ой ткани сохраняются. Ввиду
этого можно  сказать,  что  с  операции  замораживания  как  бы  снимается
обвинение в убийстве.
     Давайте,  однако,  проведем  еще  один   умозрительный   эксперимент.
Предположим, что до температуры,  близкой  к  абсолютному  нулю,  охладили
нашего  Смита.  Его  мозг,  как  и  все  другие  органы   тела,   приобрел
кристаллическую структуру. За исключением пренебрежимо  слабых  колебаний,
которые атомы совершают и на  самом  низком  энергетическом  уровне,  даже
через электронный микроскоп нельзя  обнаружить  никаких  других  движений.
Скованные холодом атомы мозга мистера  Смита  оцепенели  и  поэтому  стали
более доступными, их можно по одному вынуть из его черепа и  разложить  по
соответствующим сосудам. Для порядка раскладываем атомы  каждого  элемента
отдельно. Некоторое время они хранятся в таком состоянии,  по-прежнему  (в
целях  полной  гарантии)  при  температуре  жидкого  гелия.   Наконец,   в
соответствующий момент мы укладываем эти  атомы  на  их  места,  тщательно
следя за тем, чтобы каждый из них  попал  туда,  откуда  был  взят.  Затем
успешно проводится оживление  уже  целого,  но  по-прежнему  замороженного
мозга мистера Смита, а также его тела. Размороженный мистер  Смит  встает,
одевается и идет домой. Нет никаких сомнений в том,  что  это  именно  он,
собственной персоной. Но тут обнаруживается, что наш лаборант  разбил  все
до единой пробирки, в которых в виде тончайшего порошка  находились  атомы
углерода, серы, фосфора и всех прочих элементов, из которых  состоял  мозг
мистера Смита. Мы расставили эти  пробирки  в  холодильнике  на  столе,  а
лаборант опрокинул стол  и,  оказавшись  перед  фактом  такой  катастрофы,
быстро ликвидировал ее следы; все, что осталось от рассыпанных  элементов,
он собрал в новые  пробирки,  а  затем  пополнил  нехватку  по  записям  в
лабораторном гроссбухе,  куда  мы  ранее  с  точностью  до  атома  занесли
количество порошка в каждой пробирке. Мы еще не успели прийти  в  себя  от
этого  известия,  еще  видим  через  окно  шагающего  по  плитам  двора  и
помахивающего тросточкой мистера Смита,  как  вдруг  открывается  дверь  и
входит другой Смит. Что случилось?  Упав  со  стола,  пробирки  разбились.
Лаборант спешил и собрал только половину рассыпанных порошков,  но  другой
лаборант, желая оказать  ему  услугу,  тщательно  собрал  позднее  остатки
рассыпанных элементов, так же как и  первый  лаборант,  пополнил  нехватку
согласно записям, сам разместил атомы по местам, в порыве усердия  включил
установку для размораживания и воскресил мистера Смита No2.
     Который же из Смитов является  настоящим  продолжением  замороженного
Смита - первый или второй? Как тот, так и другой  обладают  приблизительно
половиной атомов "оригинала", что, впрочем, не столь существенно, так  как
атомы не имеют индивидуальности и в процессе обмена  веществ  в  организме
непрерывно заменяются. Похоже на то, что мистер Смит был дублирован. Ну, а
что же произошло с оригиналом? "Живет" ли он  в  обоих  телах  или,  может
быть, ни в одном  из  них?  На  этот  раз  в  отличие  от  эксперимента  с
рассечением  спайки  больших  полушарий  головного  мозга   такой   вопрос
неразрешим, так как нет никаких эмпирических критериев, на  которые  можно
было  бы  опереться.  Конечно,  эту  дилемму  -  можно  разрешить   сугубо
произвольно, условившись, например, что  продолжениями  нашего  знакомого,
которого мы  подвергаем  столь  рискованным  экспериментам,  являются  оба
мистера Смита. Подобное решение является удобным и в данной ситуации может
быть даже целесообразным, но оно  весьма  сомнительно  с  этической  точки
зрения. Мистер Смит вошел в гибернационную камеру  столь  же  доверчиво  и
спокойно, как входил когда-то в кабину "телеграфа", из которой, пристукнув
по голове молотком, мы вытащили его за ноги с тем, чтобы  после  утешиться
его многоликим появлением на планетах солнечной системы. В первом  случае,
как было доказано, произошло убийство. А во втором? Конечно, кажется,  что
отсутствие трупа свидетельствует в нашу пользу, но ведь и прежде мы  могли
пустить мистера Смита в атомный распыл. Вдобавок мы стремимся не  к  тому,
чтобы совершить убийство незаметным и как можно более эстетичным способом,
а к тому, чтобы вообще никого не убивать.
     Мы  приходим  в  полное  замешательство.  Неужели  существует   некая
нематериальная душа, заключенная в структуре мозга, как  птица  в  клетке,
которая вылетает из телесных оков, когда  прутья  клетки,  то  есть  атомы
структуры, разрушаются и разъединяются? На столь  метафизические  гипотезы
нас может натолкнуть только отчаяние, но и они не спасают  положения.  Что
случилось после рассечения спайки  коры  мозга?  Неужели  попутно  удалось
разделить пополам нематериальную душу? Кстати сказать, разве  из  приемных
кабин "телеграфа" не выходили целые  отряды  вполне  одушевленных  Смитов,
откуда следует очевидный вывод, что если душа вообще существует, то  любой
атомный синтезатор может легко ее создать? Вообще, вопрос заключается не в
том, если ли у мистера Смита  нематериальная  душа.  Допустим,  что  есть.
Проблема состоит в том, что каждый новый Смит был  со  всех  точек  зрения
абсолютно идентичен первоначальному Смиту и в  то  же  время  им  не  был,
потому что помимо атомных описаний, "телеграфа" и т.д. пришлось прибегнуть
и к молотку. Поэтому такое объяснение ни к чему не приводит.
     А может  быть,  парадокс  объясняется  тем,  что  наши  умозрительные
эксперименты столь же несовместимы с возможностями  реального  мира,  как,
например, путешествие с бесконечно большой скоростью или perpetuum mobile?
Однако и это неверно. Разве в случае однояйцовых близнецов Природа не дает
нам в высшей степени точных копий человеческого организма?  Правда,  такие
близнецы не являются абсолютно идентичными по их атомной структуре. Однако
это объясняется, в частности, и тем, что эволюционная технология, то  есть
отбор, никогда не стремилась достигнуть  абсолютной  идентичности  атомных
структур, так как биологически это не имело ни малейшего значения  и  было
излишним. Если уж такая степень сходства систем  подобной  сложности  была
достигнута как бы непреднамеренно и  случайно  (ведь  элемент  случайности
играет  немалую  роль   в   появлении   близнецов   при   первом   делении
оплодотворенной яйцеклетки), то биотехнология  будущего  в  содружестве  с
кибернетикой, несомненно, покусится превзойти  этот  успех,  который  лишь
случайно выпал на долю Природы.
     Для полноты наших рассуждений нужно рассмотреть еще одну возможность.
Может оказаться, что сам акт  составления  атомного  описания  приводит  к
гибели живого организма. В этом случае устранились бы некоторые  парадоксы
(например,   парадокс   возможного   сосуществования   оригинала   и   его
"продолжения"). Это могло бы послужить основой для утверждения, что именно
так и  должно  быть,  то  есть  что  такое  сосуществование  можно  только
вообразить,  но  на  самом  деле  оно  является  неосуществимой   фикцией.
Остановимся на этом вопросе несколько подробнее. Представим  себе,  что  в
нашем распоряжении имеются два типа  аппаратуры  для  передачи  людей  "по
телеграфу", аппаратура С и аппаратура  Р.  Аппаратура  С  сохраняет  жизнь
человеку, который подлежит передаче "по телеграфу", то  есть  после  того,
как собрана полная информация о его атомной структуре, человек остается  в
добром здравии. Аппаратура Р работает таким образом, что в процессе  сбора
информации  она  одновременно  разрушает  атомную  структуру  исследуемого
человека и после завершения описи остается труп или же рассеянные  останки
человека, а также полная информация о его структуре. Добавим к этому,  что
по объему полученная информация будет в обоих случаях одинаковой, то  есть
полной и достаточной для воссоздания точно  такого  же  индивидуума  после
передачи "по телеграфу" на приемную станцию.
     Аппаратура типа С, сохраняющая жизнь человеку, как более совершенная,
является  вместе  с  тем  и  более  сложной,  исторически  она   появится,
несомненно, позже, на более высокой стадии развития техники.  Несмотря  на
это, рассмотрим сначала именно  ее.  Аппаратура  С  работает  по  принципу
"развертки", то есть обегающего луча, что в некотором отношении  сходно  с
работой телевизионного кинескопа. Луч, генерируемый  аппаратурой,  обегает
тело исследуемого человека.  Каждое  соприкосновение  луча  с  атомом  или
электроном немедленно регистрируется в  памяти  устройства,  так  как  луч
"натыкается" на каждую частицу материи.  Атомы  поверхностных  слоев  тела
после того, как зарегистрировано их местоположение,  становятся  для  луча
как бы прозрачными. Конечно, чтобы все  происходило  именно  так,  луч  не
должен быть материальным (корпускулярным). Допустим, что он таковым  и  не
является, а представляет собой просто  точку  приложения  электромагнитных
полей, которые мы можем так направлять, чтобы они  накладывались  друг  на
друга. В  результате,  когда  поля  распространяются  в  пустоте,  стрелки
аппаратуры остаются неподвижными. Если же на  пути  распространения  полей
находится  атом,  то  возникает  взаимодействие  и   напряженность   полей
изменяется в зависимости от массы атома; стрелки прибора отклоняются,  что
регистрируется соответствующим устройством памяти. Аппаратура регистрирует
пространственно-временную    локализацию    таких    взаимодействий,    их
последовательность и т.д., и после 1027 отдельных отсчетов  (производимых,
конечно, со скоростью многих  и  многих  миллиардов  в  секунду)  в  нашем
распоряжении оказывается полная информация о положении всех  атомов  тела,
то есть о его материальной структуре. Аппаратура столь чувствительна,  что
реагирует на ионизованный атом не так, как на неионизованный,  и  не  так,
как на атом,  включенный  в  белковую  цепочку,  ибо  реакция  зависит  от
плотности электронной оболочки молекулы и т.д. Движущиеся электромагнитные
поля, используемые для записи, разумеется, слегка отклоняют атомы тела  от
их первоначального положения, однако отклонения эти столь ничтожны, что не
приносят  организму  ни  малейшего  вреда.  Когда  запись  закончена,  она
передается по  проводам  на  приемное  устройство,  которое,  получив  эту
информацию, приходит  в  действие,  и  на  другом  конце  линии  создается
индивидуум-копия.  Этот  индивидуум  идеально  сходен  с  оригиналом,   но
оригинал может вообще ничего не знать обо всем этом.  Он  может  выйти  из
кабины и вернуться домой, не подозревая, что где-то  появилась  его  копия
или даже целый их легион. Таков был первый эксперимент.
     Включим теперь второе устройство. Оно действует гораздо  грубее,  так
как обегающий луч является материальным и испускаемые частицы ударяются  в
атомы тела сначала в наружных его слоях, а затем в более глубоких  и  т.д.
Каждый  раз  происходит  соударение,  затем  отскок,   и   по   отклонению
частицы-снаряда, импульс  которой  известен,  определяются  первоначальное
положение и масса частицы-мишени (атома тела). Таким образом, мы  получаем
еще одно описание, столь  же  детальное,  как  и  первое.  Но  самой  этой
процедурой организм пущен в распыл и от него  в  конечном  итоге  остается
только невидимое облачко.
     Заметьте, что в обоих  случаях  мы  получаем  один  и  тот  же  объем
информации, но во  втором  случае  при  считывании  показаний  исследуемый
организм уничтожается. Так как организм  погибает  только  из-за  грубости
действия аппаратуры, грубости, которая  нисколько  не  увеличивает  объема
получаемой информации, то по отношению к самому акту  передачи  информации
факт уничтожения организма оказывается побочным и никак  не  связан  ни  с
этой передачей, ни с последующим синтезом атомной копии  на  другом  конце
линии.
     Передача информации и возможный  благодаря  ей  синтез  происходят  в
обоих случаях совершенно одинаково. Поэтому вполне  очевидно,  что  судьба
оригинала не оказывает никакого влияния на события, происходящие на другом
конце линии. Другими  словами,  в  приемном  устройстве  в  обоих  случаях
создаются совершенно одинаковые индивидуумы. Но мы доказали, что в  первом
случае этот индивидуум не может быть продолжением оригинала, поэтому то же
самое должно быть справедливо и для  второго  случая.  Таким  образом,  мы
доказали,  что  индивидуум,  созданный  в  синтезаторе,  всегда   является
имитацией, копией, а не "переданным по проводам оригиналом".  Это  в  свою
очередь  показывает,  что  "вставка"  в  цепочку   причин   и   следствий,
определяющую бытие организма,  вставка,  образуемая  записью  и  передачей
информации, на деле является  не  просто  вставкой,  цезурой  между  двумя
отрезками непрерывного бытия одного и того же индивидуума, а  представляет
собой акт создания индивидуума-имитации, как бы близнеца, причем  оригинал
или остается жив, или же погибает. Для копии  судьба  оригинала  не  имеет
никакого  значения,  потому  что  копия  никогда  не  служит  продолжением
оригинала,  тогда  как  оригинал  в  первом  случае  остается  в  живых  и
собственной персоной опровергает утверждение, будто его "передали" куда-то
"по телеграфу", а во втором  случае  в  результате  своей  гибели  создает
впечатление (ложное, как  мы  показали),  что  он  все  же  отправился  "в
путешествие по проводам".
     В заключение  рассмотрим  вариант  эксперимента,  осуществляемый  без
составления атомной матрицы и без атомного  синтезатора.  Сегодня  он  еще
неосуществим, хотя на этом пути уже достигнуты значительные  успехи.  Речь
идет о выращивании человеческого зародыша вне  организма.  Оплодотворенную
яйцеклетку  необходимо  разделить  на  две   части.   Одну   половину   мы
замораживаем, а другой позволяем нормально развиваться. Допустим,  что  из
нее разовьется человек, который умрет на двадцатом году  жизни.  Тогда  мы
разморозим вторую половину зародыша  и  через  двадцать  лет  будем  иметь
"второго близнеца",  о  котором  можно  будет  сказать,  что  он  является
продолжением умершего, с таким же основанием, с каким мы  говорили  это  о
созданной  в  синтезаторе  атомной  копии.  Тот  факт,  что  "продолжения"
пришлось  ожидать  двадцать  лет,  ничего  не  меняет,  ведь  и   атомному
синтезатору, вполне возможно, пришлось бы проработать двадцать лет, прежде
чем он создаст атомную копию. Поэтому если мы  признаем  второго  близнеца
продолжением  умершего,  а  не  его  двойником  с   поразительно   похожей
внешностью, то таким же образом мы обязаны будем  смотреть  и  на  атомную
копию. Но тогда и каждый  обычный  близнец,  развитие  которого  задержано
гибернацией, будет "продолжением" своего брата. Так как  продолжительность
искусственной гибернации можно по желанию сокращать, то в  конечном  итоге
оба  близнеца  оказываются  продолжением  друг  друга,  что  является  уже
очевидным абсурдом. Правда, близнец  не  является  идеальной  молекулярной
копией "оригинала". Но ведь сходство какого-либо человека  в  восьмилетнем
возрасте с ним же самим в возрасте семидесяти лет, несомненно, еще меньше,
чем сходство между близнецами. Несмотря на это, совершенно  очевидно,  что
ребенок и старик - это одно и то же  лицо,  чего  нельзя  сказать  о  двух
братьях-близнецах. Таким образом, продолжение  существования  определяется
не  количеством  аналогичной  информации,  а  генидентичностью  (то   есть
единством генезиса) динамической структуры мозга даже при значительных  ее
изменениях в течение жизни человека.


1
     По определению (лат.).
2
     J.Shields, Monozygotic Twins, Oxford Univers. Press, 1962.
3
     Гибернация (англ. hibernation) - зимняя спячка (от  лат.  hibernus  -
зимний), искусственное понижение  температуры  тела  ниже  физиологических
границ,   в   результате   чего   замедляются    или    приостанавливаются
физиологические процессы. - Прим. ред.




  ГЛАВА СЕДЬМАЯ
  СОТВОРЕНИЕ МИРОВ

(a)  ВСТУПЛЕНИЕ

     Мы находимся, по-видимому, на склоне эпохи. Я имею в виду не то,  что
эпоха  пара  и  электричества  переходит  в  очередную  -  кибернетики   и
космонавтики.  Ведь  такие  наименования  сами  по   себе   уже   выражают
преклонение   перед   технологией,   а   технология   становится   слишком
могущественной,  чтобы  можно  было  и  в   дальнейшем   мириться   с   ее
самостоятельностью.
     Человеческая цивилизация похожа на корабль,  построенный  без  плана.
Постройка удалась на диво. Цивилизация создала мощные двигатели и  освоила
недра своего корабля - неравномерно, правда, но это-то поправимо. Однако у
корабля нет кормчего. Цивилизации недостает знания, которое  позволило  бы
выбрать  определенный  курс  из  многих  возможных,  вместо   того   чтобы
дрейфовать  в  потоках  случайных  открытий.  Ибо  открытия,  из   которых
сложилась постройка, все еще являются  частично  делом  случая.  Подобного
положения вещей не  меняет  и  то,  что,  не  зная  дальнейшего  пути,  мы
устремляемся  к  звездным  берегам.  По  всей   вероятности,   мы   просто
осуществляем то, что возможно уже сейчас. Наука впутана в игру с Природой,
и хотя она выигрывает одну партию за другой, но до такой степени позволяет
втянуть себя в последствия выигрышей, так эксплуатирует каждый из них, что
вместо стратегии применяет тактику. Так вот, парадокс состоит в  том,  что
чем  больше  будет  в  грядущем  этих   успехов,   этих   выигрышей,   тем
затруднительней станет ситуация, поскольку - как  мы  уже  показали  -  не
всегда можно будет эксплуатировать все, что мы приобретаем.  Эти  embarras
de richesse 1, эту лавину информации, обрушенную на человека алчностью  его
познания, необходимо  обуздать.  Мы  должны  научиться  регулировать  даже
прогресс  науки,  иначе  случайность  очередных  этапов   развития   будет
возрастать. Выигрыш - то есть внезапно открывающиеся  просторы  для  новых
блистательных действий - будет охватывать нас своей  беспредельностью,  не
позволяя увидеть иные возможности, кто  знает  -  не  более  ли  ценные  в
отдаленной перспективе.
     Речь идет о том, чтобы  цивилизация  обрела  свободу  стратегического
маневрирования в своем развитии, чтобы она  могла  определять  свои  пути.
Сегодня  у  мира  другие  заботы:  он  разделен,   он   не   удовлетворяет
потребностей  миллионов.  Но  что,  если  эти  потребности  будут  наконец
удовлетворены? Если начнется автоматическое производство благ?
     Наука вырастает из  технологии  и,  окрепнув,  берет  ее  на  буксир.
Говорить о будущем, тем более далеком будущем, -  это  значит  говорить  о
видоизменениях  науки.  То,  о  чем  мы  будем  рассуждать,  возможно,  не
осуществится  никогда.  Безусловно,  надежным  является   лишь   то,   что
происходит, а не то, что возможно вообразить. Не знаю, мыслили ли Демокрит
или Фалес более дерзко, чем современный человек. Может быть, и нет -  ведь
они не видели того лабиринта  фактов,  тех  запутанных  джунглей  гипотез,
сквозь которые дано было пройти нам за эти  несколько  десятков  столетий,
так что вся история науки, собственно говоря, представляет  собой  суровую
страну, где следы поражений гораздо многочисленней, чем  памятники  побед,
где  разбросаны  остовы  покинутых  систем,   где   полным-полно   теорий,
устаревших, как примитивные орудия из кремня,  вдребезги  разбитых  истин,
которые пользовались некогда всеобщим признанием. Сейчас мы понимаем,  что
ожесточенные споры, веками длившиеся в науке, были тщетными лишь  с  виду;
их тщета - в том, что спорили о понятиях, о словах, которых  само  течение
времени лишило смысла. Так обстояло  дело  с  наследием  Аристотеля  целые
столетия после его смерти; так было с борьбой эпигенетиков и  преформистов
в биологии. Но я говорю - "тщетными с виду", потому что с  равным  успехом
можно  сказать,  что  были  бессмысленны  или  излишни  все  те   вымершие
организмы,  те  окаменелости  животного   мира,   которые   предшество