казал Бен, -- наркотики -- не круто. Я их не юзаю, потому
что виртуалка круче наркотиков. И креативней.
     --  А  помнишь, Веня,  -- сказала  Катя, не переставая что-то двигать в
Фотошопе,  -- эту  игрушку, которая  изображение  переворачивает?  Как мы ее
поставили Никитичу на пи-си?
     Шутку Глеб  знал: простенькая програмка под DOS переворачивала картинку
на  мониторе.  Если  вставить программку  в  autoexec.bat,  человек  включал
компьютер  и получал перевернутое изображение. В те далекие  времена,  когда
персоналки только появились в Москве, подобные шутки были очень популярны.
     -- Ага, -- заулыбался Бен. --  А Никитич  пришел, посмотрел на монитор,
матернулся  и просто  его перевернул.  Я  спрашиваю: "Ты что делаешь?", а он
отвечает:  "Да  вирус  завелся  какой-то,  потом  разберусь,  сейчас  работа
срочная". Вот выдержка у человека, да?
     Катя засмеялась. Глядя на них Глеб неожиданно для себя понял, что давно
не видел  такой слаженной пары. Ясно, что  они прожили вместе  много лет, но
так и не потеряли способности смеяться шуткам  друг друга -- пусть и слышали
их множество раз.
     -- А что это за мальчик мне открыл? -- спросил Глеб.
     -- О, это сын Саши Казанского, -- сказала Катя. -- Они с Веней со школы
дружили, да?
     -- Да, было круто, --  согласился Бен. --  Мы типа дружили всегда и лет
пять назад расселили отсюда коммуналку и въехали --  он со своей семьей, я с
Катькой.  Правда,  мы  через  год разосрались и  теперь  сами  живем, как  в
коммуналке.
     И он радостно  засмеялся,  будто  на  свете  нет  ничего  смешнее,  чем
расплеваться с лучшим другом.
     -- Я, -- сказал  Глеб,  -- вот о чем поговорить пришел. Ты  не помнишь,
как оно происходило, в тот вечер, когда Снежану убили?
     -- Конечно, помню, -- ответил Бен и улыбка почти сбежала с его лица. --
Мы все напились, потом танцевали, потом снова пили, а потом Снежану убили, и
все кончилось.
     -- А ты не помнишь, выходил  ли кто-нибудь из комнаты... ну, перед тем,
как нашли труп.
     -- Нет, конечно, -- ответил Бен. -- Я же круто напился. А что?
     --  Ну, такое дело, -- Глеб запнулся. -- Я просто думаю, что это кто-то
из наших.
     -- Ты гонишь! -- восхитился Бен.
     Глеб рассказал про нож, про иероглиф, написанный на стене и найденный в
сканере,  про  канал  #xpyctal,  где  таинственный  het  вызвал  Снежану  на
лестницу.
     -- Круто, --  сказал Бен, --  это же  детектив, да?  Как "The Colonel's
Bequest".
     -- Как что? -- не понял Глеб
     -- Как квест сьеровский старый,  -- пояснил Бен. -- Там  тоже убийство,
расследование... такая Агата Кристи. Ты что, не играл?
     Из всех старых квестов Глеб играл только в четвертый "King Quest", и то
даже  до ночи  не  добрался.  Зато хорошо  помнил,  как  много лет назад  на
семейной  вечеринке   мамин   двоюродный  брат,   впервые  показавший  Глебу
персональный компьютер, рассказывал ему "и тут я  захожу на кладбище, а  там
пусто,  младенец  только плачет. И  я  понимаю, что надо взять погремушку из
могилы его матери. Я разрываю могилу..." -- и тут Глеб увидел окаменевшую от
ужаса  бабушку,  которая  тоже  слушала.   Тогда  он  впервые  понял,  какое
впечатление  производит  на  людей  реального   мира  столкновение  с  миром
виртуальным.
     --  У меня  где-то  на сидюке была  копия, -- сказал  Бен. -- Надо тебе
обязательно поиграть. Лучше поймешь, как преступников ищут.
     Он  развернулся к  заваленному дисками  и бумагами столу и начал рыться
там, пока  не обрушил  на пол  груду  радужных  кругляшей. Глеб поднял один:
компакт Алены Апиной.
     -- Ты это слушаешь? -- поразился он.
     --  Я решил завязать со старой музыкой, --  разъяснил Бен.  -- Я думаю,
надо полюбить современную попсу.
     --  Современная попса  -- это что, техно? -- Глеб  подумал про  Настю с
Олегом.
     -- Нет, нет, техно -- это музыка для интеллектуалов. Настоящая попса --
это вот Апина, Салтыкова, Ветлицкая. В крайнем случае -- Алена Свиридова.
     -- Мне нравится "Бедная овечка", -- сказала Катя.
     -- Да, это очень круто, -- согласился  Бен. -- Я решил, надо быть ближе
к  народу.  Там,  где  он, к несчастью, есть. А  то что  это я -- застрял на
семидесятых. Старье.
     Глеб с радостью  узнавания понял, что  Бену,  на самом деле, все равно,
что  слушать и как одеваться. Как и Глебу, Бену требовался только свой угол,
компьютер   и,  может,   несколько   книг.   Но   стремление   не  выглядеть
хрестоматийным  матшкольным  мальчиком   заставляло  его  придумывать   себе
увлечения одно необычней другого. Глеб вспомнил, как Таня воспитывала у него
музыкальный  вкус. За годы совместной  жизни ей даже  удалось привить  Глебу
любовь к Тому Уэйтсу, Нику Кейву и Леонарду Коэну -- хотя Глеб иногда думал,
что прекрасно прожил бы на старых запасах Галича и Высоцкого.
     -- А кто у нас подозреваемые? -- спросил Бен. -- Нас с тобой исключаем,
как  инициаторов  расследования.  Это только  в  "Убийстве Роджера  Экройда"
рассказчик оказывается убийцей. В нормальном квесте так быть не может. Кто в
остатке?
     --  Надо для начала понять, кто такой het,  -- сказал  Глеб.  --  Ты не
знаешь, с кем спала Снежана?
     -- Она, царство ей небесное, вообще была слаба  на передок, --  сказала
Катя. -- А при чем тут?
     --  Потому что на канале  #xpyctal собирались ее  любовники, -- пояснил
Глеб и понял, что сказал лишнее.
     Катя повернулась на стуле и уставилась на Бена с Глебом.
     -- Веня, -- спросила она, -- это правда? Почему ты мне не говорил?
     --  Собственно,  Глеб  имел в виду  виртуальных любовников,  --  как-то
неуверенно сказал Бен.
     -- Хули виртуальных, -- вдруг разозлилась Катя. -- Самых что ни на есть
настоящих. Ебся  бы  себе  потихоньку, зачем  мне-то про  этот  канал сраный
рассказывать!
     -- Бен, ты что, тоже на канале был? -- спросил Глеб.
     -- Разумеется, был! -- раздраженно сказала Катя. -- Под идиотским ником
BoneyM. Очень гордился, даже мне хвастался. Пересказывал шутки,  которые там
отпускали, резвился!
     -- Прости, -- начал Бен, но Глеб перебил:
     -- Какие шутки?
     -- Да все. Вот эту, последнюю, из-за которой весь сыр-бор. Про Тима.ру.
     Глеб  перевел  глаза  на  фотографию  Шварцера над монитором и медленно
сказал:
     -- Так Марусина -- это ты?
     --  Так  Марусина --  это  я, -- с напором сказала Катя,  --  а что?  К
сожалению, я не убивала Снежану,  потому что все время  была с этим мудаком.
Мы, видишь  ли, танцевали,  а потом он почти трахнул меня в какой-то боковой
комнате.
     -- Почему ты это делала?
     -- Потому что я люблю танцевать, вот почему!
     -- Я имею в виду -- Марусину?
     -- Ой, ты  глупые вопросы  задаешь, -- Катя  встала. -- Потому  что Тим
всех  заебал.  Потому  что  он  звезда  русского  Интернета,  а  дизайн  его
примитивен  и бестолков. Потому что понтов у него  в  сотню  раз больше, чем
таланта.  Потому  что Вене, видишь ли, нравится  то,  что делает Тим,  и  не
нравится то, что делаю я. Продолжать?
     -- Но ты не хотела, чтобы они с Шаневичем мимо денег пролетели?
     -- Мне на  это  было  насрать,  -- сказала  Катя,  --  Меня  деньги  не
интересуют. У нас в семье деньгами Веня занимается.
     --  Послушай,  -- оживился Бен, --  пока  меня  не было, эфэсбэшники не
звонили?
     -- Нет, не звонили, -- Катя повернулась к ним спиной.
     -- А что  у тебя с ФСБ? --  спросил Глеб. Десять лет назад при  мысли о
звонке  из КГБ  он покрылся бы  холодным потом. А сейчас -- ничего, спокойно
беседует. Демократия, одно слово. Теперь их можно не бояться.
     -- А,  вроде  был  разговор,  чтобы я  им  коды подобрал, чтоб  сотовые
переговоры ломать,  -- сказал  Бен.  -- Я, правда,  откажусь,  скорее всего.
Платят больно мало.
     -- А как с Марусиной теперь? -- спросил Глеб Катю.
     --  Не знаю, -- ответила  Катя,  -- надоела она мне. Убью ее, наверное.
Подстрою ей виртуальную аварию.
     -- Пусть ее, например, машина собьет, -- предложил Бен.
     -- Да, -- кивнула Катя, -- поисковая. Альтависта или Ликос.


Глава двадцать первая

     -- Я тебе говорил. Твоя версия  с Марусиной не  выдерживает критики, --
написал Горский. -- Видишь, у Кати и Бена есть алиби.
     -- К тому же, Бен технически не может  быть одновременно BoneyM и  этим
het, -- сказал Глеб.
     -- Технически он как раз может, -- ответил Горский. -- Технически можно
быть  двумя  людьми на IRC сразу, не проблема.  Но  Снежана-то  должна  была
знать,  кто есть кто.  Хотя  теоретически  возможно,  что  в  тот  день  Бен
законнектился как het.
     -- Вне  подозрений  только SupeR,  -- ответил  Глеб.  -- Но  он и так в
Америке.
     -- Да, -- согласился Горский, -- так что это мог быть и Бен, и Андрей.
     Андрей сидел за  соседним столом,  и  Глебу стало неловко.  Получалось,
будто они с Горским сейчас обсуждают  Андрея за его спиной --  но  в  прямой
видимости. Андрей  как  раз  обернулся,  в  пол-оборота  посмотрел,  и  Глеб
устыдился своих подозрений.
     --  Я  тут  думал  на  днях,  --  продолжал   Горский,  --  почему  все
индифферентны к  смерти  Снежаны, как ты говоришь. Наверное, то, что кажется
драмой, когда  тебе 15 лет,  к 30 больше  не  драма. Вот  смерть  -- сначала
кажется,  что  это  the  issue,  важная  тема  для  общей  беседы.  А  потом
выясняется, что это очень личное дело,  о котором и говорить как-то неловко.
А  чужая  смерть -- чужое дело.  Потому  что  использовать  чужую смерть для
размышлений о своей собственной как-то нескромно. Снежана ведь умерла не для
того, чтобы преподать нам, скажем, урок нашей смертности.
     -- То есть она умерла напрасно? -- спросил Глеб.
     -- Не в этом дело. Просто однажды становится неловко,  неудобно  как-то
вкладывать свои смыслы в  чужие  смерти. А  если нельзя вложить смысл, проще
забыть. Я не говорю, что этот способ лучше того, что в пятнадцать лет.
     -- А что в пятнадцать? -- спросил Глеб, вспомнив Чака.
     -- В пятнадцать  кажется, что говорить о  чужой  смерти -- самое  милое
дело. Единственная стоящая тема для разговора.
     -- У  меня  одноклассник в 15 лет покончил с  собой, -- написал Глеб  и
снова, уже не впервые  за  последние  дни,  у  него возникло  чувство, будто
совсем недавно что-то напомнило ему о Чаке, что-то не связанное с классом --
но не мог вспомнить, что именно.

     В комнату  сунулась  Нюра  Степановна  --  сказала,  что  Шаневич хочет
поговорить с Глебом.  Быстрый секс, случившийся у них несколько  дней назад,
как она  и обещала,  не повлиял  на их отношения. При встрече  они  столь же
вежливо здоровались  и  смотрели друг сквозь  друга. Нюра  мышкой  старалась
проскочить мимо него, а Глеб пытался не вспоминать как твердели ее соски под
его пальцами.
     Сейчас он быстро написал "/ME сейчас вернется" (Горский  это увидел как
"*Gleb  сейчас вернется"), и вышел. По пути  от Шаневича  Глеб встретил Осю.
Для  завершения  картины надо  бы  и с ним  поговорить.  Ося уже  убегал, но
предложил   встретиться  завтра   вечером  в  городе,  на  каком-то  сборном
панк-концерте, куда он все равно собирался. Пообещал кинуть Глебу координаты
клуба и сказал,  что,  посетив концерт, они морально  поддержат  лучшие силы
сопротивления антинародному режиму.
     Глеб вернулся в комнату и спросил Андрея, давно ли тот знает Осю.
     -- Со времен scs/scr, -- ответил Андрей, не отрываясь от клавиатуры.
     -- Что это такое? -- спросил Глеб, и Андрей со вздохом бросил работу.
     -- Это то, чем был русский интернет до появления WWW, -- ответил он. --
Юзнет. Ньюсгруппы.
     -- Что это такое? -- повторил Глеб, решив на этот раз не кивать.
     Андрей снова вздохнул.
     -- Что-то вроде больших  подписных листов, разбитые по темам. Но иногда
все  забывали про  темы  и просто общались.  Короче, там заводились  романы,
писались стихи и  проза, создавались и гибли репутации. Фактически все, кого
ты видишь здесь, в Хрустальном, два-три года назад были там. Интернет больше
таким не будет.
     Андрей, видимо, впал в элегическое настроение.
     --  В юзнете был мгновенный фидбэк. В Паутине я могу писать что угодно,
а в  юзнете нельзя соврать. Там тебя  ценили по  тому,  что и как ты пишешь.
Настоящий гамбургский счет. Те, кто через это  прошли, типа приобрели  такой
опыт -- они как братья на всю жизнь.
     -- И кто там был?
     -- Все. Из тех, кого ты знаешь -- Ося, Бен, Арсен, Сережа Романов.
     -- Я не знаю Сережи Романова.
     -- Это  который  SupeR, --  пояснил Андрей. -- Где-то в Америке  живет,
Снежана через него к нам попала.
     -- А почему это кончилось?
     -- Потому  что  WWW удобней.  То,  что делается на  Вебе, типа остается
навсегда,  и проще  по  IRC  общаться, чем  писать друг другу письма.  Люди,
знаешь, ленивы и нелюбопытны.
     Глеб на  секунду  представил: все, что  он видит сегодня, исчезает, как
юзнет. Через  пять  лет  буквы WWW или  IRC  будут  казаться  бессмысленными
аббревиатурами.  Никому  не  нужными,  как  "Эрика" во  времена персональных
компьютеров и принтеров.
     -- А как туда попадали? -- спросил Глеб.
     --  Просто   подписывались.   Были  разные  конфы.   Scs/scr   означает
soc.culture.soviet  и soc.culture.russian. Были и всякие другие. На binaries
порнуху сливали в основном. Да и сейчас сливают.
     -- И что, -- спросил Глеб, -- этим никто теперь не пользуется?
     -- Пользуется,  конечно,  --  сказал  Андрей. --  Кто же  даст  порнухе
простаивать.  А русского  юзнета больше нет, -- Андрей снова вздохнул. -- И,
значит, что толку об этом говорить.
     Он снова повернулся к  экрану. Людей, собравшихся здесь, связывает куда
больше, чем можно предположить, подумал Глеб. Узы виртуального братства куда
крепче той сети, что пыталась сплести Снежана.
     -- А подписные листы тогда были? -- спросил Глеб.
     -- Да, -- ответил Андрей. -- Я был подписан на полдюжины. Самый смешной
назывался  magic. Я на него подписался, потому что  думал, что он как бы про
магию.  Правда,  при  регистрации меня спросили,  были  ли  у меня публичные
выступления.  Я  вроде  решил, что  это  шутка и  типа  ответил да.  А потом
оказалось,  что  это лист не для  магов, а для  фокусников. Потому  что типа
слово по-английски одно и тоже.
     Горский уже исчез, но его последние реплики дожидались Глеба.
     "Прости, я ухожу спать, -- писал Горский, -- но не могу не сказать, что
меня  удивляет  твой метод  расследования. Ты приходишь к человеку и  словно
говоришь ему: "Докажи, что ты не убийца, предъяви свое алиби". И он говорит:
"Я не убийца, потому что убийца -- это het". Ты  говоришь: "Хорошо", -- и на
этом все кончается.  Между  тем,  ты  знаешь, что  het -- убийца. И  надо не
спрашивать этих людей, какие  у них никнэймы, а попросить их рассказать  про
het, условно говоря,  надеясь, что убийца себя выдаст. Если, конечно, убийца
в самом деле het.  Пойми: убийца реальной Снежаны  --  виртуальный  персонаж
het.  Возможно, и ловить его надо в Сети --  но для начала хорошо бы понять,
что он из себя представляет".
     Дальше стояла звездочка и было написано: "Gorsky ушел спать".
     Глеб  задумчиво  посмотрел  на  экран.  Что  он  знает  о het?  И вдруг
вспомнил, что занозой сидело у него в  мозгу последние дни: история, которую
het  рассказал  при  их  единственной  виртуальной  встрече,  слишком  давно
знакома. Неопытный мальчик, спутавший менструацию и  лишение  девственности.
Липкий ужас, цитата из Бродского, гостиничный номер в Питере. Марина и Чак.
     Вероятно, это совпадение. Просто не может не быть совпадением.

     В почтовом ящике Глеб обнаружил письмо от Вити Абрамова.
     "Привет, Гл! -- писал транслитом Абрамов. -- Спасибо за помощь, извини,
что я так  быстро подорвал: времени терять было нельзя, и звонить  тебе тоже
было небезопасно. Карточка пусть побудет у тебя, все равно на счете долларов
двести от силы. В моем положении это почти что ничего.
     Ты спросил, почему я вспомнил Чака, и я  сейчас  подумал -- почему бы и
впрямь не рассказать, тем более, что сейчас уже неважно. Можно сказать, всех
нас  сгубила случайность.  Будь  это  чей-то коварный  план,  было б не  так
обидно.
     Все началось с того, что я встретил Маринку Цареву. Я,  как ты помнишь,
был в  нее  влюблен в школе -- и потому очень  обрадовался, когда  она  меня
окликнула. Маринка сильно изменилась,  я бы  сказал  --  постарела.  Видимо,
жизнь ее не  щадила  -- одной воспитывать  ребенка,  конечно, не легко,  тем
более -- в такое время. И еще она говорила, что мальчик болел, и все деньги,
которые не съела инфляция, ушли на врачей.
     Мне странно все это писать -- и  странно было, когда она рассказывала о
своей  жизни.  Знаешь, словно попал в мексиканский сериал. Такой, где старые
друзья встречаются через много лет, одинокие матери растят детей от погибших
возлюбленных,  а  богатые  тоже плачут.  Плакать пришлось мне  -- фигурально
выражаясь, конечно.  Мне было  ее очень  жаль -- и вдобавок, в этом  сериале
было одно вакантное место: раскаявшегося злодея. Оно отошло ко мне.
     Ты знаешь, у  меня после школы все было хорошо. Но все эти годы я винил
себя в том, что случилось с Чаком, то забывал  эту вину, то снова вспоминал,
но  она  всегда была со мной. Встретив Марину,  я понял, что судьба дала мне
шанс исправить содеянное.
     Ты веришь в судьбу,  Гл? Я никогда не верил. То есть, став взрослым, --
никогда. Я  старался  все  делать  сам --  деньги,  которые  я  зарабатывал,
женщины,  которых я добивался, все, что мне  досталось, --я всем был  обязан
только себе. В  мире, который я построил, не  было места судьбе. И вот она о
себе напомнила, появившись в облике Маринки Царевой.
     Вероятно, я бы  не поверил ни в какую судьбу, если бы  не это  ощущение
мексиканского сериала. В сериале должна быть судьба, как же без нее?
     Я сразу предложил  Маринке денег. Она, конечно, отказалась, но я взял с
нее слово, что если ей понадобятся деньги, она обязательно со мной свяжется.
     Она  позвонила в  начале  июня, за  несколько дней до  выдачи зарплат в
конторе.  И   сказала,  что  Алеше  надо  срочно  ложиться  на  операцию,  и
послезавтра надо внести всю сумму. Что  такой случай бывает  раз  в жизни, и
если она его упустит,  придется  ждать  еще  год. Она, конечно, сказала, что
если у меня нет денег, то ничего не попишешь.
     У меня в самом деле не было денег, зато они были на счету "Лямды плюс".
Через неделю должна была пройти та самая проклятая сделка, и деньги, так или
иначе,  появились  бы -- так что  я  не дергался, что  ребята останутся  без
зарплаты.  Всего-то навсего перетерпеть неделю. Я снял деньги со  счета -- и
отдал ей.
     И тут я  смалодушничал и уехал с Иркой в дом  отдыха.  Мне  уже было  с
Иркой неинтересно, но уезжать  одному  как-то глупо. Как  я представил себе,
что захочу  потрахаться и пойду на дискотеку  баб  снимать --  самому смешно
стало.  Не тот возраст уже, сам понимаешь. Пора бы остепениться. А с Иркой у
нас  был брак в своем роде,  без страстей,  дружеский, как  дружеский  секс.
Думаю, Емеля знал и не имел ничего против.
     Короче, я смалодушничал. Меня не было в Москве, когда все началось, и я
профукал момент, когда  пришел пиздец. Можно сказать, не  услышал звонка (ты
еще помнишь, в школе была загадка: "звенит звонок, настал...". Я в последнее
время часто школу вспоминаю -- вероятно, свободного времени много).
     Ведь я ни в чем не виноват, правда? Я  хотел помочь Маринке, но погубил
Емелю. Когда мы  учились в школе, Вольфсон как-то втравил меня в  бесплодную
дискуссию   о  том,   могут  ли  благие  помыслы  породить  катастрофические
результаты. Вольфсон тогда говорил, что на некотором уровне  -- он почему-то
называл его  уровнем  магии  -- в основе  каждой  катастрофы  лежит какая-то
червоточина. Нарушение запрета, сбой программы, что-то в этом роде. И сейчас
я пытаюсь понять, где эта ошибка.
     Вероятно, в истории с Чаком. Потому