (личного) времени; пробуждались для работы после долгих
анабиотических пауз. За это время Альтаир превратился из белой точки в
ярчайший диск, изменились Орел и Стрелец, все рисунки из ярких звезд, а
Великая Щель и ее звездные берега-хребты были все такие же! Букашка ползла
в сторону горы, одолела "агромаднейшее" в букашкиных масштабах расстояние
от кочки до кочки, а гора на горизонте какой была, такой и осталась.
   "Мир - театр, люди - актеры". Не слишком просторна была сцена - дальний
космос, слишком хорошо просматриваема и освещена, чтобы и на ней ломать
привычную человеческую комедию.
   . Да, дело было в космосе: в холодной беспощадности пустоты на парсеки
вокруг, в огненной беспощадности Альтаира, к которому защищенный
нейтридной броней звездолет приблизился только на 80 миллионов километров,
в неощутимой губительности потоков космических лучей. И здесь, в условиях
спокойно отрицающих все земное и человеческое, затерялся, летел, жил их
мирок - частица земного и человеческого. Они работали, наблюдали,
общались, отдыхали, даже веселились - но в душе каждого неслышно звенела
туго натянутая струна.
   И вот здесь... нет, это невозможно объяснить. Это нужно пережить:
видеть, например, как бегали в оранжерею глядеть на всходы огуречных семян
- и потрясающей новостью было, что на первом ростке разделились
семядольки. И любовь Ксены и Дана была таким человеческим ростком: в ней -
в отличие от рациональных, продуманно-сдержанных отношений всех прочих
между собой - было что-то иррационально простое, первичное. И вырвать
росток, потеснить различными "мерами" их любовь значило - даже при полном
успехе экспедиции - отступить перед космосом в чем-то важном, может быть,
в самом главном. "Ведь в конечном счете,- додумал сейчас Арно,- в космос
летят не только для измерения параллаксов, параметров орбит, плотностей
корпускулярных потоков.
   Летят для познания жизни во всей ее полноте".
   "А почему ты не сказал все это на комиссии?" - спросил он себя. Потому
что странно было бы объяснять товарищам-астронавтам про Великую Щель и
беспощадность космоса. Все они переживали подобное; в иных экспедициях
возникали и ситуации типа "любовь А к Б", а возможно, и лирические
треугольники или иные фигуры - только что дело не дошло до трагедии и не
стало предметом расследования... И еще потому, что раньше лишь чувствовал
то, что теперь ясно понял. Впрочем, он и сейчас еще не все додумал,
слишком трудный предмет "Любовь и космос", к нему не готовили в Академии
астронавтики, по нему не делились опытом звездные ветераны.
   Любовь и космос... Отправлялись в полеты мужчины и женщины, отобранные
среди сотен тысяч по принципу предельной гармоничности развития (малой
частью ее было владение многими специальностями) ума, духа и тела, с
исключительным зарядом жизненной энергии. Естественным следствием этого
была повышенная привлекательность.
   Любовь и космос... Неспроста полет гусей навеял Арно мысль о вечном.
Что мы знаем о мощи живого, о значении явлений в живом во времени, в
истории Вселенной? Может быть, любовь существовала, когда еще не было
звезд?
   Любовь и космос... Правил для взаимоотношений не было, кроме одного:
   исключается все, что ослабляет душевно или телесно.
   Может, этим была ущербна любовь Дана и Ксены? Это он просмотрел? Нет,
не просмотрел: не было ослабления. Не манкировали они делами,
обязанностями, товарищами, все исполняли на высшем астронавтическом
уровне; отношения со всеми были корректно-теплые. Правда, был налет.
Привкус... И скафандр Дан надевал будто не для выхода в космос, а для нее
(а Ксена - для него) и проводил часы в рубке или в обсерватории как бы не
для расчета орбит, не для точных измерений, а во имя любимой. И она
проверяла действия корпускулярного излучения Альтаира на грибки, бактерии,
вирусы, просиживала вечера за пультом вычислительного автомата тоже как бы
не для познания, а для Дана, от избытка любви к нему. Товарищей по
экипажу, да и Арно, это развлекало, иногда - очень редко - раздражало; но
их самих он не мог упрекнуть ни в чем.
   "Ненормальное психическое состояние", - вспомнил он фразу из вердикта
комиссии, усмехнулся. При виде Дана, там, у Альтаира, ему не раз приходило
в голову: не есть ли наиболее нормальным состояние именно его - глубоко и
уверенно любящего человека, - а не прочих, благоразумно сдерживающихся?
Эти двое жили будто в более обширном мире: он включал в себя реальность
как часть.
   И эта Одиннадцатая планета, самая благополучная из всех... Кто знает,
где тебя ждет смерть! Разве сравнишь ее с тремя ближними - расплавленными
каплями, окутанными тысячеградусной галогенной атмосферой. Или с двумя
следующими - мирами мрачного хаоса, извержений, сотрясений хлипкой коры.
Или с Шестой, юпитероподобной, с затягивающими газовыми воронками; в одной
бесследно пропал Обри, планетолог - ив его смерти никто не упрекнул
командира по возвращении. Строго говоря, и Дана следовало направить на
первую шестерку планет, а Ксену, биолога, на Одиннадцатую с ее кислородной
атмосферой. Но не одну, разумеется. А с кем? Вот то-то: с кем?.. Арно
долго размышлял, прежде чем объявил состав групп и график работ. И не было
в этом решении слабости, не было! Поступить иначе - значило больше создать
проблем, чем разрешить.

 "Стоп!" Арно остановился, огляделся. По-прежнему низкий берег, волны,
ветер.
   Белые скаты ангаров-цехов еле виднелись за лесом. Отмахал по кромке
километров пять, думая успокоиться. А вышло наоборот, растравил душу,
вспоминая, доказывая себе, что прав.
   Был бы прав - если бы не погиб Дан, не тронулась рассудком Ксена, если
бы Одиннадцатая не осталась "белым пятном". Ведь что-то там все же
стряслось - вопреки его прогнозам. Не получается ли, что он теперь
подбирает доводы для самооправдания?
   - Настолько ли ты уверен в своей правоте, что - доводись снова решать -
решил бы так же?
   - Нет, не настолько. Слишком велика потеря. И слишком жестоко наказание.
   Он повернул обратно.



4. КСЕНА


   Она ждала Арно на разъездном дворе обучаемых автовагончиков.
   Она встречала здесь, на севере, третью весну. В этом месте, на
комбинате управляющих кристаллоблоков, люди не заживались. Освоят
интересные тонкие операции, вроде образования кристаллических
затравок-"генов", поработают на регулировке блоков персептронной памяти,
где от операторов требуется художественный вкус и точный расчет, потом
передают свой опыт новеньким - и дальше в путь. Все-таки север, места хоть
и обжитые, но ветреные, неласковые; вся экзотика их сводится к
многосуточным летним дням да таким же ночам зимой.
   И еще - здесь мало творческой работы. Технология изготовления
кристаллоблоков давно отлажена, автоматизирована, спрятана под колпаки и в
камеры, в них в атмосфере горючего гелия и паров веществ затравки-"гены"
   обрастают сотами кристалликов, в которых ионные пучки вписывают нужные
схемы. На них оседают защитные покрытия с прожилками контактов, лапы
манипуляторов одевают блоки в корпус, маркируют и укладывают в контейнеры
для отправки на "воспитательные участки". Там за них принимались люди. На
окрестных плантациях в лесах и садах, в воздухе, в подводных ангарах
полого уходящих по шельфу в глубины Карского моря, они обучали
кристаллоблоки тому, что умели сами: синтезировать пищу, выделять из руд
металлы, водить автовагончики, глиссеры, вертолеты, собирать водоросли,
просверливать туннели нейтридовым буром в монолитных скалах, изготовлять
фотобатареи для энергодорог и крыш, пахать, сеять, препарировать
насекомых, делать тончайшие срезы под микроскопом - и многому, многому еще.
   Делалось это по принципу: "Поступай, как я". Человек управлял
соответствующим устройством, кристаллоблок запоминал обобщенный по всем
сигналам электрический образ делаемого. Творчества от людей и здесь не
требовалось, только высокая квалификация.
   У них с Арно она была. Они опробовали многие занятия, более всего их
увлекло "воспитание" на автодромах кристаллоблоков-водителей. На Земле не
было тех головоломно-сложных условий, какие создавались на автодромах,-
партии кристаллоблоков назначались для других планет, для проекта
Колонизации. Так что и здесь, получалось, они работали на космос.
   Последнее время за продукцией комбината часто прилетали командиры
будущих переселенческих отрядов, дальнепланетники. Среди них были знакомцы
или - чаще - слышавшие об Арно и о ней, знавшие их историю (кто в космосе
ее не знал!). Арно избегал встреч, если не удавалось, то избегал не
относящихся к делу разговоров, чтобы не бередить душу. Она избегала этого,
чтобы не расстраивать его.
   Да ее и вправду больше не увлекал космос. Пережитое в Девятнадцатой
экспедиции и не вспоминаемое теперь, может, только и осталось у нее в душе
повышенной привязанностью к Земле, к устойчиво-разумному, доброму миру.
Все равно где в нем жить - везде хорошо. Лучше, чем там. Мысль об усеянном
колючими звездами пространстве вызвали малопонятный ей самой страх.
   В ожидании Арно Ксена вывела за ворота его и свой составы. Командир
появился наконец, но не от сферодатчика - с берега. Подходя своей
изящно-четкой походкой, Арно со сдержанным извинением глянул ей в глаза,
сказал:
   - Астр улетает на Трассу. Насовсем. Спрашивал о тебе.
   Встал за пульт своего состава: помедлил самую малость, прежде чем
тронуть:
   ожидал, не спросит ли Ксена, что именно. Если бы спросила, он бы
ответил, еще бы спросила - еще бы ответил.
   Она не спросила. И без того непростые ее отношения с Арно осложнились
после появления этого пришельца Аля. Ее более других взволновала новость,
что этому человеку пересажена часть мозга Дана - ее Дана! Она наблюдала
Аля в том его "интервью", потом заказывала ИРЦ воспроизведение записи,
видела в сообщении ИРЦ Берна после преобразования его тела. Это был чужой,
совсем не похожий на Д