Электронная библиотека
Библиотека .орг.уа
Поиск по сайту
Фантастика. Фэнтези
   Научная фантастика
      Лазарчук Андрей. Штурмфогель -
Страницы: - 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  -
пустился примерно на половину высоты, когда вдали вспыхнуло белое пламя, а через десяток секунд донесся странный скрежещущий звук, будто кто-то острыми когтями разорвал жестяной барабан. Нойман всмотрелся. Пламя было теперь желто-красным, жирным. Что-то мозаично горело. В районе Изенштайна. Наметанным глазом Нойман искал и находил ориентиры, привязывал пожар к той карте, которая давно запечатлелась в его мозгу... Это горел дом Ульриха Шмидта. Аквитания, Голденвассер, 8 марта 1945 года. 06 часов Дом, где держали Лени, нашли сразу. Это была построенная на довольно крутом склоне гостиница, трехэтажная с одной стороны и одноэтажная с другой. До ближайших построек было метров двести. Все кругом было зеленым, но на склоне близкой горы лежал снег. Часового, пожилого усатого мужчину, сняла Хельга. Она подползла близко, как только могла, а потом бросилась стремительно - и буквально разрезала его пополам своими лезвиями на груди и предплечьях. Это произошло мгновенно и беззвучно. Тут же полковник со своими людьми блокировали нижний вход, куда вошла Хельга, а Штурмфогель в сопровождении крапиц ворвался в дом через верхний... Здесь тоже был часовой. Сидел и читал газету, автомат на коленях. Рукояткой пистолета в лоб. Пустая комната. Пустая комната. Пустая... Кто-то выглянул на шум, бросился назад - и тут Штурмфогель наконец увидел крапицу в деле. Рута только что была здесь, а в следующий миг, сделав лишь один быстрый шаг, оказалась в конце коридора, на пути бегущего. Она успела выставить вперед колено и локоть, и человек тут же взмахнул руками, словно налетел грудью на протянутую поперек бега веревку. Он дернулся было обратно, но вдруг движения его стали подчеркнуто плавными и ровными. Рута повела рукой, и он опустился на пол, под стену, словно тяжелая марионетка, поддерживаемая лишь свисающими с потолка нитями... Вот так, да? Круто, девочки, круто!.. На верхнем этаже было пусто, только в одной из комнат обозначалось недавнее пребывание многих мужчин: беспорядок, полные окурков пепельницы, запах ружейного масла, пивные бутылки, раскатившиеся по углам... С Хельгой они встречаются на втором. Хельга показывает вниз, а Айна - на одну из распахнутых дверей. Сюда ближе. Боже мой. Лени, прикрученная к креслу. Полотенце на глазах, рот заклеен лейкопластырем. - Лени! Поворот головы стремителен. На голос. Надежда. Какая сволочь так завязывает полотенца?.. Все. Глаза огромны. - Терпи, девочка... Сдирать лейкопластырь больно. Лени морщится. Красный воспаленный прямоугольник вокруг губ. - Эр... вин... - Да! - Завтра - утром... - Понял. Он не объясняет, что именно понял. Если "завтра утром", то это значит - сегодня вечером. Во всяком случае, до полуночи. Если, конечно, он правильно разгадал замысел Дрозда. Стрелки сошлись. - И... я все им рассказала. Я не смогла... - Ничего, девочка. Уже все нормально. Мы ведь так и условились с тобой, помнишь? Главное, что ты жива... Он режет ножом веревки, мысленно просит Айну: обиходь - и бежит вниз. Полковник освобождает кого-то из пут. Он делает это медленно и обстоятельно. Рядом с ним Наполи. Смотрит. ...Лео Стражинский был человеком без отечества, зато с биографией. Уроженец Львова, призовой стрелок и мотогонщик, он в шестнадцать лет отправился в Испанию воевать с фашистами в интербригаде. После кровавой гибели Республики, проданной всеми, кто только мог рассчитывать поживиться на ее выморочном имуществе, Стражинский попал в лагерь на юге Франции, где и провел два самых нескучных года в своей жизни - поскольку именно там с ним познакомился итальянец Джино Чиаро, познакомился - и, можно сказать, возвысил до себя. Лео понял, каков этот мир на самом деле и ради чего есть смысл жить. Так он стал партизаном верхнего мира, Великого Города, одним из тех немногих, кто боролся с реальным врагом - не с пешками и даже не с ферзями, а с игроками, если так можно выразиться... Нижнее тело Лео, хитро спрятанное в Африке, в Замбези, в одной из польских католических миссий, тихо занималось возделыванием сорго, а сам он наверху сражался за скорую победу. Из-за дальности расстояний он не навещал то свое тело, но достаточно регулярно получал от него обычные почтовые весточки. То, что Джино оставил его, своего давнего проверенного товарища, здесь, не взял в Константинополь, - говорило о многом. О том, что Джино сомневался как в планах Дрозда, так и в самом Дрозде. Никогда он не говорил этого вслух, но Лео давно научился понимать его по уголкам губ. Этими уголками сказано было: следи, анализируй, думай; если Дрозд перейдет черту, убей его. Все же у Дрозда была скверная репутация. Вокруг него всегда слишком много не тех смертей. А то, что Дрозд оставил его караулить пленных, не взял на ударную базу, - говорило о том, что Дрозд все это понял и держал в голове... Когда дверь разлетелась и стремительное чудовище, похожее на рой циркулярных пил, ворвалось в коридор, Лео находился в уборной. Он как раз выходил из нее. Вернее, он приоткрыл дверь. И все увидел. И среагировал потрясающе четко: подпрыгнул, за что-то схватился, как-то расперся - и замер - под потолком, над дверью. И эта дверь разлетелась в щепы. В уборной никого не оказалось, а что автомат там лежал в углу - так что ж с того... Через минуту он вынужден был мягко спрыгнуть. Сил уже не было удерживаться на гладких стенах возле раскаленной лампочки. Подобрал автомат, медленно-медленно, чтобы не клацал металл, оттянул затвор. Выглянул в коридор. Двое освобождали пленного. Если они обернутся... то будут на его пути к выходу, к воле. Лео не думал о том, что там его тоже может догнать стремительное визжащее чудовище. Нет. Там была свобода и жизнь. Он поднял оружие и послал экономную очередь в спины врагам: три пули он израсходовал на одного и три на другого... Наполи переломился пополам и рухнул на пол настолько мгновенно, что это почти не было воспринято глазом: вот он стоял, а вот лежит, без каких-либо промежуточных положений тела. Полковник же сунулся вперед, обнял освобождаемого пленника и вместе с ним повалился - с грохотом и треском ломаемой мебели. Штурмфогель и хотел бы, может быть, остановить свой бег, но не успевал. Он только успел развернуться плечом вперед - и врезался в противника... Тот был сильнее и лучше обучен. Хотя автомат и отлетел в сторону, но уже через несколько секунд Штурмфогель оказался внизу, а противник оседлал его и давил, давил, давил сверху - и тонкое жало кинжала вдруг мелко затряслось перед лицом Штурмфогеля. Он держал чужое запястье, миллиметр за миллиметром уступая чужой - более молодой - силе и плотному весу, но при этом не ощущая ничего: ни страха, ни трепета... Он пытался ударить коленом, вывернуться в сторону - короче, сделать то, что положено делать в такой ситуации. Это было совершенно бесполезно. Любое движение только ухудшало положение. Надо было просто выстоять до тех пор, когда кто-нибудь не придет на помощь. Противник тоже это понимал. Он давил, давил, давил всем весом, сотня его килограммов сошлась в одной точке - на острие клинка. И эта точка, спустившись немного вниз, дрожала около шеи Штурмфогеля. А потом все исчезло. Он встал, ноги его тряслись. Все вокруг было в каких-то немыслимых кровавых ошметках. Перед ним стояла Хельга. По ней стекала кровь. - Из... вини... Штурмфогель махнул рукой. Рука была в крови. Он весь был в крови. Вся кровь, что билась в жилах противника, оказалась на нем. Штурмфогель шагнул вперед, наклонился... Полковник был мертв. - Папа... - прошептали сзади. Штурмфогель не посмел обернуться. Но тот, кого полковник вольно или невольно прикрыл, защитил своим телом, мычал и ворочался, совершенно невредимый. Как и на Штурмфогеле, на нем была только чужая кровь. Штурмфогель стянул с его головы черный мешок. - О боги, - сказал он. Голос подпрыгнул: - Еще и ты. Аквитания, крепость Боссэ, 6 марта 1945. 09 часов А вот в это Эйб не поверил!.. Девушка была еврейкой. Она никак не могла работать на CC. Поскольку "Факел" - один из отделов этого преступного синдиката убийц, Эйб мог поверить во что угодно - и даже в то, что Дрозд добросовестно ошибается, - но никак не в такой выверт естества. И в то же время... Нет, сказал он сам себе твердо. Это какой-то новый хитрый маневр Дрозда. Он что-то замышляет. Хочет подсунуть нам какую-нибудь свою креатуру, поскольку знает, что без девственницы мы сквозь единорогов не пройдем. Да, скорее всего так. Значит - и это лишь дополняет общую картину, - нами хотят украсить поле битвы. Да, конечно. И славные партизаны-маки, спасшие американскую делегацию. Или французскую. Или еще какую. Или даже немецкую... да, спасшие немецких миротворцев... этакий символ окончания войны... Все это по большому счету не укладывалось в голове. "Абадон, - повторил он про себя, как заклинание. - Абадон". Ребята подгоняли на себя эсэсовскую форму, шагали по двору, салютовали. Ни хрена не похоже, подумал Эйб, и никогда не научиться нам так ходить и так держать себя... разгильдяи. Но он знал, что идут они не на строевой смотр и что никто их там за настоящих немцев принять вовсе не должен... Хорватия, 8 марта 1945. 09 часов 30 минут Может быть, это не то место? Гуго еще раз сверился с картой, предусмотрительно разысканной на яхте. Какой-то дерьмовый полурусский язык... Да нет, место то самое. Характерный изгиб реки, гора, перекресток дорог, часовня, оливковая роща на низком обрыве, ферма... Правда, от фермы осталось лишь пожарище, черная печь с косо обломленной трубой да остов старинного трактора на железных гребенчатых колесах. Костры Гуго разводил именно там, неподалеку от пожарища, в довольно глубоких ямах, вырытых неизвестно для чего, - чтобы сверху было видно, а от леса - не было. Но никто там и не пролетал над ними... Этот день и эту ночь придется провести здесь же, в этой детской игрушечной землянке, частично вырытой в глиняном откосе, а частично сплетенной из лозы и хвойных веток; он набрел на нее каким-то чудом, а может, волчье чутье вывело, землянку не разглядеть и с десяти шагов... но если "шторх" не прилетит и на следующую ночь - придется возвращаться к яхте и хоть под парусами, а плыть на запад, в Италию, и там сдаваться американцам. Потому что это лучше, чем попасть здесь в руки четников или партизан-коммунистов. Может быть, Джино думает иначе... вот он сидит, молча глядя перед собой, обхватив руками колени... Первоначальный план - добраться до Загреба - Гуго похоронил уже в первый день после высадки. Это сколько же прошло?.. Два дня... А кажется - месяц. - Только не притворяйся, - сказала Эрика. - Я запрещаю тебе притворяться, слышишь? Гуго молчал. - Я не знала, что будет так тяжело, так трудно. Понимаешь? Я знала, что ты меня разлюбил, но я не знала, что об этом так трудно слышать. Я тебе надоела. Скажи, что я тебе надоела. Не лги. Я запрещаю тебе лгать мне. Лги другим своим бабам, а мне не смей. Ты мной пресытился и больше не хочешь? Или дело в чем-то другом? Да, в другом. Ты вздрогнул, и я поняла. Это она, та толстожопая стерва? Скажи, что да. Не молчи, слышишь? Я так не могу больше... - Да, - сказал Гуго. - Это она. - Я понимаю тебя. В другое время я сама отправила бы тебя к ней. Дала в руки веник из цветов и сказала: иди. Но сейчас... Посмотри вокруг. Посмотри на эти стены. Мы можем запереться здесь, выбросить ключ за окно и никого не пускать. Когда-нибудь все кончится, ведь правда? Тогда мы выйдем отсюда. Не может это долго продолжаться. А мы будем здесь, одни, и нас никто не найдет. Это на весь день, в отчаянии подумал Гуго. Почему я ее не убил совсем?.. - Да, - сказал он. - Ты думаешь, я заслужила такое отношение? Чем, скажи, ну чем? Тем, что давала только тебе? Я не горничная, которую можно трахнуть и отослать. Почему я тебя встретила, скажи? Почему? Вернее - за что мне это? И почему именно я? На тебя заглядывались другие - но ты хотел меня, скажи, ведь хотел? Тогда в чем же дело? Я не сварлива, не стара, у меня не сальная кожа, как у некоторых... Нет, я знаю, что ты ни при чем, ты ведь лишь плод моего воображения, как и все остальное вокруг, но все же - почему? Почему? Да, ты ни в чем не виноват, но ведь и я ни в чем не виновата! Почему бы нам не запастись терпением и не попробовать еще раз? Все можно решить, если захотеть. Ты думал, что если любишь меня, то имеешь меня? Но ведь это не так. Я - живая, пойми, я - живая. Я пыталась что-то делать с собой, чтобы стать хоть немного мертвой и холодной, как ты, но я не могла. Почему я люблю такого мертвого? Наверное, именно потому, что живая и теплая... и, может быть, есть еще надежда? Скажи, есть? Если ты скажешь, что есть, я буду жить. - Есть, - сказал Гуго. Арденнский лес, 8 марта 1945. 10 часов Как всегда, когда до начала операции оставалось меньше двенадцати часов, у Волкова начинала зудеть вся кожа. Больше всего не давали покоя голова, подмышки и промежность, все время хотелось почесываться, скрестись... не помогали ни баня, ни одеколон, ни всяческие присыпки. Да, это нервное. Ну и что? У всех есть нервы. В конце концов. Меньше полусуток... Париж, 8 марта 1945. 14 часов - Ладно, Юри. - Штурмфогель похлопал Кляйнштиммеля по опущенному кругловатому плечу. - Тебя переиграли. Бывает. Он очень сильный игрок, это Волков... - Я никогда не прощу себе... - Да перестань. Уже не осталось ничего, что ты способен был бы себе простить или не простить. - ...что подозревал тебя. Что... - На моем месте мог оказаться каждый. Брось. Все. Все! Прожито и забыто. Хватит истерик. Ты мне нужен, Юри. Встряхнись. - Да. Да, все нормально. Я слушаю. Говори. - Люди. Мне нужны люди. С оружием. Хотя бы человек десять. Ты можешь собрать сюда столько бойцов? Чтобы вечером они уже были тут? Кляйнштиммель встряхнул головой. Зажмурился, открыл глаза. Штурмфогель все так же стоял перед ним. - Да, конечно. Смогу. А что нужно будет делать? - Что делать, что делать... Отбиваться от коммандос. От настоящих коммандос... - А десять человек... - Мало. Но я сказал - хотя бы. - Понял. Так. Если я успею... - Кляйнштиммель задумался. - Да. Еще шестеро. Шестнадцать в общей сложности. Нормально? Штурмфогель кивнул. - Но тогда мне нужно... прямо сейчас... - Да, - сказал Штурмфогель чуть рассеянно. Что-то внутри него самого отвлекало его от важного разговора. - Да, Юрген. Займись этим. Только вот что... на всякий случай... - Да? - Ничего не сообщай Центру. Хотя бы до завтра. Мы вроде бы во всем разобрались, но... вдруг мы еще чего-то не знаем? Волков же изощрен, как Сатана. Может быть, именно на этот случай у него что-то припасено под подушкой. - Хорошо, - легко согласился Кляйнштиммель. - Теперь: где мы с тобой встретимся? Мы подъедем на машинах... Штурмфогель развернул карту. Что-то помешало назначить встречу возле самого прохода, в том переулке. Потому что там тупик, объяснил сам себе Штурмфогель. Никогда не назначайте встречи в тупике... - Вот здесь, - показал он. - Под эстакадой. В восемь тридцать. Реально? Лишних шесть-семь минут ходьбы. Но по крайней мере будет хороший обзор во все стороны... Штурмфогель смотрел ему вслед, как он идет, сгорбившийся, кособокий... уничтоженный. Что я сделал неправильно, вдруг спросил он себя. Потому что где-то в глубине кто-то орал: ты идиот! Ты последний идиот! Но голос тот был тонок и невнятен. Кляйнштиммель разминулся в дверях с Лени, почти шарахнулся от нее... Да, от такой женщины можно шарахнуться. Синяки не только от побоев - хотя и побои имеются. Но все же били Лени чуть-чуть, видимо, на что-то в дальнейшем рассчитывая. Или же наоборот - не рассчитывая ничего выбить. Плохо и то, и другое... тьфу, что я несу, ужаснулся Штурмфогель, это хорошо, что ее не били... но все же - еще одна вещь, которой я не понимаю. Волков постоянно ухитряется ставить меня в тупик, задавая никчемные вопросы... просто среди этих никчемных вот-вот обязательно попадется нужный, и я не буду знать, какой именно... Глаза Лени горели мрачным огнем, и перед этими глазами расступилась бы целая армия. - Эрвин, - сказала она глухо. - Я не должна тебя бросать сейчас... но мне нужно похоронить отца. Я знаю, это подло. Извини. - Это не подло, - сказал Штурмфогель жалко. - Ты не волнуйся, что подло там или как еще... все нормально. Я тебя не возьму туда... - Я хороший боец, - сказала Лени. - Но я еще и дочь. Я дочь больше, чем боец. Я должна сделать то, что должна сделать. Понимаешь? Нет? И не надо. Лучше, чтобы ты не понимал. Ничего не понимал. Не знаю, почему так... - Ты иди. У меня будут люди. Достаточное количество. Все равно я не повел бы туда вас одних. А когда будет много бойцов, я обойдусь и без тебя. Легко. Поэтому не казни себя... Лени строго кивнула, повернулась и ушла. Штурмфогель смотрел, как разлетаются полы ее плаща. Повел бы, подумал он. Пошел бы с одними вами. И все бы мы там легли, как под серпом... Хорошо, что не придется этого делать. Сначала Кляйнштиммель сдерживал себя, чтобы не пуститься бежать. Темный ужас все еще жил в нем, и хотя вроде бы все миновало - пружина внутри раскручивалась и била по костям и по нервам, отчего в организме происходили какие-то невнятные восклицания и резкие подергивания. А потом вдруг все застыло, и он ощутил себя плывущим в холодной темной воде, толща ее над головой была необыкновенной, но он все равно плыл, касаясь ногами дна. Потом вообще остановился. Подумать только: две минуты назад он действительно был готов призвать под знамена все свои войска, раскрыть и использовать агентов... для чего? Чтобы в результате все всем стало известно. И тогда - какая там карьера, о чем вы, право... дуло в висок как наилучший выход. Но можно ведь и иначе. Он сел за столик в крошечном кафе. Заказал бутылку какого-то вина, слепо ткнув пальцем в меню. Сделал несколько глотков. И потом ушел вниз. Падение было долгим и трудным. Там, в Берлине, тело дисциплинированно дожидалось его в кабинете. За дверью происходил шум, что-то двигали, стучали молотками. Кляйнштиммель вызвал секретаря: - Есть связь с Хете? - и дождавшись утвердительного ответа: - Свяжите меня. Через пять минут Хете позвонил по отдельному телефону. - Здесь Хете. Слушаю вас, шеф. - Нашли Штурмфогеля? - Нет, шеф. Есть данные по его нижнему телу. Усташи... - Это меня не интересует. Ладно, Хете. Записывайте. Он будет ждать своего куратора в восемь тридцать вечера под эстакадой станции Флер-Ройяль в верхнем Париже. Куратор не придет. Вам - уничтожить предателя. Все. Арденнский лес, 8 марта 1945. 18 часов Лебедки негромко ворчали, подтягивая к земле толстенькую тушку грузового полужесткого цеппелина. Цеппелин был серый и очень старый. Каза

Страницы: 1  - 2  - 3  - 4  - 5  - 6  - 7  - 8  - 9  - 10  - 11  - 12  - 13  - 14  - 15  - 16  -
17  - 18  - 19  - 20  - 21  - 22  - 23  -


Все книги на данном сайте, являются собственностью его уважаемых авторов и предназначены исключительно для ознакомительных целей. Просматривая или скачивая книгу, Вы обязуетесь в течении суток удалить ее. Если вы желаете чтоб произведение было удалено пишите админитратору