Если и на следующий раз ответишь правильно, можешь спросить меня и об этом, и о чем тебе будет угодно. О, это чудесные стихи! - Она захлопала в ладоши с восторгом девочки, собирающейся вручить подружке подарок на день рождения, и в воздухе прозвенели хорошо знакомые мне слова:

     Тигр, о тигр, светло горящий
     В глубине полночной чащи!

     Я свободен! Твердь устами простой голограммы прочла первые две строчки моего любимого стихотворения, и я свободен. Осталось только назвать две следующие, и я получу право спросить Ее, как может пилот найти выход из бесконечного дерева. (Я ни разу не усомнился в том, что Она сдержит обещание и ответит на мои вопросы - сам не знаю почему.) С еще не просохшими на лбу каплями пота я засмеялся и прочел:

     Тигр, о тигр, светло горящий
     В глубине полночной чащи!
     Кто мог задумать огневой
     Соразмерный образ твой?

     Я смеялся, счастливый, как никогда прежде. (Странно, что избавление от угрозы немедленной смерти вызывает такую эйфорию. Я мог бы дать старым, замшелым академикам нашего Ордена, изнывающим от скуки, хороший совет: рискните своей жизнью однажды ночью, и каждый миг вашего следующего дня будет наполнен сладкой музыкой бытия.)
     Изображение Катарины смотрело на меня. Было в ней что-то непреодолимо влекущее, почти не поддающееся описанию. Мне казалось, что эта Катарина пребывает в мире с собой и вселенной - в мире, который настоящей Катарине испытать не дано.
     Она закрыла глаза и сказала:
     - Нет, неверно. Я назвала тебе начальные строчки последней строфы, а не первой.
     Мне думается, что в тот миг мое сердце на какое-то время, остановилось. Охваченный паникой, я сказал:
     - Но ведь первая строфа идентична последней.
     - Нет. Первые две строчки у них идентичны, четвертые тоже, а третьи отличаются одна от другой одним-единственным словом.
     - Откуда мне тогда было знать, какую строфу ты цитировала, раз первые две строчки у них идентичны?
     - Это не тест на знание, а тест-каприз, как я тебе говорила. Но поскольку это мой каприз, я дам тебе еще один шанс. - И с глазами, переливающимися кобальтово-индиговым огнем, она повторила:

     Тигр, о тигр, светло горящий
     В глубине полночной чащи!

     Я погиб. Я очень ясно, так ясно, как если бы обладал абсолютной зрительной памятью, помнил каждую букву и каждое слово этого странного стихотворения. Я все прочел верно - я был уверен, что первая и последняя строфы идентичны. Я услышал снова:

     Тигр, о тигр, светло горящий
     В глубине полночной чащи!
     Кто...

     - Так как же звучит третья строка, Мэллори? Та, которую написал поэт, а не та, что напечатана в твоей книге?
     Кто знает - может, древние академики, переписывая стихотворение из одной книги в другую (или с книги на компьютер), совершили ошибку? Быть может, это произошло в последние дни века Холокоста. Я легко мог представить себе древнего историка, женщину, торопящуюся сохранить этот бесценный шедевр, пока лучевая болезнь еще не доконала ее, и в спешке заменяющую единственное (но жизненно важное) слово. А быть может, ошибка была допущена в суматохе Веков Роения: может, какой-нибудь ревизионист, по ему только ведомой причине, вздумал заменить это слово.
     Каким бы образом ни произошла эта ошибка, мне отчаянно требовалось изобрести - или вспомнить - первоначальное слово. Я снова прибег к своему приему повторения сердцем, но из этого ничего не вышло. Я использовал другую мнемоническую технику - безрезультатно. Уж лучше было сообразить, какое именно слово заменено, и подставить на его место любое другое - наугад. Тут по крайней мере имелась вероятность, хотя и крохотная, что я отгадаю верно.
     Катарина, зажмурив глаза, облизнула губы и спросила:
     - Третья строка, Мэллори. Назови мне ее или мне придется выделить в своем мозгу кармашек, где я скопирую твой.
     От каприза Тверди меня спас Хранитель Времени. Скрипя зубами от досады и отчаяния, я случайно вспомнил о нем - возможно, потому, что именно он всучил мне эту книгу, полную ошибок. Я вспомнил, как он читал это самое стихотворение, и наконец-то услышал слова в своем сердце. Были ли стихи, которые декламировал он, подлинными? И если да, то откуда он знал более старый вариант? Было в нем нечто очень подозрительное и даже загадочное, в Хранителе Времени. Почему он выбрал те же самые стихи, что и богиня? Может быть, он, будучи молодым, побывал в сердце Тверди и Она спросила у него те же строки? То, что он прорычал мне, действительно отличалось от стихов, напечатанных в книге, одним только словом.
     Я стиснул руки, набрал в грудь воздуха и прочел:

     Тигр, о тигр, светло горящий
     В глубине полночной чащи!
     Кто смел задумать огневой
     Соразмерный образ твой?

     - Смел, - повторил я. - Вот оно, то самое слово, верно? Не мог, а смел.
     Изображение Катарины молча открыло глаза.
     - Верно или нет?
     Тогда она улыбнулась и прошептала:

     В родном краю царит покой,
     Ясны и холм, и дол:
     Вернулся мореход домой,
     Охотник с гор пришел.

     - До свидания, мой Мэллори. Кто смел задумать твой огневой образ? Только не я.
     С этими словами ее голограмма исчезла из кабины, и я остался один. Куда же, куда уходит свет, когда он гаснет?
     Ты почти уже дома, мой моряк, мой охотник за тайнами.
     - Значит, я правильно вспомнил?
     Можешь задать мне три своих вопроса.
     Я прошел ее испытание и был свободен. Свободен - на этот раз уж точно! В уме у меня, словно куча полуодетых жакарандийских куртизанок, плясала целая сотня вопросов. Открыта вселенная или закрыта? Откуда взялась первичная точка, из которой она произошла? Может ли любое натуральное число быть представлено как сумма двух простых чисел? Действительно ли моя мать пыталась убить Соли? Сколько на самом деле лет Хранителю Времени? Почему Экстр взрывается? Куда девается свет, когда он...
     Он гаснет.
     - Это был не вопрос. Я просто думал...
     Так задавай же свои вопросы.
     Похоже, мне следовало быть очень осторожным, чтобы Твердь не сыграла со мной шутку. Я долго раздумывал, о чем бы таком спросить, чтобы получить ключ к многим тайнам сразу. Я облизнул сухие губы и задал вслух вопрос, который мучил меня с детства:
     - Почему вселенная вообще существует - почему есть что-то, хотя могло бы не быть ничего?
     Это я и сама хотела бы знать.
     Я рассердился, что она не ответила на мой вопрос, и потому, не подумав, выпалил:
     - Почему Экстр взрывается?
     Ты уверен, что действительно хочешь это знать ? Какой прок от твоего "почему", если ты не знаешь, как это остановить? Может быть, ты задашь вопрос по-другому?
     - Хорошо. Что я могу... что можно сделать, чтобы Экстр не взрывался?
     Пока ничего. Секрет исцеления Экстра - это часть другой, высшей тайны, которую ты должен раскрыть сам.
     Опять загадки! Опять игры! Разве нельзя ответить на мои вопросы попросту, без загадок? Видимо, нет. Твердь, словно трианская торговая королева, трясущаяся над своими драгоценностями, решилась, очевидно, отстаивать свои тайны до последнего. Наполовину отчаявшись, наполовину шутя, я сказал:
     - Вот и Эльдрия тоже говорят загадками. Они говорят, что секрет человеческого бессмертия лежит в прошлом и в будущем. Что они хотели этим сказать? И где искать этот секрет, если точно?
     Я по-настоящему не ожидал ответа - по крайней мере понятного, - поэтому был потрясен до глубины души, когда божественный голос произнес во мне:
     Этот секрет записан в старейшей ДНК человеческого вида.
     - В старейшей ДНК? Где же это? И как его расшифровать? И почему он...
     Ты уже задал свои три вопроса.
     - Но ты отвечала на них загадками!
     Значит, тебе придется разгадать их.
     - Разгадать? А зачем? Мои разгадки умрут вместе со мной. Из бесконечного дерева выхода нет, так ведь? Как же я из него выйду?
     Надо было спросить об этом меня, когда задавал третий вопрос.
     - Да пропади ты пропадом со своими играми!
     Из бесконечного дерева выхода нет. Но уверен ли ты, что это дерево - не конечное?
     Разумеется, я был уверен - как любой пилот, знакомый с маршрутными теоремами Галливара. Разве я не доказал, что множество Лави не входит в инвариантное пространство? Что я, конечное дерево от бесконечного отличить не могу?
     Ты хорошо проверил свое доказательство?
     Я его не проверял. Мне не хотелось думать, что в нем есть погрешность. Но умирать мне тоже не хотелось, поэтому я сопрягся со своим кораблем. Я вошел в ментальное пространство мультиплекса, в уме у меня сразу замелькали кристаллы идеопластов, и я начал выстраивать из них доказательство. В вихре "цифрового шторма я составил математическую модель мультиплекса, и он открылся передо мной. Погруженный в сон-время, я реконструировал свое доказательство. Оно было верным: откуда ни возьмись, явилась мысль: а подходит ли множество Лави для моделирования ветвей данного дерева? Не следует ли применить для моделирования простое множество Лави? И входит ли простое множество Лави в инвариантное пространство?
     Дрожа от возбуждения, я выстроил новое доказательство. Да, простое множество входило туда! Я доказал, что оно туда входит. Я вытер пот со лба и составил вероятностный маршрут. В тот же миг триллионы ветвей дерева слились в одну - дерево все-таки оказалось конечным. Я был спасен! Я проложил другой маршрут к точке выхода у голубой звезды-гиганта и вышел в реальное пространство среди десяти тысяч лунных мозгов Тверди.
     Я довольна тобой, Мэллори. Но мы еще встретимся, и тогда ты доставишь мне еще большее удовольствие. А пока что лети, пилот, и прощай!
     По сей день я спрашиваю себя, каким же все-таки было дерево, в которое я попал. Действительно конечное? Или Твердь каким-то невероятным образом превратила бесконечное дерево в конечное? Если так, то Она в самом деле богиня, достойная поклонения, думал я, - или, по меньшей мере, внушающая ужас. Упомянутая эмоция так одолела меня, что я, едва взглянув на теплый голубой свет звезды, тут же проложил первый из множества маршрутов, ведущих к Городу. Меня мучили странные чувства и незаданные вопросы, но я не собирался встречаться с Ней снова. Я не хотел опять держать экзамен и ставить свою жизнь в зависимость от случая и от каприза богини. Я не желал больше слышать, как божественный голос вторгается в мой мозг. Мне хотелось попросту вернуться домой, выпить с Бардо виски в Квартале Пришельцев и рассказать эсхатологам, Соли, всему Городу о том, что секрет жизни заложен в старейшей ДНК человека.

6

ЧЕЛОВЕЧЕСКИЙ ОБРАЗ

     Для нас человечность была отдаленной целью, к которой все люди шли, не зная, как она выглядит, и чьи законы нигде не были записаны.
     Эмиль Синклер, эсхатолог Века Холокоста

     Прием, который мне оказали дома, оправдал все мои ожидания. Мой триумф портило только то, что Леопольда Соли не было в Городе - он отправился исследовать внешнюю оболочку Экстра. Поэтому он не встречал меня вместе с другими пилотами, цефиками, технарями и горологами, когда я вышел из своей кабины в Пещере Кораблей. Я очень жалел, что он не видит, как они все выстроились на стальной дорожке между рядами кораблей, не видит их потрясенных лиц и не слышит их взволнованного шепота после моего заявления, что я говорил с богиней! Склонил бы он передо мной голову, как сделали это самые отъявленные скептики и ретрограды Стивен Карагар, Томот и другие его друзья?
     Очень жаль, что его не было там, когда Бардо, растолкав пилотов, ринулся ко мне с таким энтузиазмом, что вся дорожка затряслась и загудела, как колокол. Такие моменты не часто случаются! Бардо растопырил свои ручищи и заревел:
     - Мэллори! Клянусь Богом, я знал, что тебя убить не так просто! - Его голос наполнил пещеры, как грохот взорванной бомбы, а он продолжал греметь, повернувшись к пилотам: - Сколько раз я вам это говорил? Мэллори - величайший пилот со времен Ролло Галливара! Более великий, чем сам Галливар, ей-богу! - Он обращался прямо к Томоту, таращившему на него свои механические глаза. - Вы говорили, что он затерялся в сон-времени, а я твердил, что он скользит по складкам мультиплекса и вернется, когда сочтет нужным. Вы говорили, что эта сука-богиня по имени Твердь поймала его в бесконечную петлю, а я - что он мчится домой с уверенностью и изяществом и вернется к своим друзьям с открытием, которое сделает его мастерпилотом. Ну что, прав я был или нет? Мастер Мэллори - звучит отлично! Ей-богу, паренек!
     Он заключил меня в объятия, едва не поломав мне ребра, молотя меня при этом по спине и повторяя:
     - Ей-богу, паренек, ей-богу!
     Пилоты и специалисты толпились вокруг меня, пожимая мне руку и задавая вопросы. Жюстина, одетая в шерсть и новую черную шубу, коснулась моего лба и поклонилась.
     - Ты посмотри только на него! - сказала она моей матери, которая рыдала не стесняясь. Мне и самому хотелось заплакать. - Ах, если бы Соли был здесь!
     Мать пробралась ко мне сквозь толпу, и каждый из нас коснулся лба другого.
     - Как меня утомляют эти официальные любезности, - сказала она, к моему удивлению, а потом обняла меня и поцеловала в губы. - Как же ты исхудал. - Вытирая глаза руками в перчатках, она подняла свои густые брови и сморщила нос. - Тощий, как хариджан, и пахнет от тебя ужасно. Приходи ко мне, когда побреешься, вымоешься и закончишь с акашиками. Я так счастлива.
     - Мы все счастливы, - заметил Лионел с легким поклоном и резко выпрямился, откинув светлые волосы с глаз. - И озадачены словами твоей богини. Секрет жизни записан в старейшей ДНК человека - что она, по-твоему, хотела этим сказать? И что это за старейшая ДНК прежде всего?
     Когда акашики повели меня, грязного, обросшего и отощавшего, к себе, чтобы депрограммировать, я вдруг сообразил, что это может быть. Эта мысль не замедлила распуститься во мне и стала разрастаться в совершенно безумный план. Будь Соли здесь, я тут же изложил бы ему этот план лишь ради того, чтобы поглядеть, как он хмурится. Но он пытался проникнуть в искривленные взрывами пространства Экстра и, вероятно, считал меня давно умершим, если вообще думал обо мне.
     Я же был живехонек и бурно радовался жизни - несмотря на лишения, которым подверглось в мультиплексе мое бедное тело, несмотря на разлуку с моим кораблем и переходу на низовое время. Я был переполнен уверенностью, успехом и до крайности горд. Мне казалось, что я лечу, подхваченный попутным ветром. Цефики называют это состояние тестостероновым взлетом, по названию мощного гормона, который вырабатывается организмом человека, добившегося успеха. Они предупреждают, однако, что этот гормон повышает агрессивность, агрессивный же человек стремится к новым успехам, которые вырабатывают в нем еще больше тестостерона. Это порочный цикл. Цефики говорят, что тестостерон может отравить мозг человека и повлиять на трезвость его суждений. Я думаю, что это правда. Мне следовало бы прислушаться к цефикам. Если бы я не был тогда так полон собой, если бы моя кровь не столь бурно бежала по венам и меня не распирало так от спеси, я бы, вероятно, сразу отказался от своего несусветного плана найти старейшую ДНК человека. Но в том моем состоянии мне не терпелось открыть свой план Бардо и всему Ордену, чтобы снискать себе еще большую славу.
     В последующие дни мне некогда было обдумать это, потому что мной занимались акашики и другие специалисты. Николос Старший, Главный Акашик, подробно исследовал мои воспоминания с момента отлета из Города и передал копию своим компьютерам. Механики расспрашивали меня о черных телах и других явлениях, которые я наблюдал в Тверди. Их изумило - вернее сказать, ошарашило - то, что Она способна изменять мультиплекс по своему усмотрению. Старейшие механики отказывались верить моим словам, даже когда акашики и цефики сошлись на том, что моя память не иллюзорна, а представляет собой результат реальных событий. Механики, разумеется, знали уже много веков, что модель реальности должна включать в себя сознание как фундаментальную волновую структуру - но Марта Резерфорд и Мимма Джонс, в числе прочих, не желали верить, что Твердь может создать и уничтожить бесконечное дерево по своей воле. Они вели ожесточенный спор с Колонией Мор и парой других эсхатологов, которых больше интересовал тот факт, что в Тверди живут люди, чем эзотерические вопросы физики. Фурор и междоусобица, вызванная моими открытиями среди специалистов, забавляли меня. Мне было приятно, что я дал программистам, неологикам, историкам и даже холистам новую пищу для разговоров - причем надолго.
     Я с любопытством ожидал, когда мастер-горолог с помощью скрытного молодого программиста прочтет память моего корабельного компьютера и вскроет опечатанные часы. Немедленно сообщать возвратившемуся пилоту, сколько личного времени он провел в пути, запрещено, но этот запрет обычно игнорируют. Я узнал, что по личному времени состарился на пять лет и сорок три дня (а также восемь часов, десять минут и тридцать две секунды).
     - Который теперь день? - спросил я, и горолог сказал мне, что нынче двадцать восьмой день средизимней весны 2930 года. В Городе за время моего отсутствия прошло чуть больше полугода. Я стал старше на пять лет, а Катарина - лишь на десятую долю этого времени. Зловременье победить нельзя, подумал я. Я надеялся, что разное тиканье моих и Катарининых внутренних часов не будет к нам столь жестоко, как к Жюстине и Соли.
     Позднее в тот же день - следующий после моего возвращения - я был вызван в башню Хранителя Времени. Хранитель, который как будто совсем не состарился, усадил меня на резной стул у стеклянного окна, а сам стал расхаживать по ярко освещенной комнате, утопая красными туфлями в пушистых белых коврах. Я слушал, как тикают часы, а он не сводил с меня глаз.
     - Отощал, - сказал он наконец. - Мои горологи говорят, у тебя было много замедленного времени, чертовски много. Сколько раз я предостерегал тебя против замедленного времени?
     - Много было сложных моментов. Приходилось думать со скоростью света, как вы говорите. Я бы умер, если б не прибегал к замедленному времени.
     - Эти перегрузки тебя изнурили.
     - Буду остаток сезона кататься на коньках и опять приду в норму.
     - Я говорю об уме, а не о теле. - Он сжал кулак и помассировал костяшки пальцев. - Итак, твой ум, твой мозг, состарился на пять лет.
     - Клеткам всегда можно вернуть молодость.
     - Ты так думаешь?
     Мне не хотелось спорить с ним об эффектах временных искажений мультиплекса. Я поерзал на жестком стуле и сказал:
     - А хорошо вернуться домой.
     Хранитель потер свою морщинистую шею.
     - Я горжусь тобой, Мэллори. Теперь ты у нас знаменитость, а? И карьера твоя обеспечена. Поговаривают о том, чтобы сделать тебя мастер-пилотом - слыхал?
     По правде сказать, мои однокашники вроде Бардо и Зондерваля ни о чем другом почти не говорили. Даже Лионел, раньше журивший меня за хвастовство, сообщил мне по секрету, что принятие меня в Коллегию Мастеров почти решено.
     - Ты совершил великое открытие. - Хранитель запустил пальцы в свою белую гриву. - Я очень доволен тобой.
     Мне он, откровенно говоря, не казался довольным. Да, возможно, он был рад увидеть меня снова, взъерошить мне волосы, как в мальчишеские годы, но не думаю, чтобы его радовала моя внезапная слава и популярность. Он был ревнивцем и не потерпел бы угрозы своему первенству в Ордене.
     - Без вашей книги стихотворений, - сказал я, - меня постигла бы участь похуже смерти. - Я рассказал ему обо всем, что случилось со мной, но могущество Тверди не произвело на него особого впечатления.
     - Значит, стихи. Ты хорошо их выучил?
     - Да, Хранитель.
     - Угум. - Он с улыбкой положил исполосованную шрамами руку мне на плечо. Выражение его лица трудно было истолковать. Оно казалось добрым и опечаленным одновременно, как будто он сомневался в том, правильно ли поступил, дав мне эту книгу.
     Он возвышался надо мной, и я видел в его черных глазах свое отражение. Сочтя момент подходящим, я задал ему вопрос