вечная война
в небе,  закон планет.  Она правит землей и живой материей,  определяя всю
историю человечества.  ВЕЛ  описывает самое далекое прошлое земного шара и
его самое далекое будущее.  Вводит в эволюцию живых существ фантастические
понятия.  Опрокидывает историю цивилизаций,  эволюцию человека и общества.
Не  было  постоянного подъема,  подъемы  сменялись жесточайшими падениями.
Люди-боги,  гиганты,  сказочные цивилизации существовали тысячи,  миллионы
лет  назад.  Может быть,  и  нам  суждено обрести обличье далеких предков,
пройти  через  катаклизмы и  потрясающие мутации.  История  развертывается
циклами.
     Как на земле, так и в космосе! Законы неба те же, что и законы земли.
Мир принимает участие в едином движении.  Он живой организм, в котором все
отражается на  всем.  Судьбы  людей  связаны с  судьбами звезд,  все,  что
происходит в космосе, происходит на земле, и наоборот.
     То,  что внизу,  как то,  что вверху,  и то,  что вверху, как то, что
внизу, для того, чтобы совершить чудеса одного и того же...
     (Запись   в    лабораторной   тетради:    <Средневековая   сентенция,
приписываемая  легендарному  основателю  алхимии   Гермесу   Трисмегисту>.
Флюктуация.)
     Доктрина циклов и  квазимагических отношений между человеком и  миром
поддерживает самые дальние традиции волшебства.  Она  вновь вводит древние
пророчества,   мифы   и   легенды,   оккультное  учение   об   астрале   и
древнеиндийскую мистику, астрологию и демонологию.
     Она абсолютно противоречит всем данным науки.  Но Гитлер говорил, что
есть нордическая  и  национал-социалистская  наука,  которая  противостоит
еврейско-либеральной науке.
     Еще  молодым  инженером  Гербигер  <наблюдал  однажды  падение  струи
расплавленного металла на  мокрую  заснеженную землю:  земля  взорвалась с
замедлением и большой силой>.
     Это  все.  Из  этой  микроспоры  произрастает  и  колосится  доктрина
Гербигера. Это его ньютоново яблоко.
     В  небе  существовало огромное тело высокой температуры,  оно  было в
миллионы раз  больше нынешнего солнца.  Это тело столкнулось с  гигантской
планетой,  появившейся в результате скопления космического льда. Вся масса
льда глубоко проникла в недра суперсолнца.  Прошли сотни тысяч лет, и пары
воды взорвали все.
     Одни осколки взрыва были отброшены так далеко,  что исчезли в ледяном
пространстве,  другие упали обратно на центральное тело, и вновь произошел
взрыв.  И  лишь  крохотные кусочки сверхсолнца попали в  среднюю зону.  Из
них-то и произошли планеты.  Их было тридцать.  Осталось девять.  Юпитер и
Сатурн целиком состоят из льда,  а каналы Марса -  ледяные трещины. Только
Земля не полностью захвачена холодом.  На ней еще продолжается борьба льда
и огня.
     Далеко-далеко за орбитой Нептуна в  момент взрыва находилось огромное
ледяное  кольцо.   Оно  сохранилось  до  сих  пор.  Официальные  астрономы
упорствуют, называя его Млечным Путем, потому что сквозь него просвечивает
несколько звезд,  похожих на  наше Солнце.  Фотографии же  отдельных звезд
есть не что иное, как фальсификация.
     Все  астрономы -  мазурики и  фальсификаторы.  Они  придумали звезды,
чтобы зарабатывать деньги без всякого труда. Все их фотографии и спектры -
сплошное мошенничество.  Эти <ученые> ничего не знают и  не могут ответить
на разумные вопросы простых людей.
     Солнечные пятна,  меняющие форму и  местоположение каждые одиннадцать
лет, остаются необъяснимыми с точки зрения ортодоксальных ученых. На самом
же  деле это следы падения ледяных осколков,  отрывающихся от  Юпитера.  А
Юпитер совершает свое движение вокруг Солнца каждые одиннадцать лет.
     В средней зоне взрыва планеты нашей системы подчиняются двум силам:
     1. Исходной силе взрыва, которая их отталкивает.
     2. Гравитации, которая их притягивает к самой большой массе.
     Эти две силы не равны.  Сила взрыва все время уменьшается, потому что
пространство не  является пустым:  оно состоит из  смеси водорода и  паров
воды.  Кроме того,  вода, которая достигает Солнца, наполняет пространство
ледяными кристаллами.  Гравитационная же сила постоянна. Вот почему каждая
планета  сближается с  соседкой.  Она  приближается,  описывая смыкающуюся
спираль.  Так рано или поздно каждая планета упадет на  ближайшую,  и  вся
система ледяным сгустком рухнет  на  Солнце.  Опять  будет  взрыв,  и  все
повторится вновь.
     Лед и  огонь,  отталкивание и  притяжение вечно борются в  Мире.  Эта
борьба определяет жизнь, смерть и бесконечное возрождение космоса.
     <Ни  одна  из  доктрин  изображения  Мира  не  пользовалась принципом
противопоставления,  борьбы  двух  противоположных сил,  которыми питается
душа человека вот уже много тысячелетий.
     Незабываемое достоинство Гербигера в  том,  что он  возродил воспетое
Эддой интуитивное знание наших предков о вечном конфликте огня и льда.  Он
изложил  этот  конфликт  нашим  современникам.  Он  научно  обосновал этот
грандиозный  образ   мира,   связанного  с   дуализмом  материи  и   силы:
отталкивания, которое рассеивает, и притяжения, которое собирает>.
     (Запись в  лабораторной тетради:  <Издано в  ФРГ>.  Экспериментальная
флюктуация.)
     Луна в  конце концов упадет на Землю.  Несколько десятков тысячелетий
расстояние  одной  планеты  от  другой  кажется  неизменным.   Но  спираль
постоянно сужается.  Луна понемногу приближается к  Земле.  Усиливается ее
гравитационное воздействие. Воды океанов поднимутся и в постоянном приливе
покроют сушу,  затопят тропики,  окружат высочайшие горы.  Живые  существа
ощутят постепенное уменьшение своего веса.  Они вырастут. Космические лучи
станут более мощными.  Действуя на гены и хромосомы,  они вызовут мутации.
Появятся новые расы, животные, растения и люди-гиганты.
     Будет возврат к минувшим эпохам!  На обреченной Земле вновь зародятся
существа,  внешне похожие на людей.  Но это не люди.  Обманчивая внешность
спрячет   уродливое   гнусное   существо,   достойное   истребления.   Это
недочеловеки будущего.
     Потом,  приблизившись,  Луна взорвется от большой скорости вращения и
станет  гигантским кольцом из  скал,  льда,  воды  и  газа,  которое будет
вращаться все быстрее и быстрее, чтобы обрушиться в конце концов на Землю.
Это будет Падение. Апокалипсис. Если люди переживут его, то самым сильным,
лучшим,  избранным  предназначено увидеть  странные  и  ужасающие  картины
заката мира.
     В  дыму  пожарищ гибнет мир.  Черные коробки домов  на  фоне  зарева.
Сквозь дым  и  искореженные балки.  Сквозь закопченную проволоку.  Поливая
огнем из автомата.  В глазницы выбитых окон.  Гранатами в осыпающиеся, как
водопады, стены домов. Пыль Европы у нас под ногами.
     А Марс, который меньше нашей планеты, приблизится к ней. Достигнет ее
орбиты.  Пройдет мимо,  жестоко коснется Земли и рухнет на Солнце.  Земная
атмосфера  будет  похищена  Марсом  и  рассеется  в  пространстве.  Океаны
вскипят,  смоют все,  и  земная кора лопнет.  Мертвая планета столкнется в
небе  с  ледяными планетоидами,  станет гигантским ледяным шаром в  небе и
тоже  рухнет  на  Солнце.  После  столкновения настанет великое  молчание,
великая  неподвижность,  а  внутри  пылающей  массы  миллионами лет  будут
накапливаться водяные  пары.  Наконец  произойдет новый  взрыв,  и  другие
создания погибнут в вечности яростных сил космоса.
     Смерть!  Смерть!!  Смерть!!! Смерть миров и цивилизаций. Так сейте ее
повсюду. Гоните ее вперед, покорную дулам ваших автоматов...
     Адольф Гитлер сделался канцлером. Гербигеровские молодчики явились на
астрономическую конференцию в коричневых рубашках штурмовиков. Расселись в
первых  рядах.  Молчали.  Профессор  Мирхорст  чувствовал,  как  сгущается
предгрозовая атмосфера.
     Он  готовился  к  выступлению.   Тема  была  объявлена:  <К  проблеме
истолкования хаббловского сдвига в галактических спектрах>. Опубликованные
тезисы роздали всем участникам. И вдруг он понял, что не сможет, просто не
захочет  говорить  сейчас   о   расширении  метагалактики.   Настал   миг,
предчувствие которого он  уже  давно  носил в  себе.  Неожиданно сделалось
легко и свободно.
     Очередной   докладчик   водил   указкой   по   таблицам   и   схемам.
Чувствовалось,  что он избегает смотреть в зал.  Часто сбивался. Замолкал,
но,   собравшись   с   мыслями,   но,   преодолевая  какое-то   внутреннее
сопротивление, неуклонно возвращался к теме. Заурядная тема для астронома.
И  ничего нового не внес докладчик в физику переменных звезд.  Но сегодня,
сейчас  она   звучала  вызовом.   Протестом  против  наглой  лжи,   против
чудовищного режима, который вставал над Германией.
     Простое утверждение,  что звезды есть звезды,  было маленьким бунтом.
Но такой бунт допускался, не преследовался. Указа, закрывающего звезды, не
было.  Письменных инструкций по этому вопросу тоже не было.  И все-таки...
Некоторые не решались говорить о звездах вслух. На всякий случай.
     А  Мирхорст знал,  что не  будет говорить о  частных проблемах.  Иное
время пришло,  совсем иное.  Не  отгородиться,  не  уйти в  себя.  Обломки
воздушных замков проносились за окнами.


     <...всему  лагерю пришлось в  снежный буран и  при  двадцатиградусном
морозе простоять на плацу для перекличек 8 -  10 часов.  Там подошел к нам
наш незабвенный товарищ Вальтер Штекер со  словами:  <Ты ведь последним из
нас читал труд В.  И.  Ленина <Материализм и  эмпириокритицизм>,  расскажи
нам,  что ты еще помнишь из этой книги>. Стуча зубами от холода, в снежный
буран,  в ужасных условиях лагеря мы в мыслях В. И. Ленина, в марксистской
правде  этого   великого  философа  и   государственного  деятеля  черпали
внутреннюю силу...>
     (Вальтер  Вольф,   бывший   узник   Бухенвальда.   Запись  на   полях
лабораторной тетради.)


     Назвали его имя.  Он медленно поднялся из-за стола президиума. Прошел
к  трибуне.  Отложил в  сторону текст доклада.  Посмотрел в  зал.  Сначала
поверх голов,  вдаль.  Потом на  передние кресла.  На  этих настороженных,
окаменевших, приготовившихся.
     - Уважаемый  председатель.   Уважаемые  участники  конгресса.   Дамы.
Господа...   Тема   моего   выступления  касается   кардинального  вопроса
космогонии...
     Они смотрели прямо на него. Не разговаривали между собой. Ждали.
     - Но мы живем с  вами в такое время,  когда научная истина...  Дело в
том,   что  на   повестку  дня  поставлены  сейчас  не  отдельные  аспекты
космогонии.  Даже  не  космогония в  целом.  Речь идет о  науке вообще,  о
культуре,  общечеловеческой культуре!  Мы вновь отброшены на те,  казалось
бы,  давно  преодоленные рубежи,  когда перед учеными вставала беспощадная
дилемма:  истина или смерть.  Перед нами стоит теперь единая задача: смысл
ее  предельно прост...  Не отрекись,  Галилей!  Вот какая это задача.  Она
требует от нас не только честности, но и подлинного мужества.
     Я  хочу  начать свое  выступление с  краткого исторического экскурса.
Напомнить вам  о  состоянии науки в  начале шестнадцатого века.  Это может
показаться удивительным.  Но  на то есть довольно веские причины.  Суть их
скоро  станет  вам  совершенно  ясна.  Мне  хочется  вспомнить  Бернардина
Телезия,  малоизвестного философа,  который не  оказал никакого влияния на
современное  естествознание  и   не   прославил  свое  имя   значительными
открытиями.
     Телезий  известен  тем,  что  основал  общество  естествоиспытателей,
телезианскую,  или  консентинскую академию для  борьбы  с  натурфилософией
Аристотеля.  В  своих  сочинениях  он  выдвинул  идею  единого  первичного
вещества  и  двух  первичных  форм,   или  бестелесных  сущностей.  Такими
сущностями,  по мысли Телезия, являются тепло и холод. Все тела образуются
от  действия этих  двух  начал  на  первичную материю.  Так  как  небо  по
преимуществу является средоточием тепла,  а  земное ядро -  холода,  то на
поверхности Земли  возникает небольшое число  живых существ.  Теплота неба
неравномерна.   Звездные   области   теплее   беззвездных.   Из-за   такой
неравномерности в  распределении  теплоты  однообразное  вначале  движение
планет становится неравномерным.
     По  залу  прошел  глухой ропот.  Поняли.  Аналогия действительно была
разительной,  уничтожающей.  Может быть, и закончить на этом? Свое дело он
сделал.  Кто бы высказался смелее?  Те,  кому нужно, поняли. А что поняли?
Разве и  без  него они  не  знали,  что гербигеровская космогония -  чушь,
жалкий  эклектический плагиат.  Но  тогда  его  выступление -  всего  лишь
фронда...
     Быстрый взгляд в зал. На передних креслах настороженное молчание. Эти
еще не догадываются, куда он повернет. Ждут. Ну хорошо же...
     - Мне  пришлось  упомянуть  о  теории  Телезия  не  потому,  что  она
затрагивала основные проблемы познания.  Сам  по  себе  случай с  Телезием
интересен  как  пример  неожиданного возвращения к  методам  и  принципам,
отвергнутым,   казалось  бы,   навсегда.   Вопреки  всему  ходу   развития
естественных наук,  вопреки  фактам  вдруг  кто-то  пытается  вернуться  к
туманным истокам.
     Но  история,  господа,  к  сожалению,  повторяется.  Телезий  воскрес
сегодня  в  лице  австрийского инженера,  которого  национал-социалистские
газеты называют Коперником двадцатого века!
     Упомянув  о  теории  Телезия,   я  отнюдь  не  хотел  представить  ее
предшественницей  гербигеровской  <космологии>.  Да  и  вряд  ли  Гербигер
что-либо знает о Телезии. Невежество не заботится о своих корнях! И все же
аналогия  здесь  напрашивается сама  собой.  Будто  и  не  было  столетий,
разделяющих оба  учения.  Та  же  борьба противоположности начал:  тепла и
холода,   то  же  маниакальное  пренебрежение  накопленными  человечеством
духовными  ценностями,  та  же  бешеная  ненависть к  истинной  науке.  Но
воинствующее невежество,  соединенное с  фанатизмом,  в  сущности,  всегда
выливалось в сходные формы...
     Больше он ничего не сказал. Сбился. Потерял нить. Но разве не все уже
было сказано?  Он  поклонился и  стал собирать бумаги,  в  которые даже не
заглянул.
     Они встретили его на углу,  где тенистая Розенталерштрассе выходит на
площадь.  Загородили улицу.  Стояли,  широко расставив ноги. Он оглянулся.
Сзади неторопливо шли двое.  Остановился. Мимо прогромыхал трамвай, осыпав
мостовую  шаровыми  молниями.  Они  окружили его  плотным  кольцом.  Один,
низкорослый,  с рыжей челкой и выбитым передним зубом, вдруг резко толкнул
его плечом.  Мирхорст пошатнулся.  Но ему не дали упасть. Сильный толчок в
спину опять бросил его на  рыжего.  Тот нагнул голову и  встречным броском
ударил  профессора в  солнечное сплетение.  Мирхорст  задохнулся от  боли.
Закричал.  Но только хрип выдохнулся из его горла. Они били его деловито и
спокойно.  Когда он рухнул на асфальт,  начали бить ботинками. По ребрам -
носком, каблуками - в плечо...
     Сознание вернулось к нему,  и он, выплевывая скользкие сгустки крови,
поднялся.  Небо  резануло заплывший глаз.  Верхушки лип,  скаты черепичной
крыши  и  закопченные  дымоходы,   покачиваясь,   уплывали  в  зеленоватую
невесомость.
     - Ах какие бандиты!  Какие бандиты!  -  просочился сквозь болезненную
глухоту быстрый шепот. - Нужно обязательно заявить в полицию.
     Полицию?  Еще в двадцать восьмом году было бесполезно заявлять на них
в полицию. Разве они не били его раньше? Не так методично и открыто, может
быть,  не так больно...  Но ведь били! Били уже... Великолепных синих шупо
никогда не оказывалось поблизости.  Они всегда ничего не замечали.  А если
кто  решался обратиться к  властям,  то  большей частью выходило так,  что
убийцы и хулиганы оказывались под охраной  51 Уголовного кодекса.
     От  ответственности освобождаются лица,  совершившие  преступление  в
состоянии временного расстройства душевной деятельности.
     Нет,  не  надо полиции.  Сейчас не двадцать восьмой год.  Сегодня его
затолкают в <зеленый гейнрих> и повезут в тюрьму Тегеле.  Теперь тот рыжий
с  отвратительной дыркой  на  верхней челюсти олицетворяет государственную
власть.  Он  уже не  хулиган,  не преступник.  Он -  гражданин,  одержимый
праведным гневом.
     - ...живет  аптекарь.  Он  промоет  ваши  раны...  Приведете  себя  в
порядок.
     Он с усилием обернулся.
     Пожилой   господинчик  в   черном   котелке   размахивал  сухонькими,
удивительно белыми ладошками и что-то лопотал.
     - Что вы сказали? Ах да, конечно. Все в порядке. Благодарю вас...
     Пошатываясь,  побрел вдоль трамвайной колеи.  Встречные прохожие чуть
косились и прибавляли шаг.  Он не решался садиться в таком виде в трамвай.
Такси не  попадалось.  Шел,  облизывая языком солоноватые ямки от  выбитых
зубов.  Очень старался не свалиться.  Задевал плечом стены,  отшатывался к
побеленным липам. Но все-таки шел.
     Быстро  темнело в  сером  городе.  Электрическое освещение уничтожало
полутона. Запекшаяся кровь казалась почти черной, а лицо удивительно белым
и даже чуть голубым.
     А  дома в  необыкновенно опасном почтовом ящике уже ожидала открытка:
<Убирайся из университета,  грязная свинья. Если ты не уйдешь своим ходом,
тебя вынесут ногами вперед>.
     И  он  знал,  что  вынесут.  Время  пустых  угроз  миновало.  Векселя
приходилось оплачивать сразу же.
     Никакой банк не  мог пролонгировать вашу жизнь хотя бы на день.  Даже
под  самое  солидное  обеспечение.   Курс  марки  стабилизировался.  Биржа
перестала трястись в лихорадке.  Но акции на право существовать каждый час
падали на несколько пунктов.
     С  того  дня,  собственно,  все  и  завертелось.  В  темпе совершенно
бешеном. Началось, конечно, гораздо раньше. Но раскручиваться стало тогда.
Центростремительный вихрь.  Поистине  спираль  спрессованных событий.  Как
будто все уместилось в один злой день и одну злую ночь...  Откуда это?  Из
Платона? Диалоги Тимэй и Критий?
     Где-то читал,   что   все  колдовство  пошло  из  Атлантиды.  Сколько
развелось  теперь  гадалок  и  ясновидящих!  Астрологи!  Подумать  только,
астрологи в двадцатом веке!  На любом углу можно получить гороскоп. Вместе
с булочкой и горячей сосиской.  Параноики вроде Гербигера  роняют  пену  с
клыков  при  любом  намеке на теорию относительности.  Ученых стаскивают с
кафедр,  избивают на улицах.  И тут же рядом ясновидцы  и  прорицатели.  В
Лейпциге  печатают  гадательные книги.  Огромный сумасшедший дом с режимом
концлагеря.  Исповедовать истину стало опасно...  Бред  какой-то.  Сделать
усилие и проснуться.  Но нет,  не проснуться. Они утверждают, что мы живем
на внутренней поверхности шара.  Кто-то,  кажется,  уже  высказывал  нечто
подобное.  Нет, то было другое. Гашек. <Внутри Земли находится другой шар,
но значительно большего диаметра,  чем Земля>.  Впрочем,  откуда им знать?
Швейк   запрещен  за  антинемецкую  направленность.  А  разве  они  вообще
что-нибудь читают?  Зачем читать,  когда живешь на внутренней  поверхности
шара.  Тут только поспевай следить,  чтоб не спятить. Но таких не держат в
Герцберге*.  Говорят,  что  они  умертвили  там  всех  неизлечимо  больных
инъекциями фенола.  C6H5OH. Производное бензола. Необратимые биохимические
реакции.
     _______________
          * Герцберге - крупнейший в Германии дом умалишенных.

     Они  же  ничего не  скрывали!  Чему  мы  теперь поражаемся?  Все  это
давным-давно  изложено  в  <Майн  кампф>.  Почему-то  вспоминается рядовой
весенний день... 1928? 1929? Не столь важно, в каком это было году.
     Раскрывались листочки.  Запыленные лимузины с  треском изрыгали синие
клубы из глушителей. Кричали газетчики:
     <Цвельф - ур - миттагсцейтунг>! <Бе цет>! <Иллюстрирте>! <Роте фане>!
<Функштунде!> <Фелькишер Беобахтер>!  <Брачная газета>! Очень интересная и
пикантная. <Брачная газета>. Только двадцать пфеннигов!
     И все это уживалось рядом. Как-то сосуществовало.
     Может быть,  поэтому и казалось,  что так будет всегда.  Но произошло
чудовищное расс