мыслью?
  - Да, да, только говорите, пожалуйста, немного медленнее.
  - Я согласен с вашим тезисом, что для развития культуры, для развития
индивидуального интеллекта необходим обмен информацией внутри коллектива.
Это есть процесс преодоления противоречий. Но если эта способность к
обмену становится абсолютной, то есть если коллектив превращается по
существу в один мозг, действующий с идеальной согласованностью, то с кем
же он будет корреспондировать? С кем же он будет обмениваться информацией?
Он уподобится одному изолированному индивиду и неизбежно прекратит свое
развитие.
  - Но остается обмен информацией с внешней средой, посредством органов
чувств...
  Русский удивленно и, как показалось Нерсту, насмешливо посмотрел на него.
  - Внешняя среда... Неужели вы допускаете, что Эйнштейн, попав на
необитаемый остров, стал бы заниматься теорией относительности? При всей
своей гениальности он очень быстро превратился бы в животное и начал бы
жрать сырое мясо... Скажите, пожалуйста, может быть, я вас задерживаю? Что
вы собирались делать сейчас?
  - У меня не было никаких определенных планов, кроме покупки газет... Когда
здесь ленч? Я завтракал в самолете довольно рано.
  - До ленча у нас еще почти полтора часа. Давайте пройдемся немного и по
дороге поговорим. Я первый раз в Англии. Прекрасная страна! Но вы
чувствуете этот запах угля?
  - Да, здесь всегда так. Потом к этому привыкаешь и перестаешь замечать.
  Нерста заинтересовал этот человек, так непохожий на всех, с кем ему
доводилось встречаться. Ему была близка и понятна его страстная
убежденность и готовность отстаивать свою точку зрения. Если бы разговор
зашел о второстепенных деталях его сообщения, о частностях, вокруг которых
обычно возникают дискуссии на официальных собраниях, он, вероятно, нашел
бы способ уклониться от беседы. Но этот русский ухватился за самую суть,
за самую глубинную часть его доклада, за ту проблему, которая далеко
выходила за рамки данного конкретного случая и касалась самых общих
вопросов развития любой цивилизации, вне зависимости от того, муравьи это,
или люди, или представители иной планеты. Его интересовало не столько
фактически сложившееся в данный момент положение, сколько динамика его
развития.
  - Вы говорите, обмен информацией с внешней средой, - продолжал русский,
когда они вышли на улицу. - Но такой обмен может оставаться в рамках чисто
рефлекторной деятельности. А здесь речь идет о развитии интеллекта, о
развитии цивилизации. Я совершенно согласен с вами, когда вы утверждаете,
что, лишенные всякой возможности общения, мы очень быстро превратились бы
в разрозненное скопище глухонемых идиотов, живущих примитивной жизнью. Но
и другая крайность - абсолютная информационная связь каждого индивида со
всеми, абсолютное подчинение единому разуму, когда невозможны никакие
споры, никакая критика и все раз навсегда определено и понято идеальным
мозгом, который все равно знает лишь то, что он знает, и не больше; такое
положение также неизбежно должно привести к деградации и вырождению, но
уже не индивида, а всего коллектива в целом.
  - Тогда какие же выводы следует сделать относительно перспектив развития
вида формика сапиенс?
  - Следовательно, или вы допустили ошибку и сильно переоценили их
способность коммуникации, возможно, у муравьев имеется какая-то иная,
гораздо более сложная система связи, но не столь совершенная, как вы
предположили, обладающая неполнотой, оставляющая место для ошибок и
непонимания, и тогда внутри этого общества должны существовать
противоречия, конкуренция, внутривидовая борьба, которые в какой-то мере
ослабляют возможность согласованных действий, но зато способствуют
дальнейшему развитию их разума, общества в целом. Или другой вариант, вы
полностью правы, и тогда эта внезапная эволюционная вспышка, приведшая к
такому быстрому развитию, столь же быстро угаснет, и, предоставленные
самим себе, муравьи утратят способность к развитию и снова превратятся в
обычных муравьев, застывших на достигнутом уровне и желающих лишь есть,
жить и размножаться. Они утратят любопытство, стремление к познанию и
совершенствованию, ибо это свойство есть результат неполноты информации,
несовершенства знания. Правда, это случится, только если они действительно
будут предоставлены самим себе, то есть если вы не поведете с ними
активной борьбы. В противном случае такая борьба явится мощным стимулом
для развития их способностей. Я не вижу третьего варианта.
  Некоторое время они шли молча. Потом Нерст сказал:
  - Пожалуй, вы правы, но тогда я вижу еще не один, а два возможных пути
развития.
  - Какие?
  - Первый - это если неполнота информации, непонимание приведет к таким
непримиримым внутренним противоречиям, что в результате внутривидовой
борьбы они просто уничтожат самих себя...
  - В животном мире мы не знаем таких случаев... за исключением
гипотетического пока примера с человеком разумным, добравшимся до атомной
бомбы...
  - Я это и имел в виду.
  - Так, а другой вариант?
  - Другой возможный вариант представляется мне в том, что деградация, о
которой вы говорите, приведет к снижению жизненного уровня, к частичному
вымиранию, и это послужит новым стимулом к развитию разума и,
следовательно, цивилизации. Таким образом, это общество будет как бы
колебаться около некоторого среднего уровня равновесия.
  - Интересная мысль, но мне кажется... как бы это лучше выразить...
недостаточно четко сформулированная. В известном смысле, вы правы: любые
трудности в процессе борьбы за существование обычно в человеческом
обществе приводят к обострению умственной деятельности. У нас, у русских,
есть поговорка: "Голь на выдумки хитра". Это трудно перевести на немецкий,
но смысл вам ясен. В тяжелых условиях человек проявляет больше
изобретательности, его сознание работает более интенсивно. Собственно,
этому факту мы и обязаны своим развитием: вся наша цивилизация является
следствием и проявлением борьбы за существование. Но человеческое общество
развивалось в условиях постоянных дискуссий и противоречий. Это главное.
Вне спора не может быть развития. Такова диалектика. Но, возможно, мы с
вами допускаем ошибку, рассматривая это муравьиное общество изолированно,
в отрыве от его связей с человеческим обществом. Это нельзя игнорировать.
Я думаю, что именно это - существование рядом двух различных цивилизаций,
возникающие между ними противоречия, их взаимодействие - должно явиться
решающим фактором для развития каждой из них. В этом главное.
  Воскресные улицы были пустынны и тихи.
  Редкие автомобили и еще более редкие прохожие не нарушали этой
торжественной тишины всеобщего отдыха, а скорее подчеркивали ее. Было
слышно, как падает с дерева пожелтевший лист и где-то далеко звонит
колокол.
  - Священная тишина британского воскресенья, - заметил Нерст. -
Удивительный народ англичане. Они стремятся сохранить свои традиции во что
бы то ни стало, но с каждым годом им это удается все хуже и хуже.
  - Ну, не скажите, - возразил русский. - Вчера в Лондоне на Пикадилли я
видел такого великолепного Форсайта, что казалось, он только что сошел со
страниц Голсуорси. У нас в Москве такого не увидишь. Да и в Америке, я
думаю, тоже.
  Навстречу прошли две девушки в ультрамодных юбках. Модных до последней
крайности.
  Нерст искоса взглянул на своего собеседника. Он впервые заметил у него на
шее глубокий шрам. "Должно быть, поэтому он так странно держит голову", -
подумал Нерст.
  - Вы так хорошо говорите по-немецки, профессор, - сказал он, - вы учились
в Германии?
  Русский удивленно посмотрел на него.
  - Нет, я учил язык в школе. Но в некотором смысле вы правы, если, конечно,
называть это учением. Я там воевал. А потом должен был задержаться на
несколько лет в Берлине.
  Они дошли до конца улицы и свернули направо. Здесь начинался просторный
английский парк с редкими группами деревьев, одиноко стоявшими на залитых
солнцем зеленых лужайках. Двое мальчишек сбивали с дерева конские каштаны.
  - Мальчишки всюду мальчишки, - заметил Нерст. - Скажите, профессор, вы не
знаете, чем кончилось вчера обсуждение в Международной организации вопроса
об уничтожении муравьев?
  - Разве вы не знаете? - удивился русский.
  - Нет, я не видел утренних газет. Я приехал сюда прямо с аэродрома.
  - Ваша делегация сумела настоять на своем, использовав для этого несколько
необычный прием. Вы действительно ничего не знаете?
  - Нет, я же сказал - нет.
  - В последний момент перед голосованием в зале заседаний появились
муравьи. Возникла небольшая паника, кое-кто стал покидать зал. Тогда ваш
делегат выразил уверенность в том, что человечество сможет справиться с
нависшей над ним угрозой. Это решило исход голосования. В конце концов,
делегаты - это тоже люди. Но самое нелепое состоит в том, что муравьи
оказались самыми безобидными лесными муравьями. Их просто выпустили в
нужный момент в зал заседаний.
  - Я ничего об этом не знал.
  - Я не сомневаюсь. Вы же выступали против их уничтожения. Вообще, должен
сказать, вам здорово повезло, что в результате случайного облучения
возникли мутации, приведшие к такому изменению наследственности. Это
чрезвычайно интересный и пока беспрецедентный факт.
  - Вы говорите: "пока". Трудно допустить, чтобы такое стечение случайных
обстоятельств могло повториться.
  - Случайных - да. Но эти обстоятельства, такое изменение наследственности
под воздействием ионизирующих излучений можно вызвать искусственно. Я
опубликовал несколько статей по этому вопросу. Мы уже давно ставим опыты
на пчелах и получили очень интересные результаты. Я буду об этом
докладывать на конгрессе. Правда, наши пчелы еще не достигли такого уровня
развития, как американские муравьи, но зато этот процесс нами полностью
контролируется. Поэтому-то меня так интересуют ваши работы по муравьям
формика сапиенс. Это крайне интересный объект исследования, и будет очень
жаль, если вы его уничтожите. Хотя не исключено, что муравьи в последний
момент еще выкинут какую-нибудь штуку... Вам не кажется, что мы слишком
далеко зашли? Не пора ли возвращаться, мы рискуем опоздать к ленчу.
  Нерст остановился. Он пытался прочесть фамилию русского профессора на
значке делегата, приколотом к лацкану его пиджака, но так и не сумел
разобраться в непривычном сочетании букв. Русский резко повернулся, и они
зашагали обратно.


  20

  12 августа.
  16 часов 35 минут.

  Белый медведь медленно брел по заснеженному ледяному полю. Тусклое
полярное солнце слабо просвечивало сквозь белую муть облаков. Все кругом
было привычно белым, пустым и безжизненным. Медведь устал и был голоден.
Инстинктивный, неосознанный опыт многих поколений вел его вперед, туда,
где могла быть чистая вода, полынья, в которой можно было найти тюленей.
Его вели к полынье сотни неуловимых сигналов, столь смутных и
неопределенных, что ни один компьютер не смог бы их точно проанализировать
и определить по ним направление. Едва ощутимое движение льда, неслышимые
ухом, но ощущаемые всем телом потрескивания и скрип, цвет неба, слабый
ветер, временами доносивший запах морской воды - все эти тончайшие
признаки перерабатывались его сознанием в желание идти вперед в
определенном направлении. Скоро он уже вполне ясно почуял запах воды и
затрусил быстрее, слегка припадая на левую ногу. Все его движения были
удивительно плавны, лаконичны и точны. Его тяжелые мохнатые лапы легко и
мягко ступали на гладкую поверхность обнаженного льда, на плотный,
слежавшийся снег, покрытый тонкой хрустящей корочкой.
  Впереди показалось темное пространство свободной воды. Медведь остановился
в заметенной снегом расщелине между двумя торосами и, вытянув вперед свою
удлиненную горбатую морду, стал принюхиваться. Все было тихо. Вода
неслышно плескалась о зеленоватую кромку льда. Полынья была большая, она
далеко растянулась вправо и влево. Медведь уже переступил с ноги на ногу,
чтобы подойти ближе к воде, когда заметил на ровной поверхности странное
волнение. Это не было похоже на то, как всплывает тюлень, а китов он
никогда не видел.
  Вода вздыбилась бурлящим бугром, вода поднялась горой и развалилась
пенными струями. Вода стекала с чего-то огромного, темно-серого,
всплывавшего на поверхность.
  Шумная волна с белой пеной раскатилась по ровной глади полыньи и
выплеснулась на ледяной берег.
  Из воды вырос громадный темный столб с тонкими крыльями-плавниками,
распластанными, как у летящей птицы. С крыльев стекали потоки зеленой
воды. Потом появилась темная спина, округлая и обтекаемая, как у тюленя, и
большая, как айсберг. Серое чудовище, вынырнувшее из глубины, тяжело
покачалось и замерло среди полыньи.
  Медведь уже не раз видел здесь появление таких чудовищ. Сперва они
вызывали у него только любопытство, потом страх, потом он научился их
различать по запаху. Они были опасны, память об одной такой встрече он
носил в левом боку. Двуногие, пахнущие сигарным дымом, вылезшие из чрева
серого чудовища, загремели, как ломающиеся торосы во время весенней
подвижки льда, и тогда он почувствовал сильный удар в левый бок, и было
очень больно, и он бежал, оставляя на снегу кровавый след, и потом долго
отлеживался среди торосов, зализывая кровоточащую рану.


                                  * * *

  Капитан подводной лодки включил привод перископа. Гладкая стальная колонна
плавно пошла вверх. Когда из шахты появились рукоятки, он привычным жестом
откинул их и прильнул к окуляру. Медленно разворачивая перископ, он
осмотрел белый берег, нагромождения торосов, протянувшуюся далеко вперед
темную полосу полыньи, снова торосы и желтоватый силуэт медведя между ними.
  - Отдраить люк! Поднять антенну! Радистам выйти на связь! - скомандовал он
и отошел от перископа. - Белый медведь слева по борту, хотите взглянуть,
Джим? - обратился он к старшему помощнику.
  Тот подошел к перископу.
  - Хорош... Разрешите сойти на лед, капитан?
  - Стреляйте с борта. Он близко. Если убьете - спустим шлюпку. Цельтесь в
голову. У меня один такой уже ушел.
  Матросы протопали по трапу на мостик. Старпом пошел за винтовкой. Радист
включил свою аппаратуру и передал позывные штаба подводного флота в
Норфолке. Рулевые откинулись на спинки своих кресел.


                                  * * *

  Медведь все еще стоял на льду и нюхал воздух.
  Глухо стукнула крышка открываемого люка. Несколько человек один за другим
вылезли из чрева чудовища и разбежались по горизонтальным рулям.
  Медведь сильно втянул воздух и сразу ощутил острый запах сигарного дыма.
Он медленно повернулся и, прихрамывая, побрел между белыми ропаками. Когда
старпом поднялся на палубу, его уже не было видно.


                                  * * *

  В центральном посту радист передал капитану полученную радиограмму.
Капитан прочел и взглянул на радиста. Тот смотрел прямо на своего
начальника, и его лицо решительно ничего не выражало. Капитан вторично
перечел приказ. В нем говорилось, что вверенный ему корабль должен выйти
на боевую позицию в Мексиканском заливе и произвести запуск баллистической
ракеты с ядерной боеголовкой по указанной цели на территории Соединенных
Штатов.
  Многие годы, на протяжении всей своей служебной карьеры, капитан готовился
к войне. С тех пор как он принял командование атомной подводной лодкой,
все его действия были подчинены одной цели, он жил одной мыслью о том
критическом моменте, когда получит приказ ввести в действие те силы,
которые были ему доверены. Его подводная лодка, в числе многих других,
несла патрульную службу вблизи берегов "потенциального противника". Это
был отличный корабль, и, как всякий моряк, он любил его, как любят живое
существо. Американские рабочие, инженеры и ученые вложили много труда в
его создание. Это был огромный труд. Одна такая подводная лодка стоила
столько же, сколько стоит постройка современного города на 100000 жителей.
На те деньги, которые были израсходованы на создание подводного корабля,
можно было построить пять тысяч комфортабельных домов, с электрическими
кухнями, кондиционерами, гаражами и зелеными лужайками, на которых могли
бы играть дети. 16 боевых ракет, спрятанных в глубоких шахтах в теле
корабля, были в любой момент готовы вырваться на свободу и устремиться к
назначенным целям. Каждая из ракет, в случае точного попадания, могла
полностью уничтожить, превратить в руины средней величины город. И если к
тому же нападение удалось бы совершить внезапно, одна ракета убила бы
сотни тысяч людей - молодых и старых, мужчин, женщин, детей, влюбленных и
беспечных, веселых и озабоченных, мальчишек, девчонок, матерей и отцов.
  На протяжении многих лет службы все мысли и усилия капитана были
направлены на то, чтобы обеспечить эту внезапность.
  Он упорно и настойчиво тренировал свою команду, добиваясь безупречно
четкой и согласованной работы всех звеньев. Он до мельчайших, доступных
ему подробностей изучил те 16 городов "потенциального противника", на
которые должны были упасть доверенные ему бомбы. Он много лет каждый час и
каждую минуту был готов получить приказ привести в действие систему
ядерного нападения и, нажав кнопку, совершить непоправимое. Он много лет
жил в постоянном страхе перед ответной мощью "потенциального противника".
  Теперь вместо всего того, к чему он себя готовил, он должен был совершить
почти то же, но выпущенная им ракета должна была обрушиться не на чужой
город, отмеченный кружком на карте чужой страны, а на землю его родины.
  Капитан аккуратно сложил бумагу и скомандовал:
  - Приготовиться к погружению!


  21

  18 августа.
  17 часов 10 минут.

  Томас Рэнди вышел на крыльцо своего дома.
  - Том! - окликнула его Салли.
  - Что?
  - Том, нам нужно уезжать отсюда. Мы одни здесь остались. Совсем одни. Все
уехали.
  Рэнди ничего не ответил. Он стоял на истертых ступенях, на каменных
плитах, которые много лет назад, еще мальчишкой, помогал укладывать своему
отцу, когда они заново перестраивали этот дом. Он смотрел на свои поля, на
густую зелень кукурузы, на ровные ряды персиковых деревьев, которые в этом
году дали первый урожай, на далекую темную полосу леса, за которой
проходило, безжизненное теперь, федеральное шоссе.
  - Том...
  - Я сказал, Салли, это моя земля. Я здесь родился. Пускай делают что
хотят, у них опять ничего не выйдет.
  - Том...
  Рэнди спустился по ступенькам и зашагал в поле.
  Слева шелестела своими глянцевитыми листьями кукуруза. Скоро нужно
убирать. Трудно будет. Одним не справиться. Будет очень трудно.
  Земля лежала перед ним горячая, жаркая, распаренная, пахнущая ветром и
травами. Сколько же труда вложено в нее, в эту землю. Сколько забот и
радости, сколько надежд, горьких разочарований и счастья, удач с нею
связано. Она как женщина - верная и преданная, иногда капризная и
своевольная, она требует к себе внимания и ухода, ее надо знать, понимать,
ее надо любить, эту землю, и тогда она тоже ответит любовью.
  Рэнди медленно брел по меже.
  Он нагнулся и сорвал ветку полыни, растер ее и глубоко вдохнул терпкий
запах.
  Скоро все это будет уничтожено.
  В глубине сознания он понимал, что на этот раз сопротивление бессмысленно.
Им придется уехать, придется в чужом и незнакомом месте начинать все
заново. Обживать новую землю, которая только его детям и внукам снова
станет родной и близкой.
  Он последний раз окинул взглядом поля и повернул к дому.


  22

  19 августа.
  07 часов 32 минуты 19 секунд.

  - Через сорок секунд выйдем на боевую позицию, сэр, - доложили с поста
управления боевыми операциями.
  - Глубина?
  - Сто двадцать три, сэр!
  - Ход?
  - Четырнадцать с половиной, сэр!
  Капитан следил за медленно бегущей стрелкой секундомера.
  - Приготовиться к пуску... и-и-и... Огонь!
  Вахтенный офицер поста управления оружием нажал кнопку.
  Подводный корабль военно-морских сил Соединенных Штатов Америки сделал
свой первый боевой выстрел.
  На пульте указатель времени отсчитывал секунды, оставшиеся до взлета