я спросил:
     - Неужели ты всерьез, мама?
     - А ты как думал? Я твоя мать, мы одна семья. В глазах алалоев это будет выглядеть более естественно.
     - Нет, это невозможно.
     - Я слышала, что для алалоев семья - это главное.
     - Хранитель Времени мне скорее всего откажет.
     Она склонила голову набок и засмеялась тихо, почти про себя.
     - Откажет? Помешает тебе использовать такой шанс? Не думаю. Впрочем, поживем - увидим.
     Позже состоялась грандиозная пьянка. Бардо был так счастлив за меня, что чуть не плакал.
     - Клянусь Богом, это надо отметить! - заявил он. - Мы поставим Город с ног на голову!
     Его слова, наряду с предчувствиями матери, оказались, как ни странно, пророческими. (Иногда мне кажется, что моя мать - тайный скраер.) Через два дня после моего избрания, восемьдесят пятого числа, в день рыхлого снега и глубокой иронии, вернулся из Экстра Леопольд Соли. Он пришел в бешенство, узнав, что я жив - такие ходили слухи. Движимый мстительным чувством - так сказал мне Бардо, - он потребовал от Хранителя Времени, чтобы тот отказал мне. Но Хранитель его провел. Хранитель провел всех, а прежде всего меня. Он удовлетворил мою просьбу, но с условием: я должен был взять в экспедицию всех своих родных, а именно мать, Жюстину и Катарину. И Соли тоже. Соли, как мой дядя, должен войти в состав, иначе никакой экспедиции не будет. А поскольку Соли Главный Пилот, он и должен возглавить экспедицию - вот такое условие поставил мне Хранитель. Услышав об этом, я не поверил. Не подозревал я также, что Бардо оказался прав и Город в результате нашей экспедиции действительно станет с ног на голову.

7

СКУЛЬПТУРА РЕЙНЕРА

     Я был экспериментом природы, прорывом в неизвестность, поставленным то ли с какой-то целью, то ли просто так, и моей единственной задачей было позволить этой игре первобытных стихий развиться, ощутить ее волю внутри себя и сделать ее своей. Либо так, либо никак!
     Эмиль Синклер, эсхатолог Века Холокоста

     Несколько дней я сидел у себя и дулся. Мне стыдно в этом признаваться, но что правда, то правда: я надулся, как маленький мальчик, узнав об условии Хранителя Времени. Я велел Катарине не приходить, сказав, что сержусь на нее: почему она не предупредила меня об уготованном мне унижении? (Я солгал. Как я мог сердиться на моего прекрасного скраера, давшего обет никому не открывать своих видений?) Я читал мою книгу, колол дрова или разыгрывал на шахматной доске гроссмейстерские партий, все это время проклиная Соли за то, что он загубил мою экспедицию. В том, что это Соли убедил Хранителя передать командование ему, я не сомневался.
     Вскоре после своего возвращения Соли пришел ко мне - обсудить планы экспедиции, а заодно и позлорадствовать (так, во всяком случае, думал я). Я принял его в комнате с камином, который давно остыл. Он сразу заметил мелкое оскорбление, состоявшее в том, что я не зажег огонь, но не усек более крупного: я усадил его на те самые меха, на которых трахал его дочь. И бесстыдно наслаждался этим тайным оскорблением. Есть во мне жестокая жилка - Бардо часто напоминал мне об этом.
     Я был удивлен, увидев, как постарел Соли. Сидя на шкурах с поджатыми ногами, он тер морщинистый лоб и теребил отвисшую кожу под длинным подбородком - он выглядел лет на двадцать старше прежнего. Я слышал, что он почти что прошел во внутреннюю оболочку Экстра. Но ценой, которую он платил за штурм этих недосягаемых пространств, было время, зловременье. Даже голос у него постарел, стал ниже, с новыми интонациями.
     - Прими мои поздравления - сказал он. - Коллегия правильно поступила, сделав тебя мастером.
     Я не мог не признать, что он может быть любезным, когда хочет, - даже если откровенно лжет при этом. Мне хотелось сказать, чтобы он не тратил слов попусту, но я не хотел быть грубым и сказал:
     - Расскажите мне об Экстре.
     - Да, Экстр... Впрочем, что о нем рассказывать? Звезды вспыхивают и умирают. Экстр растет. И скорость, с которой это происходит, тоже растет. Что еще ты хочешь знать? Что составить карту этих пространств невозможно? Что пилот в Экстре вынужден пользоваться замедленным временем почти постоянно? Посмотри на меня и увидишь.
     Мы поговорили еще немного о наших путешествиях. Мне казалось, что ему это неприятно, поскольку я добился успеха, а он нет. Но он удивил меня, поздравив еще раз по поводу маршрутов, которые я проложил в Тверди.
     - Изящный пилотаж, - сказал он, подчеркнуто избегая, однако, упоминаний о моем открытии.
     Я предложил ему кофе, но он отказался.
     - Кофе подстегивает мозг, а моему и без того уже досталось.
     - Может, тогда виски?
     - Нет, пилот, спасибо. Не очень-то уютно пить виски перед погасшим камином, верно?
     - Я могу разжечь его, если хотите.
     - Сделай одолжение.
     Я положил в камин сырых поленьев, зажег огонь, и Соли перешел к цели своего визита.
     - Похоже, экспедиция к алалоям все-таки состоится.
     - И возглавите ее вы?
     - Да.
     - Понимаю. Вам нужна слава, - скрипнув зубами, вымолвил я.
     - Неужели? Напрасно ты так думаешь. Возглавить экспедицию мне приказал Хранитель Времени.
     - Зачем?
     - Разве его поймешь?
     Лжец, подумал я. Лжец!
     - Я сам поговорю с ним.
     - Устроишь ему допрос?
     - Это мое открытие. И план насчет алалоев тоже мой. И экспедиция моя.
     - Я вижу - это тебе нужна слава, - с легким наклоном головы заметил он.
     - Не слава - только знание.
     - Это ты себе так говоришь. - Он отпил глоток виски, которое я ему налил.
     - Ваше участие только повредит экспедиции. - Я посмотрел на его длинный нос, сломанный мною. - Между нами кровь.
     Он почесал переносицу и сказал:
     - Ошибаешься. Никакой крови между нами нет.
     Я проглотил добрую четверть собственного виски. Сосновый дым, идущий в комнату, ел глаза.
     - Если Хранитель не снимет свое условие, я откажусь от экспедиции и не пойду с вами.
     - Я понимаю, твоя гордость затронута, - улыбнулся Соли, - но выбора у тебя нет.
     - В каком смысле?
     - Я для того и пришел, чтобы сказать: Хранитель приказывает тебе отправиться в экспедицию.
     - Приказывает? - чуть ли не в голос крикнул я. - Десять дней назад он еще не знал, разрешать ее или нет.
     - Видимо, он передумал. Не спрашивай меня, почему. - Соли выпил еще и сказал: - Нас будет шестеро. Жюстине, Бардо и твоей матери приказано сопровождать нас.
     - Получается пять человек.
     - Шестой будет Катарина, - ненатурально спокойным голосом ответил он. - Хранитель приказал моей дочери вырастить себе новые глаза и отправиться с нами.
     Наверное, Соли сам попросил у Хранителя разрешение взять с собой жену и дочь, подумал я. Его, презирающего скраеров, должно очень устраивать то, что Катарина откажется от своих обетов и вернет себе глаза. Но я не понимал, почему мать и Бардо тоже включили в список - разве что для того, чтобы я утихомирился и не наделал глупостей: например, не нарушил свой обет послушания и не сбежал к алалоям в одиночку. Соли, словно догадавшись, о чем я думаю, объяснил:
     - Мы выдадим себя за дальних родичей деваки, одного из алалойских племен. Хранитель полагает, что у нас будет больше шансов, если мы вступим под видом большой семьи. А поскольку некоторые из нас действительно родственники, нам легче будет притворяться.
     Ты в этом деле и без того мастак, подумал я, а вслух сказал:
     - Дайте угадаю. Бардо будет вашим сыном и моим двоюродным братом.
     - Нет, не совсем так. - Мина у него вдруг стала такая, точно он проглотил мочу, а не виски. - Моим сыном будешь ты.
     - Что? Да нет, это невозможно!
     - Именно так, потому что ты очень похож на меня. А Катарина будет твоей сестрой.
     - Безумие какое-то! Ничего у нас не выйдет! - Я вскочил на ноги, потрясая кулаками над головой. - А если мы с вами подеремся? Что подумают алалои? Весь этот план... еще и Катарину дали мне в сестры! Я вышибу дверь башни Хранителя, если придется, но не дам ему осуществить этот безумный план!
     - Разреши опять-таки напомнить, что выбора у тебя нет. Извини.
     И правда, выбора у меня не было. Из-за этого я и бесился. Я был пилотом, принесшим присягу, - о чем и твердил себе, бегая взад-вперед перед камином после ухода Соли. В тот же день я попросил Хранителя Времени принять меня, но он отказал. Я просидел в его голой приемной полдня, проигрывая в уме шахматные партии, чтобы успокоиться и не вломиться к нему силой. Наконец он послал кадетагоролога уведомить меня, что встречается с трийским торговым магнатом и не сможет никого принять еще дней десять.
     Я не поверил ему и решил, что Хранитель нарочно испытывает степень моего послушания и унижает меня, потому что завидует моему открытию. Бардо разделял мое мнение. Около полуночи мы с ним встретились в баре мастер-пилотов. Он был пьян, но вел себя тихо, что было ему совсем несвойственно, и продолжал дуть пиво, мотая бородой.
     - Вот жалость какая, - бубнил он. - Это, случаем, не ты попросил Хранителя включить меня в экспедицию... ик... нет? Конечно, не ты, глупо было даже подозревать такое. Где же моя чертова вера в друзей? Ох, горе тяжкое - куда она подевалась, моя вера во что бы то ни было? Ты всегда говоришь, что успех порождает успех, но я так не думаю. Будь ты неладен со своим тестостероновым взлетом! Ты возвращаешься знаменитым, гордость и сперма тебя распирают, и ты готов на все, но в реальности все обстоит совсем по-другому. Хочешь, чтобы я прибег к метафорам? Сейчас: мы с тобой как две талло. Чем выше мы залетим, тем больнее будет падать, когда ветер переменится. У меня недобрые предчувствия насчет этой экспедиции, паренек.
     По правде сказать, Бардо испытывал недобрые предчувствия по поводу всего, что подвергало его жизнь опасности. По природе он был пессимистом, всегда ожидающим какого-нибудь несчастья, и чем счастливее он был, тем больше боялся, что это счастье у него отнимут. Желая успокоить его (а заодно и себя), я выпил еще виски, обнял Бардо за плечи и сказал:
     - Все будет нормально.
     - Нет, паренек, я умру там, во льдах, - я уверен.
     - Вот не знал, что ты у нас скраер.
     - Не надо быть провидцем, чтобы понимать, что я обречен. - Он достал из кармана зеркальце и, держа его перед собой, нетвердой рукой вытер пивную пену с усов. - Ах, Бардо, друг мой, что с тобой будет? Ох, горе, горе!
     Несмотря на предчувствия Бардо и мою раненую гордость, несмотря на нашу с Соли взаимную антипатию, первоначальная стадия нашей экспедиции осуществлялась без помех. Каждый из нас, кроме Бардо, получил определенное задание. Лионел, хоть и дулся на то, что его не включили, вносил свою лепту, уча нас управлять собачьими упряжками. Соли готовил необходимый инвентарь: копья, горючие камни, пешни для льда и кридцовые сферы - все, что нужно было нам, чтобы выдать себя за алалоев (а возможно, и чтобы выжить). Мать с Жюстиной изучали историю и записи акашиков, стараясь узнать как можно больше о культуре племени деваки. Мне было поручено - Соли умно поступил, доверив мне это ответственнейшее задание и умаслив тем мою гордость - найти резчика, который переделает нас под неандертальцев.
     На десятый день ложной зимы я условился встретиться с Мехтаром Хаджиме, владельцем самой большой и хорошо оборудованной мастерской на улице Резчиков (которая, в свою очередь, представляет собой одну из самых прямых и широких улиц Квартала Пришельцев). Фасад мастерской украшали фигуры из редкого синего обсидиана. Некоторые из них имели отдаленное сходство с человеком, другие походили на него столь же мало, как сам человек походит на обезьян. У гротескных бородатых мужиков отдельные части тела были сильно увеличены - члены, к примеру, свисали до колен; другие были тонкими и длинными, как эталоны. Никакой логики в расположении фигур не просматривалось: оргия двуполых существ соседствовала с безгрудой мадонной, чью удлиненную голову покрывала повязка весперской монахини. Странное, причудливое, варварское зрелище. Самая большая из фигур была выплавлена в камне над дверью и символизировала собой тот вид скульптур, на которых специализировался Мехтар. Алалой, крепко стиснув тяжелые челюсти и держа копье на изготовку, смотрел прямо в глаза бегущему на него мамонту. Я узнал в нем Гошевана, геройски убившего мамонта одним ударом копья. Мехтар, очевидно, очень гордился тем, что Гошевана когда-то превратил в алалоя такой же вот резчик.
     Я постучал. Домашний робот открыл и проводил меня через каменный холл в теплую, испоганенную плющом чайную комнату. Я сел за единственный стол, и робот подал мне отменный кофе, сорт которого я не сумел распознать. Барабаня пальцами по столу, я разглядывал ковры на стенах и дорогие безделушки на полированной мебели. Вещелюбивый хозяин этих мест не спешил появиться, и меня это раздражало.
     - Люди хорошо платят за то, чтобы подправить оболочку, в которой родились, - произнес кто-то. На пороге двери, ведущей в собственно мастерскую, стоял человек - должно быть, сам Мехтар, ни дать ни взять пещерный житель. Мощного сложения, с буграми мускулов под волосатой кожей, с так сильно выступающими надбровными дугами, что живые карие глаза были едва видны. Он показался мне знакомым: я был почти уверен, что видел его раньше, но не мог вспомнить, где. Он хлопнул себя по груди. - Видите, это великолепное тело? То, что я сделал для себя, я могу сделать и для вас.
     Я пригубил свой кофе (кажется, сольскенский, ценимый больше за редкость, чем за вкус) и спросил:
     - Почем вы знаете - может быть, я пришел укоротить себе нос?
     - Вы - мастер-пилот Мэллори Рингесс. И мне известно, зачем вы пришли. - Он сел напротив меня, поглаживая свою мощную челюсть и рассматривая меня, как произведение искусства. - Взгляните на это фравашийское тондо, - сказал он внезапно, указав на стену позади меня.
     Я оглянулся. Инопланетная картина, составленная из культур программированных бактерий, зажатых между двумя листами клария, мутировала, меняя цвета и контуры. На ней в чистых струящихся красках изображалась история Гошевана с Летнего Мира и рождение его сына Шанидара. Частным лицам запрещалось держать у себя такую живопись, но я промолчал.
     - Один знаменитый кастрат, потерявший голос - я уверен, его имя вам знакомо, - подарил мне эту картину в благодарность за свое исцеление. Я хорошо над ним поработал! Кромсал его гортань, пока он не начал звучать как колокол, а вдобавок вшил новые яички в мошонку - бесплатно. И он снова стал мужчиной, сохранив свой ангельский голос! Нет, я человек не корыстолюбивый, что бы ни говорили обо мне враги.
     Я объяснил ему, что мне нужно, и он, потеребив нос, заявил:
     - Шесть тысяч городских дисков, по тысяче за каждую скульптуру и...
     - Шесть тысяч?! Шутить изволите!
     - Выпейте еще кофе. - Он наполнил мою кружку. - Да, цены у меня высокие, потому что я тот, кто я есть. Спросите любого резчика и расщепителя на этой улице - они вам скажут, кто здесь лучший. Знаете ли вы, что я был в подмастерьях у Рейнера? У резчика, который изваял Гошевана?
     Он, разумеется, лгал. Я навел справки в городском архиве перед тем, как выбрать резчика. Мастер, довольно пожилой на вид, в действительности был молод, слишком молод, чтобы служить в подмастерьях у Рейнера. В Невернес он прибыл мальчиком после гибели своей планеты, Алесара, в одной из тех оголтелых религиозных войн, что приводят иногда к уничтожению изолированных обществ. Его семья принадлежала к раскольнической секте спиритуалистов - не помню, в чем именно заключалась их вера; все его родные умерли от лучевой болезни, а сам он, мучаясь кровавой рвотой, поклялся никогда больше не верить в идеалы, которые нельзя увидеть или потрогать. В Невернесе он вознамерился разбогатеть, мстя при этом всякой плоти, которая ему попадается, и вскоре стал лучшим - и самым чудаковатым - резчиком в Городе.
     - Шесть тысяч дисков! - повторил я. - Куда столько? Это просто неприлично.
     - Я не стану оказывать вам услуги, если вы будете оскорблять меня, пилот.
     - Мы заплатим вам тысячу дисков.
     - Этого мало.
     - Две тысячи.
     Он потряс головой, цокая языком.
     - Такие деньги взял бы с вас Альварес или Поливик - да любой из второстепенных резчиков. Вот к ним и обращайтесь.
     - Хорошо - три тысячи.
     - Не люблю сумм, содержащих цифру "три", - такое уж у меня суеверие.
     - Четыре тысячи. - Зря я не уговорил Бардо пойти со мной. Мне редко приходилось иметь дело с деньгами, а он всю жизнь спорил о стоимости земельных наделов и торговался со шлюхами.
     - За такую цену я берусь изваять четверых.
     - Ну, тогда пять. Пять тысяч!
     - Нет, пилот. Нет, нет.
     Я стукнул по столу так, что кружка подскочила и кофе перелился через край.
     - Вы могли бы сделать свою работу и за три. Разве наш поиск для вас ничего не значит?
     - Ровным счетом ничего.
     - Больше пяти тысяч я заплатить не могу. - Я был уверен, что Бардо, будь он со мной, нипочем бы не согласился на шесть тысяч, которые заломил Мехтар.
     - Если у вас больше нет, дело ваше. Но вы никогда не узнаете, как это чудесно - носить алалойское тело, как хорошо быть сильным. - С этими словами он стиснул в руке свою пустую кружку, и она рассыпалась на куски, один из которых вонзился ему в ладонь. Мехтар поднял руку, чтобы я видел, и не спеша извлек окровавленный белый осколок. Из раны ритмичными толчками била кровь, и Мехтар сказал: - Артерию повредил. - Он закрыл глаза, мускулы поднятой руки затрепетали, и пульсирующая кровь потекла ровным потоком, который быстро превратился в тонкую струйку. Когда Мехтар открыл глаза, кровотечение остановилось. - Я дам вам не только силу, но и власть над вашим новым телом. Существуют гормоны, которые наполнят вашу половую систему спермой до отказа, и нейропередаточный раствор, снимающий необходимость в сне. Есть и более практическое предложение: небольшое расщепление запрограммирует ваши ткани на выработку гликопептидов, которые не дадут вам замерзнуть в пути. Я, Мехтар Констанцио Хаджиме, могу все это сделать. И возьму за это шесть тысяч сто городских дисков.
     - Шесть тысяч сто?
     Он указал на осколки, раскиданные по столу.
     - Включая стоимость рекламы. Эти кружки делают на Фосторе - сами знаете, сколько они стоят.
     Я снова стукнул кулаком в кожаной перчатке по столу, раздробив в пыль несколько осколков, и заявил:
     - Вы грязный, алчный тубист.
     Он уставился на меня, раздувая широкие ноздри.
     - Вы называете меня тубистом. Да, я люблю себя побаловать - а почему бы и нет? Когда-то я служил своему Богу, но Он предал меня. - Он показал на тондо и на ларчик с даргиннийскими драгоценностями рядом. - Теперь я собираю вещи. Вещи не предают.
     - Слишком много вещей. Вы вещист и тубист.
     - Ну и что из этого? Некоторые вещи обладают блеском и красотой, которые не вянут с годами. Поднимаясь утром, мы здороваемся со своими красивыми вещами, у каждой из которых есть свое место. Мы покупаем какойнибудь резной стул из ценного осколочника или даргинийское висячее гнездо и можем быть уверены, что эти вещи повысят и нашу ценность.
     - Я в это не верю.
     - Однако это правда, - улыбнулся он. - Имея много вещей, мы можем обменять их на другие, еще красивее, еще дороже, обладающие вполне реальной ценностью - ведь может настать такой день, когда ими придется пожертвовать, чтобы спасти самое драгоценное, что у нас есть: нашу жизнь.
     - Вечно жить все равно нельзя, - сказал я, глядя на серебристое висячее гнездо, мерцающее в своем футляре, и думая о тысячах даргиннийских нимф, погибших, когда их гнездо похитили. - По-моему, вы чересчур высоко себя цените.
     - Делать нечего, пилот: я - это тело, которое сейчас на мне, и больше ничего. Разве может что-нибудь для меня быть дороже? Шесть тысяч сто городских дисков - сумма солидная, но никакие деньги, если они затрачены ради сохранности вашего священного тела, не будут лишними. Уверяю вас.
     В конце концов я заплатил столько, сколько он требовал. Я чувствовал себя скверно уже пот